Дорога эта с Гаргана вела мимо приисковых мест, где золото добывали до революции и после. Посёлков там не осталось, только поляны с разнотравьем на их месте посреди тайги да пруды, на одном из которых мне удалось подстрелить утку влёт. Некоторое время спустя нас все-таки обнаружили с воздуха: «кукурузник» АН-2 сбросил продукты, да так ловко, что все они угодили не на соседнюю марь, а на булыжную косу. Одного из наших чуть не прибило летящим мешком, банки со сгущенным молоком плющились всмятку, и молоко растекалось по валунам.
Между прочим, не верьте тем, кто говорит, что снабжение геологов в советское время было плохим. Присылали регулярно – ешьте на здоровье – тушёнку советскую и голландскую, яйца, помидоры, капусту, сметану, яблоки – в качестве добавки к обычным кашам и макаронам по-флотски. Добавьте к этому добытую в тайге свеженину и рыбу, и становится понятно, что жить было можно.
Осень мы провели вдвоем с геофизиком Леней на реке Мульмугакан, откуда ходили в маршруты в разные стороны. В одном из маршрутов обнаружили древний эродированный вулканический аппарат – вулканическую жерловину. В большой берёзовой роще на правобережье реки нашли огромное количество грибов-подберёзовиков, в другом месте – огромную подгнившую деревянную геодезическую башню. В солнечный денек с риском для жизни вскарабкавшись на неё, я полюбовался окрестными местами с мягкими голубыми очертаниями сопок до горизонта на севере, лесами и зеркальной гладью Зейского моря на юге.
Закончить сезон спокойно нам все-таки не довелось – опять забросили в верховья Мульмугакана, где мы работали в горельниках вплоть до заморозков.
1980 г. Через Становик
В сезон 1980 года я был назначен старшим геологом довольно большого «детального» отряда примерно в тех же местах, на южных склонах Станового хребта. Залетали туда на небольшом МИ-4 в начале лета, когда на склонах сопок ярко-сиренево цвели большие кусты багульника. Лагерь оборудовали на берегу реки Сугджар у края небольшой мари, поросшей морошкой. Задачей нашей была дооценка аномалий, обнаруженных в предыдущем году. Отряд состоял из сплошной молодежи, в том числе студентов и школьников-старшеклассников. Самым старшим был Пал Палыч Макрушин – наш заботливый и благожелательный начальник отряда.
По субботам толпой ходили на Зею на отдых с ночёвкой, облюбовав себе живописное место рядом с утесом и заливом на песчаном пляже. А однажды предприняли поход вдоль Сугджара за кианитом – дощечковидным серо-голубым минералом в сланцах.
Рабочих тоже навезли множество – «рубщиков профилей» и «канавщиков», но только немногие из них оказались опытными. Другие, как это часто бывает в геологии, оказались совершенно случайными людьми.
Один из них, приблатнённый патлатый молодой парень, умудрился заблудиться рядом с лагерем и просидел в трёхстах метрах от него за скалой всю ночь и следующий день, пока мы его искали по тайге.
Другой – небольшого роста, как-то нескладно скроенный, смуглый, черноволосый, с гнусноватыми чертами лица – получил прозвище «дитя социализма». За выдающуюся лень, конечно, и желание любыми путями не перетрудиться. Сходив на рубку профилей всего один раз и убедившись, что работа это трудная и потная, он пришёл приставать к Пал Палычу: «А сколько стоит такая работа? А почему так мало? Нельзя ли поднять расценки? А почему нельзя? А если по блату?». Улучив момент, когда П.П. не было, тащился ко мне, назойливо выясняя: «А почему расценки такие маленькие? Может быть, П.П. его надувает?».
На работу он ходить перестал, торчал на кухне, где целыми днями «точил лясы» с поварихой Галой. И тогда было решено от него избавиться: в числе других посадили в вездеход АТЛ и отправили на выброс. Известно, что при поездке в вездеходе в него сверху летят сучья и верхушки деревьев. «Дитя» был трусоват, и в надежде уберечься от такой напасти решил устроиться посередине кузова. Но вышло так, что при ударе АТЛ об дерево отвалилась его верхушка, упала в вездеход, ни на ком не оставив ни царапины, а «дитю» попала прямо по физиономии и перебила ему нос. После этого он получил ещё одно прозвище – «Ломоносов», был отправлен в больницу в Зею и исчез с нашего горизонта.
Много рабочего люда в тот год и предыдущие погубила «родимая». По причине её неумеренного возлияния рабочие умирали, вешались или оказывались в больнице после поножовщины. Случаи эти происходили по большей части на базе партии, в Горном. Помню, один парень, сторож на базе, еще молодой, но уже законченный алкоголик, все выклянчивал у меня ружьё: «Хочу поохотиться. Продай ты мне его!» – слезно канючил пьяница. «Да не могу» – отвечал я. – «Не моё оно, казенное». – «Ну продай, что тебе, жалко?» – не понимая русской речи, не унимался пропойца.
А вскоре его не стало. Дело было так: в вагончике на базе сидело несколько человек и баловалось, как водится, водочкой. Пьяница-сторож пристроился на полу в углу; думали, что он в своей обычной угарной «нирване». «Петя, налей-ка ему» – посоветовала сердобольная кладовщица ЗАМу. Тот, известный своими бесцеремонными манерами, грубо ответил: «Да он, наверное, и сдох уже давно». Но – подошёл, потрогал за руку, которая оказалась ледяной. Поди ж ты, угадал… Кого из собутыльников стошнило, кто лбом дверь открыл, вылетел на улицу.
Еще один забулдыга, набрав полную сетку водки, отправился из Горного на базу, да не дошёл. Хватил его удар, и, закатив нетрезвые очи, упал он и помер прямо на дороге.
Да, извините за отступление, это я к тому, что есть у нас и такие традиции, особенно во время заездов-выездов. Не упомянешь – и картина будет не полной.
В июле я попал на вертолете в Бомнак для встречи вездехода из Горного. В его ожидании побродил по деревне, где стояла дремотная июльская тишина и людей почти не было видно, присел на завалинке местной конторы с окнами, открытыми от жары. Где-то вдалеке на блестящей глади Зеи монотонно звенела моторка, не замечающие меня тётки-конторщицы лениво переговаривались матом.
Так и не дождавшись транспорта, к вечеру пошел по исполосованной гусеницами вездеходов мари назад, в лагерь, и вернулся туда уже душной ночью, полумёртвый от усталости и полностью изгрызенный полчищами комаров.
Следующим моим мероприятием, опять в одиночку, стал трудный сплав по Сугджару с целью отбора водных проб; местами речка настолько обмелела после засухи, что пришлось тащить лодку-двухсотку «бурлаком».
Поисковые результаты нашего отряда оказались скромными: мы нашли несколько зон в кремне-щелочных древних метасоматитах да «гнездо», довольно богатое, с уранинитом в так называемых диафторитах. Одна из канав вскрыла жилу крокидолит-асбеста – красивой длинноволокнистой породы сине-зелёного цвета с шелковистым блеском.
Достарыңызбен бөлісу: |