Монография Yu. N. Osipov Peasants-old inhabitants of the Russian Far East in the Period of 1855-1917 years

На 1 января 1916 г. положение в Амурской области было таковым: возбуждено ходатайство о размежевании 57 селений (5068 дворов, 437 056 дес.). Составлено землеустроительных проектов 12 селениям с 1288 дворами на площади 101 588 дес. Принято сходами землеустроительных проектов 11 с 1318 дворами с площадью 55 703 дес., 19 селениям с 1876 дворами и 150 925 дес. выданы землеотводные документы ²⁰.

Главное отличие внутринадельного размежевания, проводившегося в дальневосточной деревне, от проведения аналогичных мероприятий в губерниях европейской России заключалось в том, что земельные участки не нарезались в трех полях для обязательного севооборота, так как наличность значительных выгонов и сенокосов избавляла крестьян от необходимости пасти домашний скот на толоке и на сжатых полях. И, второе, дальневосточный крестьянин не выделялся из общины, продолжал жить там, где жил раньше.

На Дальнем Востоке, как и в европейской России, землеустроительные органы постоянно поддерживали зажиточную часть крестьянства. Для зажиточных хуторян и отрубников отводились полные земельные наделы за счет землепользования остающихся в общине крестьян.

Хуторской надел включал в среднем 28,4 дес., отрубной — 64,5 дес. земли²¹. Кулаки при выходе из общины получили лучшие пахотные, сенокосные и лесные угодья вблизи населенных пунктов, у дорог, у берегов рек и озер. Общинникам оставлялись худшие земли и в сокращенных против обычной нормы размерах.

Стремление зажиточного приморского старожильческого крестьянства к выходу из общины было повсеместным. Оно стремилось воспользоваться любыми поводами для того, чтобы сохранить за собой лучшие земли и не допустить уравнения наделов с другими членами общины. Вот, что писали в своем прошении новоселы деревни Покровки Никольск-Уссурийского уезда на имя Николая II: «Надел нашего общества неодинаков по качеству, и лучшую землю, по правую сторону реки Суйфун, захватили крестьяне, прибывшие в деревню Покровку при основании ее. Эти крестьяне захватчики обрабатывают землю в самом малом размере, а десятин по 50—100 сдают в аренду и зарабатывают на этом большие деньги. А всем остальным домохозяевам приходится пользоваться 4—6 десятинами каждому, да и то весьма плохими — суглинистыми, каменистыми и песчаными»²².

Именно поэтому инициаторами внутринадельного размежевания выступали, как правило, переселенцы, а старожилы чаще всего противились переделам. На этой почве возникали распри, доходившие до кровопролития.

«В деревне Астраханка новоселам удалось при поддержке части старожильческой бедноты договориться о размежевании всей земли, раздела ее на части и распределении по жребию. Но кулаки старожилы отказались признать раздел, все знаки, поставленные землемером, были уничтожены, и дело закончилось рукопашной. 20 человек было покалечено, а постройки двух хозяев кулаков подожгли»²³.

Крестьяне д. Константиноградовки Амурской области вынесли приговор о разделе земли в июне 1901 г., но спор из за земли продолжался; в 1909 г. вынесли новый приговор, по которому вся земля была разделена по номерам сроком на 29 лет. 30 крестьян из 111 сразу же заявили протест, и началась новая борьба за землю. А в селе Ивановка крестьяне после долгой борьбы добившиеся вынесения приговора о переделе земли на мужскую душу в течение 8 лет не могли провести его в жизнь. Кулаки несколько лет систематически спаивали и подкупали землемера²⁴.

Зажиточные слои дальневосточной деревни не менее, чем кулачество европейской части России, стремились выйти на хутора и отруба, порвать с общинным порядком и получить право единоличного распоряжения землей для того, чтобы развивать капиталистическое хозяйство.

Заимочники держали общину в своих руках. Они выступали хозяевами на сельских сходах, навязывали свои решения общине и выборной крестьянской администрации. Так, в сел. Павловка Южно-Уссурийского уезда на сельском сходе 13 декабря 1909 г. кулаки вынесли решение: «Переселенцам временно проживать в селе Павловка не позволяем, и кто из односельчан будет их содержать у себя на квартире, то хозяин должен уплатить обществу в виде штрафа за нарушение настоящего приговора 50 руб., а за наем земли для посева и сенокоса наемщик должен уплатить за каждую десятину 10 руб. в год»²⁵.

При размежевании кулаки не только сохраняли свои богатые заимки, но и расширяли их за счет лучших земель, на которых часто держали мельницы, кожевенные, валяльные заведения, пасеки и т.п.

Аграрная политика царизма соответствовала экономическим и классовым интересам дальневосточного кулачества, и оно выступило за столыпинское внутринадельное размежевание.

Совсем по другому отнеслось к внутринадельному размежеванию трудящееся крестьянство. При внутринадельном размежевании трудовые слои дальневосточной деревни преследовали цели, прямо противоположные тем, которые проводились правительством. Если зажиточные крестьяне стремились воспользоваться столыпинским землеустройством для закрепления за собой лучшей земли, то бедняцко середняцкая часть старожилов и новоселов выступала за передел и размежевание общинного землепользования с целью ликвидации старых земельных отношений и уравнения пашен и других угодий по качеству.

Таким образом, внутринадельное размежевание началось на Дальнем Востоке стихийно, по инициативе сельского населения, без какого либо давления со стороны царского правительства и местной администрации. Оно началось здесь еще до издания столыпинских аграрных законов о разрушении общины, действие которых, как отмечалось выше, только частично распространялось на Дальний Восток.

К 1917 г. землепользование крестьян старожилов Приамурья и Приморья изменилось следующим образом: из 2 159 913 дес., отведенных им в 1900 г. в общинное пользование, 520 773 дес.²⁶ (24%) находились в подворно наследственном пользовании.

Выход на хутора и отруба крестьян старожилов Дальнего Востока был незначительным. Так, в Приморской области к этому времени жители 13 селений в количестве 818 семей вышли на хутора и обруба, им было отведено 43 440 дес., или 8,3% от общего числа земли, отведенной в подворно наследственное пользование²⁷. Всего на землеотводные работы как старожилов, так и новоселов было израсходовано 2 117 674 руб.²⁸

Столыпинская аграрная реформа на Дальнем Востоке имела половинчатый, незавершенный характер. Она не выполнила своей главной цели: создания широкого слоя мелких собственников как опоры существующего политического строя.

Юридические права дальневосточного крестьянства на землю хотя существенно не изменились, но с постоянным или бессрочным общинным землепользованием здесь возникло единоличное землепользование, способствовавшее увеличению фермерских хозяйств в дальневосточной деревне.

Существенную роль в фактическом землепользовании дальневосточного крестьянства в начале XX в. стала играть аренда земель у государства, казаков и у односельчан. Рост переселений и развитие капитализма привели к увеличению аренды.

Из казенных земель в аренду сдавались, в основном, специально предназначенные для этой цели участки: казенно оброчные статьи, а также часть запасных участков.

Так, хуторянин Приморской области Т.Ф. Худяков (внук Л.Д. Худякова) в 1912 г. арендовал у казны 260 дес. с оплатой 60 руб. 10 коп. в год, а крестьянин П.Н. Федоров — 226 дес. за 105 руб. в год. В первом случае в среднем плата за десятину составляла 23,1 коп., во втором — 46,4 коп.²⁹.

В 1917 г. братья Василий, Ефим и Фаддей Саяпины из д. Верхний Уртуй Амурской области арендовали 1170 дес., в том числе 620 дес. оброчных статей в войсковом правлении Амурского казачьего войска и 550 дес. у крестьян своего селения и с. Гильчин³⁰. А тремя годами раньше, по давности владения, Василию Макаровичу Саяпину мировой судья 5 го участка Благовещенского окружного суда выдал крепостное свидетельство на владение 346 дес. земли³¹.

Всего в этот период старожилы Приамурья и Приморья арендовали 157 618 десятин — это в 7,7 раза больше, чем в 1898 году. В среднем в Амурской области на одно хозяйство приходилось 25 десятин арендованной земли, в Приморской — несколько меньше.

Удельный вес чисто буржуазной собственности в землевладении был незначительным. На долю частного землевладения в двух областях приходилось 67 тыс. дес. земли. Как правило, на базе частного землевладения велось довольно крупное капиталистическое хозяйство. В среднем на каждое из них в Амурской области приходилось около 150 дес. собственной и 100 дес. арендованной у казны или казаков земли, в Приморской области соответственно — 137 дес. собственной земли³². По данным обследования 1910 г., в Амурской области 79 частновладельческих хозяйств нанимали 503 постоянных и сроковых рабочих и, кроме того, в среднем за год тратили свыше 29 тыс. руб. на оплату поденщиков и сдельных рабочих³³.

С усилением переселенческого движения в связи со столыпинской аграрной реформой практика купли продажи надельной земли приобрела особенно широкий размах. Осуществлялась она чаще всего в форме приписки новых переселенцев к старожильческим обществам, за которую последним приходилось платить довольно крупные суммы. Статистики, обследовавшие в 1910 г. старожильческие селения Приморья, зафиксировали в Спасской волости случай продажи надела за 6700 руб. «Сделки же по 2—3—4 тыс. руб. — замечали они — редкости не составляют. Упомянутые сделки вошли в обычай, свидетельствуются местными волостными правлениями и заносятся в книгу сделок и договоров» ³⁴.

В течение 1909 г. по таким сделкам в старожильческие селения области переселились 1617 семей. В общей сложности они должны были выплатить за землю 290 493 руб., т.е. в среднем по 179 руб. на одну семью³⁵.

В Амурской области с 1901 по 1909 г. в старожильческие селения переселилось 2436 семей, заплативших за землю значительные суммы денег³⁶.

Земельный вопрос на Дальнем Востоке России не имел такой остроты, как в центре страны, ввиду лучшей обеспеченности крестьян-старожилов земельными угодьями. Но свободному развитию кресть­янских хозяйств по капиталистическому пути мешала аграрная политика царизма, против которой решительно выступало дальневосточное крестьянство.

4.2. Хозяйства зажиточных крестьян в начале XX в.
В начале XX в. четко выявилась специфика развития аграрных отношений на Дальнем Востоке. Крестьянские хозяйства уверенно вставали на «американский», т.е. фермерский путь развития. Они ориентировались на производство товарных культур, широко использовали наемный труд, внедряли сельскохозяйственную технику.

В этот период, несмотря на то, что в обеспеченности дальневосточного земледелия техникой произошли значительные сдвиги, система земледелия и севооборотов на Дальнем Востоке осталась почти без значительных изменений.

Так, в 1917 г. по данным сельскохозяйственной переписи в пользовании крестьян старожилов Приморской области находилось 222 908 дес. пашни, из них под посевом — 168 848 (75,8%), под перелогом — 49 506 (22,2%), под парами — 2499 (1,1%), под залежью — 2055 дес. (0,9%)³⁷.

Хотя данные этой переписи являются неполными, соотношение посевов, паров и перелогов они отражают верно: под посевом было занято более двух третей находившейся в пользовании крестьян старожилов пашни, под перелогом — одна пятая, под парами — одна девятая часть посевной площади.

В Амурской области соответственно 422 923,8 дес., в том числе под посевом находилось 309 405,1 (73,2%), под парами — 59 322,8 дес. (14%), под залежью — 50 339,5 дес. (11,9%) и под перелогом — 3856,4 дес. (0,9%)³⁸.

В Приморской области в 80 ти селениях (41%) из 195 господствовала залежно паровая система, в Амурской области соответственно — в 108 ми (83,2%) из 125 селений³⁹.

Трехпольная система применялась только в трех селениях области: Чуевке (1907 г.), в Толстовке (1908 г.) и Марково (1908)⁴⁰.

Таким образом, систему земледелия на Дальнем Востоке в целом в начале XX в. следует охарактеризовать как залежно паровую.

Иными словами, дальневосточные крестьяне для восстановления плодородия почвы, истощенной посевами, пользовались теми же приемами, которые им были известны ранее (залежь и пар), потому что эта система была наиболее целесообразной для них в данных социальных и естественно географических условиях.

В связи с существовавшим на Дальнем Востоке относительным многоземельем крестьяне старожилы не были заинтересованы в переходе к чисто паровой, двупольной, или плодопеременной, системе и использованию удобрений, т.е. к системам, требовавшим значительных затрат труда и средств.

Возросший спрос рынка на хлеб дальневосточные фермеры и зажиточные крестьяне — главные поставщики товарного зерна — удовлетворяли, с одной стороны, расширением площади запашки за счет свободного, еще неосвоенного земельного фонда, а с другой — сокращением срока залежности пахотных земель. Такое положение существовало в регионе до падения царизма в России.

Следует заметить, что и структура зернового производства Дальнего Востока в начале XX в., как и раньше, существенно отличалась от распределения зерновых посевов в стране, в европейской России и в Сибири (табл. 22, прил., 2).

Итак, Амурская область, как и прежде, занимала первую строчку в таблице по проценту посева пшеницы в стране (52,6%), опережая в этом отношении Сибирь, и была впереди по посеву основных хлебов, занимавших 95,8% общей площади. На втором месте по этим показателям была Сибирь (94,3%), на третьем — европейская Россия (90,5%) и на четвертом месте — Приморская область (71,2%). Таким образом, по сравнению с 1900 г. посевы пшеницы в Амурской области увеличились с 44,8% до 52,2%, т.е. в 1,2 раза, Приморской — с 37,9% до 39,7%, т.е. в 1,1 раза.

За десять предшествовавших революции лет площадь посевов в Приморье и на Амуре увеличилась в два с лишним раза. По темпам роста посевных площадей Дальний Восток опережал не только европейскую Россию, но и Сибирь. В Сибири в 1911—1917 гг. среднегодовой прирост посевных площадей составлял 3,3%, а на Дальнем Востоке — 6%. Так, в Амурской области в 1915 г. посевная площадь крестьян старожилов равнялась 301 388 дес. (65% от 466 568 дес.), а чистый сбор 17 232 157 пуд. (66,2% от 26 029 496 пуд.)⁴¹.

Рост посевных площадей опережал рост населения в крае. В Амурской области численность населения с 1900 по 1917 г. увеличилась на 160%, а площадь посевов — на 317%⁴².

Характерно, что наибольшие темпы роста посевных площадей наблюдались не во вновь осваиваемых переселенцами районах, а в старожильческих обжитых, где развивалось крупное капиталистическое зерновое хозяйство. Так, в Гильчинской и Тамбовской волостях Амурской области средние размеры посева на одно хозяйство за десять лет перед революцией выросли соответственно с 22,5 дес. до 79,7 дес. и с 17,5 до 60 дес.⁴³

Общая товарность крестьянского зернового хозяйства в Амурской области в 1910 г. равнялась 31%. Свыше 80% всей массы товарного хлеба «выбрасывали» на рынок хозяева, засевавшие более 20 дес. и составлявшие менее четверти всех домохозяев.

Иная картина предстанет, если обратиться к данным по Зазей­скому району — району развитого зернового хозяйства области. Он охватывал четыре прилегающие к Благовещенску волости, в которых проживала четвертая часть сельского населения Амура, а засевалось 46% всей посевной площади в области. В 1910 г. крестьянами старожилами этого района было отправлено на рынок 2,6 млн пудов хлеба, т.е. 56,5% хлеба, проданного всем сельским населением области, а куплено всего 0,1 млн пудов. Общая товарность составляла здесь почти 40%, а внедеревенская — 37%⁴⁴. По данным М.И. Старкова, в 1917 г. внедеревенская товарность в отдельных волостях района колебалась в пределах 50—64%⁴⁵.

Приведенные данные позволяют характеризовать Амурскую область, и особенно ее Зазейский район, как крупный очаг развитого капиталистического земледелия. В условиях отсутствия в крае помещичьего землевладения, наличия свободных земель и практики захватного пользования именно здесь сформировался мощный слой предпринимателей фермеров, ведущих крупнокапиталистическое хозяйство на основе широкого применения машин и наемного труда.

Подобное явление наблюдалось в Приморской области, особенно в Южно-Уссурийской части ее, — районе развитого зернового хозяйства. В 1910 г. крестьянами области было продано 2002 тыс. пудов зерна, в том числе 1853 тыс. пудов крестьянами интересующего нас района, или почти 93%. А.А. Меньщиков на основе этих данных вычислил, что у крестьян старожилов товарная площадь посева составляла 30,7%, а потребительская — 69,3%⁴⁶.

На почве роста товарного производства зерна на Амуре и в Южно-Уссурийском крае возникла и быстро прогрессировала крупнокапиталистическая мукомольная промышленность. По размерам мукомольного производства Благовещенск занимал третье место в России⁴⁷. Более 30 паровых мельниц действовало в селах и станицах Зазейского зернового района⁴⁸.

Крупными центрами мукомольной промышленности являлись города Никольск-Уссурийский и Владивосток. Рост мукомольного производства как разновидности технической обработки сельскохозяйственных продуктов представлял собой такую форму развития торгового земледелия, которая с особенной рельефностью показывала «превращение земледелия в одну из отраслей промышленности капиталистического общества»⁴⁹.

Промышленники мукомолы являлись, как правило, оптовыми скупщиками зерна и нередко сами были крупными землевладельцами, олицетворяя своей деятельностью органическое соединение промышленности с земледелием, которое упрочивало и развивало капиталистические отношения, «распространяя их с промышленности на земледелие и обратно»⁵⁰.

Накануне первой мировой войны владельцы наиболее мощных мельниц Амура объединились в синдикат «Благовещенские мукомолы». Синдикат сконцентрировал на своих предприятиях почти 100% помола зерна в области и установил монопольные закупочные цены на зерно и муку, исключив свободную конкуренцию товаропроизводителей. Таким образом, мелкие аграрии в деле реализации своей продукции оказались подчиненными крупному монополистическому капиталу.

Состояние другой основной отрасли сельского хозяйства в крае — животноводства — в самых общих чертах можно охарактеризовать следующими данными: в 1898—1900 гг. на Дальнем Востоке насчитывалось 0,5 млн голов скота, в 1910—1912 гг. — 0,7 и в 1917 г. — 1 млн голов⁵¹. На базе торгового скотоводства еще в конце XIX в. в южной части Приморской области, в основном в пригородной зоне, возникли частнокапиталистические масло молочные фермы и конезаводы братьев Конрад, Синкевича, Пьянковых, Гольденштедта, Янковского и других, занимавшихся разведением породистого скота и лошадей⁵².

Ново-Георгиевская ферма Гольденштедта имела площадь в 600 дес. Расположенная близ Владивостока, она снабжала городской рынок молоком и овощами. В 1899 г. на ферме насчитывалось: 163 чистокровных коровы, 50 рабочих волов и 6 лошадей. Под овощами было занято 180 дес. Обслуживали ферму, сепараторы и огородное хозяйство до 75 годовых и сезонных рабочих, получавших в месяц каждый от 8 до 12 руб.⁵³ Еще более крупное многоотраслевое хозяйство вел на 2 тыс. десятинах арендованной казенной земли на полуострове Сидими И.М. Янковский. В 1916 г. в этом хозяйстве имелось стадо оленей в 2 тыс. голов, 2 конных завода и несколько предприятий по переработке сырья⁵⁴.

Приспосабливаясь к потребностям городского рынка, на торговом скотоводстве специализировалось крестьянское хозяйство пригородных местностей и морского побережья, богатого естественными пастбищами. Здесь в 1911 г. появились первые пять артельных и частных маслозаводов. В 1914 г. только у крестьян их было уже 57 ⁵⁵. В этих районах сформировался слой экономически сильной крестьянской буржуазии. Многокоровные хозяйства составляли здесь в среднем 14—17% общего числа дворов, тогда как в целом по области их удельный вес не превышал 8—9%⁵⁶. В Амурской области успешно действовал конный завод братьев молокан Василия и Фаддея Саяпиных.

В Приморье, как нигде в России, широкое распространение получило пчеловодство. В 1910 г. в области у крестьян старожилов насчитывалось 2756 пасек с 94 127 ульями. На 100 жителей приходилось 29 ульев, тогда как в России — менее 4, а в Сибири — 8⁵⁷. Обычно пчеловодство считается подсобной отраслью крестьянского хозяйства. В Приморье же оно достигло таких размеров, что превратилось в самостоятельную высокотоварную отрасль. В 1914 г. пчеловодством занималось 4,3 тыс. крестьянских хозяйств, на каждое из которых в среднем приходилось по 42 улья⁵⁸. Валовой сбор меда и воска оценивался примерно в 1 млн руб.⁵⁹

Наибольшего размаха пчеловодство достигло в горной зоне области. В старожильческих селах ее на каждые 100 душ населения приходилось 514 ульев. «Пчеловодство — писали современники — имеет здесь ярко выраженный предпринимательский характер»⁶⁰. Тут нередко можно было встретить пасеки в 500—700 ульев, владельцы которых поставляли мед в Благовещенск и Читу.

Техника пчеловодства там, где последнее носило преимущественно потребительский характер, была низкой. Но везде, куда проникал дух буржуазного предпринимательства, «наблюдались и более улучшенные приемы пчеловождения и высокий процент рамочных ульев»⁶¹.

В 1914 г. в Амурской области у крестьян насчитывалась 171 пасека с 2986 ульями. Сбор меда составлял 1351 пуд., процент рамочных ульев — 44,8⁶² Пчеловодство наиболее было развито в селениях старожилов по р. Белой, Архаре, Завитой и у старообрядцев по р. Бурее и Будунде.

В 1910 г. 1638 дворов крестьян старожилов Приморской области занимались лесным промыслом. В течение года ими было заготовлено леса на 512,5 тыс. руб. Из этой суммы на долю 284 хозяев, пользующихся трудом 1737 наемных рабочих, приходилось 334,3 тыс. руб., т.е. 65,2% общей суммы⁶³.

Крестьяне промышленники прибрежного района, чтобы обеспечить доставку заготовленного леса морем во Владивосток, обзаводились грузовыми судами. Так, к примеру, крестьянин с. Шкотово Пашкеев владел 9 шаландами и нанимал паровой катер для буксировки бревен в плотах и дров в баржах⁶⁴.

Вторым по массовости крестьянским промыслом на Дальнем Востоке был рыбный. Только в низовьях Амура рыболовством занималось около 1200 крестьянских хозяйств⁶⁵. Население этого района с развитием рыбного промысла совершенно забросило земледелие.

Рыболовецкое хозяйство было высокотоварным. Из 7108 тыс. штук лососевых рыб, выловленных деревенским населением в низовьях Амура в 1909 г., на собственное потребление было оставлено 1785 тыс. штук, т.е. 25% преимущественно менее ценной рыбы — горбуши, а остальные 75% улова, главным образом кеты, пошли на продажу⁶⁶. При этом, как показали более поздние исследования, товарная продукция у русских крестьян-рыбаков составляла 88% улова, а у малых народностей Амура — 69%⁶⁷.

Рост крестьянского и частнокапиталистического рыболовства вызвал к жизни бондарный и лодочный промыслы. В 1915 г. на Нижнем Амуре действовало 180 крестьянских бондарных мастерских, в которых были заняты 201 семейный и 543 наемных рабочих⁶⁸. Два года назад их насчитывалось всего 78 с 83 семейными и 85 наемными рабочими⁶⁹.

Из других неземледельческих промыслов, получивших значительное распространение на Амуре, следует назвать извозный. Занятие извозом служило нередко основным источником денежного дохода многолошадных крестьянских и особенно казачьих дворов, средством расширения их земледельческого хозяйства.

Условия извозного промысла: дальние расстояния перевозок, крупные подряды у золотопромышленников — делали невозможным самостоятельное участие в грузовом извозе маломощных слоев деревни. Такой подряд мог получать только крепкий многолошадный хозяин, имеющий наемных работников. Среднегодовая продолжительность промысла у извозчиков, прибегавших к найму рабочих рук, была в 2—2,5 раза больше, чем у извозчиков из числа средних крестьян и казаков. Заработок на одного человека у первых колебался от 727 руб. до 1821 руб., тогда как, последние получали 180 — максимум 225 руб.⁷⁰

Таким образом, экономическое развитие и промысловой, и земледельческой деревни было однотипно. И тут и там развивалось товарное производство. Но неземледельческое хозяйство крестьян было сильнее связано с рынком. Присущие товарно капиталистическому производству конкуренция товаропроизводителей, концентрация капитала проявлялись здесь гораздо отчетливее, чем в земледельческом хозяйстве. У крестьян, занимавшихся неземледельческими промыслами, в товарную форму облекался не только продукт труда, но и воспроизводство средств производства и рабочей силы. Неудивительно, что процесс социального расслоения сельского населения шел здесь более интенсивно, чем в земледельческих районах.

В начале XX в. значительно усилился процесс расслоения среди крестьян старожилов Дальнего Востока. Об этом ярко свидетельствуют данные подворных карточек Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1917 г. по селениям Верхний Уртуй и Крестовоздвиженке Амурской области.

Так, в 1917 г. в селении Верхний Уртуй насчитывалось 16 моло­канских хозяйств, причем с тремя и более наемными работниками — 11, т.е. в 1,8 раза больше, чем в 1908 г.; с 11 и более лошадьми — 8, с 11 и более коровами — 5.

Крестьяне засевали уже 2370 дес., что на 1022,5 дес. больше, чем в 1908 г. (1,7 раза). Самыми зажиточными были крестьяне: Е.М. Саяпин, имевший в пользовании 916 дес. и засевавший 423 дес. Его хозяйство оценивалось в 80 тыс. руб. А его брат Ф.М. Саяпин засевал в 1917 г. рекордную по области площадь в 512 дес.⁷¹

В результате социального расслоения в Верхнем Уртуе, самом богатом селении Амурской области, с одной стороны — 68,7% зажиточных крестьянских дворов сосредоточили в своих руках 98,9% посева, 91,8% рабочих лошадей и 90,7% коров. С другой стороны — у 18,8% бедных дворов не было рабочих лошадей и коров. Хозяйства середняков с посевом от 10 до 25 дес. составляли всего лишь 12,5%. У них было 1,1% посевной площади, 8,2% рабочих лошадей и 9,3% коров⁷².

Крестьяне селения Крестовоздвиженка в количестве 40 хозяйств засевали в этот период 2378 дес. т.е. в 2,5 раза (950 дес.) больше, чем в 1908 г. Они имели 522 лошади и 160 коров, в полтора раза увеличив количество скота по сравнению с 1908 г.⁷³ Пчеловодством занимались три человека, у них было 30 рамочных ульев.

Крестьянин Ф.К. Бондарев имел в пользовании 184 дес. земли, в том числе надельной — 56 дес. и арендованной казачьей — 128 дес. Он засевал больше всех односельчан — 153 дес. На одно хозяйство здесь приходилось в среднем по 59 дес. посева, 13 лошадей и 4 коровы.

О наличии глубокого расслоения свидетельствуют следующие данные: бедняки составляли всего 5% от общего числа хозяйств, середняки — 30%, сельская буржуазия — 65%⁷⁴.

Бурно продолжали развиваться отдельные фермерские хозяйства — братьев Жариковых, Ланкиных, Саяпиных в Амурской области, — Худяковых, Бочарниковых, Сапрыкиных — в Приморской. Они успешно арендовали землю, применяли сельскохозяйственную технику, постоянно увеличивали производство сельскохозяйственной продукции на рынок, активно занимались садоводством, имели конные заводы и пасеки.

Приведем некоторые примеры: в 1908 г. у Григория Захаровича Бочарникова из с. Астраханка было четверо мужчин — своих работников, он засевал 50 дес. земли, одна дес. находилась под огородом. Расходовал овса 800 пуд. на сумму 560 руб., пшеницы — 700 пуд. на сумму 560 руб. В хозяйстве у него было 14 лошадей, в том числе 9 — рабочих, 26 голов крупного рогатого скота, в том числе 8 дойных коров и 5 свиней. Он нанимал одного годового работника на сумму 120 руб., одного месячного (80 руб.), — поденного (50 руб.), сдельного (50 руб.). Всего нанимал хозяин работников на общую сумму 300 руб.⁷⁵ Умер Г.З. Бочарников в селе Астраханке 7 января 1937 г. на 96 году жизни. Он находился на иждивении внука Бочарникова Якова Ивановича — секретаря Камень-Рыболовского сельсовета.

В 1913 г. хозяйство братьев Худяковых в Приморье добилось наивысших результатов: сад Иустина Худякова занимал площадь до трех дес. Наиболее доходными оказались: малина, черная смородина, маньчжурская слива, уссурийская вишня, клубника, местные груши, яблони китайские и американские. Садовое хозяйство Худяковых имело промышленное значение. Отсюда на рынок вывозилось до 100 пуд. ягод и такое же количество плодов — слив, яблок и груш. Все плоды и ягоды продавались в с. Раздольном.

В 1913 г. за коллекцию яблок и слив и за полезную деятельность по садоводству выставочный комитет Амурско-Приморской сельскохозяйственной выставки в г. Хабаровске наградил И.Л. Худякова золотой медалью Императорского русского общества акклиматизации животных и растений⁷⁶.

В хозяйстве братьев Худяковых имелись теплица, огород, где помимо главнейших овощных растений: капусты, огурцов, картофеля, корнеплодов и проч., разводили зеленый миндаль и корень женьшень. В теплице выводились и культивировались 13 сортов роз и пальмы.

Помимо садоводства обращено было должное внимание на развитие других отраслей хозяйства: скотоводства, птицеводства, пчеловодства и земледелия. В хозяйстве имелось 2 лошади, 6 рабочих быков, 14 коров, 16 телят, бык производитель голландской породы и полукровный бык симментальской породы, 150 кур, уток — 70, гусей — 21. Часть продуктов птицеводства сбывалась на рынке в с. Раздольном, а большая часть потреблялась в своем хозяйстве.

Пасека состояла из 60 рамочных ульев своей конструкции. Меда собирали ежегодно около 100 пуд. (до 2 пуд. на улей).

Под посевами находилось 25 дес. Засевали пшеницу, ячмень, овес, гречиху, просо и другие хлеба. Получаемое зерно употреблялось в своем хозяйстве. Постоянных наемных рабочих в хозяйстве было 2 чел. — мужчина и мальчик подросток. Главную рабочую силу составляли сами хозяева: Иустин Леонтьевич Худяков, его жена — Елена Михайловна и жена Павла — Мария Никифоровна. Кроме того, по хозяйству помогали мальчики и девочки — подростки — дети Иустина (сын Петр 7 лет) и Павла (3 девушки: Агриппина, Серафима и Надежда). На время сенокоса нанимались рабочие преимущественно на сдельные работы. Сено сбывалось ежегодно в среднем до 20 тыс. пуд. в войсковые части с. Раздольного по 20—22 коп. за пуд. В своем хозяйстве ежегодно уходило на корм скоту до 5 тыс. пуд. сена.

Помимо всего этого Александр и Афанасий Худяковы на шхуне «Первая на Востоке», водоизмещением 96 тонн, вылавливали для продажи значительное количество рыбы, которую успешно реализовывали на рынках во Владивостоке.

Таким образом, хозяйство братьев Худяковых было поставлено на широких промышленных началах, и как одно из лучших хуторских хозяйств Приморской области в 1913 г. оно было отмечено правительственной премией в размере 200 золотых руб.⁷⁷

В хозяйстве крестьянина П.П. Попова из с. Успенка имелась паровая мельница, маслобойня, круподерка и просорушка, которые обслуживались локомобилем в 12 номинальных сил завода Маршаля. Мельница работала на 2 постава, производительность ее составляла до 500 пуд. в день. Все помещение было разделено на три отделения: в первом размещались просорушка, круподерка, поставы. Устроено из толстых плах для локомобиля и маслобойни. Помещение сделано из брусьев и капитальной стеной разделено на две половины. За размол взималось по 8 коп. с пуда, натурой же — 15 пуд., т.е. 14 пуд. хозяину хлеба и один пуд за размол хозяину мельницы.

Хозяин нанимал четырех рабочих с оплатой по 120 руб. в год, при готовом столе и жилье. Кроме того, во время сенокоса и уборки хлебов он нанимал поденщиков до восьми человек.

Лошади составляли гордость хозяина, который имел свой небольшой конный завод. Из 10 лошадей: два жеребца — полукровные рысаки, а третий — битюг. Содержались круглый год в конюшне, и в работу, даже легкую, не употреблялись. Маток имелось 6: из них три из породы битюгов, две полукровные рысачки и одна — томская. В работу употреблялись 4 кобылицы, которые обслуживали все сельскохозяйственные работы. Ни одно крестьянское хозяйство в Приморской области не имело таких лошадей.

При доме имелся небольшой сад, в котором росли яблони, груши, сливы, малина, крыжовник и смородина.

Усадьба П.П. Попова считалась лучшей в селе, а также в Примор­ской области. В 1913 г. ее владелец получил от государства премию в размере 300 золотых руб.⁷⁸

Это еще раз подтвержает вывод о том, что ведущей тенденцией капиталистического развития в Приамурье и Приморье накануне Октября было появление значительного количества фермерских крестьянских хозяйств, развивавшихся по американскому пути.

Заключение

Вовлечение обширных восточных пространств в колонизационный процесс в ходе складывания русского национального рынка явилось прямым продолжением земледельческого освоения территории европейской России.

Российское крестьянство сыграло главную, ведущую роль в заселении Дальнего Востока во второй половине XIX в. Переселенческое движение было одним из проявлений развития капитализма на окраинах России. Земледельческая колонизация здесь в исследуемый период имела определяющее значение. Она вела к развитию капитализма вширь, втягивала Приамурье и Приморье в общероссийский процесс роста капиталистических отношений.

В период с 1855 по 1900 гг. на Дальнем Востоке России происходит формирование крестьян — старожилов стодесятинников, обеспеченных самым большим в мире земельным наделом. Именно эта категория сельского населения дала сельскому хозяйству Приамурья и Приморья значительную группу зажиточных крестьян общинников и заимочников (фермеров), производивших основное количество сельскохозяйственной продукции в регионе.

Переселенческое движение в край прошло несколько этапов: 1855—1860; 1861—1881; 1882—1891 и 1892—1900 гг.

Крестьяне добирались на Дальний Восток сначала сухопутным путем до 1882 г., с 1883 г. морским путем из Одессы до Владивостока на судах Добровольного флота и с 1901 г. по железной дороге. Всего за этот период в Приамурье и Приморье прибыло 99 749 крестьян.

В 1917 г. на территории Дальнего Востока уже проживало 150 тыс. старожилов стодесятинников — это в полтора раза больше, чем в 1900 г.

В процессе колонизации крестьяне старожилы освоили 645 832 дес. пашни, образовали 330 населенных пунктов. Большинство их поселений располагалось в южных районах региона: в Амурской области преимущественно по берегам рек — Амура, Зеи, Буреи, Томи, Дима, Завитой, Будинды и Белой; в Приморской области — на западном берегу оз. Ханка, в нижнем течении р. Сучан, в устье р. Цимухэ, в низовьях р. Монгугай, а также по рекам Даубихэ, Суйфун и Уссури.

В эпоху капитализма на Дальний Восток шли преимущественно уроженцы Черноземного центра, Левобережной Украины, Поволжья, Урала и Сибири, предпочитавшие селиться в лесостепной зоне, самой заселенной к 1917 г. Особенностью заселения края являлось то, что основной процент переселенцев в конце XIX в. составляли украинцы (65,9%).

В процессе буржуазной эволюции старожильческой деревни Приамурья и Приморья довольно отчетливо выявляются два этапа. Первый этап — 1861—1900 гг. — характеризуется становлением и развитием крестьянских хозяйств, их постепенным втягиванием в сферу капиталистических отношений. Второй этап — 1901—1917 гг. — был обусловлен дальнейшими решающими победами капитализма в общественно-экономической жизни страны. Он характеризовался гораздо более решительными и зримыми прогрессивными сдвигами в крестьянском хозяйстве, более глубоком буржуазным расслоением крестьянства, более широким, массовым приобщением его к капиталистической формации.

Среди дальневосточной старожильческой деревни преобладал американский фермерский путь аграрной эволюции, в которой было больше, чем в новосельческой деревне, «состоятельных крестьян», способных действительно превратиться «при благоприятном исходе революции в свободного фермера».

Капиталистическое развитие в дальневосточной деревне характеризовалось чертами, присущими всей России. Оно сопровождалось расслоением крестьянства, заметным ростом товарного хозяйства, наймом и продажей рабочей силы, распрост­ранением аренды, возрастанием применения сельскохозяйственных машин и т.д. Вместе с тем оно имело свои особенности, вызванные относительно большой свободой крестьянского хозяйства на землях дальневосточной окраины. Здесь укрепились частновладельческие хозяйства со значительными площадями пахотной земли, специализировавшиеся на выращивании зерновых товарных культур (пшеницы, овса, ячменя), широко применявшие передовую сельскохозяйственную технику и наемный труд.

Значительные запашки земли, более широкое по сравнению с европейской частью России применение сельскохозяйственной техники, связь с носившими капиталистический характер промыслами характеризовали зажиточные хозяйства крестьян старожилов Дальнего Востока. Обеспечение наиболее предприимчивых крестьян крупными земельными наделами, современными сельскохозяйственными машинами, денежными ссудами способствовало формированию и развитию крупных фермерских хозяйств на Дальнем Востоке России.

Несмотря на неимоверные трудности, преодолевая тяготы и лишения, российские крестьяне создавали на протяжении 40—50 лет жизни в крае комплексные многоотраслевые хуторские хозяйства. Большое значение в формировании таких хозяйств имел человеческий фактор: воспитание у членов семьи трудолюбия, чувства хозяина, заботливого отношения к земле кормилице и ко всему созданному своими руками.

Далеко за пределами края были известны крестьянские фермерские хозяйства братьев Саяпиных, Жариковых, Ланкиных — в Амурской области, братьев Худяковых, Бочарниковых, Сапрыкиных — в Приморской.

На сельскохозяйственных выставках 1899, 1913 гг. многие из фермерских крестьянских хозяйств были отмечены правительственными наградами, грамотами, премиями.

В 1913 г. признаны лучшими в Приморской области были — хуторское хозяйство братьев Худяковых и крестьянина села Успенки П.П. Попова, отмеченные денежными премиями в 200 и 300 руб. золотом.

Таким образом, в монографии предпринята первая попытка обобщения богатейшего опыта создания крестьянами старожилами Дальнего Востока России крупных комплексных хозяйств предпринимательского типа как в сельских общинах (в миру), так и на заимках и хуторах.

Большим подспорьем играла в этом процессе финансовая поддержка крестьян со стороны правительства (домообзаводческие ссуды, закупка зерна интендантством по более высоким, чем рыночные, ценам, организация переселенческих складов сельскохозяйственной техники и др.).

Использование дореволюционного опыта, традиций ведения сельского хозяйства в Приамурье и Приморье будет способствовать дальнейшему развитию современной дальневосточной деревни.

Приложение