Министерство высшего и среднего специального образования республики

245 
зародилась в Древней Греции, от других жанров ее отличал вид строфы – элегический 
дистих. Элегия берет происхождение из плача над умершими, однако она не обязательно 
носила скорбный характер. В современном нам понимании элегию начинает развивать 
Мимнерм, создавая элегии, посвященные индивидуальным чувствам, в частности, о любви. 
Ксенофана считают создателем философского типа элегии. В Древнем Риме элегия 
продолжает свое развитие в лирике римских поэтов Тибулла, Катулла и Овидия, которые 
популяризовали именно любовные элегии. Следующий виток развития жанра элегии 
происходит в эпоху Ренессанса, поскольку этот жанр оказывается способен выразить все 
новое, появившееся в Новое время, ее приверженцами стали Пьер Ронсар, Дю Белле. 
Позднее, в эпоху классицизма, элегия становится второстепенным жанром, однако 
существует в рамках прециозной поэзии. В конце XVII – начале XVIII века жанр приходит 
в упадок, но ближе к середине столетия получает новый виток развития, отвечая 
предромантическим веяниям. В эпоху романтизма жанр элегии расцветает и активно 
развивается. Элегия оказалась способна выразить романтическую неудовлетворенность 
жизнью, русские элегики стремились отойти от действительности в мир, полных скорбных 
и грустных рассуждений, возвести на пьедестал иные ценности: красоту духа человека, 
богатство, заключающееся в человеческом чувстве. «Романтизм, дерзнувший преобразить 
(а порой ипреобразовать) действительность в соответствии с идеалом свободной личности, 
тем самым придает последней значение субъекта деятельности, включающей в себя как 
критическое осмысление действительности, так и преобразование ее в свете этого идеала» 
[3, с. 5].
Открывает стихотворение обращение к адресату: «Вот тебе, Александр, живая 
картина моего настоящего положения…» [5, с. 327] Однако этим и исчерпываются все 
отсылки к образу Лозовского, последующий текст представляет собой своеобразную 
исповедь, краткий пересказ немногих печальных событий, которые оттенялись краткие 
обманчивыми вспышками радости:
«И в кликах радости безумных 
Безумство счастьем называл 
Тогда — вдали от глаз невежды 
Или фанатика-глупца — 
Я сердцу милые надежды 
Питал с улыбкой мудреца, 
И счастлив был! <…>» [5, с. 327] 
В стихотворении Полежаева возникает образ змеи, к которому он неоднократно 
обращался в других своих стихах, поэт сравнивает свою болезнь со смертельным змеиным 
укусом: 
«Удушьем, кашлем — как змея, 
Впилась, проклятая, в меня; 
Лежит на сердце, мучит, гложет 
Поэта в мрачной тишине 
И злым предчувствием тревожит 
Его в бреду и в тяжком сне» [5, с. 327]. 
Однако самым близким по эмоциональной и смысловой окраски становится схожий 

246 
образ из стихотворения «Отчаяние» (1836): 
«О, дайте мне кинжал и яд, 
Мои друзья, мои злодеи! 
Я понял, понял жизни ад, 
Мне сердце высосали змеи!..» [5, с. 266] 
Если годом ранее герой взывает к смерти, хочет приблизить ее, то уже в «Отрывке 
из письма А. Лозовскому» лирический герой все же сожалеет о том, что так скоро и 
бесславно ему придется покинуть сей мир. Интересно также отметить образ кинжала, 
который возникает в обоих этих стихотворениях.
«Я спал душой изнеможённой, 
Никто мне бед не предрекал, 
И сам, как раб, ума лишённый, 
Точил на грудь свою кинжал <…>» [5, с. 327]. 
В последнем стихотворении поэт не видит причину своих бед в судьбе или в воле 
других людей, герой сам точит «на грудь свою кинжал», слово обвиняя себя самого в 
печальном конце жизни.
Даже в дружбе поэт не находит утешения в горестях своей печальной судьбы, 
оказывается неспособен гармонизировать свою жизнь. «Чахотка» вписывается в 
тематический контекст стихотворений Полежаева, главными темами которых становится 
смерть, страдания, красота. Однако в последнем стихотворение поэт все же не находит сил 
уравновесить смерть жизнью, мгновением – вечностью. Все стихотворение проникнуто 
горькой иронией. Поэт рисует ряд эфемерных и обманчивых радостей жизни, которые 
приравниваются им к безумию: 
«Я подвиг жизни совершил 
И юных дней фиал безвкусный, 
Но долго памятный, разбил! 
Давно ли я в орги́ях шумных 
Ничтожность мира забывал 
И в кликах радости безумных 
Безумство счастьем называл?» [5, с. 327] 
Но и сама его жизнь не может воспрепятствовать трагическому финалу его судьбы. 
Поначалу герой находится в состоянии сна, в который погружается его душа, уставшая от 
невзгод и разочарований «Я спал душой изнеможённой» [5, с. 327]. Возникает мотив 
душевной слепоты, герой идет по жизни неосознанно, наощупь:
«С уничтожением рассудка, 
В нелепом вихре бытия 
Законов мозга и желудка 
Не различал во мраке я» [5, с. 327]. 
В конечном счете герой прозревает, пробуждается от душевного сна, самозабвения, 
и оказывается один на один со своей болезнью и смертью, буквально заглядывает в лицо 
самой смерти: 
«Потом проснулся… но уж поздно… 
Заря по тучам разлилась — 
Завеса будущности грозной 

247 
Передо мной разодралась… 
И что ж? Чахотка роковая 
В глаза мне пристально глядит <…>» [5, с. 327]. 
В конце стихотворения возникает антропоморфный образ смерти, которая 
разговаривает с героем, вглядывается в него: 
«И что ж? Чахотка роковая 
В глаза мне пристально глядит, 
И, бледный лик свой искажая, 
Мне, слышу, хрипло говорит: 
«Мой милый друг, бутыльным звоном 
Ты звал давно меня к себе; 
Итак, являюсь я с поклоном — 
Дай уголок твоей рабе! 
Мы заживём, поверь, не скучно: 
Ты будешь кашлять и стонать, 
А я всегда и безотлучно 
Тебя готова утешать…»» [5, с. 327] 
В этом отрывке также звучат автобиографические мотивы: Полежаев действительно 
в конце жизни, чтобы утешиться, стал злоупотреблять алкоголем.
По иронии судьбы за несколько дней до смерти Полежаеву, умирающему от чахотки, 
которая развилась у него после тюремного заключения (в тюрьму он был заточен по 
приказу императора), Николай I пожаловал чин прапорщика. В официальных документах в 
первый и единственный раз офицерский чин Полежаева был отмечен в записи в 
метрической книге Московского военного госпиталя: «1838 года января 16 дня 
Тарутинского егерского полка прапорщик Александр Полежаев от чахотки умер и 
священником Петром Магницким на Семеновском кладбище погребен» [6, с. 67]. 

жүктеу/скачать 7.64 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: