IV. ТАЙНА ИССЛЕДОВАНИЯ ИНЫХ МИРОВ ПОСРЕДСТВОМ МЕТАМОРФОЗЫ СОЗНАНИЯ

О форме и субстанциональности метальности минерального я говорил, собственно, поскольку эти вещи при приближении к человеку имеют отношение к его состояниям сознания. Прежде, нежели продолжить наблюдение, которое должно коснуться некоторых металлических субстанций, я должен сделать определенное замечание.

Легко можно подумать, что в сказанном мною заключается указание к тому, чтобы вызвать состояния сознания, отличные от обычного человеческого сознания современной ежедневной жизни, введением себе этих субстанций так сказать телесно, как некоего рода питательных средств. И когда говорится о методах, посредством которых находят путь в духовный мир, и указывается на внутреннюю школу и тренировку интимного рода, какую должно проделать,- люди часто отвечают: Да, охотно хотел бы я знать нечто об иных мирах, о других состояниях сознания, но так трудно проделывать эти упражнения.

Начинается жизнь с такими упражнениями, но приходит жизнь, полная привычек, из которых не хотелось бы выходить. Упражнения все более и более становятся чем то, что теряет в своем внутреннем энтузиазме и внутренней интенсивности. Постепенно дело расплывается. И люди ни к чему не приходят, находя невероятно неудобным проделывать такие душевные упражнения.

Когда слышат, что определенные метальности связаны с иными состояниями сознания, люди говорят: удобнее, если, например, для того, чтобы следовать за человеком после смерти, я просто нуждался бы в принятии небольшого количества меди. Почему бы мне тогда не принять медь и создать себе то состояние сознания, которое дает мне возможность сопровождать умершего через всю его душевную жизнь!

Дело становится еще опаснее, когда люди слышат, что в древних мистериях оно действительно проводилось совершенно подобным образом; что в древних мистериях, под строгим непрерывным надзором тех, кто были посвященными, всячески уже проводились подобные вещи. И люди говорят: почему же снова не возобновить этих старых методов?

Но при этом не принимают в соображение того, что тела людей, вплоть до самого внутреннего, были совершенно иными в древние времена, нежели сегодня.

Что же было в древние времена и также в те халдейские времена, о которых я вам говорил этими днями; что существовало у людей, лучше сказать - чего не существовало?

Видите ли, не существовало нашей современной интеллектуальности. Люди не мыслили так, как они думают сегодня, но ощущали свои мысли как инспирацию. Как нынче мы сознаем, что не делаем розу красною, но роза производит на нас такое впечатление, также для древних людей было ясным, что мысли приходили от предметов, были ими инспирированы. Так было вследствие того, что телесность была совершенно другая в те древние времена. Вплоть до состава крови телесность была иною.

И потому было возможным, что такие металлы, о которых я говорил, в необычайно тонной,- мы сказали бы сегодня - гомеопатической высшей степени (чистоты), вводились людям для того, чтобы поддержать упражнение души. Но заметьте: все тело было тогда иным.

Допустим, что в древние халдейские времена человек получал бы высоко потенцированную медь и затем принял указание, что он должен перед принятием этой меди - так бывало всегда - проделать определенные душевные упражнения. Такой человек должен был не то что целыми днями, но годами тренироваться прежде нежели ему давалась высокочистая медь, и лишь затем, когда она ему давалась, он научался чувствовать, ибо его телесность становилась посредством тренировки совершенно иною,- как в нем действует в высших частях эта, распространенная в тончайшей, высоко потенцированной субстанции, пульсирующая в его крови, медь. Он находил, что, получая медь, после этой тщательной тренировки, он внутренне оживал и слова его, которые он произносил, некоторым образом становились теплее. Они становились теплее вследствие того, что он в своей горле и в своих нервах, шедших от горла к мозгу, сам становился теплым.

Основывалось это на том, что человек в те древние времена вследствие своей иной телесности мог развивать тонкую чувствительность по отношению того, что в нем происходило. Дайте в таком же положении человеку современности высоко-потенцированную медь, и она также будет действовать. Естественно, она действует. Но она производит заболевание горла и больше ничего.

Должно знать это различие между старой и новой организацией человека, тогда мы более не будем развивать в себе желание и страсть переключаться в иные состояния сознания посредством внешнего приема, как это водилось в древние времена и многократно употреблялось еще и в средние века.

Видите ли, ныне единственно правильным путем является тот, когда человек прежде всего знакомится душевно с природой и с сущностью меди, как я это описал вчера, когда он создает себе такое ощущение о цвете меди, какова она есть, когда ее находят; о цвете, каков он, когда медь полирована; как действует медь в медном купоросе и в кислоте и т.д. Когда таким образом человек создает себе некое чувство, о котором медитирует и на чем концентрируется,- тогда оно действует на нового человека правильным образом.

Можно сказать: Да, это так, но в Вашей книге "Как достигнуть познания высших миров" совершенно нет о том, что должно таким образом переключаться в медь.

Действительно, этого там нет. Но есть о других вещах. И, прежде всего, это принципиально уже имеется в моей книге, лишь не о меди именно, но для других предметов. Там описывается, как мы должны перенестись в природу кристаллов, растений. Показаны нужные элементарные упражнения. Если не говорится о том, что мы должны познать природу меди, то этого и не нужно, ибо даются упражнения, например, в доверии к себе, в концентрации относительно совершенно определенных содержаний. Оно покрывается тем, что я сейчас представлял о природе меди. Мы не говорим, что должны иметь перед собою природу меди, но говорим: попробуй однажды взять какое-нибудь простое содержание и концентрируйся на нем каждое утро и каждый вечер. Это именно и означает, только выражаясь другими словами: концентрировать на природе меди. Тут только дается как душевное содержание то, что можно дать также касательно метальности.

Когда говорится: "должно каждое утро и каждый вечер концентрироваться на определенном душевном содержании, например: "В свете излучается мудрость", то оно воздействует в душе, если действительно упражнение проделывается. И оно действует именно так, как если бы было сказано: "Познавай природу меди со всех сторон и концентрируйся на меди". Действие исходит лишь один раз от морального, другой раз от чисто физического, химического. И для того, кто как раз не является химиком, гораздо лучше, если он входит в духовный мир моральным путем.

Итак, вы видите, как должно поступать с этими вещами, ибо путь, которым мы шли бы в духовном мире опираясь на пути древних мистерий, был бы для современных людей совершенно ложным. Правильном путем является ныне тот, который заменяет внешнее природно-физическое моральным душевным образом. Ибо все соотношения человека с природой стали другими под влиянием развития человеческой телесности. Состав крови, движение соков, конституция - они все сегодня иные, нежели были у людей древней халдеи. Наше тело стало иным.

Анатома в этом удостоверить не сможем. Во-первых, нынче он работает большею частью с трупами. Недавно на одном естественнонаучном собрании было даже высказано требование: дайте нам трупов! Анатомы находят, что имеют слишком мало трупов для исследования всех тайн естествознания: "Дайте нам трупов!"- восклицают они. Приобрести однако халдейские трупы для исследования этих вещей было бы весьма трудно! И помимо того, анатом своими грубыми средствами также ничего не нашел бы. Такие вещи должны исследоваться духовным путем.

Итак, мы имеем другую телесность, нежели древние. Исходя из этого, мы должны сказать нечто совершенно определенное. Мы можем также сегодня составить высоко потенцированные субстанции. Но почему мы это делаем? Потому, что как раз углубленное рассмотрение существа природы дает нам нужную ориентацию, направление. Когда мы тело человеческое действительно знаем, то нам известно, что оно изменяется посредством всех тех металлов, о которых упоминалось: олова, меди, свинца и т.д. И я вам определил прежде всего это различие указанием на различные состояния сознания.

Но и в нормальной жизни в человеческом теле наступает также, если употребить мало удачное филистерское выражение изменения. Скажем, например, что мы имеем изменения в области, о которой я вчера сказал, что она излучает действие меди.

Такое изменение выражается в различных нарушениях пищеварительных органов, нарушениях обмена веществ и соответствующих органов человека; именно расстройством в той части, которая связана преимущественно с обменом веществ, с пищеварением, с распределением пищи в теле. Каждое такое расстройство в человеческом организме, которое мы называем болезнью, соединено также с пробуждением иного состояния сознания. Вы должны лишь обратить на это внимание в полном его значении.

Когда мы где-либо имеем больной орган, что это означает? Я говорил уже, что в современности, в обычной своей жизни, человек имеет свое обычное состояние сознания посредством сердца. Другие органы человеческой организации имеют иные состояния. Они лишь не поднимаются в степень сознания. Область вашей гортани со всем тем, что связано с мозгом, имеет постоянно состояние сознания, которое я вчера описал рядом с обычным. Область пищеварительных органов имеет постоянное состояние сознания, которое сопровождает нас во времени, которое мертвые пробегают после смерти. В этой области человек переживает жизнь тех людей, которых он знал после того, как они прошли через врата смерти. Но он переживает их под своим сердцем, не в сердце. Потому он об этом ничего не знает: знание остается в подсознании, в бессознательном.

И когда в этой самой области, в которой человек постоянно переживает жизнь умерших в годы после их смерти, наступает нарушение, именно нарушение пищеварения как болезнь,- то состояние сознания там внизу изменяется. Под сердцем наступает слишком сильное сознание.

Что означает, например, иметь известного рода желудочное заболевание? В физической жизни, естественно, это означает то, что описывает физический врач. И то, что я тут излагаю, ни коим образом не будет противоречить физической медицине. Она полностью будет признана и оценена. В Антропософии мы не стоим на точке зрения дилетантизма, светской неосведомленности или шарлатанства, непризнающих медицину, критикующих ее или поносящих. Мы признаем ее полностью. Но рядом с тем, что человек имеет в себе то, что мы описываем в физической медицине, при определенного рода желудочном заболевании,- человек приобретает способность через подобную болезнь желудка следить за жизнью человека непосредственно после смерти. Следовательно, что же мы можем сказать, исходя из спиритуальной точки зрения?

Само собою разумеется, мы описываем прежде всего болезнь в физическом смысле, дабы применить терапию и т.д. Но в спиритуальном смысле тут можно было бы сказать, что человек имеет стремление идти вслед за умершими, которых он знал после смерти. Однако он не имеет способности погрузиться в сознание, лежащее под его сердцем. Он не знает, что идет в область мертвых.

Это - спиритуальная сторона болезни. Заболевают желудком потому, что слишком много бывают вместе с умершими. Но в то мгновение, когда мы бываем слишком много с умершими, мертвые действуют также слишком сильно. Из того мира, о котором я говорил вчера, что он более реален, нежели физический,- приходит в нас очень много. Теперь представьте: вы имеете весы (рисуется на доске) с весовыми чашками, из которых одна опускается сильнее и, если вы хотите восстановить равновесие, то должны положить на другую чашку весов большую тяжесть.

Допустим, некий человек под своим сердцем образовал такое чувствительное сознание (хотя для него это остается неизвестным), при котором он слишком много ходит с мертвыми. Это является подобным опусканию одной из чашек весов. Тогда мы должны положить тяжесть на другую чашку. Как мы это делаем?

Если тут (указывается на рисунок) находится слишком сильное сознание, надобно здесь (область глотни) ослабить сознание, ибо в сердце находится середина весов. Вы, следовательно, должны ослабить в этой области сознание. Как вы это делаете? Вы даете человеку медь. Я ведь говорил вам, что современный человек так организован в своем теле, что медь действует на органы горла.

Но пищеварительные органы и органы горловые стоят в такой близкой связи между собою как одна часть коромысла с другой. Одну можно регулировать посредством другой. Если мы человеку дадим соответствующую дозу меди, то он для своего излечения проходит мимо области умерших, в то время как обычно он более всего пребывал в ней.

Такова спиритуальная сторона лечения.

Сегодня мы должны сказать: Все субстанции, все субстанциональности имеют физическую сторону и моральную, как мною ранее описано. Физическая сторона после долгой тренировки могла быть использована древними посвященными для их учеников так, как уже говорилось; нынче она не должна быть более так употребляема. Сегодня моральная субстанция принадлежит области душевного развития; физическая субстанция принадлежит врачу. И относительно моральной стороны дело заключается лишь в том, чтобы тот, кто знаком с физической стороной болезни и имеет также возможности глубокого проникновения в физическую сторону субстанций,- чтобы он находил поддержку также и в познании моральной стороны субстанций.

Это должно быть строго проводимо для современного познания, для практического знания в области спиритуальных путей: физическая сторона субстанциональности принадлежит врачу; моральная - принадлежит к тому, где имеется душевное развитие. Ибо человеческие организмы совершенно принципиально изменились со времен древних. Насколько интимной была связь между познанием моральной стороны субстанций и физической, настолько интимной должна она стать вновь, после того как была утеряна. Далее я буду говорить об этой утрате.

Но отношение, которое имеет место, например, между физическою медицинскою наукою и моральною наукою,- должно быть иным сегодня, нежели было в седой древности. В обоих случаях должно существовать это отношение. Но нынче оно другое, нежели было в древности. И на познании таких вещей покоится воззрение о том, каковы правильные и каковы ложные пути, ведущие в спиритуальный мир.

Изменения в положении человека к познанию с древних времен.

Будет полезным, если мы, для большего освещения изложенного, бросим взгляд на изменение, совершившееся со времен древности во всем положении человека к познанию.

Исходить надо от современности и вернуться немного обратно к развитию человечества, чтобы посмотреть, насколько различно говорили о вещах, имеющих отношение к области познания и исследования. Нынче, бросая взгляд на великие, замечательные успехи новейшего времени в области познания тепловых сил, электричества, а также сил, действующих в живых организмах,- мы говорим о природе и о познании природы, об естествознании, а в Англии - о философии природы.

Обозревая то, что обозначают как природу в обыкновенных начальных школах, оно является как нечто необычайно абстрактное и предстоит суммой, как говорится, законов природы, которые должно изучить. И абстрактность предмета выражается также и в жизни.

Подумайте только, насколько абстрактно чувствует и ощущает сегодня студент естественник, даже проникнутый энтузиазмом. Он должен выучить,- скажем,- в ботанике, наизусть много названий растений и растительных видов, а в зоологии наименования животных и животных групп. Он их забывает и должен всегда вновь и вновь изучать их, сдавая экзамены. Затем, после экзамена он их снова забывает, отыскивая когда это ему нужно, в словарях. Мы, наверное, не сможем сказать, чтобы отношение человека, изучающего нынче ботанику или зоологию, было отношением, например, таким, как к любимой личности. Этого мы сказать не можем. Нынче это не так. Природа есть нечто, расплывающееся в тумане. Имеются многие законы: законы силы тяготения, законы тепла, законы о свете, об электричестве, о магнетизме, о паре и воде, законы равновесия и о различии равновесия; естествознание, природоведение - суть то, что мы знаем относительно камней и растений. Естествознание является также тем, о чем мы говорим, что этого не знаем: о жизни внутренней конституции органов растений, животных, людей. Короче говоря, многое, о чем ныне мы говорим, что этого не знаем, - суть естествознание, философия природы.

Но сама природа является как нечто, к чему мы не можем близко подойти, ибо это все расплывается, это все мыслится тонко и абстрактно. Мы домогаемся нынче победить эту Абстрактность Природы, многие,- о чем можно уже сказать, стали по отношению этой Абстрактности Природы уже несколько равнодушными. Мы сохраняем доброжелательный нейтралитет если не принадлежим к юной молодежи, которая ныне в оппозиции и настроена сильно против того, что преподается как естествознание в школе. Но не так оно было всегда.

Теперь я хотел бы, прежде всего, охарактеризовать настроение и состояние познания в древние века.

Возвращаясь, например, в IX, X, XI столетие, даже в ХII и ХIII-ое, мы подходим к людям, которых,- применяя современное выражение,- мы назвали бы учеными, людьми науки. Мы возвращаемся к тем великим ученым в духе того времени, которые обучали в знаменитой школе Шартр в XI, ХII веке, возвращаемся к Бернарду Сильвестрис, к Бернарду фон Шартру, к Аланус аб Инсулис. Затем к таким личностям, которые в то время - хотел бы я сказать - еще ходили среди других людей со знаком посвященного, с отличием человека, знающего многое о тайнах бытия, еще в духе средневековья; возвращаемся к посвященному Иохиму фон Фиоре, или к той великой личности, которая также действовала в то время и стала известной в мире под именем Иоан фон Анвиль.

Я упомянул об этих личностях, к которым мог бы присоединить еще и многих других, для того, чтобы проникнуть в то время и охарактеризовать настроение времени по отношению к познанию.

Когда мы душою стоит напротив этих людей и они говорят о Природе, то это совершенно иное, чем когда мы сегодня говорим о Природе.

Встречая ботаника или паталога-анатома, или гистолога, или терапевта сегодня, мы так редко получаем ощущение, что его лицо, обращенное к нам, носит отпечаток тайн паталогической анатомии или зоологии! Скорее мы имеем ощущение что, лицо его сохранило отражение танцев, в которых он прошедший день принимал участие. Мы насквозь видим в этих физиономиях скорее подобные события, нежели что-либо переживаемое ими из тайн природы.

Это, наверное, не было так, когда глядели в очи Иохима фон Фьоре или Аланиус аб Инсулис, или Бернардус фон Сильвеструс, живших в том веке, о котором я только что упоминал. На лице этих людей лежала некая трагическая черта, нечто такое, что говорило: "Мы живем в век, когда утеряно многое". Нечто трагически-печальное, всплывавшее из углубленного знания, жило в облике этих людей.

И рядом с этим, если бы мы видели пальцы этих людей, которые современный вырождающийся человек назвал бы нервными - мы заметили бы следующее: они таили в себе живое доказательство стремления этих людей вновь разведывать и работать в древних тайнах, об утрате которых выражал их облик. Мы заметили бы, что в этих людях действует нечто, что желает снова возродить то, что было в древние времена.

Иногда это удавалось им; удавалось волшебно вызвать перед своими учениками хотя бы в призрачном виде древние времена.

Можно представить себе Школу Шартр, где еще ныне стоит удивительно прекрасный Собор (это представление не будет поэтической картиной,- но действительностью, которую я поставлю перед вами), мы можем представить себе поучающего Аланиус аб Инсулис говорящего своим ученикам о Природе приблизительно следующее:

Природа есть существо, которое мы уловить ныне не можем, она ускользает от нас, когда хотим приблизиться к ней. Человечество развило силы, ведущие его к иным вещам, но которые более не способны постичь Природу так, как она постигалась в древние времена познающими. Ибо она была могучим великим духовным существом, действующим повсюду: там, где образовывались камни в горах; там, где растения произрастали из Земли; там, где звезды сияли в небе. Всюду действовало неизмеримо великое Существо, которое представлялось в образе чудесной жены, жившей во всем. Это видели древние своим взором. Мы можем, судя по указаниям, которые сделали древние, создать себе еще представления о том, что такое была Природа. Это - повсюду действующее, движущееся, которое есть во всем окружающем, во всей теплоте, во всех проявлениях света, всех проявлениях красочных, во всех жизненных проявлениях,- двигается и живет. Но от нас это ускользает, кода мы хотим к нему приблизиться. Ибо живет и действует во всем Богиня-Природа, Богиня - божественно духовное Существо, о котором знали, что возможно его познать в его сущности лишь когда доступно на него взирать.

Подобные представления разъясняла еще в XII-м веке такая личность как Аланиус аб Инсулис своим ученикам в школе Шартр. Но вследствие того, что эту Богиню-Природу разгадывали как бы в тумане, при жизненности всего того, что ныне мы находим как абстрактные, мертвые законы природы,- вследствие того, что она сейчас же вновь ускользала,- вот в чем причина трагической, печальной черты, лежавшей на обликах этих людей.

Имелись еще и такие люди, каков был великий учитель Данте Брунетто Латини, который следствием особого кармического случая, получил род солнечного удара при своем путешествии из Испании во Флоренцию (Это событие было гораздо важнее, нежели боль, которую он испытал вследствие изгнания Гвельфов из его родного города). Как следствие этого состояние его сознания стало иным и он мог понимать Богиню-Природу как он это и описывает в своей книге "Tessoreto". Совершенно наглядно он представляет, в живой имагинации, как на пути к родине он проходил через глухой лес и как он в этом глухом лесу подошел к одной горе и видел там действующую Богиню-Природу и она разъяснила ему, что такое представляет собою человеческая душа в мышлении, чувствовании и волении. Он передает как она его просвещала в том, что такое представляют собою четыре темперамента человека согласно их существу и что такое суть пять органов чувств у человека.

Все это было действительным духовно-душевным наставлением, реальностью, которую он пережил под влиянием патологического состояния. И когда он все это испытал, он увидел жизнь и существо четырех элементов, огня, земли, воды, воздуха; увидал движение и существо планет, выхождение человеческой души в звездное небо. Все это произошло под влиянием некоего духовного поучения, которое пришло к нему от Богини-Природы.

Это описывает человек тогдашнего века так наглядно, как только возможно было бы современному языку. Но одновременно мы имеем чувство, будто он ощущал что другие, древние, знали об этом совсем по-иному; ныне же это знание ускользает от нас. Мы даже должны придти и в подсознательное, патологическое состояние, когда хотим заглянуть в эти тайны.

Но в этих людях было невероятное стремление вновь волшебно вызвать нечто такое, что является действительным образом природы.

И, видите ли, когда мы так совершаем этот обратный путь в человеческом ощущении и человеческом мышлении по отношению познания, тогда чувствуем, что ведь и сегодня стоим перед Природою, но определяем ее именем, которое есть нечто совсем абстрактное,- суммою законов. Мы гордимся, когда схватываем эти законы некоторым образом в гармонии. Возвращаясь на несколько столетий назад, мы видим живое отношение человека к божественному Существу, которое жило и действовало во всем, проявлялось в явлениях: восходе и закате солнца, согревании камней, растений; во всем, что являет себя в живом движении и действии. Подумайте, какая это совершенно другая наука! Наука содержала деяния Богини-Природы.

Существовало даже различие в настроении учеников, выходивших из Шартрской школы - большею частью это были цистерианцы-монахи,- и тем настроением, которое нынче имеют студенты, когда выходят из школы. Тогда было нечто другое, более живое, нечто существенное.

И совершенно живым получается существенное в таких описаниях, каковы описания Брунетто Латини, великого учителя Данте.

Что это было живо, можно ведь себе представить, ибо все те поразительные картины и образы, которые Данте нарисовал в своей "Comedia" вышли из живых описаний его учителя, посвященного через кармический случай. Также как и многое из того, что преподавалось в подобных школах как Шартрская, исходило от таких посвященных, как Иохим де Фьоре и т.д.

В те времена употребляли выражение "Природа", но не так абстрактно, как это делаем мы, а применяя его для обозначения того, что действует во внешних чувственных проявлениях, однако укрывается и ускользает.

Затем имело место и еще нечто. Допустим,- я снова описываю не поэтическую картину, а нечто бывшее совершенною реальностью,- допустите, мы сидели бы в качестве уже пожилого студента в колледже - как его также называют - Аланиус аб Инсулиса. Мы участвовали бы в том, что там совершалось: студенты были бы распущены, и мы пошли бы затем с Аланиус аб Инсулисом в одинокой прогулке, обсуждая то, о чем была речь. Что узнали бы мы?

Такая беседа могла бы принять особую форму. Мы могли бы говорить об этой Богине-Природе, которая открывается в проявлениях внешнего физического чувственного мира, но которая от нас ускользает. Затем Аланиус аб Инсулис, если бы даже стал искренним в задушевной беседе, похлопал бы нас по плечу и сказал бы: Ах, если бы мы еще имели то сновидческое состояние, которое имели древние, мы могли бы тогда познавать и другую, скрытую сторону Богини-природы. Но, засыпая, мы уходим ведь в бессознательное, где как раз древним открывалась другая сторона Природы. Если б мы еще могли так ясновидчески спать, как древние, мы познали бы Богиню-Природу.

И если бы привелось нам беседовать задушевно с Иохимом де Фьере, он сказал бы: "Да, становится трудным, касаясь нашего бедного содержанием сна, совершенно помрачающего сознание, познавать другую стороны Природы, великой богини, которая творит и живет во всем творящем и действующем, древние знали ее с обеих ее сторон. - "И, знаешь ли", сказал бы он, "древние не употребляли слова "Природа", они говорили о Существе, которое мы ныне предчувствуем более нежели о нем знаем,- употребляя слово "Прозерпина". Это истинно так".

Наша абстрактная природа, которую мы носим в идеях, есть претворение того, что я вам только что описал. И то, что жило в душах людей, подобных Бернардус Сильвестрису, Аланиусу аб Инсулису, и в таких личностях прежде всего, как Брунетто Латини было претворением того, что древние видели в Прозерпине, дочери Деметры. Деметра - вся Вселенная; Прозерпина - Природа. Это звучит уже совсем по-филистерски, когда мы произносим новое слово: Прозерпина - Природа. Это Природа, которая может лишь вполовину пребывать во внешнем земном мире, что означает: свою физически-душевную сторону она обращает к человеку, а в другую половину жизни погружена в тех областях, которых человек достигает во сне; но в наше время, вследствие того, что сон лишен сущности содержания, человек их более уже не достигает.

Итак, наше познание Природы есть подражание тому, что жило в мифе о Прозерпине в древней Греции.

Вот насколько изменились пути познания.

Но правильное описание чего-либо подобного (как я о том сказал уже в первой части моей речи сегодня), мы получаем лишь оглядываясь назад на то, каким было познание некогда. Эти описания даются не для того, чтобы вновь утверждать древнее познание, но чтобы вызвать чувство, каким оно было некогда.

Образы из древних времен

Перед нами встают еще более древние образы, когда мы хотим удержать в душе слова, которые в средние века могли сказать Иоахим де Фиоре или Иоанес фон Анвиль: "То, на что мы нынче взираем как на Природу; или то, что ускользает от нас, ибо мы не можем достигнуть его по ту сторону жизни,- оно было некогда Прозерпиной". У нас в душе встает миф о Прозерпине, только и сохранившийся как миф. Перед нами теснятся образы того времени, когда не абстрактная Природа и не в трагическом настроении воспринятая Богиня-Природа жила среди людей в душах, а когда жила светозарная богиня на одной стороне, и трагическая - на другой: Прозерпина-Персефона.

Как же она жила в те древние времена, когда воспринималась познанием полною жизни. То не было время, когда Платон писал о философии и Сократ говорил о ней, нет! Это были гораздо более древние, седые времена, когда познание было чем-то невероятно более живым среди людей, нежели оно стало в просвещенные времена Греции.

Попробуем представить себе это, дабы в этой картине оживить то, что некогда было познанием в течение человеческого развития. Попробуем вызвать, хотя и несовершенно, описанный образ того рода мистерий, в которые был посвящен еще греческий философ Гераклит, так называемый "Темный, Мрачный",- ибо уже темным, душевно темным стало в позднейшее время то, что он воспринял из этих мистерий.

Воссоздадим душою картину из времен развития мистерий, из которых прежде всего творила Греция, творила в области своей фантазии, но также и в отношении построения своих мифов: картину Эфесских мистерий, в которые также ведь был посвящен Гераклит Темный.

В Эфесе, конечно, еще господствовали древние знания; они сохранились в Эфесе и до тех времен, когда действовал Гомер, хотя несколько слабее, нежели когда был посвящен Гераклит. Такие мистерии были полны сильнейшей жизненности, и существовали могучие течения посвящения, источник которых был в храме, украшенном с восточной стороны изображением, ставшим известным миру вместе с изображением богини Дианы. Это была богиня Плодородия, которая в своем многообразии повсюду в Природе выражается в изобилии плодородия. И великие тайны бытия, глубоко спиритуальные, вкладывались в человеческие слова, когда велись беседы непосредственно после того, как принимавшие участие в мистериях воспринимали их сильные импульсы в культах, в храме Эфеса.

Велись продолжавшие действие мистерий глубокие беседы, когда участники культа выходили из этого храма и затем, приблизительно именно в час, когда внешний мир наиболее благоприятен для подобных вещей, в сумерки, вступали на путь, который вёл от врат храма в лес. Там были удивительные дорожки в этом лесу, заросшие темно-зелеными деревьями, где они терялись в красивой перспективе на все стороны к Эфесу.

Беседы подобного рода хотел бы я воспроизвести в хотя бы и несовершенном образе.

Случалось, что посвященный в тайны тех времен принимал участие в беседе с кем-либо из учеников или учениц. Ибо должно отметить, что равноправие мужского и женского пола в те древние времена, после которых оно сейчас же было отнято, было более действительным, нежели оно есть в наше время, и мы точно так же можем говорить об ученицах в Эфесе, как и об учениках. Миф Прозерпины-Персефоны в своем спиритуальном образе в этих беседах был совершенно живым.

Но как же она велась, подобная беседа о мифе Прозерпины?

Учитель, скажем - посвященный жрец, исходя из воспринятого им в импульсах, мог говорить о тайнах, происходящих между сущностями и мог говорить приблизительно следующее своему воспитаннику: "Взгляни, мы идем в сумерках. Сон, делающий божественный мир видимым, явным, вскоре наступит. Посмотри же на себя во всем своем человеческом образе: Там внизу - растения; вокруг нас темнеющий в зеленом сумраке чудесный лес. Наверху уже начинают показываться первые мерцающие звезды. Взгляни хорошенько на все это. Гляди на величие, на мощь, но также на произрастающее и восходящее в жизни внизу и наверху. И затем оглянись на себя. Обдумай, как в тебе живет и движется целая вселенная, как во всем том, что имеет в тебе свое бытие, во всем том, что в тебе действует,- является полнота превращений существ действующих в каждое мгновение. Почувствуй, что сам ты - есть целый мир, который хотя пространством и меньший, более таинственен и велик нежели Вселенная, которую ты обозреваешь с Земли до звезд. Почувствуй это. Почувствуй себя как человек - миром, имеющим большую полноту, нежели мир, видимый глазами и охватываемый мыслями. Почувствуй мир в себе самом, внутри твоей кожи.

И затем ощути, как из своего мира ты глядишь в мир, достигающий от Земли до звезд. Ты будешь тогда охвачен сном. Ты уже не будешь в своем теле и своем мире, а будешь в мире, который обозреваешь с Земли до звезд. Ты выйдешь тогда из себя со своею душевно-духовною частью. Будешь жить в сиянии звезд, в земном испарении, будешь двигаться с ветром. Будешь думать совместно с звездным лучом. Тогда ты будешь жить в твоем внешнем мире и огладываться на то, что ты есть как мир в себе".

В те древние времена была еще возможною такая беседа между учителем и ученикам, ибо внешнее наблюдение в продолжении дневного бодрствования именно не было таким очерченным, а было таким, как я вам уже описал. И сон не был еще пронизан полным мраком, а был пронизан переживаниями о переживаемом. На них указывали, когда говорили о состоянии, охваченном сном: "Вокруг тебя находится теперь Прозерпина или Персефона, Корэ. Корэ живет в звездах, в лучах солнца, в лунных лучах. Корэ живет в пробуждающихся растениях. Повсюду деятельность Персефоны, которая живет тут, ибо она соткала одежду, из которой все тут.

За всем этим находится Деметра, ее мать, для которой она и соткала эту одежду, видимую тобою как внешний мир".

(Тогда не сказали бы "Природа", а сказали бы "Персефона" или Корэ.)

"Заметь,- если бы кто либо остался бодрствующим долее нежели ты", - говорил учитель своему ученику, - "тогда, пока ты спишь, он видел бы также как и ты, то, что внешне предстоит как образ Прозерпины в растениях, в горах, в облаках, в звездах. Ибо является иллюзией, как мы это видим. Не Прозерпина есть иллюзия, не то, что она творит в горах, растениях и облаках и звездах есть иллюзия, а то, как ты видишь. Вот что есть иллюзия.

И когда ты будешь спать, через твои очи, удивительные эти очи - загадка бытия,- в тебя будет входить Корэ - Персефона. Это представлялось настолько живо, потому что переживалось как совершенно живое; засыпающий не только чувствовал, что угасает его способность видеть, угасает возможность слышать и воспринимать,- но ощущал как Персефона погружалась через оба его глаза в тело, физическое и эфирное тело, которое было покинуто во сне душевно-духовным.

Земной верхний мир мы переживаем во время бодрствования; подземный мир, мир Преисподний - во время сна. Персефона через очи вошла в спящее физическое и эфирное тело. Персефона находится у Плутона, господина над состоянием сна в физическом и эфирном теле. Спящий ученик переживал действенность Плутона в соединении с Персефоною; он получал направление бывшее для него ясным благодаря вхождению Корэ через врата очей, переключал это в живое и теперь переживал во сне деяния Плутона и Персефоны. Он переживал это в то время, как его учитель переживал другое, соответствующее этому, но более связанное с предметными формами.

Затем, когда они сходились вновь вместе, оба уже имели пережитыми свои тайны. Они могли говорить о каком-либо растении, о каком-либо дереве, учитель, вероятно, описывал, как образуются формы,- ибо это как раз представлялось ему во время сна. Он проникал в формы листьев, ствола, в конфигурацию мира; в те фигурации, которые, так сказать, опускаются сверху вниз. Ученик же, быть может, переживал другое: будто он мог достигнуть того, о чем говорил учитель в то самое время, как сам он говорил о тайнах хлорофилла, о тайнах растительных соков, которые распространяются снизу вверх в растении. Так дополняли себя чудесным образом эти беседы, в то время как, в живом охвате богини Прозерпины,- показывающей людям во время сна свою другую сторону в Преисподней Земли, открывались в человеческой душе эти тайны.

Так поучался в те древние времена ученик от учителя, учитель - от ученика. Ибо с одной стороны откровения были духовно-душевными, с другой - душевно-духовными. И такого рода беседа давала в человеческом содружестве, в совместном человеческом переживании наивысшие познания.

Утром видели наступающий рассвет и переживали восходящее с востока сияющее дневное светило, блистающее сквозь темноту зеленого леса с его чудесною перспективою; проводили недолгий час в пробуждении того или иного в царстве, которое мы ныне называем царством природы. Все это снова изливалось в беседе. Были убеждены, что это являлось общением с Персефоною; что то, что вчленялось тогда в миф Персефоны - есть тайна человеческого познания Природы.

В беседах, которые велись касательно мистерий Эфеса, действовали чары, которые я мог наметить вам лишь несовершенно; эти чары пронизывали беседы. В них жили знания Персефоны, жили во всей жизненности. Впоследствии они были затемнены и это трагическим покровом легло на облик таких людей как Иоахим де Фьоре; а далее они были затемнены до того, что мы теперь имеем как Абстрактную Природу.

Пути в человеческую спиритуальность и спиритуальность Космоса мы понимаем лишь тогда, когда, характеризуя их, указываем не только на отдельные состояния сознания, которых может достигнуть человек, но и глядим также на то, как в течение человеческого развития сознания проходили через метаморфозу; видим иного рода познания, жившие в поразительных беседах тех, кто выходил из храма Эфесского, и насколько иначе построены были те беседы, которые велись людьми с такими личностями, как Иоахим де Фьоре, как Аланиус аб Инсулис, видим, насколько иными являются знания нынче. И мы должны искать вновь, но духовным, уже спиритуальным образом, дабы вернуться из внешнего ко внутреннему, из высшего к нижнему и затем обратно - из внутреннего к внешнему, из нижнего к высшему.