Маршрутами, тропами

Лагерь наш размещался на ручье Чащевитом, близ лесной дорожки. Палаток в нём стояло там довольно много, но народ бывал там в основном проездом, с выброса на выброс. Постоянно проживал на базе только сторож-повар с собаками, одна из которых, крупная псина по кличке Ротан, казалась особенно примечательной. Форма спины у него была весьма оригинальная: она была сильно прогнута, а копчик и лопатки заметно выпирали. Прогиб спины компенсировал толстый вислый живот. Ротан этот принадлежал, очевидно, ранее какому-то охотнику. Стоило показать ему ружьё, как он начинал прыгать, выть и изображать прочий бурный восторг и готовность немедленно выступить в любой охотничий поход. Пробежав, однако, от кухни метров двадцать, он как будто с разбегу налетал на невидимую стену и дальше не желал идти ни шагу. Детство у него было, скорее всего, трудное и голодное, потому что занят он был всё время тремя делами: либо вылизывал банки, либо, расставив для устойчивости ноги пошире, хлебал из помойного ведра, которое ему презентовал наш сердобольный повар. Или, просунув голову в большую столовую палатку, он укоризненно и выразительно смотрел вам в рот во время вашей трапезы. Однажды, когда там никого не было, я застал Ротана спящим на кухонном столе среди тарелок; морда чревоугодника покоилась прямо в миске со сливочным маслом.

Из рабочих запомнился канавщик-татарин по имени Хасан – хитрая и жадная бестия. Когда я пришёл принимать у него канаву, Хасан, посадив меня на почётное место, начал суетиться вокруг «мелким бесом»: закипятил чай, открыл сгущенку и прочие дефициты. Нетрудно было догадаться, чего хотел вымогатель – чтобы я приписал ему побольше «кубов», якобы вырытых на его канаве. Канава была у него в виде штоленки в крутом склоне горы, то есть с высокой пятиметровой лобовой стенкой, и выклиниванием на «ноль» в нижней части. Я приступил к её замерам; Хасан следил за мной ревностно и с подозрением. «А как ты её замеряешь?» – обеспокоено поинтересовался он. «Да как – вот, верхняя стенка пять метров, а нижней почти нет, получается треугольник» – начал я объяснять канавщику. «Э-э-э, нет!» – переполошился Хасан. «Как вас начальство-то учит, молодых геологов?! Если верхняя стенка пять метров, то и нижнюю надо рисовать – пять метров!». От такой наглости я буквально опешил, а можно было бы и возразить: «А может быть, лучше наоборот? Если нижняя – ноль, то и верхняя – ноль?!»

Пришлось для решения проблемы привлекать Пал Палыча Макрушина – начальника отряда. «Вот что, Хасан» – объявил он строптивцу. «Сейчас мы организуем комиссию, с точностью до сантиметра замерим канаву, да так и закроем наряд, сколько туда воздуха входит, понятно? И только попробуй пикни!». Прохиндей, мгновенно и правильно оценив ситуацию, заюлил, объясняя, что его просто не правильно поняли, и что наряд готов подписать тот час же.

Из других рабочих были рубщики по прозвищу «горные егеря», работать толком не умевшие, да и не стремившиеся. Тайга в тех краях густая, а потому и профиля было рубить непросто. Поэтому, бывало, когда они попадали на каменистое русло ручья, профиль так и шёл вдоль него, повторяя все его изгибы. Дело ясное, любили они и выпить, а поскольку «наличкой» не обладали, таскали тушенку со склада, которую и обменивали в ближайшей деревне на самогон.

В Лазо в конце сезона тоже пришлось идти пешком, со здоровенным рюкзаком. Вообще-то, должны были подкинуть на нашей грузовой машине, но не получилось: шофер с геофизиком решили накануне поохотиться с фарой на зайцев в заповеднике на той стороне Киевки, да завязли в болоте, недалеко от шоссейки. Проезжавшие мимо милиционеры их, конечно, тут же и «повязали».

1982 г . На Охотском побережье.

Сезон 1982 года наполнен приятными воспоминаниями, и, прежде всего, потому, что работать выпало на побережье Охотского моря. Люблю море и побережье, особенно скалистое и живописное. Места эти простираются от устья реки Ульи южнее и охватывают бассейны рек Унчи, Гырбы и Нораты. Берега здесь то в виде пустынных пляжей со стелящимся в виде ковра багульником, усыпанным ярко-розовыми цветами, то скалистые и обрывистые. Иногда у кромки волн можно встретить отшлифованные морем каменные террасы в виде громадных ровных ступенек. По берегу лежат кучи из водорослей, множество ракушек и панцири больших красных охотских крабов; вдоль побережья стаями кружат поморники и чайки. Охотское море, наверное, никогда не бывает спокойным, с него постоянно дует свежий ветер, даже в ясную погоду.

Заехали мы третьего июня, а через день началась пурга, и нас завалило таким количеством снега, что ночью пришлось несколько раз вставать и убирать его с крыши, чтобы она не лопнула. И всё равно нас так засыпало, что палатка больше стала напоминать берлогу.

Не дождавшись, когда снег полностью сойдет, начали ходить в маршруты. Глаза слепило сверкающее белое горное великолепие, а на горизонте было видно море, ещё покрытое дрейфующими льдинами. Когда солнце пригрело сильнее, снег начал быстро сходить и повсюду потекли бурные потоки. Обнажились каменистые склоны и заросли кедровых стлаников; почти с каждой горы можно было видеть необозримую синюю водную гладь. Но местами сугробы оставались такими большими, что нашему рабочему В. Кашинцеву пришлось бить шурфы для спектрометрических измерений по четыре-пять метров глубиной. В одном из маршрутов южнее реки Гырбы мы встретили старое зимовьё геологов и множество длинных траншей, пройденных «на взрыв». На горах, даже самых высоких и безлесных, можно было видеть слоняющихся медведей или их следы.

Маршрутили мы в основном вдоль побережья моря. Иногда на горы набегали низкие облака, и тогда невозможно было понять, в какую сторону идти. Но присутствие моря всегда ощущалось где-то рядом: в плотном как вата сыром тумане слышались глухие удары волн, крики чаек, доносился запах гниющих водорослей.

жүктеу/скачать 1.39 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: