Выйдя на берег, часто можно увидеть медведей, копающихся в водорослях в поисках морских жучков-паучков, а в нерестовый период возле устьев рек обычно крутится нерпа. Если хотите рассмотреть ее поближе, надо лечь на песок и подползти к самой кромке волн. Нерпа – зверь любопытный, в таких случаях она тоже подплывает к берегу, приподнимается, пытаясь разглядеть – кто же это ползет? Когда встаешь на ноги, вся стая, сразу поняв, с кем имеет дело, в испуге быстро отплывает подальше.
На берегу вблизи устья реки Нораты мы обнаружили дом линейщиков, обслуживающих линию телефонно-телеграфной связи Хабаровск-Магадан. Их проживало там двое, и каждый обслуживал отрезок линии по пятнадцать километров в разные стороны. Один из них, парень бичеватого вида, был откровенным лентяем, варить себе не желал и питался консервными банками. Другой, молодой невысокий мужик с интеллигентным лицом по фамилии Чагодаев, был человеком интересным – крепким, с железным здоровьем, предприимчивым, мужественным и хладнокровным.
Он был явно хорошо начитан, обладал развитой литературной речью, и его немного расцвеченные фантазией рассказы было увлекательно послушать. В молодости Ч. жил с эвенами, пас их оленей, работал в геологических отрядах, а потом решил обосноваться линейщиком у моря. В свободное время он занимался охотой, ловил и коптил селёдку и красную рыбу. Часть рыбы квасилась им в бочках, превращаясь в удобрение, которым поливался огород вблизи моря, и картошка здесь росла отменно. Мясо – сохатиное и медвежье, солёная рыба и икра у него не переводились. Зимой он перемещался на нартах в упряжке из четырех здоровенных собак. Огромные псы эти легко «ставили» любого медведя и лося, охотнику оставалось только метко продырявить зверя из ружья. Летом собаки запрягались в тележку на резиновых колёсах и возили воду из речки. Одна из них запомнилась мне больше всего – белая, с длиной пушистой шерстью, со светло-голубыми прозрачными, как стекляшки, глазами.
Линейщик этот был женат на эвенской женщине, которая работала где-то ветеринаром и изредка наведывалась с дочками в гости. Набегавшись за день, дети ложились прямо на собак и так засыпали, и умные животные подолгу лежали спокойно, боялись пошевелиться, чтобы их не разбудить.
Сезон мы закончили довольно рано, в конце августа, и двадцать дней провели в ожидании вертолета. В это время мы жили на широкую ногу – с собой у нас было ведро красной икры, а котлеты готовились тазиками. Собирали и варили варенье из ароматной жимолости, росшей здесь в изобилии. Был сезон ловли красной рыбы, и вертолётчики, посланные за нами с утра, бесследно «исчезали» в пути. И каждый вечер начальник партии бранил нас по рации, что мы поставили лагерь непонятно где, а поэтому-де летчики никак не могут нас обнаружить. Однажды, как ни пытались «летуны» обогнуть нас стороной, всё-таки «напоролись» на наш лагерь на бреющем полёте, и тут я увидел, до чего оригинально могут летать вертолёты – он даже не разворачиваясь, полетел как-то боком-боком и быстро исчез за горой. Понятное дело, вечером по рации мы снова получили выговор; понятно и то, что вертолёт летел с грузом браконьерской рыбы.
Пока начальник не догадался сам сесть в вертолет, нас так и «не нашли». Прилетел он уже в сумерках, когда мы его уже и не ждали и рыбачили в трёх километрах от лагеря. Пришлось бросать сетку и сломя голову бежать по кустам и колдобинам, чтобы успеть на посадку. В Охотске садились уже в полном мраке, при свете фары в днище вертолета.
1983 г. Нилгысыг – край межгорных озер
В сезон 1983 года наш маленький отряд из четырех человек работал в бассейнах рек Нилгысыг и Нялоп, на северо-востоке Охотского района. Здесь тоже преобладают высокие, изрезанные горы с вереницей озёр между ними, а потому всю эту живописную местность так и тянет назвать «Нилгысыгской Швейцарией». Геологически она интересна тем, что ряд гор, протянувшихся по левобережью реки на расстояние в несколько десятков километров, представляют собой остатки огромного трещинного вулканического аппарата вдоль гигантской расщелины в земной коре, через которую в меловой период были выброшены на земную поверхность неимоверные объемы «кислой» лавы и газо-лавовой «пульпы» – игнимбритов. Причем, излияния происходили в относительно короткие промежутки времени и поэтому выглядели как грандиозный природный катаклизм. Выброс вулканического пепла в таком колоссальном объёме могло, между прочим, вызвать похолодание климата и стать причиной вымирания динозавров. Аппараты центрального, «классического» типа в вулканических областях – не редкость; другое дело – вот такие, «трещинные».
Остатки вулкана «обычного», «центрального» типа мы тоже закартировали; выяснилось, что его палеожерловина была закупорена лавовой пробкой диаметром более ста метров, которая отличалась высокой радиоактивностью.
Впервые близко мы познакомились на Нилгысыге с эвенами-оленеводами, которые, перегоняя стадо примерно голов в восемьсот, расположились вблизи нас лагерем. Домашние олени всегда держатся плотно и кучно, стараются не подпускать к себе ближе чем метров на двадцать и легко подчиняются стадному инстинкту. Обычно если олени не стоят на месте, то движутся все разом – со стороны это выглядит как водоворот или поток из буро-серых спин и рогов.
Вьючные олени-«быки», на которых эвены ездят, ведут себя посмелее, и охотно берут из рук хлеб и соль. У всех у них на шее привязаны «боталы» – колокольчики из консервных банок, чтобы издалека было слышно. Олени едят любую зелень, исключая ветки хвойных деревьев и летом предпочитают листву и траву. Иногда они по нескольку голов отбиваются от основного стада, и тогда пастухи днями ищут их по всей тайге. Мясо оленей шло на нужды Охотского района и поставлялось на экспорт в Японию как диетическое, а самим оленеводам разрешалось забивать немного животных для своих нужд.
Эвены – народ скромный, а их молодежь даже застенчивая. Импонирует, что к старикам они относятся почтительно. Старики и старухи не пропускают случая выпить, если, конечно, есть что, но молодежь стараются к водке не подпускать.
Достарыңызбен бөлісу: |