Миллион для комфорта

-Это же что получается? –Спросил Матфей, заканчивая третью чашку чая. –Я внимательно вас слушал. И понял, что знаменитое стихотворение Александра Блока «Скифы» вовсе не касается русских, а написано о дагестанцах, которые вместе со скифами составляли одно целое? Я верно понял смысл всех этих фактов, которые здесь перечисляли?

-Так и совсем немного не так. –Ответила Каролина. –Дело в том, что сперва из истории исчезли скифы. Это было в третий век. А потом, в пятый век нашей эры появились русские. Не только русские, но и германские племена, немцы или британцы, скандинавы, они то же наука считает, многие получились из скифов.

-Саксония не от саков – скифов? Или Курляндия и даже Ирландия некоторые исследователи считают производными от слово «кур или хур», то есть хуриты. –Сказал Ярмет.

-И дагестанцы, и скифы своим первым предком считают Таргитая. Вот еще один аргумент в пользу общего происхождения нахчо-дагестанцев и скифов! Сколько еще нужно доказательств?! –Воскликнул Фазиль. –Можно считать теорию дагестанского происхождения скифов доказанной?!

-О! Конечно! Все факты очень убедительные. Теперь и я уверена. Дагестан, Кавказ родил скифов. А скифы родили славян, прибалтиков, скандинавов, англосаксов, германцев и другие арийские народы Европы. Предков большинства белых народов на земле. И в Азии много народы. Может до самого Китая и до самой Японии.

КРАСНЫЕ КОНИ КАРИМАНА

..Укрепляюсь силой добродетели,

нахожу опору в человечности и

обретаю отдохновение в искусствах.

Конфуций
Каримана разбудил не злобный, но громкий и торопливый лай черно-белой кавказской овчарки, еще щенком прозванном «Бухом» за круглые черные круги на лбу выше глаз, напоминающие очки совхозного бухгалтера. Который все время пытался урезать оплату труда чабанов, мотивируя свои действия единственным аргументом, что чабан не должен получать за труд больше, чем он, главный бухгалтер. И тем более - директор совхоза. Не говоря о председателе райисполкома или первом секретаре райкома партии.

Когда чабаны весной на муганских зимних пастбищах пожаловались как-то руководителю района, что бухгалтер урезают им положенные законом доплаты и начисления, и, рассказали, почему задиристого и всегда ворчливо лающего щенка прозвали так, то главный бухгалтер, которому весь этот разговор передали, второе лицо совхоза, страшно обиделся и велел бригадиру безвинного щенка, пристрелить или утопить. И если это не будет исполнено отчеты бригады не будут приниматься и зарплата чабанам во время не будет начисляться.

Секретарь райкома улыбнулся на такую спесь бухгалтера и спросил директора совхоза, который сопровождал его во время поездки по чабанским бригадам совхоза, что если ему с бухгалтером обидно получать меньше чабанов, то чего же сами не берете в руки ярлыги и не пасете совхозных овец? День и ночь, в зимнюю стужу и проливные дожди, в горах, отбиваясь от волков, в раскаленных зноем степях, среди ядовитых гюрз, гадюк и черных эф?

Чабаны фактически круглые сутки отвечают за сохранность отар, хотя считается, что у них по документам восьмичасовой рабочий день. Которым совхоз должен выделять сторожей на ночь, кухарку - готовить обед, дополнительных рабочих на период ягнения и дойки овец. Все эти работы выполняют сами чабаны, что и делает отрасль высокорентабельной.

А шустрого щенка, который почему то увязался за ним вплоть до автомашины, приветливо махая еще куцым хвостом, Кариман попросил старшего чабана, если можно, подарить ему. Чтобы эта кавказская овчарка собой напоминал ему о жадных чванистых бухгалтерах, которые урезают чабанам заработанное круглосуточным трудом.

Тот, конечно, согласился, сам посадил щенка за сиденьем «уаза» и при этом дал напутствие :

-Не только этого «буха» держи на привязи, старшой. А всех бухов. Иногда перед этими очкариками даже директора не могут слово сказать. Хвост командует головой. Скажи, будет ли в таком хозяйстве и хакумате (государстве) баракат -добро?

С тех пор «Бух» верно служил новому хозяину. Иногда пытаясь перегрызть железную цепь, которая не давала ему броситься вдогонку противным кошкам и вырвать им хвосты за то, что справляли свои кошачьи нужды прямо под его носом.

Кариман вчера лег поздно. Ибо в канаве, от которой поливались его сад весь день не было воды, а жара в августе установилась такая, что не только овощи и картофель, но и деревья надо было поливать сад чуть ли не каждый день. Иначе деревья сбросят плоды вместе с листьями, а ботва картофельная завянет раньше срока, так и не успев сформировать увесистые клубни.

Вот и пришлось поливать деревья после полуночи, светя самому себе карманным фонариком, иначе под утро вода в канаве снова кончилась бы.

Услышав дверьной звонок и вскакивая из под простыни в одних трусах, Кариман с радостью вспомнил, что он перед самым пробуждением, во сне скакал на красном коне по цветущему горному лугу под задиристый лай своего смышленого «очкастого» пса.

«Ведь столько лет я во сне не скакал на красном коне. Какой сюрприз готовить мне судьба напоследок?» - Подумал Кариман облачаясь в светло-серый легкий спортивный костюм.

Кариману всегда, накануне важных, значимых событий в жизни снился красный конь, на котором он безудержно скакал по цветущим белыми и розовыми алван цветами горным лугам. Так было накануне дня, когда его зачислили в студенты факультета журналистики, куда был большой конкурс. Или перед решением вопроса о переводе на работу в обком партии из молодежной газеты. Перед получением ордера на квартиру или направления на работу в район первым секретарем райкома партии.

Хотя теперь Кариман уже два года был в отставке, как государственный советник Республики Дагестан первого класса, получал пенсию, тем не менее он не сомневался, что сны, в которых он скачет на красном коне всегда становятся вещими предвестниками предстоящих важных событий в его жизни.

Кариман быстро сбежал вниз по лестнице, щелкнул замком и распахнул широко крашенную белой краской одностворчатую дверь.

Перед входом в дом стояла старая почтальонша с лопатой на плече и большим серебристым конвертом в свободной руке.

-Доброе утро, тетя Мергем!

Женщина задрала голову и размахивая конвертом сердито начала выговаривать:

-Лучше бы ты теленка держал. Зачем тебе эта псина, чтобы день и ночь слушать его оглушительное «ав – ав» ?! Сколько он жрет каждый день? Наверное больше тебя самого?

-Меньше, чем маленькая соседская собачка. Вы зачем пришли –то? –Увидев, как почтальонша угрожающе машет лопатой собаке, требуя замолкнуть и не мешать разговору.

Кариман повелительным голосом прикрикнул на собаку «Ери!» и Бух, будто поперхнувшись, замолчал и быстро начал носиться то в одну, то в другую сторону, громыхая цепью.

-Тебе письмо. Импортное. Вот бери. Из рук в руки и передаю. Чтобы потом не жаловались, что не принесла во время и сама лично, а не передавая через соседских школьников. Начальник велел вечером сразу вручить. Но, с моими ногами, я решила с утра принести. Все равно надо было идти огород поливать. Если начальник вдруг спросит, ты не выдавай меня этому пьянице и бабнику. А так и скажи, что вечером и доставил тебе это письмо. Разнице нет же, вечером или утром? Не забывай, я и твоя мать были как сестры, очень уважали друг друга. Понял? Сколько для фронта связали носков, перчаток и свитеров знаешь? И у нее мужа забрали на войну, и у меня. Все годы войны, будь они прокляты, мы не могли спокойна хоть одну ночь уснуть, все думая и молясь за ваших отцов. Сейчас люди готовы друг друга сожрать с потрохами. У всех все есть и всем все мало. А мы, пережившие невыносимый гнет войны всю жизнь мечтали только о мире и куске хлеба для голодных детей, да еще возможности хоть одну ночь уснуть спокойно, без забот Война сожгла нашу молодость, будь она проклята!

Говоря все это не столько Кариману, столько самой себе, сгорбленная годами женщина медленно уходила со двора, погруженная в невеселые рассуждения о времени и людях, которые становятся все хуже, когда все вокруг располагает к добру и милости.

ЧТО БЫЛО, ТО ОСТАНЕТСЯ С ТОБОЙ

Кто спорит с жизнью, тем она далась.

Низами Ганцахви
Кариман взяв письмо в руки, сразу заметил, что конверт вскрыт и повторно аккуратно заклеен. Обратный адрес указывал, что письмо пришло из Германии, из Дрездена. От какой-то Джохан. Кариман подумал, что на почте что-то перепутали, он ведь не знает никого, с кем имел бы связи в Германии. Не считая обмена информациями о древнейшей истории Кавказа с доцентом Бонского университета лезгином Гаджимурадовым Ильманом.

Когда Кариман аккуратно вскрыл конверт кухонным ножом, то внутри нашел письмо на нескольких, написанное по русски аккуратным бисерным почерком и черно – белая фотография молодой женщины с волосами, уложенными по подобию античных богинь в тугой вытянутый клубок на затылке.

Черты лица показались Кариману знакомыми и он развернув письмо стал читать: «Дорогой Кариман! Извини меня за вторжение в твою жизнь. Я молю бога и тебя простить мой возможный грех. Я даже в моем обреченном положении не вполне уверена, что поступаю правильно. Но все таки уйти из жизни не открыв душевно близкому человеку свою тайну, не могу. Прими мое письмо, будто исповедь души моей. И сожги ее, если тебе, выросшему в суровых кавказских горах, как и моему деду, покажется вдруг наивным и жалостным.

Я не уверена, что ты запомнил меня. Когда учился в Ростовском университете ты имел других поклонниц. И когда через общих знакомых по курсу я случайно узнала, что ты выехал на курорт в Сочи, прилетела из гедеэровской Германии, чтобы повидать тебя и поговорить по душам с тобой. Но ты и там не скучал, каждый день до измождения играя в бадминтон и плавая в море с двухметрового роста латышкой, от которой все остальные мужчины просто шарахались, как от бандюги в джинсах. Не знаю, что ты тогда нашел привлекательного в этой, по мужски сильной и грубой спортсменке, но ты кроме нее, никого вокруг себя не замечал. И когда я с напарницей подошли к тебе по какому –то поводу, ты не узнал меня или не хотел узнать. И я глубоко уважая твой выбор и не желая поставить тебя в неловкое положение, не призналась тебе, что мы были знакомы еще по Ростову. В то строгое советское время тебе не доставило бы удовольствие напоминание о драке с ростовскими хулиганами в ресторане «Кавказ» из-за меня. Из-за того, что я отказалась танцевать с рослым ростовским парнем, который демонстративно вежливо пригласил меня. Потом парень потянул меня сильно за руку и я вскрикнула от боли. Ты оттолкнул его и между вами завязалась драка. В драку ввязались дружки того парня. А за тебя вмешались кавказцы, которые много было было в этом ресторане. Потом приехала целая грузовая автомашина с милиционерами, арестовали некоторых, остальные разбежались в разные стороны по большому скверу перед ресторанам. Потом я со студентом, который меня пригласил в ресторан, ходила по снежным пустынным улица города, звонила по всем отделениям милиции, в поисках тебя. И сколько я волновалась и плакала по тебе. И как ты после обеда пришел веселый, с расцарапанной щекой вместе с тем же парнем, с которым ты дрался из-за меня. И как тот подавая мне свою огромную костлявую ладонь весь в татуировках, вдруг смущенно, по детски, улыбнулся и попросил прощения. Он сказал тогда, что «три дня, как вернулся из тюрьмы, пошел с «братишками» отметить и захотелось чуть потанцевать. И извини, если не так получилось».

Я тогда расплакалась, бросилась к тебе на шею и поцеловал тебя, за то, что ты нашелся. Потом мы сидели в твоем гостиничном номере и ты со своими новыми дружками и сокурсниками пили, хохотали над дракой в ресторане и милиционерами, которым не удалось вас догнать, и вы укрылись в доме этого бандюги на противоположном берегу Дона и проспали там до утра.

Потом ты проводил меня до частного дома на Пушкинской, где на втором этаже я снимала комнату с подружкой на время сессии. И тогда там произошло то, что произошло на железной кровати с панцирной сеткой. «Я сейчас закричу! Я буду кричать.. –шептала я тебе на ухо, действительно, боясь, что нас услышать, но ты был неумолим и почти разорвал на мне все белье. Хочешь верь, хочешь не верь мне, но дочь, которая родилась у меня через девять месяцев – это дарь судьбы от того вечера. Ты поймешь это сердцем, когда увидишь ее, почувствуешь ее душу и характер. Но это дело твое, я не на чем не настаиваю и ничего не прошу для себя и для нее, ибо мы всем необходимым в жизни обеспечены.

И письмо это я пишу совсем по другому поводу. Дело в том, что я после развода с мужем, офицером советских войск в Германии, после того, как он, специалист по радио – локационным оборудованию, сильно облучался, как все офицеры, много пил, хоть считал себя мусульманином, но сам не мог сделать ребенка. Когда я забеременела, он стал просто невыносим. Бил меня, за что в женсовете дивизии пригрозили ему поставить вопрос перед политотделом о партийной ответственности за хамское отношение к жене. Тогда я решила, сама подать на развод. Он же, бедный, не виноват, что все так получилось. Хотя он все равно не мог иметь детей, как мне сказал врач в Берлине, куда мы ездили на обследования, так как в госпитале военном ему ничего толком не объяснили. Видно, военным врачам было запрещено связывать бесплодие офицеров с их службой на опасных для здоровья военной технике.

Затем я познакомилась с пожилым бизнесменом – фармацевтом из Западного Берлина. Сперва была его переводчиком в торговых делах с Восточной Германией и с Москвой. Затем стала его женой, так как надо было заботиться о будущем дочери.

Лет шесть назад он скончался. Теперь и я, как он, болею проклятой неизлечимой болезнью, от которой все лекарства бессильны. Только этим оправдывая свою бесцеремонность, пишу тебе это письмо. Видимо человеку перед концом жизни открываются глаза на главные и самые верные истины в жизни.

Но, чтобы ты, дорогой мой Кариман, не подумал обо мне что-то не так, мой нотариус вручит моей дочери это письмо только тогда, когда меня уже не будет в этом мире. И я только с высот Уранлера буду следить за вами всеми вечно любящей вас душой.

Да, да я была в Куруше и на Шалбуздаге, когда приезжала корреспондентом журнала «Гэо». Я в Куруше спросила, кто здесь в Куруше есть кунак, гость Каримана. Мне ответили три человек. Но я поняла, или вспомнила по фотографиям, которых ты привозил много на каждую сессию и показывала мне. Мне запомнился пожилой человек с умными глазами, который раньше был председатель колхоза, а теперь учитель. Я им сказал, что учился в одном университете, но разных факультетах. Но запомнила, как ты сказал, «спросите в Куруше моих кунаков и они примут тебя также, как и меня. А когда они пришлют кого ни будь от своего имени ко мне, я то же приму их посланников с таким же уважением, как и их самих». И все оказалось правда, как ты рассказывал. Это было удивительно. И прав был отец, который перед смертью завещал мне обязательно побывать на Шалбуздаге и раздать милостыню за его душу.

Мой отец бывший военнопленный, оказался в английском секторе, и получив английский паспорт служил у них переводчиком. Женился на немке, то же переводчице. Моя мать скончалась во время родов. Я никогда не пила материнское молоко. Это мой отец устроил меня замуж за советского мусульманина из берлинской группы советских войск.. И отец посоветовал мне, жене советского офицера, поступить в Ростовский университет, поближе к Кавказу. Он называл себя дагестанцем, кавказцем, но никогда не называл адреса родных и близких, боясь, что они могут пострадать от родственника военнопленного, служившего теперь империалистам –врагам Советского Союза. Но он был, я понял это теперь, по оставшимся после него бумагам, твоим земляком. Из твоего родного села. Перед смертью, он очнулся после успокаивающего укола, и счастливо улыбаясь, сказал мне:

-Знаешь, чан руш Джохан, мне приснился счастливый сон. Будто я поймал в Самуре сотню крупных усачей, отдал их матери, пожарить на свежем коровьем масле. А сам залез на высокое черешневое дерево с крупными темно красными, почти черными черешнями, величиной с орех, который у нас называется «Къюрен рик1ер» («Заячьи сердца»). Как я ел и ел сладкую, источающую густой темно-красный сок черешню, как мать позвала меня от домика в центре нашего большого сада и как я отпустив дерево вдруг полетел высоко и легко, крича в ответ матери: -Сахрай диде! Спасибо мама! Ты одна никогда не забывала меня. Я сыт теперь. Мне больше ничего не надо. Я сыт теперь. Я тридцать три года мечтал снова залезть на черешню и досыта, еще раз наесться спелой кроваво- красной черешни. Спасибо, что не срубила это старое дерево несмотря на уговоры младшего моего братца, который считал выгодным для него иметь на этом месте яблоню, чтобы торговать всю зиму яблоками на базаре в городе».

Рассказав это, отец замолчал, и больше целый день ни с врачом, ни с нами ни о чем больше не разговаривал. Лишь в последний миг он открыл глаза, посмотрел мне каким-то далеким потусторонним взглядом и прошептал мне, повторяя еще раз сказанное мне и до этого:

-Обязательно, чан руш, раздай садака на Уранлере и поешь хоть раз спелой ахцахской черешни «кюрен рик» за меня. И я почувствую в том, другом мире, будто это я ем любимую темно-красную черешню.

Вот и ч, как отец, подошел к своему пределу жизни. Но сколько ни живи, сыт не будешь. Лучше умереть чуть раньше, чем превратишься в полу умную и беспомощную старушку. У нас в больницах многие безнадежно больные просят сделать им укол, чтобы уйти из жизни во сне. Но мой отец вытерпел все до конца, говоря, что давать и отнимать жизнь у человека дело всевышнего и все, что отмерено тебе страданий на земле надо вынести до конца. Чтобы очиститься страданиями за грехи своей жизни. А самоубийство является уже дезертирством по отношении к небесам.

Теперь о деле, ради которого я пишу это письмо тебе. Только, обещай мне, не сердиться на меня. От второго мужа мне досталось в наследство небольшая фармацевтическая фабрика, два дома в Баварии и Саксонии, квартира в бывшем Западном Берлине, два автомобиля представительского класса «Мерседес». Один автомобиль и большой дом в горах Баварии я завещал тебе. Только, прошу тебя, не говори, что ни в чем не хочешь быть зависимым от женщины и что ты, как коммунист, не должен себя обрастать собственностью, как кинжал ржавчиной или конь путами. Просто я обязана тебя отблагодарить.

Ты помнишь ту суровую зиму в Ростове, когда я заболела гриппом, а ты чуть ли не с вокзала, узнав от товарищей, приехал на такси, снял с себя связанный твоей матерью двойной вязки белый свитер из грубой шерсти лезгинской овцы и насильно напялил на меня. Ты сказал тогда, что в этом свитере никогда не простуживаются, а если и случилось это, то в течение суток излечиваются, как только наденет.

И действительно, хоть отопление и краны тогда замерзли и

я на втором, более холодном этаже, наследующий день почувствовала себя хорошо. И стала уже ухаживать за хозяйкой и ее малолетними детьми. Которые жили на более теплом первом этаже, где стояла кирпичная русская печь.

Неизвестно, что стало бы со мной, если бы не твой свитер. Ты извини, что я не смогла тогда, как мы договорились, приехать в Москву, где ты сдавал экзамены на каких-то журналистских курсах. Дело в том, что в Ростов на военном самолете прилетел муж и забрал меня с собой. Так неожиданно я полетела в Берлин в холодном грузовом самолете с запчастями для вертолетов.

И тут меня спас твой свитер. Ибо муж вместе с экипажем согревались донским вином и ливерной колбасой, которую много закупили в Ростове.

Разве ты не говорил, что настоящий мужчина тот, кто на добро, которое сделано тебе на рубль, отвечает добром в десять, сто и больше рублей. И самое главное, никогда, до смерти не забывает это добро. И детям своим завещает.

Когда я рассказала об этом друзьям, они сказали, что более благородной, более человечной жизненной позиции ни у одного народа на свете, кроме кавказцев, наверное не осталось. Хоть мы, и считаем себя ариями, произошедшими от единого корня, как и кавказские народы, но мы из-за капитализма стали мелочными эгоистами и шкурниками. По сравнению с кавказцами - мелкими крохоборами. Мышками – норушками.

Теперь я уверена, что гуманизм будущего во всемерном утверждении кавказского духа благородного мужества. Это московские евреи придумали для недалеких российских политиков на их еврейский взгляд термин «лица кавказской национальности», ибо только кавказцы благородство и доброту ценят выше любых богатств, а чванство считают самым поганым качеством для человека. Отец говорил, что евреи всегда стараются охаивать тех, кто умнее и благороднее их. За что их и уничтожал Гитлер в самом центре просвещенной Европы.

Я тебя очень и очень прошу, тебя дорогой Кариман, принять от меня небольшой презент. Ибо я так благодарна судьбе, что по - счастливилось встретить тебя. Ничего, что не удалось вместе быть на этой земле. Уверена, наши души встретятся на Уранлере, чтобы больше не расставаться никогда. Прощай и до встречи. Вечно твоя Джохан.»

Кариман сидел в задумчивости на потемневшем пеньке от много лет назад им срубленной яблони, вспоминая те несколько коротких встреч с Джохан. Которая, действительно ему тогда понравилась. Но с которой гулял его товарищ, и он не мог отбить у него его подругу. Хотя один раз не удержался. Ибо это было превыше его благоразумия. Потому что эта была первая женщина, которая искренно плакала, когда он, Кариман, потерялся ночью в большом городе.

Радостный лай Буха заставил Каримана поднять голову, и он увидел идущего к нему Вели.

-Дядя Кариман! С вас причитается. К вам идут большие гости. Меня послал Рамзи, редактор. Из Москвы, даже из-за границы. И одна высокая женщина с ними. Говорят, хотят поговорить с вами. А еще я слышал от дяди Агаси, что на Шалбуздаг тоже собираются эти гости. Ищут какого то Парамута или Баламута, что ли.

Кариман вскочил на ноги.

-Вели! Сбегай к моей сестре, пусть принесет свежего «харного» или «танурного» хлеба, достанет из холодильника мясо и приготовит что-нибудь побыстрее. А я пойду гостям на встречу. Уважаемых гостей надо встречать еще на полпути к твоему дома.

ОГНЕННЫЕ АЛПАНЫ

Вскоре гости во главе с Кариманом поднялись по железной лестнице мимо старого кряжистого тутовника на террасу, где стоял двухэтажный дом из пиленного камня.

Увидев хозяина впереди гостей Бух приветливо замахал хвостом, вглядываясь в каждого, чтобы запомнить и потом зря не лаять на них.

Сайфулах, хозяин шашлычной и Вели складывали хворост и поленья для костра. Завидев идущих, Вели обернулся и крикнул кому-то в сторону дома:

- Идут! Заваривай чай!

Гости собрались на цементированной площадке перед домом, в тени персика, густо обвитого сплошь виноградной лозой. Из открытого окна кухни на миг показалась девушка в темной косынке и торопливо спросила:

-Вели! Куда принести чай?

-Матфей Никонович! Дядя Эскер! –Обратился Кариман к гостям, -вот спрашивают, где будем пить чай. Дома, за культурным столом? Или прямо здесь, в тени, на ветерке.

- Чай под персиком?! Это же экзотика! Как у моей бабушки под Римом в Альбанских горах. Правда по сравнению с Ахцахскими те горы, как дети, маленькие. –Высказала свое мнение Каролина.

-Устами столь прекрасной женщины из столь прекрасной страны, да еще ученой, глаголет только истина. –заявил Матфей, осторожно присаживаясь на ковровую подушку с огромной вытканной розой, уложенной поверх широкого пенька от старой яблони.

-Начнем здесь. –Согласился Кариман, подходя к только что запаленному костру, дым от которого ветер относил в противоположную сторону.