7
2 . и С т о р и я л и т е р а т у р ы
Эстетические принципы В.Я. Брюсова
тайлакова екатерина Сергеевна, аспирант
Сургутский государственный университет
Ф
еномен Валерия Яковлевича Брюсова до сих пор
остаётся неизученным в русской литературоведческой
среде в силу множества объективных и субъективных
причин. За рубежом в университетских курсах по рус-
скому декадентству и символизму [1] это имя даже не упо-
минается, хотя именно его три сборника поэтических про-
изведений «Русские символисты» можно назвать первой
практической реализацией теоретических идей «прото-
символистов» В. Бибикова, И. Ясинского, Н. Минского,
А. Добролюбова и Д. Мережковского [2, с. 162–174].
Важен тот факт, что Брюсов предвосхитил многие от-
крытия в области литературы, философии, языка, социо-
логии, футурологии и т.д. не только эпохи модернизма, но
и даже постмодернизма, утверждая важность и необходи-
мость множественности истин.
Брюсов остался в русской истории «протеем» и «ком-
мунистом» [3; 4, с. 7–52], хотя ни тем, ни другим никогда
не являлся. Личностный феномен здесь стоит рассматри-
вать не со стороны практической, материальной деятель-
ности, а со стороны работы духа и мысли: с каждой своей
статьёй о новых методах и подходах в интерпретации
текста мэтр символизма неосознанно, «метакультурно»,
приближался к кругу учёных-герменевтов – эклектич-
ному Ф. Шлейермахеру (1768–1834), психофизиоло-
гичному В. Дильтею (1833–1911), феноменологичному
Г. Шпету (1879–1937). В размышлениях о ситуациях со-
существования Я с другой личностью он был близок уче-
нику Дильтея – Буберу (1878–1965). В разработке идеи
коммуникативной сущности искусства Брюсов опережает
самого М. Бахтина, в изысканиях в области психологии
творчества – Л.С. Выготского.
Несмотря на то, что вопросов, волнующих старшего
символиста на протяжении всей жизни, было десятки и
даже сотни, большинство относилось именно к области
теории познания. В поздней статье «Синтетика по-
эзия» (1924) можно прочесть: «Искусство, в частности
поэзия, есть акт познания; таким образом, конечная цель
искусства та же, как науки – познание» [5, с. 557]. Но
главным вопросом можно назвать постижение струк-
туры создания и восприятия искусства, в котором нема-
ловажную роль играло субъективное понимание общей
художественности и частного воображения, фантазии:
«Что такое искусство, – писал он в своей ранней работе
«О искусстве», – откуда оно или в чём его цель – эти во-
просы близкие мне давно, с раннего детства; в своих раз-
думьях вновь и вновь возвращался я к ним, ибо годы жил
только искусством и для искусства» [5, с. 43]. Брюсов
психологически открывался только в мемуарном на-
следии, редко имеющем значение для брюсоведов, т.к.
излишнее манифестирование жизнетворческой позиции
вселяло сомнение в правдивость и «сознательную неде-
ланность» автобиографии. Другое дело – эпистолярное
наследие, которое изучается довольно тщательно, но не
с целью создания внутреннего портрета личности автора.
Путаница между триадой «жизнь-творчество-искусство»
в конечном итоге привела к тому, что исследователи на-
чали говорить о подчинённости искусству всей брюсов-
ской действительности [6, с. 129–130], хотя стоило бы
вести разговор о сложнейшем и ещё не описанном вза-
имодействии между ними, в котором ни искусство как
таковое, ни действительность, ни воплощённое творче-
ство никогда не брали верх над писателем. Жизнь Брю-
сова – это путь внутреннего осознания индивидуальной
иерархии человеческих ценностей, в которой функцио-
нирует весь причинно-следственный комплекс, а не одна
или две центральных идеи.
Брюсов с ранних лет говорил о вторичности «внеш-
него» по сравнению с «внутренним», эти суждения пред-
почитали не замечать до последней поры все кроме Д.
Максимова [7], хотя в «Автобиографии» [8] содержится
важная информация о том, что писатель ещё перед изуче-
нием классической русской литературы прочёл «Частную
патологию и терапию Нимейера». Символист изна-
чально впитал в себя те тенденции психологической и со-
циологической наук, которые сейчас связывают лишь с
узким кругом имён: М. Нордау [9], Э. Дюркгейма [10],
Ч. Ломброзо [11]. Уже исходя из этого знания, можно
было предсказать, что главная категория эстетики Брю-
сова – искусство [12] – не смогло бы быть объективным
как, к примеру, это было в реализме. Искусство автора
не отражало действительность [13], а интеллектуально
её преображало («Ключи тайн, 1904) [5, с. 78], посто-
янно находясь в контексте теории игры между автором
и читателем. Преображение было настолько сложным, в
том числе и в интертекстуальном плане, что чтобы раз-
гадать все предпосылки и последствия, нужно обладать
2. История литературы
8
Актуальные проблемы филологии (II)
особенной историко-культурной проницательностью и
исключительным знанием биографического материала.
Достарыңызбен бөлісу: |