Муслихиддин саади из "бустана" причина написания книги
жүктеу/скачать 367.66 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Глава шестая. О ДОВОЛЬСТВЕ МАЛЫМ
- Глава седьмая. О ВОСПИТАНИИ
- Глава восьмая. О БЛАГОДАРНОСТИ ЗА БЛАГОПОЛУЧИЕ
- Глава девятая. О ПОКАЯНИИ И ПРАВОМ ПУТИ
- Глава десятая. ТАЙНАЯ МОЛИТВА И ОКОНЧАНИЕ КНИГИ
| Глава пятая.
О ДОВОЛЬСТВЕ ЮДОЛЬЮ В ночи раздумий зажигал я лен, И светоч речи мною был зажжен... Стал восхвалять меня пустоголовый, Пути признанья не найдя иного, Но в похвалу он влил немало зла, И зависть в каждом слове проросла. Писал он: “Мысли Саади высоки! Гласили так лишь древние пророки. Но как он слаб, – кого ты ни спроси, – В картинах битв – в сравненье с Фирдоуси!” Должно быть, он не знал, что мир мне нужен, Что с громом браней сердцем я не дружен. Но если нужно, как булатный меч, Язык мой может жизнь врага пресечь. Что ж, вступим в бой, но заключим условье: Нам вражий череп будет – изголовье. * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * Но в битве меч сильнейшим не помог, – Победу лишь один дарует бог. Коль счастье озарять нас перестанет, Храбрейший муж судьбу не заарканит. И муравей по-своему силен, И лев по воле неба насыщен. Бессильный перед волей небосклона, Иди путем предвечного закона! А тот, кому столетний век сужден, Львом и мечом не будет истреблен. Коль осужден ты небом, – не во власти Врага спасти тебя от злой напасти. Рустама не злодей Шагад сгубил*, А смертный срок Рустама наступил. * - Шагад - сводный брат богатыря Рустама. По преданию Шагад убил Рустама, но Саади говорит, что Шагад - лишь орудие рока, судьбы
Жил в Исфагане войска повелитель, Мой друг – отважный, дерзостный воитель. Всю жизнь он воевать был принужден, Был город им и округ защищен. С утра, разбужен шумом, ратным гулом, Его в седле я видел с полным тулом*. Он львов отважным видом устрашал, Быков рукой железной поражал. Когда стрелу во вражий строй пускал он, Без промаха противника сражал он. Так лепесток колючка не пронзит, Как он пронзал стрелой железный щит. Когда копье бросал он в схватке ратной, Он пригвождал к челу шелом булатный. Как воробьев, он истреблял мужей; Так саранчу хватает муравей. Коль он на Фаридуна налетел бы, Тот обнажить оружье не успел бы. С его дороги пардус убегал, Он пасти львов свирепых раздирал. Схватив за пояс вражьих войск опору – Богатыря он подымал на гору. Он настигал врага быстрей орла И разрубал секирой, до седла. Но в мире был он добрым и беззлобным, Нет вести ни о ком ему подобном. Он с мудрыми учеными дружил В те дни, как лучший друг он мне служил. Но вот беда на Исфаган напала, Судьба меня в иной предел угнала. В Ирак ушел я, переехал в Шам, И прижился я, и остался там. Я жил в стране, где помнили о боге В заботах, и надежде, и тревоге. Довольство там царило и покой. Но потянуло вдруг меня домой. Пути судьбы затаены во мраке... И снова очутился я в Ираке. В бессоннице я там обрел досуг. Мне вспомнился мой исфаганский друг. Открылась память дружбы, словно рана: Ведь с одного с ним ел я дастархана*. Чтоб повидать его, я в Исфаган Пошел, найдя попутный караван. И, друга увидав, я ужаснулся: Его могучий стан в дугу согнулся. На темени – седины, словно снег; Стал хилым старцем сильный человек. Его настигло небо, придавило, Могучей длани силу сокрушило. Поток времен гордыню преломил; Главу к коленям горестно склонил. Спросил я: “Друг мой, что с тобою стало? Лев превратился в старого шакала”. Он усмехнулся: “Лучший божий дар Я растерял в боях против татар. Я, как густой камыш, увидел копья, Как пламя, стягов боевых охлопья. Затмила туча пыли белый свет И понял я: мне счастья больше нет. Мое копье без промаху летало, Со вражеской руки кольцо сбивало. Но окружил меня степняк кольцом, Звезда погасла над моим челом. Бежал я, видя – сгинула надежда, С судьбой сражаться выйдет лишь невежда. Ведь не помогут щит и шлем, когда Погаснет счастья светлая звезда. Когда ты ключ победы потеряешь, Руками дверь победы не взломаешь. На воинах моих была броня От шлема мужа до копыт коня. Как только рать туранская вспылила, Вся поднялась на битву наша сила. Мы молнии мечей, – сказать могу, – Обрушили на войско Хулагу*. Так сшиблись мы, – сказать хотелось мне бы, – Как будто грянулось об землю небо. А стрелы! Как от молний грозовых, Нигде спасенья не было от них. Арканы вражьи змеями взлетали, Сильнейших, как драконы, настигали. Казалась небом степь под синей мглой, Во мгле мерцал, как звезды, ратный строй. Мы скоро в свалке той коней лишились И, пешие, щитом к щиту сразились. Но счастье перестало нам светить, И наконец решил я отступить. Что сделать сильная десница может, Коль ей десница божья не поможет? Не дрогнули мы, не изнемогли – Над нами звезды бедствия взошли. Никто из боя не ушел без раны, В крови кольчуги были и кафтаны. Как зерна, – прежде в колосе одном, – В тумане мы рассыпались степном. Рассыпались бесславно те, а эти, Как стая рыб, к врагу попали в сети. Хоть наши стрелы сталь пробить могли, Ущерба степнякам не нанесли. Когда судьбы твоей враждебно око, Что щит стальной перед стрелою рока? Что воля перед волею судьбы, О вы, предначертания рабы. * - Тул - колчан * - Дастархан - скатерть с угощениями * - Хулаг - внук Чингисхана, напавший на Иран во главе монголо-татарского войска в XIII веке Глава шестая. О ДОВОЛЬСТВЕ МАЛЫМ В стяжании пекущийся о многом Не знает бога, недоволен богом. Сумей богатство в малом обрести И эту правду жадным возвести. Чего ты ищешь, прах, алчбой гонимый? Злак не растет ведь на праще крутимой! Живущий духом чужд телесных нег. Забыв свой дух, убьешь его навек. Живущий духом – доблестью сияет. Живущий телом – доблесть убивает Суть человека постигает тот, Кто сущность пса сперва в себе убьет. О пище – мысли бессловесной твари, Мысль человека – о духовном даре. Блажен, кто сможет на земном пути Сокровища познаний припасти. Кому творенья тайна явной станет, Тот света правды отрицать не станет. А для невидящих, где мрак и свет. Меж гурией и дивом розни нет. Как ты в колодец, путник, провалился, Иль твой – в степи открытой – взор затмился? Как сокол в высь небесную взлетит, Коль птицу камнем алчность тяготит? Коль от алчбы себя освободит он, Как молния, к зениту воспарит он. Как можешь ты с крылатыми сравняться, Когда привык вседневно объедаться? Ведь ангелом парящим, как звезда, Не станет жадный хищник никогда. Стань Человеком в помыслах, в делах, Потом мечтай об ангельских крылах. Ты скачешь, как несомый злобным дивом, На необъезженном коне строптивом. Скрути узду, иль волю он возьмет, Сам разобьется и тебя убьет. Обжора тучный, духом полусонный, Ты человек иль хум обремененный. Утроба домом духа быть должна, А у тебя она едой полна. Бурдюк словам о боге не внимает, И алчный от обжорства умирает. Кто вечными пирами пресыщен, Тот мудрости и знания лишен. Глаза и плоть вовек не будут сыты, И хоть кишки твои едой набиты, – Бездонная геенна, твой живот, – Еще, еще прибавьте! – вопиет. Ел мало сам Иса, светильник веры, Что ж кормишь ты осла его без меры? Что приобрел ты в этом мире зла, Сменивши откровенье на осла? Ведь алчностью свирепой обуянных Зверей и птиц находим мы в капканах. Тигр над зверями царь, а поглядишь – Попался на приманку, словно мышь. И как бы мышь к еде ни кралась ловко, Ее поймает кот иль мышеловка. РАССКАЗ Мне человек, что речь мою любил, Слоновой кости гребень подарил, Но, за слово обидевшись, однако, Он где-то обозвал меня собакой. Ему я бросил гребень, молвив: “На! Мне кость твоя, презренный, не нужна. Да, сам к себе я отношусь сурово, Но не стерплю обиды от другого! В довольстве малым мудрые сильны, Дервиш и сам султан для них равны. Зачем склоняться с просьбой пред владыкой, Когда ты сам себе Хосров великий! 
РАССКАЗ Однажды скряга некий, полный страха, Явился с просьбой к трону Хорезмшаха. В прах перед шахом он лицо склонил, Подобострастно просьбу изложил. А скряге сын сказал недоуменно: “Ответь на мой вопрос, отец почтенный, Ведь кыбла там, на юге, где Хиджаз*, Что ж ты на север совершал намаз?” Будь мудр, живи, страстями управляя, У жадных кыбла каждый день другая. Кто страсти низкой буйство укротит, Себя от горших бедствий защитит. Два зернышка ячменных жадный взял, Зато подол жемчужин растерял. Ты, мудрый, вожделенья укроти, Чтобы с сумою после не пойти. Укороти десницу! Свет надежды Не в длинном рукаве твоей одежды! Кто от стяжанья духом не ослаб, Тот никому не пишет: “Я твой раб!” Просителя, как пса, порою гонят. Кто мужа независимого тронет? * - Кыбла - направление в сторону Мекки, находящейся в Хиджазе (область Аравии) Глава седьмая. О ВОСПИТАНИИ Не о конях, ристалищах и славе, Скажу о мудрости и добром нраве. Враг твой – в тебе; он в существо твоем, Зачем другого числишь ты врагом? Кто победит себя в борьбе упрямой, Тот благородней Сама и Рустама. Не бей в бою по головам людей, Свой дух животный обуздать сумей. Ты правь собой, как Джам смятенным миром. Пусть будет разум у тебя вазиром. В том царство хор несдержанных страстей Сравню с толпой вельмож и богачей. Краса державы – мудрость и смиренье, Разбойники – порывы вожделенья. Где милость шаха злые обретут, Там мудрецы покоя не найдут. Ведь алчность, зависть низкая и злоба, Как в жилах кровь, в тебе живут до гроба. Коль в силу эти вес враги войдут, Они восстанут, власть твою сметут. Но страсть, как дикий зверь в плену, смирится, Когда могуча разума десница. Ведь вор ночной из города бежит, Где стража ночи бодрая не спит. Царь, что злодеев покарать не может, Своей державой управлять не может. Но полно говорить, ведь все равно, Что я сказал, до нас говорено. Держи смиренно ноги под полою, И ты коснешься неба головою. Эй, мудрый, лучше ты молчи всегда, Чтоб не спросили много в день Суда. А тот, кто тайну подлинную знает, Слова, как жемчуг, изредка роняет. Ведь в многословье праздном смысла нет, Молчащий внемлет мудрого совет. Болтун, который лишь собою дышит, В самозабвенье никого не слышит. Слов необдуманных не изрекай, В беседе речь других не прерывай. Тот, кто хранит молчанье в шумных спорах, Мудрее болтунов, на слово скорых. Речь – высший дар; и, мудрость возлюбя, Ты глупым словом не убей себя. Немногословный избежит позора; Крупица амбры лучше кучи сора. Невежд болтливых, о мудрец, беги, Для избранного мысли сбереги. Сто стрел пустил плохой стрелок, все мимо; Пусти одну, но в цель неуклонимо. Не знает тот, кто клевету плетет, Что клевета потом его убьет. Ты не злословь, злословия не слушай! Ведь говорят, что и у стен есть уши. Ты сердце, словно крепость, утверди И зорко за воротами следи. Мудрец закрытым держит рот, он знает, Что и свеча от языка сгорает. Жил юноша – ученый, много знавший, Искусством красноречия блиставший, С красивым почерком; но розы щек Еще красивей оттенял пушок; И только численного букв значенья Не мог запомнить он при всем стремленье. Сказал я раз про шейха одного, Что впереди нет зуба у него. Мой собеседник, посмотрев сурово, Ответил: “Ты сказал пустое слово. Ущерб в зубах заметить ты успел, А доблести его не разглядел!” Когда умерших сонм из тьмы изыдет, То добрые плохого не увидят. Коль поскользнется на пути своем Муж, благородством полный и умом, Ты, низкий, не суди его за это, Когда он весь – живой источник света. И пусть в шипах кустарники цветов, – Не избегают роз из-за шипов, Ведь у павлинов видят люди злые Не красоту, а ноги их кривые. Когда ты темен ликом – убедись, А в темное зерцало не глядись. Дорогу правды сам найти старайся, К ошибкам ближнего не придирайся. И о чужих изъянах не кричи, Сам на себя взгляни и замолчи. Запретной не клади черты пороку, Когда тому же предан ты пороку. И с униженными не будь суров, Когда ты сам унизиться готов. Когда ты зла не будешь делать в жизни, Тогда лишь будешь прав и в укоризне. Что в кривизну мою иль прямоту Вам лезть, коль я являю чистоту. Хорош я или дурен, сам я знаю, Сам за свои убытки отвечаю. В душе моей хорош я или плох – Не вам судить! Об этом знает бог! Имам тогда вину мюрида мерит*, Когда мюрид в его величье верит. У бога дело доброе одно Тебе за десять будет зачтено. Ты тоже за одно благодеянье Дай щедро, как за десять, воздаянье. Не обличай у ближнего изъян, Коль в нем живет величья океан. Когда невежда мой диван* откроет И пробежать глазами удостоит, Плевать ему, что мыслей мир велик... Но чуть огрех – какой подымет крик! Ему глубинный книги смысл не светит, Но он описку каждую заметит. Не одинаков смертного состав; Бог создал нас, добро и зло смешав. Хоть в самом добром доле есть помеха, Из скорлупы добудь ядро ореха. * - Имам - духовный глава мусульман; Мюрид - его послушник, последователь, во всем ему покорный * - Диван - в классической поэзии собрание стихотворений, расположенных в определенном порядке 
Глава восьмая. О БЛАГОДАРНОСТИ ЗА БЛАГОПОЛУЧИЕ Как благодарность вечному скажу, Когда достойных слов не нахожу? Чтоб восхвалить его, мой каждый волос Хотел бы обрести и речь и голос. Хвала дарящему, чьей волей я Был вызван к жизни из небытия! Но все слова людского восхваленья – Его предвечной славы приниженье. Он смертного из глины сотворил И разумом и сердцем одарил, Смотри, как он вознес тебя высоко С рождения до старости глубокой! Рожденный чистым, чистоту храни! Не завершай в грязи земные дни! Пыль вытирай с прекрасного зерцала, Чтобы поверхность ржа не разъедала. Ты был ничтожной каплею сперва И возмужал по воле божества. Велик твой труд, но ты но возвышайся, На силу рук своих не полагайся. Ведь это вечный, в мудрости своей, Из праха создал кисть руки твоей. Тогда твой труд казну твою умножит, Когда тебе всевидящий поможет. Не сделал ты ни шага одного Вез постоянной помощи его. Младенец, в пустословье не повинный, Питается посредством пуповины. Рожденный, блага прежнего лишен, Приникнет к груди материнской он; Так, на чужбине, странника больного Поят водой из города родного. Ведь он в утробе матери взращен И соком тела матери вспоен. А грудь ему теперь – источник жизни, Два родника в покинутой отчизне. Они младенцу райская река, Чье русло полно меда и млека. Мать, как туба, сияющая светом*, Младенец – нежный плод на древе этом. Сосуды-груди – в сердце глубоко; Кровь сердца – материнское млеко. Глянь, как дитя сосцы кусает жадно, – Скажи: любовь младенца кровожадна. И нужно сок алоэ применить, Чтобы дитя от груди отлучить. И так дитя, почуя горечь сока, Забудет сладость млечного истока. О ищущий – младенец в сединах, Забудь, вкушая горечь, о грехах! * - Туба - дерево, растущее, по представлению мусульман, на вершине рая и осеняющее трон Аллаха 
Царевич некий с лошади упал
Врач устыдился, голову склонил он, И, уходя, такое говорил он: “Ведь если бы ему я не помог, Он отвернуться б от меня не мог!” И вот он шлет царевичу куренье, Мол, это – всех недугов исцеленье. То снадобье к владыке принесли И, всыпавши в курильницу, зажгли. Чиханье на царевича напало, Болеть, как до леченья, шея стала. Велел врача он грека привести, Пошли искать и не смогли найти. Запомни! Если ты добро забудешь – В последний день ты воскрешен не будешь. Глава девятая. О ПОКАЯНИИ И ПРАВОМ ПУТИ Семидесятилетний, чем ты жил? Ты жизнь проспал и по ветру пустил? Ты над мошной своей, как скряга, трясся. Что ж, уходя, ничем ты не запасся? В последний день, в день грозного суда, Таким, как ты, поистине беда. Отдавший все – придет обогащенный, Ни с чем – стяжатель будет пристыженный. Ведь чем базар богаче, тем больней На сердце обездоленных людей. Теперь – отдавший пять дирхемов, споря, Ты ночь не спишь; тебе утрата – горе. И вот полвека прожил ты почти, – Оставшиеся дни добром сочти. Когда б мертвец заговорил, наверно, Он в горе бы вопил нелицемерно: “Живой! Пока ты в силах говорить, Не забывай предвечного хвалить! Ведь мы не знали, тратя жизнь беспечно, Что каждый миг подобен жизни вечной!” * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * В дни юности, не ведая беды, Мы пировать с утра пришли в сады, А под вечер, к смущению народа, Шутя, возню затеяли у входа. А невдали – в распахнутых дверях Сидел почтенный старец в сединах. Шутили мы и весело смеялись. Но губы старика не улыбались. Сказал один из нас: “Нельзя весь век Сидеть в печали, добрый человек! Встряхнись! Забудь, что удручен годами, Иди и раздели веселье с нами!” Старик взглянул, губами пожевал, И вот как он достойно отвечал: “Когда весенний ветер повевает, Он с молодой листвой в садах играет. Шумит под ветром нива – зелена... А пожелтев, ломается она. Смотри, как свеж весенний лист сегодня Над высохшей листвою прошлогодней. Как пировать я с юными могу, Когда я весь в сединах, как в снегу? Я сам был соколом! Но старость – путы... Слабею. Сочтены мои минуты, Как уходящий, я смотрю на мир; А вы впервой пришли на этот пир. Тому, кто всем вам в прадеды годится, Вином и флейтой не омолодиться. Мой волос был, как ворона крыло, Теперь в моих кудрях белым-бело. Павлин великолепен — кто перечит. А как мне быть, коль я бескрылый кречет? От всходов ваша пажить зелена, А на току у старца ни зерна. Все листья у меня в саду опали, Все розы в цветнике моем увяли. Моя опора – посох. Больше нет Опоры в жизни мне – на склоне лет. Ланиты-розы стали желтым злаком... И солнце ведь желтее пред закатом. Даны вам, юным, крепких две ноги, А старец просит: “Встать мне помоги!” Молва простит юнцу страстей порывы, Но мерзок людям старец похотливый. Как вспомню я минувшие года, Клянусь – мне впору плакать от стыда! Лукман сказал: “Да лучше не родиться, Чем долгий век прожить и оскверниться! И лучше вовсе жизни не познать, Чем жить – и дар бесценный растерять! Коль юноша идет навстречу свету, Старик идет к последнему ответу”. 
Два мужа меж собою враждовали,
“Не радуйся тому, что враг скончался, И ты ведь не навечно жить остался”. Узнав об этом, живший близ мудрец Молился: “О всевидящий творец! Ты смилостивишься над грешным сим, Коль даже враг его рыдал над ним!” Мы все исчезнем – бренные созданья... И злым сердцам не чуждо состраданье. Будь милостив ко мне, Источник сил*, Увидя, что и враг меня простил! Но горько знать, что свет зениц погаснет И ночь могил вовеки не прояснит. Я как-то землю кетменем копал И тихий стон внезапно услыхал: “Потише, друг, не рой с такою силой! Здесь голова моя, лицо здесь было!” * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * Я, на ночлеге пробудившись рано, Пошел за бубенцами каравана. В пустыне налетел самум, завыл, Песком летящим солнце омрачил. Там был старик, с ним дочка молодая, Все время пыль со щек отца стирая, Она сама измучилась вконец. “О милая! – сказал старик отец. – Ты погляди на эти тучи пыли, Ты от нее укрыть меня не в силе!” Когда уснем, навеки замолчав, Как пыль, развеют бури наш состав. Кто погоняет к темному обрыву, Как вьючного верблюда, душу живу? Коль смерть тебя с седла решила сбить Поводья не успеешь ухватить. * - Источник сил - здесь Саади имеет в виду Аллаха, дарующего жизненные силы Глава десятая. ТАЙНАЯ МОЛИТВА И ОКОНЧАНИЕ КНИГИ 
Подъемли длань в мольбе, о полный сил! Не смогут рук поднять жильцы могил. Давно ль сады плодами красовались, Дохнула осень – без листвы остались. Пустую руку простирай в нужде! Не будешь ты без милости нигде. И пусть ты в мире не нашел защиты, Ты помни – двери милости открыты. Пустая там наполнится рука, Судьба в парчу оденет бедняка. жүктеу/скачать 367.66 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|
