colligation vs. collocation

955 «В трагедии всегда царит один вид характера, … каждый стремится утвердить свои права в душе зрителя, – всем важна, в конце концов, победа или поражение. В эпопее же многообразное противодействие характеров возвышает слушателя над всеми, не обращает его в участника на стороне одних и не затягивает его в гущу схватки» [Гумбольдт, 1985, 241]

956 «… эпопея …, поскольку она призывает нас лишь к созерцанию и наблюдению, то и оставляет нам пребывание в праздном покое. Трагедия же увлекает нас своим предметом, вынуждает нас участвовать в действии. Первая питает и обогащает наше существо в целом, вторая закаляет способность направлять все наши силы в одну точку – к решению, к подвигу. Эпопея выводит нас на просторы мира, … трагедия же силой загоняет нас вовнутрь самих себя и … разделяет нас с действительностью» [Гумбольдт, 1985, 241]

957 While continuing the comparison of epics with drama W. von Humboldt notices that «… в первом скорее господствует объект, а во втором … и субъект; … мы держимся не столько … впечатлений, сколько их причин …» [Гумбольдт, 1985, 241]

958 «Интенциональными могут быть все те элементы грамматической семантики, которые отражают актуальное для говорящего» [Бондарко, 2002, 151]

959 «… в трагедии все устремлено к одной решающей точке, словно к вершине шпиля … в эпопее все словно возвращается к началу и все бежит по замкнутому кругу» [Гумбольдт, 1985, 241]

960 «… в эпопее оживляются … смешное и трагическое, кроткое и возвышенное, ужасное и прелестное … и мы обнимаем и храним все одновременно … Трагедия … заключает в себе ту же обширность звучаний, однако любое из них полностью и безраздельно овладевает нашей душой, пока звучит ..., и результат – не целое, в котором одновременно наличествуют все эти элементы, а нечто новое» [Гумбольдт, 1985, 241]

961 Such distant deixis has been disclosed in Nekrasov’s poem “The Frost with Red Nose” where in particular the role of completive and predicative ties becomes evident, in particular, «вводятся новые категории связи на фразовом уровне» where the initial, medial and terminal phases of the line are meant [Тарлинская, 2001, 46]

962 The phenomenon consists in a particular case of inversion as «полное обособление некоего сегмента в препозиции к предложению и подхват его посредством элемента (местоимения или наречия)» where «местоименный репрезентант … приобретает свою синтаксическую роль только за счет пролептического элемента, с которым соотносится» [Глушак, Иванова, 72, 74]

963 It «воплощает рему высказывания, построенного по законам так называемой антиципации» so that subsequently «возможно вести речь как о приеме, создающем двойную актуализацию» [Глушак et al., 1989, 77 - 78]

964 It becomes possible to discern «… высказывания с актуализацией, … в которых выделяется … один из предицирующих элементов, и высказывания с двойной актуализацией, … в которых выделяются два семантических элемента» [Чахоян, 1988, 12] as in the sentences <Not a year passes without somebody disappearing> or still more persuasive with the introductory phrase: <What I say is that a love affair should always be a honeymoon> (B. Shaw)

965 Noteworthy the researches of this problem has given grounds for an eloquent conclusion: «… чем более яркий и драматичный конфликт в произведении, тем большее количество вопросов в позиции второй реплики можно там встретить» [Бондарик, 2008, 222]

966 It is in particular due to such circumstance as «перевод разговора на другую тему» [Бондарик, 2010, 252]

967 Such is for instance the French tu penses / tu parles that «… являются ли они ответными репликами … или входят в состав реплики – стимула … В первом случае … служат средством ведения диалога модального типа … когда … входят в первую или единственную реплику» «положительную оценку, иногда ироническую» «служит средством поддержания диалога» [Ушакова. 1988.59 - 60 - 61]

968 It goes about the famous notice that «Обморок Софьи при падении с лошади Молчалина … образовало тот главный пункт, который назывался в пиитиках завязкою» (И.А. Гончаров, «Мильон терзаний»)

969 «Молчалин … уже хорошо чувствует силу той власти, что забрал над ней … А Софья … усваивает уроки Молчалина не только усердно, но и, как4 сказали бы мы теперь, творчески: в третьем действии она выдерживает гораздо большее притворство, объявляя Чацкого сумасшедшим … Молчалин выступает в зловещей роли инициатора будущих ее акций» [Костелянец, 1976, 125]

970 «Падение Молчалина с лошади … приводит … к роковой сплетне в третьем действии» [Костелянец, 1976, 126]

971 «Черты коварства и злости, проявившиеся здесь в Молчалине, создают очень важный психологический контраст с предупредительностью, обходительностью и угодливостью, которые он обдуманно и намеренно демонстрирует» [Костелянец, 1976, 126]

972 The researcher stresses in particular «Шевченкову схильність сприймати і змальовувати дійсність часто в чорних тонах, та ще й згущувати темні барви, притім навіть тоді, коли для цього не було достатніх прямих підстав». It can be exemplified with the verse «Якби ви знали, паничі» where in opposite to its contents «його брати не служили у війську, а сестри не наймитували; юнацькому коханню Тараса Оксані Коваленко насправді судилася доля щасливої заміжньої жінки, а не загубленої дівчини-покритки» [Нахлік, 2003, С. 7 – 8]

973 It resembles the phrase «немею перед законом» ‘I become dumb before the law’ of Chichikov in his conversation with Manilov

974 «Истинный намек формирует альтернативное семантическое пространство текста, доступное только посвященным и закрытое от профанов, при этом поверхностное прочтение текста остается открытым для любого адресата» [Баранов, 2007, 449]

975 One has found in particular hundreds of colloquial periphrastic idioms («четвероногий друг» «прораб духа» etc. [Бытева])

976 As a parody of such device one can cite the known passage «В человеке должно быть все прекрасно …»: it is situated in such environment that can be comprehended as the parroting of the voice of the hero’s mother. Another case of such parody disclosing the disguising use of commonplaces can be found in A. Huxley’s novel “Crome Yellow”.

977 «Можно вспомнить и представить себе множество мельчайших подробностей, когда мы оказываетмся в соответствующей обстановке, … которые еще несколько часов назад казались забытыми навсегда. Какой механизм может действовать лучше, чем ассоциативное припоминание, которое обеспечивается голографическим процессом?» [Прибрам, 1975, 184]

978 «… когда число возможных отношений становится максимальным, элементы, входящие в систему, могут перекрываться. Это и есть голографическое состояние» [Прибрам, 1975, 421]

979 It must be remarked that Faina had the real prototype, the actress (Наталия Николаевна Волохова, 1878 – 1966)

980 Editorial sensibility for connotations can be exemplified with G. Flauber’s notice (in the letter to L. Croisset 28.11.1852) concerning lexical compatibility and semantic transition: «Постарайся найти что-либо иное, не “слабый”. Ведь неясно, применено это слово в моральном или физическом смысле».

981 «… идея перерывов в текстовом развитии … сопоставима с понятием хезитаций в устной речи, отмечающих границы единиц внутреннего кодирования. Подобно тому, как возникновение хезитаций возможно и на синтаксическом шве, разделяющем две синтаксические конструкции, и внутри этих конструкций (последнее более резко воспринимается слушателем), так и сюжетный перерыв возможен и после полного завершения события, и внутри незавершенного события …» [Николаева, 1978, 37 – 38]

982 L.I. Timofeyev finds at A. Block «глубинный смысл неразрывной связи его творчества с тем потоком чужих жизней, которые через него проходят … Не людской состав, внеположный поэту, … а поэт, находящий свое самораскрытие в мире, именно растворяя себя в массе чужих я, сораспинающийся с этими чужими я и в этом сораспятии обретающий самого себя … он совмещает … различные точки зрения» [Тимофеев, 1980, 53]

983 In particular «наслідком романізації можна вважати виникнення в ліриці потреби в чужій свідомості» that is regarded as the result of the influence of novel [Козлик, 2007, 306], meanwhile it has much broader meaning and historical period of significance than the existence of novel.

984 In particular «певний мотив, певна тема … можуть одержувати функцію жанрового представництва» [Козлик, 2007, 384] so that the whole lyrical work displays the relative autonomy of its parts as the generic attributes.

985 «Если уже Нейдгарт любил придавать своим хороводным песням форму разговора, ... то эта диалогическая, а также диалогическая монологическая форма еще более наполняется … анекдотическим содержанием, и здесь также легко совершился переход к сценическому представлению» [Фохт, 1901, 251]

986 As the «примеры метафор с метонимической основой» can betaken «экспансия ландшафта» where the writer gives place «комнате-бассейну, превращающейся затем в каюту корабля» One can mention also the changeable metonymic designations: «колокольня-колос … в полях, колокольня-рыба в море, … колокольня-хлебец во время выпечки хлеба … - все это демонстрирует у Пруста … схемы, которую можно было бы назвать топосом колокольня-хамелеон» [Женетт, 1998, 43, 47, 40]

987 «… в лирическом стихотворении хотя основная точка отсчета со стороны лирического героя (а одновременно и поэта и читателя) – это некий зафиксированный момент в настоящем времени, все изображение как бы отдаляется от него. Происходит расщепление точки зрения ... и материала действительности во временном плане. Время стихотворения – это уже не время действия события, а время (или, скорее, момент!) их переживания лирическим героем. Подлинного движения событий уже нет, они происходили в прошлом». [Сильман, 1977, 131]

988 It can be exemplified with very persuasive lines of B. Pasternak: «Где это было? Какой это стиль? / Где эти годы? / Можно ль вернуть эту жизнь, эту быль, / эту свободу?» (Б. Пастернак, “В низовьях”, 1944)

989In this respect «Наблюдаемость с точки зрения говорящего и слушающего» as in colloquial utterance «Посмотри, к нам кто-то идет» is continued within the case «Образно-поэтическое актуальное настоящее в условиях явно выраженной образно-поэтической перцептивности» as in A.S. Pushkin’s «Кавказ подо мною …, На холмах Грузии …, Дробясь о мрачные скалы …» [Бондарко, 2013]

990 While commenting the phrases of the kind of «за моє жито мене ж і бито» and noticing that «в украинском языке эта форма расцвела пышным цветом» the author stresses that «винительный падеж того слова, которое по смыслу должно быть подлежащим, ... совершенно отрывает эти формы от личного страдательного залога» [Пешковский, 332]

991 It has been stressed that «средний залог означает состояние или действие предмета, не переходящее на другой предмет, например, спать, ходить» so that «когда действительный глагол вместо винительного падежа употребляется с творительным орудия, тогда получает смысл среднего, например, бросать камнем, махнуть рукою»; in particular «многие глаголы, имеющие в нынешнем книжном языке значение только среднего залога, в старину употреблялись, а в народной речи и ныне употребляются в значении действительного» [Буслаев, 1959, 344, 346-7]; this statement is exemplified with such examples of the use of instrumental case as «Но и кто правду молчит, виновен не стался» (молчит = умалчивает) of Kantemir or «Растаявши сало, начали мазать им лук женихи» (растаять = растопить) of Zhukovsky

992 As it has been explained by A.F. Losev, «возьмем средний залог – я иду, я сплю. Где тут актив и где тут пассив? Возьмем так называемые глаголы состояния – мне больно, мне холодно. Ясно, что совмещение актива и пассива в современном языке – трафаретнейшая вещь»; vice versa in the reflexive voice, for example, the verb <умываться> «поскольку умываю себя именно я, это актив, поскольку же я умываю именно себя, это пассив» [Лосев, 1982, 308]

993 «Сама сущность эргативной конструкции… заключается в нерасчлененности актива и пассива», it is here that «активность субъекта предписана ему извне, в своем произвольном действии он есть не больше, как только чье-то орудие», and what is of a special importance «сказуемое эргативного предложения прежде всего является переходным глаголом» that «согласуется как с подлежащим, так и с дополнением, как будто то, что мы сейчас назвали дополнением, есть… само подлежащее» as in the cited examples with the instrumental case [Лосев, 1982, 306, 303]

994The coincidence takes place: “глаголы быть и иметь в баскском представлены, в сущности, одним лишь глаголом, обозначающим быть” [Климов, 72]

995 «Система морфологического выражения оппозиции актив / пассив асимметрична … выражение пассива формами причастий оказывается ограниченным …» [Бондарко, 2002, 594]

996 He proposed still in 1934 «сравнить … аспект переживания объекта с этимоном обозначающего его слова … поскольку этимон не всегда бывает утерян в звучании слова, то пока он жив, он определяет и применение данного слова» [Рамишвили, 91]

997 One can remind the words of I. Annenski who strived for «… музыки мечты, еще не знавшей слова» (И. Анненский, «Мучительный сонет»)

998 For instance the researcher ascribes to the Mediaeval lyrics the meaning of «звена, соединяющего анакреонтическую обрядово – магическую стадию развития словесности и классические образцы европейской лирики» [Матюшина, 1999, 12]

999 Where «Возникающая в строфе традиционно лирическая тема одиночества» is observed [Матюшина, 1999, 88]

1000 If «эмфаза – сужение значения (этот человек был настоящий человек)» so one finds now «антиэмфазу – расширение значения, размывание его» [Гаспаров, 1986, 190]

1001 «В новой поэзии, благодаря возможностям антиэмфазы, каждое слово является тропом, всегда, на каждом месте» [Гаспаров, 1986, 190]

1002 «Экфрасис Либания дает в обнаженном виде абстракцию, которая могла быть как угодно одета воображением античного литератора», and this abstracting effect entails also the codifying consequences, in particular «роль синкрисиса как катализатора рубрикации» [Аверинцев, 1981, 18, 21]

1003 «Под синкризой понималось сопоставление различных точек зрения на определенный предмет. … Под анакризой понимались способы вызывать, провоцировать слова собеседника … Анакриза – это провоцирование слова словом же (а не сюжетным положением, как в Менипповой састире …) … Синкриза и анакриза диалогизируют мысль, выносят ее вовне, превращают в реплику …» [Бахтин, 1979, 127]

1004 It can be exemplified with a very shrewd verse of A.F. Losev written by him after the losses of his destroyed home, library and the death of his relatives in the beginning of theWar: «Ум – вечно юная весна, / Он – утро новых откровений / Игра бессменных удивлений. / Ум не стареет никогда.» [quot. Тахо-Годи, 1993, 30]

1005 One can exemplify it with the lyrical digressions in the tales where one finds «варьирование глаголов при относительной стабильности цирконстант» [Найдич, 1990, 42]

1006This circumstance has been especially stressed in E.F. Volodarskaya’s personal communication (Moscow, 25.09.2009)

1007 The authors propose «… розглядати метафори як один із різновидів модальності – модальності уяви … за допомогою модального показника Я уявляю, що» so that the lines of T. Shevchenko’s “The Sleep” «… змушують відштовхнутися від іншої модальної пресу позиції: Мені сниться (ввижається, здається), що …» as well as in regard to A. Pushkin’s “The Prophet” «йому властива модальна пресу позиція Я уявляю, що … Завдяки їй весь «Пророк» стає твором - метафорою» [Бріцин, В.М.; Мозгунов, В.В., 2013, 135]

1008 «До XIX столетия высокая европейская лирика в целом тяготела к дедукции … Чистая лирика … была поэзией традиционных формул» [Гинзбург, 1987, 92]

1009 «… слова … сохраняют свое основное значение, но их предметное содержание вытеснено и заменено условным» [Гинзбург, 1987, 94]

1010 «… лирическая дедукция вне жанровой системы … возможна, если в индивидуализированный контекст … включена экзистенциальная тема» so that «индукция должна предстать … как ракурс бытия» [Гинзбург, 1987, 94, 96]

1011 «Лирическое слово – больше самого себя», and it is due to these generalizing opportunities that it «отправляется от частного и непременно находит выход в экзистенциальную тему». Such generalizing capacity gives grounds to the conclusion: «Ход от подробностей жизни к отношениям с жизнью» [Гинзбург, 1987, 97-98, 111-112]

1012 «Плохо будет, если, описывая лунную ночь, вы напишете: “с неба светила луна” … Но скажите вы, что от предметов легли черные резкие тени, или что-нибудь подобное – дело выиграет в сто раз» [Чехов, 1954 (1887)]

1013 «Каждый сознательный и целеустремленный пропуск части признаков при изображении предмета является уже рудиментом искусства» [Гинзбург, 1987, 167]

1014 In regard to L. Tolstoy «свободная деталь … принадлежит подразумеваемой сверхфабульной реальности» [Гинзбург, 1987, 23]

1015 «Те, которые упрекают музыку, поэзию в том, что их нельзя подвести под силлогическую форму, разве не знают, что всякий силлогизм, дошедший до подробностей, может довести до притупления. Инквизиция была не иное что, как распространенный силлогизм о необходимости религии. Робеспьер и Сен-Жюст от силлогизма о законности дошли до отрицания поэзии и, наконец, до того, что кровь человека есть ничто. Следственно, за силлогизмом есть еще нечто другое, не отправимое силлогизмом» [Одоевский, 1974, 183]

1016 «Ритм стиха разрушает те связи, которые существуют между словами во внехудожественной речи, во им создания новых связей … Слово приобретает значение, которое оно может иметь только в данном стихе». In opposite to it «динамика прозы – в напряженном взаимодействии всех смыслов произведения» so that «читатель должен представлять все произведение сразу» even when «в процессе чтения мы еще готовимся воспринять его по завершении» [Новиков, 163, 165]

1017 «В обычном языке слово уподобляется предложению … – в современном поэтическом языке предложение уподобляется слову и для ясности требует пояснения в соседних предложениях» [Гаспаров, 1986, 191]

1018 It can be exemplified with the verse of E.A. Baratynski where «ритмика первого строфоида соотносится по преимуществу с романтической элегией и посланием …, во втором … строки, соотносимые с типом … классической оды» [Гиршман, 1985, 116]

1019 It goes about the so called «лирический беспорядок … указание на хаос, внесенный в мысли и чувства человека вторгнувшимся в него духом» [Луначарский et al., 1932, 385]

1020 «… собрание лирических произведений … – это своего рода дневник» [Кожинов, 1980, 104]

1021 «… соединяются различные лексические планы, стилистические тональности, образные структуры» [Гиршман, 1985, 117]

1022 «В то время, как баллада изображает события и отношения между людьми объективно и в их естественном последовательном развитии, лирическое стихотворение заменяет эту последовательность фактов логикой их внутреннего переживания … В связи с иллюзией объективности изложения в балладе создается и другая иллюзия – непосредственного бездистантного присутствия автора (и читателя) … Между тем в лирическом стихотворении … создается эффект дистанцированности … посредством воспоминаний …, медитаций … Отсюда складывается и различная временная перспектива …: баллада, в связи с иллюзией одновременности происходящего и повествования о нем, кажется сплошь выдержанной в настоящем времени … В лирическом стихотворении все времена кажутся отодвинутыми от момента изображения …» [Сильман, 1977, 135]

1023 «Целостность поэтического цикла позволяет … объединить разные облики … личности, лирически выявить диалогические связки», and from here the conclusion ensues concerning «соотношение цикла Блока с традицией стихотворных диалогов» [Гиршман, 1986, 330]

1024 The same remark concerns the frames as the device of describing concepts as objects through their attributes as variables in an abstract space (the so called slots). The number of a frame’s slots remains rigid and restricted while any image doesn’t admit such restrictions. Besides, it is still necessary to prove the existence of an object described with such attributes.

1025 This approach converges with the comprehension of symbolist’ poetical nomination as those of hieroglyphic characters that has been suggested in regard to Vyach.I. Ivanov: “Для чего все зримое дано статично, как иероглиф? По той же самой причине, по которой статичен сам иероглиф: потому что это знак – знак незримого” [Аверинцев, 1975, 167]

1026 «Со словом приходится бороться, чтобы приспособить его к единичной вещи» [Гинзбург, 1987, 13]

1027 It has especially been stressed within the movement of symbolism: «Символизм в поэзии – дитя города» [Анненский, 1979, 358]

1028 One can say of the concept of «просвета в цельную глубину стихии жизни » [Седакова, 1986, 112]

1029 One can refer in particular to I. Annensky’s thought that lyrical enunciation invites for interpretations and encourages transformative experimental activity: «… я считаю достоинством лирической пьесы, если ее можно …, недопоняв, … доделывать мысленно самому»; it indispensably involves

жүктеу/скачать 6.92 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: