Н. В. Гоголь «Вий» Глава 1

Глава 2

- Тоже мне, пуп земли! - фыркала мать всякий раз, стоило Генке высунуть нос из своей комнаты. - Дай-ка я взгляну на тебя, пока ты еще не уехал отдыхать на Багамы! - Оживлялась она, если сын не успевал скрыться с глаз долой в ближайшие восемь с половиной секунд. - Ну-ка! Да-а, бизнесмен! Ну-ка, повернись, вот так… Рокфеллер вылитый! Ротшильд! Ты куда миллионы-то будешь складывать?! - Кричала она уже сквозь бумажную дверь туалета, за которой укрылся Генка. - В одно место все не клади, слышишь? А то будешь как Буратино, с носом, но без денег!

- Мать, - солидно, по-мужски басовито спросил Генка, появляясь на пороге под торжественный шум наполняющегося бачка, - чего ты завелась?

- Я завелась?! - Женщина картинно приложила руки к груди. - Я завелась?! Да мне наплевать на твои миллионы! И на твоего придурка Петрова и вообще на ту шваль, с которой ты там болтаешься. Сослуживцы, итить их! Дегенераты они там все, и твой Петров - первый! И мне на них наплевать, и на бизнес вам недоделанный тоже наплевать, понятно? НА-ПЛЕ-ВАТЬ!

- Ну, а раз наплевать, то чего ты так разоряешься? - Генка отвел взгляд, шевельнул широкими плечами, протиснулся мимо матери по коридору.

Следующая реплика полетела ему вслед, когда он уже стоял на пороге комнаты, в шаге от спасения. По какому-то неписаному, вполне понятному им обоим закону, мать очень редко входила в комнату сына, если тот хотел остаться один, и всего один шаг отделял теперь парня от тишины и уединения.

- Мне наплевать! - Настигла его очередная реплика, пущенная наудачу, словно выстрел на шорох в темноте.

- Если наплевать, то чего ты тогда разоралась? – благоразумно оставил при себе это логичное возражение Генка, направляя темную после вчерашних возлияний струйку в кафельную глотку унитаза.

Да, приняли они вчера изрядно. Для Генки, который по жизни не особенно налегал на спиртное, доза была почти смертельной. Он впервые в жизни притащился домой пьяным. Действительно пьяным, как показывают в фильмах и рассказывают друг другу со смехом или со слезами.

Насколько Генка мог помнить, слез вчера было на фонтан. Было еще несколько звонких, но совершенно нечувствительных пощечин и несколько шлепков мокрым полотенцем по загривку. Потом Генка вырубился, уткнувшись носом в валик дивана.

А сегодня с утра, когда поостывшая мать принялась обиняками выяснять причину давешнего пьянства, Генка взял да и вывалил все, как есть. С одной стороны, стоило бы выждать, пока мать немного остынет, чтобы не подливать масла в еще горящий огонь. С другой стороны, чего тянуть? Отстреляться сразу, раз уж пошел скандал по полной программе!

В общем, Генка взял и выложил все. Что собираются они с другом Петровым и другом Кулей арендовать палатку и заняться торговлей. Пиво, курево, жвачки, шоколадки, пепси-квас – нормальный набор для ларька на бойком месте.

Что тут началось! Генка и не ожидал такого тайфуна.

Сначала мать схватилась за голову и заголосила, словно провожая сына на атомную войну. Сводились ее завывания понятно к чему: Я тебя растила, я тебя выучила, от армии сберегла, жилы тянула, пока ты в институте «удочки» наматывал. Довольно старая народная песня, почти классика.

Генка не спорил насчет института и прочего. Признавал, что нелегко было матери одной вырастить его, прокормить, обуть-одеть и все такое прочее. Но что ж делать? Жизнь меняется. Математиков теперь выше крыши. А с таким дипломом, как у Генки – выше телевизионных антенн. Некуда Генке податься. Из имеющихся вариантов: родной институт с окладом в восемьдесят баксов, сомнительная статистическая фирма, непонятно на чем живущая, и овощной магазин с вполне конкретным материальным стимулом при символической зарплате. Что прикажете выбирать? А тут – дело, бизнес с перспективой и возможностями. Тут ты работаешь на себя и все такое… Можно, наконец, заработать и пожить по-человечески. Ремонт сделать, дачу достроить, а еще лучше сломать этот сарай и построить нормальный дом.

Изложив свои доводы, Генка неожиданно лишь ухудшил ситуацию.

- Да лучше голодать! – Взревела мать, краснея лицом.

- Лучше чем что? – оторопел Генка.

- Чем сидеть в этих ларьках и морду отъедать! Если тебе деньги не пахнут, иди сразу в бандиты! Иди вон… - она широко махнула рукой в неизвестном направлении, но не сразу смогла придумать текст к этому стремительному жесту. – Иди вон пьяных по подворотням обшаривать!

- Не, мам, ну, причем тут пьяные? – возмутился такой трактовкой Генка. – Я же работать буду!

- Это – не работа! – убежденно отрезала мать.

- А что же это?

- Это… Это… Это спекуляция обычная. Купил – продал, опять купил, опять продал. Большого ума не требуется!

- Да? – прищурился Генка. – Если тут ума не требуется, то почему же одни прогорают, а другие становятся миллионерами?

- Вот ты и прогоришь со своими дружками-дегенератами! И еще в долги залезешь, и придется дачу продавать, а то и почку!

Генка промолчал насчет так называемой «дачи», от которой если и избавляться, то только приплатив за коряги и невысыхающую гнилую лужу, занимающую две из шести соток. Когда распределяли участки, директор правления вручил этот участок Генкиной матери как билет в рай, сообщив, что это единственный участок с родником. Нужно только слегка его облагородить. Позднее попытки облагородить странного запаха родник не привели ни к чему хорошему, а образовавшееся болото начало расползаться, поглотив изрядное количество земли и покусившись даже на участок соседей.

- Не придется ничего продавать, мать! Терпенье и труд все перетрут! – бодро напомнил Генка. - Я же математик, если помнишь. Я все рассчитал, все предусмотрел: финансы, вложения, капатализация, прибыль, диалектика…

Зря он тронул диалектику! Разговор тут же потерял остатки конструктива и превратился в заурядную склоку. Мать, бессильная спорить в дремучей для себя математической сфере, просто понесла всякий вздор, перескакивая с личных качеств Генкиных приятелей на обстановку в целом по стране и сложную экономическую ситуацию в ряде южноамериканских стран, с кровопролитных примеров из газет на свое личное впечатление от ассортимента торговых палаток и недавно построенного супермаркета. Короче говоря, эмоции захлестнули.

И по большому счету, Генка мать понимал. Двадцать лет человек мечтал, что сын станет вторым Ландау, Евклидом нашего времени и будет жить не от зарплаты до зарплаты, а от «нобелевки» до «нобелевки». Светлая мечта, Генка и сам не прочь в нее вписаться, однако не вышло, что тут поделаешь? Не вышло из Геннадия Рогонина ни Лагранжа, ни Ферма, ни даже заурядного кандидата статистических наук. Эпоха не та. Но не помирать же теперь с голоду! Не переселяться же в бочку в ожидании лучших времен! Надо приспосабливаться к новым условиям, учиться жить иначе, чем хотелось.

- Ма, ну не получилось! – в сердцах защищался Генка. – Кому сейчас нужны математики?

- Здесь не нужны, так на Западе пригодятся! – не сдавалась мать. – Я недавно читала про эту… долину в Америке, где живут наши программисты. Очень, кстати, хорошо живут. А Германия увеличивает квоты для иммигрантов именно этих специальностей…

- Ма, ну я же не программист! И языка я не знаю.

- А кто тебе не велел его учить?! Даже в объеме института можно было выучить грамматику и специальную терминологию, а остальное можно освоить по разговорнику.

- Голова треснет!

- Треснет! Если вместо лекций шляться по танцулькам и пивным в компании двух дегенератов, один из которых четвертый год сидит на втором курсе, а другой…

Короче, проблеск диалога увял, и все пошло по кругу. Генка ретировался в свою комнату и ушел в подполье, где решил просидеть до завтра. Но стоило ему высунуть нос, мать, словно охотник из засады, давала по нему залп новых язвительностей и ядовитостей.

Кличка Аптекарь прилипла к нему еще в школе. Первое время Никита точно помнил, чему обязан этим прозвищем, но со временем воспоминание это выгорело и слишком потерлось, чтобы пытаться различить хоть что-нибудь определенное. Одноклассники и просто люди сторонние, придумывали на досуге собственные версии, и этим здорово все запутывали. Кто-то рассказывал о том, как Никита облажался на уроке химии, просыпав изрядное количество неизвестного вещества на колени соседке по парте; другие со знанием дела трепали языками, пересказывая мутную и неправдоподобную историю о том, как Никита пригласил гостей и показал себя таким жмотом, что едва не по крупинке выдавал сахар к чаю; один умник претендовал на оригинальность, утверждая, что присутствовал при рождении клички и происходило это в мужском туалете, когда оба стояли рядом над писсуарами. Последняя версия раздражала Никиту паче остальных. Особенно бесило то, что, рассказанная в присутствии дам, эта глупая байка оставалась без подробностей и заканчивалась крайне многозначительным многоточием: понимайте, как хотите! Немало копий сломал в свое время Никита, опровергая эту глупость и приводя хотя бы тот убойный аргумент, что писсуар в школьном туалете всего один и по жизни никто им не пользовался.

Школа – дело прошлое. Все кануло в историю, неописанную ни в каком учебнике. Некому стало объяснять про себя правду, не с кем стало считать писсуары. И поделом, потому что кличка эта прилипла к Никите не по праву. Он никогда не собирался становиться аптекарем, никогда не интересовался ни химией, ни медициной, а из биологии живо интересовался лишь некоторыми особенностями женской анатомии, которые интересуют в том возрасте всех нормальных пацанов, и которым уделяется меньше всего места в учебнике: три четверти страницы против, скажем, восьми, отпущенным на мышцы.

В разное время Никита мечтал стать: скрипачом, продавцом глазированных сырков, архитектором, водителем - дальнобойщиком, пилотом на международных авиалиниях, огранщиком алмазов, кинорежиссером, учителем пения, генералом, знаменитым хоккеистом, дворником¹. Как видите, ни одна из этих профессий не имеет ничего общего с фармакологией.

Тем забавнее, что теперь, спустя десять лет после выпускного бала, Никита Рутнев сделался вдруг аптекарем. Настоящим аптекарем: с аптекой, белым халатом и крохотным кабинетом, облагороженным, однако, компьютером и черно-белой репродукцией с испанской гравюры. На гравюре была изображена узкая мощеная улочка каталонского городка с покосившимися дверями и слепыми окнами. Возможно, это были лавочки торговцев, и в одной из них торговали лекарствами и снадобьями, иначе как объяснить столь странный выбор бывшего владельца кабинета?

Ирония судьбы! Так и не став за десять лет ни скрипачом, ни продавцом глазированных сырков, ни архитектором, ничем другим из вышеперечисленных уважаемых специальностей, Никита болтался по жизни, как карандаш в стакане и не имел ни перспектив ни планов. Болтался до самого недавнего времени, пока не снял вдруг трубку звонившего телефона и не услышал в этой трубке голос бывшего одноклассника Марата Алоева.

- Как жизнь? – спросил не сильно изменившийся голос бывшего одноклассника.

- Нормально, - уклончиво ответил Никита.

- А я слышал, ты в полном дерьме, - без намека на вежливость заявил Марат.

- Я?! – Никита готов был привести сотню доводов за то, что чувствует он себя вполне прилично, но не успел придумать ни одного прежде, чем Марат сказал следующую фразу.

- У меня к тебе предложение есть.

- Какое? – спросил Никита с подозрением. Что могут предложить человеку, который в полном дерьме, которого не видел десять лет и с которым никогда особенно не дружил?

- Ты в аптеке давно был? – спросил Марат.

Никита совсем растерялся. В первый момент ему в голову пришло, что однокашник элементарно измывается над ним, намекая на школьное прозвище. Только во второй момент Никита вспомнил, какое прозвище было у самого Алоева, и заключил, что Аптекарь – еще ничего, хорошая кличка.

- Давно, - ответил Никита.

- А денег хочешь зарабатывать? – задал Марат еще один дурацкий вопрос.

- Хочу, - сознался Никита.

- Тогда через час встречаемся возле аптеки, - он назвал адрес и повесил трубку.

- Мне нужен компаньон, - без обиняков и всяких слюнявых вопросов на тему минувших лет сообщил Марат через час. – Хочу открыть несколько аптек по Москве. У нас с отцом есть деньги и кое-какие связи, так что с документами или всякими налоговыми проблем не возникнет. А нужен честный умный парень, чтобы взял на себя управление аптеками, набор персонала, учет, выручку, всякую текучку. То есть мы с отцом участвуем деньгами и связями, а ты руководишь всей кухней.

Никита где-то слышал про бесплатный сыр и поначалу радости от такого предложения не испытал. Вместо того чтобы броситься Марату на шею или пасть благодетелю в ноги, он задумался, пытаясь понять, где тут подвох.

- Думаешь, я справлюсь? – спросил он.

- Конечно! – со странной для столь долгого перерыва уверенностью ответил Марат. – Ты головастый парень! Кто у нас в КВН больше всех очков набирал? А кто допер до второго доказательства теоремы этого… ну, ты помнишь? Математичка еще слюней распустила, хотела тебя на олимпиаду двинуть?

Никита помнил эту историю. До доказательства он допер не сам. Случайно видел рисунок в книге для института, а на уроке лишь немного додумал, чтобы получить готовое доказательство. Никак не мог понять, чем так восторгалась математичка. Но на тот момент было странно другое: что Марат помнит об этом успехе и считает Никиту достаточно умным, чтобы зарабатывать деньги. Такие подробности нельзя было вспомнить специально ради какой-то аферы или держать в памяти столько лет мертвым грузом, если только они и впрямь не произвели впечатления.

- А сколько… сколько зарплата?

- Какая зарплата, уважаемый? – сплеснул руками Марат. – Я ведь объяснил тебе, что мне требуется не работник, а компаньон! Нет никакой зарплаты. Тридцать процентов прибыли – твои.

- Вот оно! – с тихой грустью промахнувшегося пессимиста-охотника, подумал Никита. Марату нужен дурачок, который проработает бесплатно несколько месяцев, а потом получит пинка под зад и распечатку о том, что прибыль составила хрен целых фиг десятых.

- Давай зайдем, - Марат указал на двери аптеки.

Они вошли, звякнув прикрепленным над дверью колокольчиком. Никита вошел больше по инерции, потому как уже понял, что ловить на этой ниве нечего.

- Вот смотри, - Марат ткнул пальцем в яркую упаковку какого-то лекарства, обозначенного длинным латинским словом. - Знаешь, что это такое? Не знаешь? Значит, ты не гипертоник, и сто лет тебе здоровья, но ты цену видишь? Сто сорок с дробью. Но когда у тебя крыша течет от повышенного давления, заплатишь и больше. Так что народ платит. Даже бабушки не жмутся, отстегивают от своей пенсии, сколько надо. А знаешь, сколько его закупка? Доллар двадцать. Соображаешь? Тридцать шесть рублей. Чувствуешь разницу?

- Заметная разница, - кивнул Никита, несколько заинтригованный такими подробностями. – Так сколько же эта аптека зарабатывает?

- Много. Очень много, – сказал Марат. – Но! Выручка и прибыль, как ты понимаешь, разные вещи. Знаешь, сколько стоит лицензия? Ого! Столько, что одна точка никогда не отобьет ее. Нигде. А знаешь, сколько стоит согласовать всякие там допуски, разрешения, протоколы, экспертизы? Ого! И попробуй забудь кому-нибудь отстегнуть - сразу заплатишь втрое. А еще есть такая проблема, как проверка лекарств. К примеру, привозят тебе «низорал» по хорошей цене. Выгодный товар: реклама прет, спрос хороший. Но как определить: настоящий он, поддельный или просто разбавленный? Нужно держать специалиста, который капнет, дунет, плюнет, посмотрит в микроскоп и скажет, что да, мол, настоящий. Или, наоборот, скажет: настоящий турецкий шампунь пополам с верблюжьей мочой. А специалист бабок стоит? Ого! А сама лаборатория, химия всякая? Ого!

Еще минут десять Марат посвящал Никиту в трудности фармацевтического бизнеса и допосвящал настолько, что Никита уже не сомневался в убыточности предстоящего предприятия.

- Так может, не стоит в это дело ввязываться? – криво усмехнулся Никита, поражаясь, с какой наглостью бывший одноклассник пытается затащить его в столь грубо сработанный силок.

- Ого! – Марат вскинул брови и потащил приятеля обратно на улицу.

- Еще как стоит! – с жаром заговорил он, увлекая Никиту в узкий дворик. – Люди с одной точки до пяти штук в месяц снимают. Ну, там, делятся, с кем надо, непредвиденные расходы, сяськи-масяськи, пожары-наводнения, но трешник с точки – железно. Без всяких там налогов, пенсионных и профсоюзных. А мы хотим к следующему году шесть-семь точек открыть. Перемножаешь?

- Перемножаю… - Никита и впрямь перемножил кое-что в уме. – Так выходит, что мои тридцать процентов…

- Правильно размышляешь! – Марат хлопнул его по плечу. – Я точно в тебе не ошибся! Так что, по рукам и за работу?

- Подожди секунду… - Никита колебался, не зная, как потактичнее высказать школьному приятелю свои сомнения.

- Ну? Не тяни, говори, как есть. Торговаться хочешь? Зря. Тридцать процентов за красивые глаза – очень до фига.

- Вот именно! – Никита ухватился за конец этой фразы. – А чего вы… не наймете человека на зарплату? Не жалко платить тридцать процентов за красивые глаза?

Марат хитро прищурился.

- А ты что, недоволен? – Тут глаза приобрели нормальную форму, и он добавил. – На самом деле, мы платим не совсем за красивые глаза. Тут такой бизнес, что надо крутиться, крутиться и крутиться. Как потопаешь, - так полопаешь. Человек на зарплате не станет так напрягаться, как человек на процентах. Согласен? Так что ты за нас не переживай, мы рассчитываем быть в выигрыше. И потом… - он повернул голову, поворачиваясь к Никите в профиль. – Замечаешь?

Никита посмотрел в черную глубь Маратового уха, но ничего относящегося к аптеке не заметил. Он смутно припомнил о какой-то там психологической теории, которая позволяет по форме уха определить уровень интеллекта человека, но выудить эту теорию из недр памяти не успел, - Марат ответил сам.

- Обрати внимание, - он дотронулся указательным пальцем до горбинки на переносице. – Замечаешь? У тебя такой нет. И это стоит даже дороже, чем красивые глаза. Ты будешь русским директором. Никто не скажет про наши магазины: «Опять чеченская лавочка». И друзьям нашим будет проще с документами и разрешениями, и слухи неприятные про нас не пойдут. Понимаешь, о чем я?

- Вам нужно прикрытие, - медленно кивнул Никита.

Марат стремительно придвинулся к нему вплотную и заговорил с жаром, обдавая ядреной синтетической мятой.

- Мне никакое прикрытие не нужно! Я не собираюсь прятаться за чужие спины, если ты это имеешь в виду. И я не чурка носатая, как меня называют за глаза некоторые особо породистые москвичи. Я, между прочим, в Москве родился. И отец мой в Москве родился, а мать русская. Если бы не эта горбинка и не черные волосы, то хрен бы кто посмел ткнуть в меня пальцем. Сровнять нос и выпрямить волосы при современных технологиях – не вопрос, понял? Но я не собираюсь ничего делать, потому что я не стыжусь своего лица и своего народа, понял?

- Понял я, понял! – Отшатнулся Никита.

Еще несколько мгновений Марат, стоявший с перекошенным лицом, горящими глазами и сжатыми кулаками напоминал революционера на допросе. Потом просветлел лицом, виновато улыбнулся.

- Извини, друг, - он сделал неопределенный жест. – Иногда накипает. Сегодня с утра в Управу ездили. Ого! Третью неделю мозги шлифуют. Понятно, что денег хотят, так сказали бы уж сколько! Но нет. Сами боятся. Ни себе, ни людям. Или бери, но делай, или не бери и дай работать по-человечески. Так возвращаясь к нашим баранам. Ты что, согласен? Или есть еще сомнения?

Одно сомнение у Никиты осталось. То же самое, что и вначале разговора. Очень не хотелось поработать на благо школьного приятеля, а потом утереться несвежим платком и ни с чем топать восвояси.

- Знаешь, Марат, я согласен, но… - Никита замялся, подбирая слова.

Замялся он надолго, так что собеседник его устал ждать.

- Короче, ты про свои «но» подумай на досуге, а послезавтра я тебе позвоню. У тебя галстук хороший есть?

- Галстук?

И это прозвучало так, что можно не уточнять ни про какие галстуки. Марат кивнул, как человек услышавший все, что требовалось, извлек из кармана бумажник и, пошелестев купюрами, добыл три стодолларовых бумажки.

- На. Это типа аванс. Купи себе хороший галстук и рубашку… хорошую. Рублей за восемьсот. Тебе понадобится солидный внешний вид и какие-никакие подъемные, пока не начнешь реально зарабатывать. Но это – аванс! – Марат значительно поднял указательный палец. – Потом учтем при дележке барышей. Не потому учтем, что очень жалко, а для того, чтобы ты привыкал отделять бизнес от личного. Так что, до послезавтра?

Аванс в триста баксов вполне устраивал Никиту. Последний год ему редко удавалось заработать за месяц больше ста долларов, так что сделка совершалась нынче выгодная. Весьма довольный жизнью, он даже пошутил, убирая деньги в нагрудный карман:

- Выходит, я буду работать только в рубашке и галстуке? Костюм не понадобится?

Марат ответил вполне серьезно.

- Ты будешь в халате, так что пиджака клиенты не увидят. А разговаривать будешь через прилавок, - он провел ребром ладони, отмеряя высоту прилавка, - и брюки тоже роли не сыграют. Но отглаженная рубашка и хороший галстук произведут нужное впечатление. Надо тебе еще поставить голос, чтобы звучал солидно и не забывать гладко бриться. Твое лицо теперь будет лицом нашей фирмы вместо моего лица кавказской национальности… Впрочем, можешь купить и костюм. Ну, до послезавтра, что ли? – Марат почти демонстративно посмотрел на часы и протянул руку.

- До послезавтра. – Никита пожал руку и стал аптекарем.