Настоящих заметках мы хотели бы предложить некоторые наблюдения над до

е расцвечая пыльный путь, / де травка хилая трепещет, /  где в канавках дремлет 
ь. [« стомный 
зной, но мне отрадна...» (1893.06.14)].
8
ам ндрей елый в конце жизни так характеризовал этот семантический слой: <…> ей нравились 
в моей поэзии совершенно по-детски поданные багровые луны, самоубийцы, вампиры и прочие «
» 
Д ачало века (1930)]; пристрастие елого к аномальному множественному числу этого слова мы уже отме-
чали выше. 

ственным’ слово жуть также продолжает употребляться, хотя количественно такие при-
меры в современном корпусе незначительны, ср.: 
(25) 
ет ни одной живой души, которая не затомилась бы от 
, 
когда в потоках испарений и 
льющихся красок багряное солнце спускается за дальний предел земной тверди. [ ладимир крипкин. инга 
(2002)]
днако по сравнению с историей слова жуткий, семантическая эволюция слова 
жуть происходила гораздо стремительнее, заняв не одно столетие, а всего около тридцати 
лет, и в ней, как кажется, не было тех промежуточных этапов, которые мы наблюдали в зна-
чении жуткий. убежом здесь также были 1920-е гг.: события революции и гражданской 
войны в оссии вызвали, что неудивительно, значительный рост употреблений обоих слов, 
особенно слова жуть (например, их частотность оказывается неожиданно – или, если угод-
но, ожидаемо – высокой в « черках русской смуты» еникина [1922], в послереволюцион-
ных произведениях . мелёва, . . олстого и др.). аким образом, с исчезновением де-
кадентской культуры один из ее лексических маркеров, слово жуть, не исчезает, а резко 
меняет стилистику, становясь показателем отрицательной оценки и интенсивности – снача-
ла простонародным и сленговым, а впоследствии приобретая бо́льшую нейтральность (хотя 
и оставаясь в разговорном регистре). 
прочем, отдельные примеры интенсифицирующего употребления слова жуть 
встречаются и раньше – в основном, как имитация диалектной крестьянской речи и часто 
в составе выражения до жути. дин из самых ранних примеров – опять-таки, из прозы 
унина: 
(26) – 
крытен он стал, народ-то! рямо 
ь, как скрытен! – говорил ихон льич. 
Д . . унин. еревня (1909-1910)]
р. также примеры 1920-х годов, демонстрирующие уже практически завершив-
шийся переход в интенсификаторы, хотя иногда и со следами исходной полноценной се-
мантики: 
(27) 
у, до чего всё это о 
 омерзительно… [ . . ришвин. невники (1920)] 
(28) 
овершенно исключительная по перламутровой прелести небольшая картина « емчужина» 
написана им в этот же период и несколько позже – превосходный, о 
 выразительный портрет по-
эта рюсова, оставшийся неоконченным <…>. [ . . аковский. рубель и ерих (1921)] 
(29) <…> 
ответил кто-то в углу о 
 знакомым голосом. [ . . агинян. есс- енд, или 
Янки в етрограде (1923-1924)]
(30) 
невыносимая скорбь ходит со мной в этих о 
роскошных залах… [ . . мелёв. 
олнце мертвых (1923)] 
олее новые примеры, как кажется, демонстрируют окончательно завершившуюся 
карьеру слова жуть, в семантике которого уже не осталось и следа от былого налета де-
кадентской мистики: 
(31) 
одходишь к кабинету врача, а там народу опять – 
ь. [ ион змайлов. оликлиника 
(1985)] 
(32) 
на к тому времени стала какой-то старой по облику женщиной с небрежным пучком на за-
тылке, с сетью морщин вокруг глаз и рта, кое-как одетая, но такая о 
 самостоятельная, что ни-
кто не мог и представить её замужем. [ алина ербакова. х, аня... (2002)]
(33) 
огода – 
ь! ьёт, тьма, рыжее, низкое небо… [ ина атерли. « квозь сумрак бытия» 
(2002)] 
Sic transit gloria mundi. 
Я
ахилина, . .; езникова, . .; арпова, . . 2010. емантические переходы в 
атрибутивных конструкция: метафора, метонимия и ребрендинг // . . ахилина (сост.). 
ингвистика конструкций. .: збуковник.