Монологи от сердца

ЭЛИССА

– Элисса тебя знает.

– Откуда?

– Элиссе дома одной скучно, каждый день расспрашивает меня: «Что у вас было в школе? Кто учится?» Рассказываю. «Светка, – говорю, – с нами учится».

Элисса Светку ни разу не видела, как и меня, но начинает описывать. «Знаю, – говорит, – Света – хохотушка, у неё волосы длинные». А когда Маня до меня дошла, Элисса упёрлась: «Приведи её к нам, обязательно приведи». Очень хотела встретиться со мной. Маня несколько раз говорила, что Элисса очень хочет меня видеть.

Встреча организовалась, как у Жоры машину угнали. Жора потащил меня к Элиссе узнать, где его машина.

Элисса обладала даром предвидения. Как рассказывала Маня, к ней часто обращались чеченцы: вот пойдём туда, там разборки, идти или нет? По бандитским делам. Но плохо слушались, когда пыталась останавливать. Самонадеянные люди…

Элисса предсказала взрывы домов в Москве. Мать испугалась на заявление дочери. Ругалась: «Что ты говоришь? Какие взрывы? В Москве такого не может быть! Замолчи, чтобы мы такого никогда не слышали!» Боялась последствий. Потом как гром среди ясного неба сообщение о терактах в Москве. Однажды Элисса спрашивает: «Мама, а есть такая Америка?» Элисса никогда в школе не училась. «Есть Америка», – Маня отвечает. «А вокруг неё вода?» – Элисса дальше пытает. «Вода». – «Там будет наводнение и погибнут люди».

Маня пересказала мне этот разговор, а вскорости накрыло Новый Орлеан. Показывали съёмки с вертолета, потом чьи-то любительские кадры. Вода затапливает дома, несётся по улицам, водовороты. Сначала ударил ураган, потом шторм, прорвало дамбы, вода хлынула в город. И стала ядом. Канализация, химикаты с огромного завода – жуткий рассол… В Омске шутили острословы: нырнул в Омку – вынырнул в анатомку. Здесь точно кранты от купания. В сумме от наводнения получалось похлеще голливудских фильмов-катастроф. Не наигранные страсти посреди бассейна, не многомиллионные душераздирающие эффекты и компьютерные ужасы в стакане воды… Здесь живые люди, попавшие в капкан… За сумасшедше короткие часы их комфортную жизнь накрыло водой. Стихия, выйдя из берегов, превратила цивилизацию в первобытный ужас. Мегаполис стал жалким бумажным корабликом…

Природа будто напомнила: не зарывайся, человече, не задирай нос, в любой момент можешь голеньким предстать перед Всевышним. Кого-то эвакуировали быстро, кто-то замешкался в поисках пропавших родных или надеялся на авось, кто-то решил среди суматохи пограбить. Несладко пришлось и тем и другим… Наводнение застало в Новом Орлеане группу парней и девчонок из России. Видела передачу с ними. Рассказывали весело, а чувствуется: страху-то натерпелись…

Эту катастрофу предсказала Элисса…

Где-то я читала: через прорицателей говорят тёмные силы. Не знаю. Сколько брожу по свету, такую светлую душу, как у Элиссы, не встречала. На редкость удивительного такта человек. Что-то хрупкое, доброе, до невозможности нежное… С ней разговариваешь и чувствуешь: это одуванчик, нежный, ранимый...

Она карлица. В первый раз увидела её – показалось: совсем дитя… Но маленькой девочкой не назовёшь. Полная. Встречаются светлые чеченки, у неё чёрные волосы, косы… Лицо круглое. И абсолютно бесхитростное выражение. Реакции детские.

Один случай не забуду. В руках у Элиссы никакого ремесла. По дому что-то делала. Пыталась готовить, я поняла: не очень успешно. Убиралась, порядок наводила. И всё. Как же так, думаю, день-деньской дома, зачастую одна, что-то надо для души. Спрашиваю:

– Что делаешь целыми днями?

Она плечиками жмёт.

– Скучно ведь, – говорю, – занялась бы чем-нибудь.

– А чем?

Она удивилась:

– Ты имеешь такую силу кошку нарисовать?

– А что такого?

– Если ты нарисуешь кошку, тебе надо взять ответственность за неё.

– В каком смысле?

– Живое существо. Ты должна наделить её душой. Так в Коране написано. Отвечаешь за эту кошку, если ты её нарисуешь.

Ну, ё-моё!

– А бабочку, – спрашиваю, – можно?

Она:

Да кто знает? Не камень, летает, может, и есть…

– Давай, – предлагаю, – цветок научу рисовать. Живой, но не бегает, не прыгает.

Элисса согласилась. Я взяла листок бумаги принялась показывать, как рисовать узор. Загогулину сюда, загогулину туда… Потом листок по оси симметрии согнула, к окну приложила на солнечный свет и перерисовала на другую сторону. Когда развернула листок, Элисса была ошарашена симметричному рисунку. Незамысловатая техника привела девочку в дикий восторг.

Через пару недель спрашиваю Маню:

– Чем Элисса занимается?

– Всё рисует и рисует, не отходя от окна, рисует и рисует.

Остальные дети в их семье нормальные. Три сына, Догу, что со мной учился, – умница, но яростный тип. К девочкам в Чечне своеобразное отношение. Семья Элиссы из маленького городка, её в школу не отправили. Ни разу не сходила. Мало, что карлица, ещё и левая нога короче. Заметно короче, ставила при ходьбе на цыпочки. Родители решили: куда в школу пускать. В Бельгии водили по врачам. Элисса так мечтала стать нормальной… Но для операции нужны большие деньги…

В контраст матери и братьям Элисса – человек тихий, мирный… Они громкие, командные, резкие. Догу – вообще ураган. Она безобидная, улыбалась, как ребёнок. Исполнилось четырнадцать лет, когда мы познакомились. Уже интересовалась парнями. Но вряд ли кому-то могла понравиться. Полноватая… Кубышечка. Выбрала чеченского стопроцентного парня. И пыталась, хотя у чеченок не принято, намекнуть о своих чувствах. Он ей сказал: «Отношусь к тебе как к святой женщине». Её возможности предвидения были исключительные. Многих чеченцев выручала из беды. «Как к другу, – сказал, – отношусь». Она переспросила: «Не больше?» Страдала, бедняжка.

Маловероятно, чтобы этот красавец, даже зная, что у неё необычная душа, зная, что она человек исключительного дарования, на ней бы смог жениться. Думаю, никогда. Чеченские парни – народ горячий, интересовались девками яркими, доступными. Область духовного их мало волнует.

При первой встрече со мной Элисса очень хотела о себе услышать. Говорила:

– Я себя не вижу.

А что я могла ей утешительного сказать? Она больше вопросов задавала, чем я ей.

Не помню, что Элиссе говорила. Может, наврала. Она потом печально произнесла:

– Знаешь, о чём попрошу? Помолись за меня своему Богу. Как можешь, как хочешь. Я почему-то верю тебе.

Я несколько раз просила за эту девочку. Кричала туда, на небеса. Так хотела, чтобы у неё всё было хорошо. Хотя это невозможно. Но просила ей счастья.

Потом встретились, говорю:

– А я просила за тебя.

Она улыбается:

– А я видела, как ты на коленях за меня стояла.

Хорошая девочка. Такие знакомства многого стоят.

С полгода назад столкнулись на базаре, Элисса располнела, лицо сделалось одутловатым. Так-то не красавица… И печальная. Может, с родными отношения не ладились… Спрашивает меня:

– Скажи, Таня, буду я счастлива?

Я ей:

– Ты мне говорила, обещала, что буду счастлива.

Боже, какой ужас, я ей пообещала. А что я могу сказать этому человеку? Такие люди зачастую и живут недолго. Она как раз вошла в пору полового созревания… Скорее всего, поправилась, как начались гормональные процессы. Ей и жить-то, может, осталось по медицинским меркам всего ничего. При остановке роста возможны в связи с половым созреванием сдвиги в организме, жизнь сокращается.

Мать казалась Элиссе идеалом красоты. Маня на самом деле ярко выраженная восточная женщина. Смоляной черноты волосы, правильного рисунка лицо, чёрный огонь в глазах… Элисса показала фотографию Мани в девичестве.

– Правда, очень красивая? – спрашивает.

Сама ручкой гладит портрет и говорит грустно-грустно:

– Жаль, я не такая красивая, как мама. Она многим парням нравилась.

Болезненно переживала отсутствие чувств у избранника. По-детски верила в счастье, в картину, нарисованную в мечтах: он ответит взаимностью, взойдёт солнышко любви для неё…

Элисса на редкость бесхитростный человек. Хотелось согреть её, защитить, душу перед ней распахнуть.

Мне Элисса предсказала:

– Ты знаешь, сказать, что жизнь твоя будет с этим человеком лёгкая, не могу. Но если он тебя потеряет – потеряет всё. А ты без него будешь счастлива.

Жора всё слышал, но его ничего не останавливает. Какой-то заводной механизм, своими руками себя истребляет. Он потеряет всё, и я знаю: судьба его будет плачевной.

А у меня будет счастье. Я чувствую, я знаю.

Жора, дубина, из-за пропавшей машины сцепился с чеченцами.

Чеченцам документы запросто давали, особенно во время войн. Мы приехали, как раз вторая шла. В лагерях для беженцев иные русские зависали на полгода и больше, пока шли проверки их историй. Чеченцы, случалось, за месяц получали один за другим три позитива, после чего держи бельгийский паспорт. Явившись беженцем в генеральный комиссариат, чеченец плачется: дом сожгли, разбомбили, танками порушили! Жить негде, друзей, родственников убили! Хоть Россия рядом, но там нашего брата ненавидят, мы для них неруси черножопые, чурки с глазами. Помогите, люди добрые, готов работать на процветание Бельгии. Кто-то из них на самом деле бежал от войны, оставшись без крова, кто-то в глаза не видел танков, не слышал выстрелов и врал, как и русские, напропалую. Но чеченцам верили с распростёртыми объятиями. В первую войну, говорят, стоило показать паспорт, где написано «чеченец», и получай сразу без всяких проверок позитив и бельгийские документы.

В Антверпене я познакомилась в церкви с девчонкой-омичкой, Людой. Двадцать четыре года. После университета толком устроиться на работу не могла в Омске. «Захотелось, – говорит, – посмотреть белый свет». Я искала спокойной гавани, а ей, молодой, было любопытно пожить в иной среде. Подвернулся вариант с Бельгией, школьная подруга насоветовала, Люда рванула с мужем. Особо не ломала голову над легендой. Получилось, как в банальном ответе зека на вопрос: за что срок мотаешь? «Да ни за что! Начальство воровало, на меня всех собак повесили». Люда придумала легендос (так по-фламандски звучит): трудилась в поте лица в фирме бухгалтером, хозяин химичил, она махинации с налогами и двойной бухгалтерией раскусила и не захотела участвовать в противозаконных делишках. Началась слежка, преследования, прослушивание телефона. Вездесущие мафиози наехали с угрозами – опасный свидетель. Даже справку об ушибах привезла. Мол, пытали, били, пришлось рвать когти от неминуемой смерти в бандитских застенках. Плела, что за деньги их перевезли на машине с липовыми документами через границы. Хотя сами по туристической визе приехали. А хохотушка. Вру, говорит, в комиссариате, а саму смех разбирает. Не попался ей Макс в наставники, тот бы помог легенду отработать и отрепетировать. Люда с мужем в три часа ночи пришли в Брюсселе к генеральному комиссариату. Вторыми стояли, а пригласили в кабинет почти последними.

У нас с Жорой такая же канитель была, полдня просидели. Но Жора заготовил правдоподобные козыри диссидента. Люду с мужем в первый день и слушать особо не стали, записали, что беженцы, копии с документов отшлёпали, флюорографию сделали, отпечатки пальцев сняли, сказали, что для интервью пригласят отдельно… Вызвали только через месяц. А отправили в лагерь для беженцев в Линт. Место красивейшее, но дыра дырой, городок, в одном конце свистят, в другом уши затыкают. Домов сто. Каждый, правда, как картинка изысканный… Лагерь в бывшем женском монастыре, человек сто пятьдесят беженцев в этом муравейнике. Нас-то с Жорой по диссидентской статье и убедительному рассказу о безысходности российской жизни – Макс как-никак режиссировал – в Брюсселе оставили. Линт – три с половиной часа езды от столицы, минут сорок от Антверпена.

Семь месяцев там Люда торчала. Полное обеспечение, но деньгами всего четыре евро в неделю на человека. И работать не моги на стороне. Муж курит. Пачка простеньких сигарет три евро. Люда молодец: как закончились деньги, что из дома привезли, не впала в грусть-тоску, а стала подрабатывать у турка в кафе в Антверпене. Лагерь хоть без колючей проволоки по периметру, без забора и КПП с держимордой-охранником, но под негласным надзором беженцы. Всего одну ночку в неделю позволяется отсутствовать. Остальные дни спи в лагере. Могут среди ночи своим ключом открыть дверь проверить, сколько голов на супружеской подушке. Люда кафе убирала до трёх ночи, последний автобус из Антверпена в двенадцать. Секли также – ходишь ли в столовую, стираешься ли в свою очередь. В результате набрала Люда по всем пунктам штрафных галочек, и вытурили взашей. Дескать, живёте на полном обеспечении, ещё и нагло врёте, привыкли у себя в России. Накрылся вариант с бельгийским убежищем от «преследования русской мафии». Перешла с мужем на положение нелегалов.

Чеченцам, рассказывала Люда, что были при ней в лагере, штамповали документы на раз. Кто через пару месяцев получил позитив, оранжевую карту и квартиру. Кто ещё быстрее. Одни приезжали, другие с новенькими документами переселялись в снимаемое для них жильё. При этом обеспечение вплоть до социальных носков. Не «Дольче Габано», но всё из магазина. И денежное ежемесячное пособие. Можно не работая жить…

Чеченцы были на особом положении. И разного брата среди них хватало, лучше держаться подальше…

Элисса сказала нам, что Жорину машину угнал чеченец. Это было предметом её печали: соотечественники не всегда корректны, могут пойти на воровство. Но категорично не осуждала угнавшего: «Ему очень понадобилась машина». Не говорила: хотел обмануть Жору. Нет. Так сложились обстоятельства. Он доехал до какого-то населённого пункта и бросил машину. Она сказала: «Я плохо понимаю названия городов, на букву “Б”». Пыталась назвать место, где прямо перед комиссариатом стоит Жорина машина. В Бельгии городков много – попробуй найди, не будешь рыскать по всей стране…

Элисса переживала за своего соотечественника, за его поступок. Просила не держать зла, войти в положение этого человека. Жоре нет бы подумать своей головой, он кинулся на разборки к чеченцам. Чего в принципе делать нельзя. Я пыталась удержать, но мои доводы – это слова тупой бабы.

На другой день к нам влетает Бесо. Весь как настёганный. Никогда таким не видела. До него дошла информация о Жориных разборках.

– Жора, зачэм ты туда ходышь? Зачэм тэбе это надо? Что хочэшь этим людям доказат?

Жора в бутылку:

– Да я покажу!

Бесо со своего двухметрового роста:

– Жора, ты одын, да? Куда хочу ходы, да? У тэбя семья! У тэбя она! Надо на дэсят шагов впереди поступки знат, что получится в конце конца!

А из Жоры гонор летит, дерьмо выхлёстывается. Я молчу. Столько слов потратила. Бесо смотрел-смотрел на Жору, слюной брызжущего, и говорит:

– Жора, ты знаэшь на кого похож? На человэка, который дэржит в руке рулон туалэтной бумаги и говорит: «Пачему у тэбя ничего нэ написано?» Там, Жора, ничего нэ должно быт написано! Это нэ газэта! У них в принципе ничего твоего нэ написано, что ты от них трэбуешь?

Я кайф ловила от образного мышления Бесо. И смешно, и прав он. «Почему у тэбя ничего нэ написано?» Кто идиот? Туалетная бумага или Жора?

Бесо я нравилась. Как-то говорит:

– Скучно мне, ничего интересного. Вот с тобой ещё. Слюшай, поехали в Испанию на Новый год?

– Куда я? – говорю. – У меня муж.

– Да брось ты этого дурака.

Говорю:

Он вздохнул:

– Эх, жена.

Я ему:

Они куда-то съехали, мы тоже переменили квартиру, и потерялись. Прошло года два, он звонит по стационарному телефону, разыскал номер. Напрашивался в гости, звал куда-нибудь съездить.

– Ты, – говорю, – меня не узнаешь, я потолстела, такая туша стала.

– Назначай встрэчу, узнаю!

Грустно ему было. Солидный дядька, а чувствовалось – неприкаянный… Ни в личной жизни, ни в душе. Не видела развития у него. Ну, получит бельгийские документы, ну, будет шуршать махинациями, деньги слать родственникам в Грузию… Планы были – стоял в очереди на социальные дома. Жильё дешёвое и хорошее, причём есть возможность выкупить, и не за реальную стоимость, а гораздо ниже… Лет пять стоять в очереди… Но неуютно было Бесо, может, в Грузию хотел… А ехать в принципе некуда…

Жизнь нас развела. Я сама захотела, чтобы дороги разошлись, больно хлопотно с мошенниками. Двух хлопотливых орлов не выдержала бы. А Бесо рвался…

Машину свою Жора так не и нашёл, а конфликт с чеченцами Догу помог уладить…