Литература древнерусского государства XI первой половины XIII вв. Литературу этого периода часто именуют литературой Киевской Руси

Перед выступлением Игоря в поход природа предупреждает русские войска о грозящей им опасности: «Солнце ему тьмою путь заступаше; нощь, стонущи ему грозою, птичъ убуди, свист зверин въста: збися Див, кличет връху древа... Влъци грозу въсрожат по яругам; орли клектом на кости звери зовут; лисицы брешут на чръленыя щиты».

Как указывает Н. В. Шарлемань, автор «Слова» — прекрасный знаток степной фауны и флоры. Однако реальные образы животного мира приобретают под пером поэта символический смысл. Вместе с мифическим Дивом, предупреждающим половцев о выступлении Иго­ря в поход, силы природы предрекают поражение русских войск.

Символической зловещей картиной природы открывается описа­ние второй битвы: «...кровавыя зори свет поведают. Чръныя тучя с моря идут... а в них трепещуть синий млънии. Быти грому великому! Итти дождю стрелами с Дону великаго!»

Ветры, Стрибожъи внуки, веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы. Здесь и отра­жение реальной обстановки—действительно, во время боя ветер благоприятствовал половцам — и в то же время яркий художественный символ.

После поражения Игоря природа скорбит вместе с русским наро­дом: «Ничитъ трава жалощами, а древо с тугою к земли преклонилось».

К природе обращается Ярославна, чтобы развеять свою скорбь и в то же время заставить «светлое и тресветлое» Солнце, Ветер и Днепр Словутич помочь Игорю вырваться из ненавистного плена.

В связи с этим плач Ярославны как бы несет на себе функцию магического заклинания сил природы. Любовь русской женщины торжествует, она заставляет эти враждебные при выступлении Игоря в поход и битве его войск силы служить милому «ладе». Ласковую беседу ведет с Игорем Донец, прославляя и оправдывая героя: «Княже Игорю! Не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Руской земли веселиа!» Он лелеет князя на своих волнах, подстилая ему зеленую траву на своих серебряных берегах, одевает теплыми туманами под сенью дерев.

Во время бегства Игоря «врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, полозие ползаша только; дятлове тектом путь к реце кажут, соловии веселыми песньми свет поведают». А когда Игорь в Русской земле, то «солнце светится на небесе». Таким образом, силы природы принимают непосредственное и деятельное участие в разви­тии событий. Олицетворяя природу, автор «Слова» добивается яркого и поэтического выражения своей политической мысли: самовольно выступив в поход, Игорь нарушил свои обязанности по отношению к Русской земле, и природа отвернулась от него, стала на сторону врагов; когда же Игорь, осознав вину перед родиной, бежит из плена, чтобы принести повинную голову Святославу в Киев, силы природы радостно приветствуют князя и активно помогают ему.

Образ русской земли. К служению интересам Русской земли, а не корыстным, личным призывает князей автор «Слова». Русская земля, ее народ — «Даждьбожьи внуки» — являются основным героем «Сло­ва». Во имя интересов родины, народа звучит вдохновенный и страст­ный голос поэта. Он представляет себе Русскую землю во всей сложности политической борьбы того времени, осмысляет ее судьбу в широкой исторической перспективе. Его глубоко волнуют честь и слава родины. Вот почему поражение Игоря воспринимается как страшное оскорбление всей Русской земли. И эту авторскую мысль ярко рас­крывает поэтический образ Девы Обиды, которая встает в силах «Даждьбожа внука», т. е. русского народа.

Русская земля в «Слове о полку Игореве» — это не только Киев, Чернигов, Переяславль, Новгород-Северский, Путивль и Курск, как считают некоторые исследователи, но и Великий Новгород, Владимир и Суздаль, Разянь, Полоцк и Городенск, Смоленск, Туров и Пинск, Галич и Владимир-Волынский, Луцк и Перемышль. И даже находя­щийся под властью половцев далекий Тмутаракань мыслится автором как часть Русской земли. Ее широкие пространства ограничены с юга морем и Дунаем, с запада — горами Угорскими (Карпатами) и Запад­ной Двиной, с северо-востока — Волгой, с востока — Донцом и Ве­ликим Доном, с юго-востока — Сулой.

Могущество Русской земли автор «Слова» связывает с деятельно­стью «старого» Владимира и «старого» Ярослава, и, сосредоточивая основное внимание на «нынешней невеселой године» Русской земли, он сожалеет о том, что «того старого Владимира уже нельзе бе пригвоздити к горам киевским».

Страстный патриот и гражданин, автор «Слова» мыслит Русскую землю единым могучим феодальным государством с политическим центром в Киеве, государством, в котором вассалы неукоснительно выполняют свои обязанности по отношению к своему сюзерену.

Необходимым условием экономического процветания Русской земли является мир, прекращение усобиц, во время которых князья начинают «про малое се великое мьлвипш». Выразителем интересов русских «ратаев», крестьян и ремесленников выступает гениальный поэт, отстаивающий общенародные интересы и осуждающий эгоисти­ческую политику князей. В этом плане он противопоставлен Бояну — придворному певцу, слагавшему спои торжественные гимны-«славы» русским князьям.

Образ Бояна. В представлении автора «Слова» Боян — идеальный певец. Он вещий внук бога Белеса, т. е. человек, обладающий божест­венной силой песнопенья. Его песни подобны трелям соловьиным. Слагая славу князю, Боян растекается «мысию по древу, серым вълком по земли, сизым орлом под облакы», т. е. речь его образна, мысль его парит. Вещие персты Боянасами рокочут с лаву князьям, касаясь живых струн человеческой души. Он мас­терски умеет «свивать... оба полы сего времени», т. е. соединять прошлое с современностью, обобщать. Боян воспевал в песнях старого Ярослава; победителя касожского князя Редеди храброго Мстислава; красного Романа Святославича; усобицы Всеслава Брячеславича, о судьбе которого сложил он свою «припевку». Все эти данные позволяют полагать, что Боян жил и творил в 20—70-е годы XI столетия.

Автор «Слова» приводит несколько образцов поэтической речи Бояна, размышляя о художественной манере его изложения. Он пока­зывает, как Боян начал бы свою песню о походе Игоря: «Не буря соколы занесе чрез поля широкая, галици стады бежать к Дону Великому». Или: «Комони ржуть за Сулою, звенишь слава в Кыеве. Трубы трубятъ в Новеграде, стоять стязи в Путивле».

Судя по этим образцам, стиль Бояна строился на метафорических отрицательных сравнениях, символических уподоблениях. Этот стиль был афористичен и образен. Автор «Слова», восхищаясь этой манерой, избирает для себя иной путь художественного изображения.

Жанровые особенности и стиль «Слова». На типологическую связь художественной структуры «Слова о полку Игореве» с жанром оратор­ского красноречия обратил внимание И. П. Еремин. Оно состоит из трех частей: вступления, повествования и эпилога — и обращено к слушателям — «братии», к которым автор постоянно апеллирует, пользуясь риторическими вопросами и восклицаниями. В древне­русской литературе XI—XIII вв. «словами» называются произведе­ния различных жанров. Например: «Слово некоего калугера о чтении книг», «Слово некоего отця к сыну своему словеса душепользъная», «Слово о законе и благодати», «Слово» Даниила Заточника и др. Дексема «слово» в древнерусском языке была чрезвычайно много­значна, и, помещая ее в заглавии, автор «Слова о полку Игореве», вероятно, указывал на то, что оно предназначалось для произнесения перед слушателями.

В «Слове» рассказ распадается на ряд эпизодов, что присуще и житию, и исторической повести. Однако здесь перед нами иной тип автора — не агиограф, не историк-летописец, а поэт, «вития» — пуб­лицист. Он называет свое произведение «повестью» (в значении прав­дивого исторического рассказа) и «песней». Ее он противопоставляет не только песням «песнотворца старого времени» Бояна, его «замышлениям», но и «новым песням» — благочестивым христианским гимнам — молитвословиям.

Д. С. Лихачев показал, что в «Слове» соединены два фольклорных жанра — «слава» и «плач» — прославление князей и оплакивание печальных событий. Песни-«славы», связанные с уходящей языческой культурой, слагал вещий Боян. Традиции его поэзии продолжали жить в XII в. Вероятно, дружинными певцами, сопровождавшими князей в походах, создавались как песни-«славы», так и «хулъные, поносные» песни. Такие «славы» распевались в честь победителя половцев Свя­тослава, а «хульные» «каяли» (проклинали) Игоря, «иже погрузи жир во дне Каялы, рекы половецкия, рускаго злата насыпаша ту».

Автор «Слова о полку Игореве», воспитанный на новой культуре христианской книжности, связывал поэтическую образность своего творения со «старыми» временами языческой Руси.

Противопоставляя свою «трудную повесть» — «песнь», написанную «старыми словесы»,— «новым песням», христианской гимнографии и поэзии Бояна, автор «Слова» использо­вал те и другие в качестве художественного арсенала своего произведения. Очевидно, поэзия Бояна была ему ближе, и поэтому создатель «Слова» в ряде мест сохранил непосредственные образцы поэтической речи своего пред­шественника. Христианская книжность, усвоенная вместе с образова­нием, была творчески переработана автором «Слова» и подчинилась общей художественной структуре произведения.

В «Слове» широко использована военная терминологическая лек­сика как в прямом, так и в переносном значении. Встречаются, например, образы-символы: «копие приложить конец поля» — одержать победу, «испиши шеломомъ Дону» — победить врага у Дона, «главу свою приложити» — пасть в бою, «вступить в злато стремя» — выступить в поход, «итти дождю стрелами», «стязи глаголют» — войска говорят. Олег мечем крамолу коваше». Часто военная терминологическая лексика характеризует нравственные качества человека. Игорь «истягну умь крепостию своею и поостри сердца своего мужеством, наплънився ратного духа». Воины Всеволода — куряне «под трубами повиты, под шеломы вьзлелеяни, конец копия въс кормлен и».

«Слово» создано «по былинамь сего времени», оно сохраняет тесную связь с фактами, как они «были», и эти факты, составляющие эпиче­скую основу жанра «Слова», даны в эмоциональном, лирическом восприятии автора. Используя поэтическую образность фольклора, он восхищается доблестью и мужеством князей, скорбит и плачет об их судьбе, укоряет их за неразумие, страстно призывает всех князей выступить на защиту интересов земли Русской, радуется возвращению Игоря из плена и прославляет его.

С народной поэтической традицией связана в «Слове» песенная символика: князья — это «солнце» и «молодые месяцы», «соколы»; персты Бояна—это десять соколов, которые он пускает на стадо лебедей; одинокой кукушкой плачет Ярославна на городской стене. На песенной символике и параллелизмах построено описание бегства Игоря: «А Игорь князь поскачи горностаем к троспшю и белым гоголем на воду. Въвръжеся на бръз комонъ и скочи с него бусым влъком, и потече к лугу Донца, и полете соколом под мьглами, избивая гуси и лебеди завтраку, и обеду, и ужине» (ср. в былинах: Михаиле Казаринов «настрелял он гусей, лебедей, перелетных малых, уточек ко столу княженецкому»).

В традициях народных символических представлений выдержано и описание сна Святослава: «чръная паполома» (покрывало) — символ похорон, «жемчуг» — символ слез, «доски без князька в тереме злато­верхом» — знак несчастья, карканье серых воронов предвещает беду.

Прием олицетворения природы всецело связан с устной поэтиче­ской традицией, как и замечательный, исполненный глубокого лириз­ма плач Ярославны. Олицетворение и одушевление отвлеченных понятий: обиды — Дева Обида, скорби и печали — Карна и Жля, которые поскакали по Русской земле,— восходит к народной поэзии. Из фольклора черпал автор «Сло­ва» и отдельные метафоры, сравнения, эпитеты. Такие сочетания, как «борзые кони», «крас­ные девки», «чи­стое поле», «мечи булатные», «серый волк», широко распространены в народной поэзии.

Метафорические уподобления боя кровавому брачному пиру («...ту пир докончаша храбрый русичи; сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую»), посеву («Чръна земля под копыты костьми была посеяна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Руской земли»), молотьбе («На Немизе снопы стелют головами, молотят чепи харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела») связаны с земледельческой практикой тех ратаев, интересы которых защищает и представляет автор «Слова».

С народной песенной традицией связаны и многочисленные яркие сравнения, параллелизмы, например: «Не буря соколы занесе чрез поля широкая, галици стада бежать к Дону великому», «...крычат телегы полунощы, рци —лебеди роспужени», «Гзак бежит серым влъком» и т. д.

С песней роднит «Слово» наличие рефренов, которые членят отдельные эпизоды. Так, рефрен «О Руская земле, уже за шеломянем ecu!» сопровождает движение русских войск и усиливает напряжен­ность повествования. Обращение автора к князьям завершается рефре­ном «За землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича!», выражающим основную идею произведения. Одинаковым зачином-за­певом начинаются все три «строфы» плача Ярославны: «Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, аркучи».

Поэтический стиль «Слова» строится на словесных образах-сим­волах, восходящих как к народной поэзии, так и к книжной традиции. Автор не только рассказывает о событиях, но и показывает их путем сочетания контрастных цветов-красок и звуков. В. Ф. Ржига отметил поэтическое значение звуковых образов в «Слове», наполненном го­лосами птиц и зверей, песня­ми и звоном.

Не менее важную роль играют в «Слове» и цветовые образы. «Златой стол», «златой ше­лом», «златоверхий терем», «злато седло», «злато ожерелье», «златокованный стол», «злаче­ные стрелы», и, наконец, «злато слово». Этот эпитет связан, по-видимому, с тем символическим значением, которое придавалось золоту в древнерусской иконописи и монументальной живописи. Золото — символ славы и вечности. Так, называя слово Святослава «золотым», автор подчеркивает его нравст­венное значение, а говоря, что Игорь пересел из золотого седла в седло кощеево, автор дает зримое представление о постигшем князя несча­стье. Великолепен поэтический символический образ гибели полоц­кого князя Изяслава Васильковича: «...един же изрони жемчюжну душу из храбра тела, чрес злато ожерелие»; его можно сопоставить с изобра­жением Дмитрия Солунского на иконе конца XII в.

«Серебряная седина», «серебряное стружие», «серебряные берега», «серебряные струи», «зеленая паполома», «зеленая трава», «зеленое дерево», «синее море», «синий Дон», «синяя мгла», «синее вино», «белая хорюговь», «серые волки», «сизые орлы», «босый волк». Эти контраст­ные краски современники «Слова» видели постоянно в произведениях древнерусской живописи, и эти цветовые эпитеты делали словесные поэтические образы ощутимыми.

«Слово» написано не стихами, но вместе с тем его ритмический строй находится в органическом единстве с содержанием. Исследова­тели ритмики «Слова» отмечают наличие ассонансов, консонансов, аллитераций. Так, изображая результаты первого сражения русских с по­ловцами, автор «Слова» мастерски передает в ритме стремительный бег конницы: «С зарания в пятък потопташа поганыя плъки половецкыя и, рассушясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя, а с ними злато, и наволоки, и драгыя оксамиты...»

Но, по-видимому, «Слово» не пелось, а произносилось в качестве публицистической художественной речи. Его автор синтезировал пе­сенный жанр дружинной поэзии, уходящий в прошлое, с книжной традицией. Опираясь на традиции устного дружинного и народного эпоса, хорошо зная произведения светской исторической оригиналь­ной и переводной литературы, церковной письменности, гениальный неизвестный нам автор «Слова о полку Игореве» создал оригинальное по форме и содержанию произведение, проникнутое глубоким лириз­мом, публицистическим патриотическим пафосом, эпической широ­той. Избранная форма давала автору простор для раздумий, для непосредственного обращения к своим современникам и далеким потомкам.

Относительно автора поэмы учеными выдвигалось и выдвигается огромное количество гипотез, предположений, догадок. Однако эти предположения и гипотезы не подкрепляются достаточным количеством фактического материала, поскольку «Слово» дошло до нас в единственном списке, да и тот не уцелел.

В числе предполагаемых авторов «Слова о полку Игореве» назы­вались галицкий премудрый книжник Тимофей, словутный певец Митуса, тысяцкий Рагуил, певец Ходына, летописец Петр Бориславич и даже сам князь Игорь, а также великий киевский князь Святослав Всеволодович.

Среди этих многочисленных гипотез наиболее аргументированной представляется гипотеза Б. А. Рыбакова, подкрепляемая лингвистиче­ским анализом текста летописи Петра Бориславича и «Слова о полку Игореве».

На черты сходства и различия «Слова» с произведениями европей­ского эпоса обратил внимание ряд исследователей. Но замечательный памятник древнерусской литературы обнаруживает также типологиче­скую общность с эпическими произведениями азиатских народов. Следует заметить, что данный вопрос нуждается в обстоятельном научном изучении.

Хочется только обратить внимание на типологическую общность «Слова о полку Игореве» и средневекового эпоса тюркоязычных народов — «Книги моего деда Коркута, на языке племени огузов».

Центральным героем эпоса средневековья как европейских, так и азиатских народов является храбрый мужественный воин, отважный защитник своей родины. Таков, например, герой «Песни о Роланде», вступающий в неравный бой с сарацинами, защищая рубежи «милой Франции». Он предпочитает смерть «сраму». «Горе тому, кто останется позади всех!» — вос­клицает он. Или герой испанского эпоса Сид — «Песня о моем Сиде», борющийся против эгоистической сепаратист­ской политики феодалов. Таковы и огузские богатыри, служащие Баюдур-хану — «Книга моего деда Коркута»; или Тариэль и Автандил — герои поэмы Шота Руставели «Витязь в барсовой шкуре», которые считают, что «жизнь, покрытая позором, горше смерти смельчака».

Борьба за родину против иноземных захватчиков в эпосе идеоло­гически осмысляется как борьба за веру против язычников или ино­верцев. Это особенно ярко выражено в «Песне о Роланде» и тюркоязычном эпосе.

Всем произведениям средневекового эпоса присуще прославление мужества, воинской отваги, физической силы, боевых подвигов героев. Обращают на себя внимание типологически общие сравнения героев с дикими животными. Например, витязи бросились на врага, «ры­ча, как львы» («Книга моего деда Коркута»). Сравните в «Слове о полку Игореве»: дружин­ни­ки Рюрика Ростиславича «рычат, как туры», «туру» уподобляется брат Игоря Всеволод.

Герои средневекового эпоса неотделимы от своей дружины, вои­нов, которые добывают правителям славу в бою.

Важное место в эпическом произведении отводится сказителю-пев­цу. Он обычно наделен сверхъестественной, волшебной силой песнопенья. Таков «вещий Боян» в «Слове», вещий певец в ногайско-казахской эпической поэме об Едигее. Хранителем народных преданий, муд­рым советником хана, беков и народа выступает бело­бородый старец Коркут, поющий под ак­компанемент кабуза правдивые преданья о героическом прошлом огузов («Книга моего деда Коркута»). Представления о певце как о колдуне-шамане, прорицателе характерно и для казахских сказаний о Хорхуте. Типологически близок им старый мудрый Вейнемейнен, кудесник и певец в карело-финском эпосе «Калевала». Монголы-ойроты считают певца героического эпоса «тульчи» обладателем сверхъестественной силы, хранителем преданий слав­ного прош­лого. В ряде эпических произведений певец постоянно обращается к слушателям и держит их всегда в поле своего зрения.

Обращает на себя внимание и такая особенность эпоса тюркоязыч­ных народов, как чередование стихотворной и прозаической форм повествования. В связи с этим правомерен вопрос, а не по такому ли принципу построено повествование в «Слове о полку Игореве»?

При всей типологической общности средневекового эпоса различ­ных народов важны и те неповторимые особенности, которые имеет каждое произведение, отражающее исторические особенности нацио­нальной жизни своего народа.

Большинство произведений средневекового эпоса посвящено от­даленным от времени своего создания историческим событиям, транс­формированным подчас народным преданием. Поэтому в ряде эпических произведений наличествует фантастика, гиперболические сказочные образы. В других значительны элементы куртуазности, занимательности. В­­ третьих прославляется культ рыцарской чести, завоевательные войны. «Слово о полку Игореве» отличает глубокий историзм, отсутствие внешней занимательности. Ему присущ граждан­ский пафос и народность, выражающаяся в отстаивании интересов мирного созидательного труда «ратаев» — пахарей.

«Автор поэмы, — писал П. Павленко,— воин, политик и поэт, образ живой и близкий нам». Политический, гражданский пафос в «Слове о полку Игореве» органически слит с его художественным пафосом, что и делает это произведение бессмертным, позволяет ему постоянно «сохранять характер современности», как отмечал знаме­нитый польский поэт Адам Мицкевич.

Представитель каждой нации и народности, населяющих нашу Россию, может обнаружить в «Слове о полку Игореве» мысли, чувства, образы, созвучные родному эпосу, сказаниям о прошлом своего народа. В этом плане заслуживают внимания слова В. М. Жирмунского: «На­блюдения над живым, поющимся и творящимся на наших глазах эпическим творчеством народов Советского Союза может послужить ключом для понимания эпоса античного и средневекового».

Значение «Слова о полку Игореве». Политическая злободневность, высокохудожественная народная форма выражения обеспечили «Слову о полку Игореве» бессмертие в веках. Оно было популярно среди современников и оказало влияние на последующее развитие нашей литературы. К «Слову» обратился автор «Задонщины», прославляя победу русского народа на поле Куликовом.

15. «СЛОВО О ПОГИБЕЛИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ»

Событиями монголо-татарского нашествия, очевидно, порождено и такое выдающееся поэтическое произведение, как «Слово о погибели Русской земли», впервые обнаруженное только в конце 70-х годов прошлого века

«Слово о погибели Русской земли» исполнено высокого граждан­ского патриотического звучания. В центре — образ Русской земли, «светло-светлой» и «украсно-украшеной». Неизвестный автор слагает гимн родине. Он говорит о природных красотах и богатствах родной земли. Неотъемлемой ее частью, ее гордостью являются города вели­кие, села дивные, сады монастырские, дома церковные (храмы). Славу Руси составляли князья грозные (могущественные), бояре честные, вельможи многие. Автор говорит о могуществе Всеволода (Большое Гнездо), его отце Юрии Долгоруком и деде Владимире Мономахе.

Подобно автору «Слова о полку Игореве», автор «Слова о погибели Русской земли» сопоставляет былое величие Руси с нынешним упад­ком. «А в ты дни болезнь крестияном, от великого Ярослава и до Володимера, и до ныняшнего Ярослава, и до брата его Юрья, князя Володимерьскаго». Здесь нетрудно заметить своеобразную периодиза­цию истории Руси, как бы продолжающую периодизацию «Слова о полку Игореве». Автор «Слова о полку Игореве» связывал со «старым Ярославом» период расцвета политического могущества Руси, а затем говорил о «невеселой године» княжеских крамол и распрей, приведших к усилению «поганых». Автор «Слова о погибели Русской земли» как бы развивает дальше мысль гениального певца: от «великого Ярослава», т. е. Ярослава Мудрого, «до Володимера» Мономаха продолжались княжеские распри, «губившие» Русскую землю; Владимир Мономах добился прекращения усобиц, сплотил все силы Руси для борьбы со степными кочевниками и нанес им сокрушительный удар. Поэтому в «Слове о погибели» образ Мономаха приобретает героическое и эпи­ческое звучание.

После Владимира и до «ныняшняго Ярослава», «до брата его Юрья» продолжается период княжеских раздоров, что и привело к «погибели Русской земли», т. е. захвату ее врагом.

Сопоставление «Слова о погибели Русской земли» с летописями показывает, что о «погибели» земли русские люди стали говорить только после захвата Батыем Киева, который в глазах народа продолжал оставаться центром Русской земли (об этом же свидетельствуют были­ны). В связи с этим естественнее всего предположить, что «Слово о погибели» было написано южанином, переселившимся на север Руси, не ранее 1240 г., после падения Киева. Это произведение можно отнести к жанру историко-публицистических «слов» — «речи», при­званной вселить в сердца слушателей мужество, бодрость, пробудить чувство гордости за свою землю, подвергшуюся опустошительному разгрому «языка немилостивого», «лютого», вдохновить на борьбу против поработителей, для чего необходимо преодолеть «болезнь» —кня­жеские усобицы.

«Слово о погибели Русской земли» породило обширную исследовательскую литературу, в которой высказан ряд интересных, подчас противоречивых мнений о времени и месте создания этого произве­дения, о его отношении к «Житию Александра Невского».