Мишель Гоклен – Досье космических влияний

идет об общем правиле, имеющем лишь редкие исключения. Если взять данные «Словаря французских артистов» Лионне, окажется, что 17 актеров были наделены чертами, перечисленными в списке «бесстыдных»: Ашар П., Бовалле, Бертелье, Бокаж, Брес- сан, Броан С., Броан Ж., Дантиньи, Добре,

Дюмен, Фаргей, Гийо-Горжю, Леметр, Ли- жье, Маре, Мелинг, Тереза. Девять из них родились при восходе Юпитера или его кульминации (вместо троих, как должно было бы быть в среднем). Зато мы насчитали 12 актеров, имевших каждый более пяти черт характера из списка тех, что свойственны «стыдливым»: Агар, Буффе, Делоне, Дюпон-Вернон, Жоффруа, Гот, Жан Поль, Лафон, Мобан, Нюма, Прово Ж. — и ни один из них не родился сразу после восхода или кульминации Юпитера.

ПРИЗВАНИЕ ПРОТИВ ТЕМПЕРАМЕНТА

Очевидно, до какой степени призвание, эта таинственная склонность, может противиться темпераменту. Человек с темпераментом экстраверта, чувствующий призвание к театру, имеет больше шансов преуспеть на сцене, чем тот, кем владеет та же страсть, но имел несчастье родиться интровертом. Даже если интроверты, «стыдливые комедианты», несмотря ни на что, преуспеют, им все равно в течение всей их карьеры постоянно придется сталкиваться с проблемами. И это нормально. Они занимаются актерским ремеслом, имея темперамент ученых. Как пишет Андре Вилье: «Актер, который является настоящим художником и обладает изысканным умом, из-за несостоятельности специфического инстинкта может быть приговорен к тому, чтобы стать посредственностью. Он увидит, как возле него возвеличится некий «Посмотри-ка на меня!», менее обделенный природой, и сыграет рядом с этим

любимцем славы лишь роли на выходах». Вот история малоизвестной актрисы прошлого века Зели Адамар, которая была рождена не «под Юпитером», а на восходе Сатурна 30 сентября 1849 года в 18 часов 30 минут в Оране: «(с первых же ролей) она доказала, что отличается безупречной опытностью, большим талантом в области композиции, уверенным вкусом, отличной дикцией и — чтобы ни о чем не забыть — добросовестностью и живым умом. Но, увы! Надо признать, для театра это почти что отрицательные качества. Она была из тех артистов, которые рассуждают не меньше, а то и больше, чем чувствуют, и у которых серьезность развивается в ущерб блеску. Этим артистам требуется больше времени на то, чтобы заставить себя признать, (однако), с какой тщательностью, как внимательно она готовила свои роли... Теперь нам известно, как она сочиняла свои персонажи и почему они всегда были настолько основательны. Но этим объясняется также, из-за чего им порой, как казалось, не хватает свободы и непринужденности. Совсем недавно, здесь же, господин Гот задавался вопросом: полезна ли артисту излишняя образованность и не вредит ли развитие критических способностей способностям творческим? Мадемуазель Адамар подтверждала эту озабоченность, она была артисткой рассудка в большей степени, чем артисткой темперамента...» (Феликс Jlap- ше). Вот почему мадемуазель Адамар не стала знаменитостью: «Я не из триумфаторов, — говорила она, — но я надеюсь делать потихоньку свое дело благодаря труду и убежденности». «Прозорливость, удивитель

на я для актрисы», — комментирует это высказывание Феликс Ларше. Признание в собственной беспомощности и скромности, добавим мы.

Давайте вспомним портреты богатого и бедного из «Характеров» Лабрюйера:

«У Гитона цветущий вид, свежее лицо, толстые щеки, пристальный и самоуверенный взгляд, широкие плечи, большой живот, твердая и решительная походка; выражается он без обиняков, заставляет собеседника повторять сказанное и не очень вслушивается в то, что ему говорят; он шумно сморкается в большой носовой платок, плюет далеко и чихает громко; он спит ночью, спит днем, причем глубоким сном, и похрапывает в обществе. За столом и на прогулке он всегда занимает больше места, чем другие; прогуливаясь в компании тех, кто ему ровня, он всегда идет в середине; он останавливается — и все останавливаются; он снова пускается в путь — и все следуют за ним, подлаживаются к нему; он прерывает и поправляет своих собеседников, его же не прерывают и слушают, пока он не устанет, соглашаются с его мнением и верят в то, что он рассказывает. Усаживаясь, он глубоко погружается в кресло, кладет ногу на ногу, хмурит брови, надвигает шляпу на лоб, чтобы никого не видеть, или, напротив, с надменным и дерзким видом обнажает голову. Он весел, насмешлив, нетерпелив, заносчив, вспыльчив, распутен, хитер, скрытен в делах и воображает, будто умен и даровит. Он богат.

У Федона запавшие глаза, тощее тело и худое, всегда воспаленное лицо; спит он мало и неспокойно; вид у него отсутствую- 152 щий, рассеянный и потому глупый, хотя он умен; он вечно забывает рассказать то, что ему известно, или то, чему был свидетелем, а если и рассказывает, то плохо, — боится наскучить собеседнику, старается быть кратким и становится скучным, не умеет ни привлечь к себе внимание, ни рассмешить; он рукоплещет и улыбается тому, что говорят другие, соглашается с ними, сломя голову бегает по их поручениям; он угодлив, льстив, подобострастен, скрытен в делах, иногда лжив; он суеверен, обязателен, робок, ходит неслышно и осторожно, словно боится наступить на землю, потупляет глаза и не смеет поднять их на прохожих; он никогда не присоединяется к кругу беседующих, а встает за спиной говорящего, украдкой прислушивается к тому, ч-то говорят, и уходит, если на него .обратили внимание; он как бы вовсе не занимает места и поэтому не мешает соседям; на мостовой он втягивает голову в плечи, надвигает шляпу на лоб, чтобы его не увидели, закутывается в плащ и весь съеживается: какая бы давка ни была на улице или в крытом проходе, он всегда умеет пройти не толкаясь и проскользнуть незамеченным; когда ему предлагают стул, он садится на самый краешек; на людях он говорит тихо и невнятно, хотя о государственных делах высказывается довольно смело, осуждает нынешний век, не слишком жалует министров и весь кабинет. Рот он открывает не прежде, чем к нему обратятся; кашляя и сморкаясь, прикрывает лицо шляпой, плюет чуть ли не себе на ноги, чихает, только отойдя в сторону или, если уж иначе нельзя, незаметно для окружающих; с ним не здороваются, ему не говорят любезностей. Он беден»³¹.

Если бы Гитон и Федон намеревались стать актерами, можно держать пари: именно Гитон прославился бы, именно Гитон, чей портрет, совершенно очевидно, соответствует «юпитерианскому» темпераменту.

«САТУРНИАНСКИЙ» ТЕМПЕРАМЕНТ И УЧЕНЫЕ

«Застенчивый, щепетильный, совестливый, замкнутый в себе, упорный, твердо стоящий на своем, не следящий за модой, мечтательный, скромный, молчаливый, усидчивый, прилежный, сдержанный, бесцеремонный, мелочный, точный, нежный, ласковый, осторожный, предусмотрительный, упрямый, методичный, строгий, суровый».

«Элегантность, нескромность, несдержанность, экспансивность, непостоянство, импульсивность, — напыщенность, непринужденность, сварливость, уверенность, снобизм, претенциозность, властность, авторитарность, самодовольство, хвастливость, болтливость, он не склонен к аффектации и не карьерист».

нальных групп также антагонистичны. Юпитер — планета, имеющая значение для актеров, Сатурн — для ученых. Потому мь^1 и предпочли эту группу другим, чтобы, насколько только возможно точно, попытаться представить себе, что такое «сатурнианский» темперамент³².

Мы применили ту же методику, что и для чемпионов, и для актеров. Изучение большого количества биографий известных ученых и медиков. Составление на основе этих биографий списка черт характера, составляющих портрет типичного ученого, иными словами — ученого по своей сути.

Здесь приводится лишь небольшая часть списка. На самом деле, черты, свойственные «стыдливому» артисту и опубликованные в соответствующей главе, должны были быть снова названы тут. Следовательно, можно обратиться к тому списку (см. с. 147), дополнив его некоторыми новыми свойствами, приведенными ниже, но не обнаруженными в карточках актеров:

Сатурн куда чаще появлялся на горизокте или на меридиане при рождении ученых, обладающих одной из черт списка, чем при рождении вообще любых, занимающихся наукой людей, сведения о которых мы собрали. Статистика, проиллюстрированная рис. 9, не вызывает ни малейших сомнений. Вывод: «классический» тип ученого — четкое отображение «сатурнианского» темперамента. Но это отображение статистическое: Есть Актеры и актеры, есть Ученые и ученые. Положение Сатурна при рождении имеет значение для тех из них, наиболее многочисленных, чей характер соответствует признанной модели. Для других — значения не имеет. Можно обладать призванием к науке и не иметь традиционного для ученых темперамента. Можно преуспеть в науке, даже имея совершенно противоположный темперамент. Например, темперамент «общественника». Это труднее, потому что стихийность и непринужденность не способствуют углубленным исследованиям, происходящим в тиши лабораторий и требующим, напротив, терпения и раздумий, одиночества и скромности.

Мы можем говорить об «истинных» и «ложных» ученых, естественно, подразумевая лишь особенности их характеров. Характер вовсе не предопределяет ценности человека в той области деятельности, которой он себя посвящает. Точно так же, как можно стать очень хорошим актером, обладая темпераментом человека науки, можно стать замечательным ученым, будучи общительным и жизнерадостным человеком. Способы вести себя, действовать, чтобы преуспеть в научной работе, различны. Так же различны и способы заставить признать свои открытия, реагировать на критику. Эдисон так определил сущность технического гения: «99 процентов потения, 1 процент вдохновения». Ученые с «са- турнианским» темпераментом встречаются чаще всего, и это легко понять, потому что именно этот темперамент наиболее гармонично сочетается с требованиями профессии. В том смысле, какой вложил в это понятие Эдисон, склонность к «потению» — черта сатурнианская.

Если обратиться к классическому определению разницы между духом геометрии и духом гармонии, данному Блезом Паскалем, можно сказать, что есть ученые-«геометры» и есть ученые «вдохновенные». Ученых-«гео- метров» можно найти в любой области знания. Ученый-«геометр» измеряет, взвешивает все «за» и «против» в своих наблюдениях. Это «сатурнианский» темперамент. «Вдохновенный» ученый настроен на совершенно иную волну. Он, конечно, работает, но его куда больше интересуют идеи, чем факты. Если ученый- «геометр» — экспериментатор, то «вдохновенный», скорее, теоретик. Его темперамент не совсем соответствует «сатурнианскому».

ПОРТРЕТЫ УЧЕНЫХ «КЛАССИЧЕСКОГО» ТИПА

Попробуем посмотреть, как проявляется «сатурнианский» темперамент в личностях двух ученых «классического» типа.

Биолог Луи Брок родился 1 февраля 1856 года в 22 часа в маленьком городке на юге Франции Ларок-Тимбо как раз в тот момент, когда Сатурн только что прошел через верхний меридиан³³. Вот как описывает индивидуальность Брока член Французской медицинской академии Эдуард Рист:

«Задумчивое и изможденное лицо, увенчанное прекрасным, исполненным благородства лбом; глубоко запавшие черные глаза... На небольшом, тщедушном теле выразительная голова мудреца, свидетельствующая о глубокой, сосредоточенной жизни. Он казался вечно зябнувшим в своем черном, аккуратно застегнутом пиджаке, но внушал уважение отнюдь не осанкой, а элегантной, благодаря простоте, сдержанностью, природным, чуть печальным, достоинством. Никто меньше этого уроженца Средиземноморья не стремился казаться кем-то значительным, никто не был так далек от всякого шума, от излишней жестикуляции. С детства у него сохранился сдержанный акцент, речь была мелодичной, пленительной. Он никогда не возвышал голос, привлекавший внимание теплым богатым тембром, глубиной, богатством нюансировки. (В течение всей своей карьеры) он не добивался никаких почестей. Он не участвовал в национальных конкурсах, несмотря на уговоры друзей, так никогда и не стал кандидатом в Академию. Достигнув в 1921 году пенсионного возраста, он очень часто высказывал желание совсем оставить медицину и удалиться в свой сельский дом в Арженуа, чтобы жить там среди воспоминаний и про

изведений искусства, которые с безупречным вкусом и со страстной любовью собирал всю жизнь... Его научные труды по дерматологии были многочисленны и весьма значительны... Проницательный и скрупулезный аналитик, Брок тем не менее не позволял себе увлекаться отдельными деталями... В своей необычайно активной профессиональной жизни этот великий врач всегда был олицетворением совести... Без жеманства и без педантизма он проявлял себя человеком абсолютно прямым и простым... Он был не просто добрым, но и справедливым и правдивым. Он всем сердцем ненавидел интриги, лицемерие, злобу. Все это наполняло мучительным страданием его нежную душу... Этот одиночка, этот мизантроп, этот отчаявшийся человек жил окруженный самыми верными и самыми надежными друзьями...»

Жан-Мартен Шарко был одним из самых великих французских невропатологов. Он первым заинтересовался взаимосвязью гипноза с истерией. Молодой Зигмунд Фрейд присутствовал на его уроках в парижской больнице Сальпетриер. Именно там он почерпнул основы того, что потом получит название психоанализа. Шарко родился в Париже 29 ноября 1825 года в 19 часов — на восходе Сатурна.

Вот принадлежащее перу доктора С. Джонаса краткое описание Шарко: «Эта голова казалась головой некоего почтенного кардинала... Никакой мимики; на лице — уже застывшая смертная маска без всякого выражения. Шарко был холодным, неразговорчивым человеком; он искал одиночества, чтобы погрузиться в размышления. В молодости у 160 него было мало друзей; в зрелые годы он стал еще более скуп на отношения и авторитарен, он наблюдал и рисовал...»

А вот еще одно свидетельство, касающееся Шарко, — на этот раз говорит П. Лежандр:

«...Согнутая, словно под грузом переполненной мыслями головы, спина... застывшие, подобно мраморным, черты — олимпийская маска а 1а³⁴ Гете... У него был глухой голос, он говорил отрывисто, но иногда будто колеблясь, как застенчивый человек, старающийся скрыть свою застенчивость. Было известно, что он не входит в число самых блестящих участников конкурсов. Прошел конкурс на замещение должности преподавателя высшего учебного заведения в 1860 году, но чуть не завалил его... Существует легенда о некоей лекции, во время которой смущенный неожиданным вопросом кандидат в преподаватели хотел было сойти с кафедры, отнюдь не исчерпав отпущенного ему времени, но был остановлен повелительным жестом своего учителя и судьи Райе, который решил все-таки назначить его на должность. Ему не хватало способностей к преодолению непредвиденных испытаний, и это ставило его в худшее положение по сравнению с конкурентами, обладавшими большим словарным запасом и хорошо поставленным голосом... Он был трудолюбив, методичен, помешан на деталях, поисках, кропотливых наблюдениях...»

Брок и Шарко — два примера ученых- «геометров» — неразговорчивых, склонных к скрупулезной работе, застенчивых, немного печальных. Два отличных примера ученых с «сатурнианским» темпераментом.

Но, продолжая наш визит в галерею портретов людей науки, зайдем теперь в другой зал и из большого количества разнообразных ученых, не являющихся «сатурниачцами», выберем два образчика.

ПОРТРЕТЫ УЧЕНЫХ-«ОРИГИНАЛОВ»

По месту и почет: для первого примера мы выберем самого великого ученого XX века Альберта Эйнштейна. Он появился на свет в Ульме, в Германии, 14 марта 1879 года в 11 часов 30 минут утра — во всяком случае, так написано в книге, регистрирующей гражданское состояние. В этот момент Сатурн бьют еще далек от кульминации, зато Юпитер только что, буквально за несколько: минут до рождения Эйнштейна, достиг своей; Ш действительно, как пишет в одной из недавно появивишихся биографий, названной автором «Einstein, the life and times», Рональд Кларк: «В великом человеке скрывалось, выдавая себя лукавым блеском в глазах, существо, глубоко непочтительное к авторитетам и наделенное острым чувством смешного, порой взрывающееся таким гомерическим хохотом, что от него дрожали стекла». Возможно, нашим читателям довелось видеть знаменитую фотографию Эйнштейна с высунутым языком, обошедшую весь мир, или кинохронику, где великий человек почти паясничает, надев на голову, как принято в англосаксонских странах, шапочку доктора Honoris causa³⁵. А вот свидетельство астронома Хэрлоу Шепли:

«В тот день Национальная академия наук в Вашингтоне чествовала нескольких выдающихся личностей. Ни один из этих господ не был блестящим оратором, все монотонно зачитывали бесконечные речи. Я чувствовал себя явно не в своей тарелке. Вдруг Эйнштейн наклонился к уху своего соседа, голландца, который, едва успев отвернуться, разразился неудержимым смехом. Чуть позже этот голландец смог объяснить мне причину приступа внезапного веселья:

— Мне кажется, — шепнул ему великий человек, — что я только что постиг новое понятие вечности ».

Процитируем еще одну историю — ее излагает в своей книге Рональд У. Кларк:

«В 1920 году немецкая расистская группировка предприняла наступление на теорию относительности, которую рассматривала как проявление «еврейского заговора с целью сгноить мир». Эта организация арендовала помещение зала Берлинского филармонического оркестра, чтобы устроить там манифестацию против Эйнштейна. Ученый не преминул явиться туда и, усевшись в ложе, искренне забавлялся. Часто можно было видеть, как он хохочет или приветствует ироническими аплодисментами особенно абсурдные высказывания»³⁶.

Скульптор Эпштейн, со своей стороны, дает нам следующее свидетельство: «Любящий шутку Эйнштейн не жалел сарказма для сотни нацистских профессоров, собравшихся вместе для того, чтобы написать книгу, выносящую приговор его теории. «Если бы я ошибался, — заметил он, — то хватило бы и одного-единственного профессора, чтобы меня опровергнуть».

Юмор, веселость, ироничность, непочтительность к условностям... Да, действительно Эйнштейн по темпераменту скорее экстраверт, чем интроверт. Надо ли добавлять, что это нисколько не умаляло его гения, потому что гений не более привязан к положению планет при рождении, чем просто ум.

Но перейдем к нашему второму примеру, ощутимо отличающемуся от первого. Речь идет о знаменитом хирурге Жаке-Жиле Мезонневе, работавшем в больнице Отель- Дье в Париже. Несмотря на всю свою известность, он никогда не был избран членом Академии медицины, хотя он и не страдал, подобно Броку, избытком скромности. Впрочем, кое-каких черт и у него было в избытке.

Вот живописный портрет Мезоннева, набросанный Альфредом Руксо. Заметим, что родился Мезоннев в Нанте 10 ноября 1809 года в 17 часов 15 минут. В это время не Сатурн, а Юпитер восходил на горизонте Нанта, а Марс только что прошел в небе кульминацию.

«Мезоннев не доверял словам своего учителя и верил лишь в то, что наблюдал сам. В нем жила экстраординарная уверенность... его оптимизм был почти безграничным... К нему чуть ли не надо было применить насилие, чтобы он предоставил своему преемнику

полную свободу действий... Но если он обладал такой исключительной верой в себя, то к коллегам был весьма суров... Он сзперировал с необычайной дерзостью, но дерзость эта была всегда подкреплена разумом (ему мы обязаны многими «премьерами» в хирургии)... На него энергично нападали, и он держал жесткую оборону, наживая себе грозных соперников, которые и провалили его кандидатуру ^в Академии медицины... (Его враги) называли его «мясником с берега реки» (Отель- Дье расположен в Париже на набережной Сены), настолько часто его вмешательство оказывалось грубым...»

Нет никаких сомнений в том, что Мезон- нев не принадлежал к классическому типу ученого. Но не все люди науки, принадлежащие к категории экстравертов, столь «ужасны». Вот портрет одного ботаника, члена Академии наук, написанный Луи Курье. Это Рене Мэр, родившийся 29 мая 1878 года в 17 часов 15 минут на востоке Франции, когда Юпитер только что пересек границу нижнего меридиана³⁷ его родного города, Лон-ле- Сонье, а Сатурн находился на самом большом из возможных расстояний как от горизонта, так и от меридиана.

ТЕАТР И ГРИБЫ

Конечно, между Мезонневом и Мэром существовала ощутимая разница, но они оба являли собой тенденцию к экстериоризации, обладали открытостью и доверчивостью, которые прямо противоположны чертам абсолютно, по существу, замкнутых характеров Брока и Шарко. Разумеется, такие свойства, как у Брока и Шарко, куда чаще встречаются в характерах преуспевающих ученых. Мезоннев и Мэр по своему темпераменту ближе к типичным «вольным стрелкам», к оригиналам. Эти портреты полностью соответствуют статистическим результатам: люди