голь,
нечисть и т.п.
озможно, неслучайно вхождение этого слова в язык совпало с массовым интере-
сом общества к мистике и сверхъестественным явлениям. ак получилось, что в первые
десятилетия своего существования слово жуть стало своего рода стилистическим марке-
ром «декадентского» текста. аибольшую частотность оно первоначально имеет у таких
авторов, как . ндреев, . рцыбашев, . стиславский
6
, .
елый (как в прозе, так и в
поэзии). раза из романа рцыбашева дна за другой исчезли безгласные птички, и ти-
шина кладбища стала сдвигаться таинственной жутью нездешнего мира [ последней
черты (1910-1912)] дает вполне исчерпывающее представление о том семантическом
ореоле, в котором это слово (видимо, обладавшее значительной экспрессивностью) пер-
воначально выступает. о же (и даже в большей степени) характерно для русской поэзии
того времени: первая фиксация слова жуть в поэтическом корпусе – разумеется, у
.
ологуба (1893)
7
,
далее находим такие имена, как . елый, . нненский ( наю, зав-
тра от тягостной
/
уду сам на себя непохожим… [ тарые эстонки (1906)]),
иняков, . оловьёв, рюсов, . иппиус, т.е. поэты, склонные, если можно так выра-
зиться, к эпатажному мистицизму (в этом определении важны обе части)
8
.
яч. ванова, лока, олошина и у акмеистов (кроме одного примера у хматовой – воз-
можно, под влиянием нненского) это слово не встречается – оно не из их лексикона.
ледующие поколение поэтов, у которых слово жуть частотно – это уже скорее авторы,
склонные к разговорной эмоциональности: астернак (7 употреблений), сенин, ветае-
ва, аяковский. римечательно, что из трех прозаиков-реалистов, наиболее привержен-
ных прилагательному жуткий, – это, напомним, ехов, унин и орький – все три прояв-
ляют к слову жуть достаточно прохладное отношение, граничащее с полным игнориро-
ванием – в представленных в орпусе произведениях ехова это слово не зафиксировано
ни разу, у орького – всего дважды (против 99 употреблений прилагательного жуткий!),
у унина его частотность несколько выше (ср., например: ак дело на вечер, я сам не
свой: такая тоска, такая
ь! [ уходол (1911)]), но только в прозе – в его стихах оно
также не встречается ни разу, что естественно, если вспомнить ту подчеркнутую непри-
язнь, с которой унин всю жизнь дистанцировался от того, что считал проявлениями «де-
кадентства» в поэзии. лока также жуткий встречается достаточно часто, а жуть – ни
разу (зато один раз – жуткость).
альнейшая семантическая эволюция существительного жуть во многом повторя-
ет путь прилагательного жуткий: это то же развитие от обозначения эмоционального со-
стояния до маркера отрицательной оценки (жуть что за книга и изолированного жуть!
или жуть какая! в качестве общеотрицательной оценки ситуации) и простого интенсифи-
катора (жуть как красиво и т.п.). ри этом, как и в случае с жуткий, в своем исходном
значении ≈ ‘чувство неясного ужаса от соприкосновения с необъяснимым или сверхъесте-
5
стати, в поэзии начала XX века муть нередко используется как рифма к жуть; ср. также грамма-
тический эксперимент . елого с нормально не употребляемыми формами множественного числа: ол-
нится мутями / сё бытиё: / олнится жутями / ердце моё. [ ути: « оле убогое...» (1901, 1929)]. сло-
ве жуть в поэзии см. подробнее ниже.
6
мистическом романе « рыша мира» (1905). юбопытно, что, когда много лет спустя, уже в ка-
честве советского писателя, стиславский выпустил повесть для детей о большевике . аумане « рач –
птица весенняя» (1937), в ней слово жуть не встречается ни разу (в отличие от прилагательного жуткий,
частотность которого примерно одинакова в обоих произведениях).
7
онтекст вполне характерный для «мелкого демонизма» этого автора: арница на небе проблещет,
/
Достарыңызбен бөлісу: |