Неспешные прогулки по Киеву Ведёт Анна Борисовна Островская

№4 Здание построил в 1895 г. арх. Кривошеев под Лыбедской полицейский участок с пожарным отделением.

Для Киева пожары всегда были страшным бедствием. Во времена Киевской Руси пожары уничтожали дотла деревянный Киев. Это повторялось в 16, 17 и даже 19 веке. После страшного пожара 1811 г. в Киеве осталось всего 19 домов. Раскалённые кирпичи долетали до КПЛ, а запах гари чувствовался и под Богуславом. Несчастные погорельцы ютились в шалашах. Настоящей революцией становится период, когда начинается продуманная борьба с пожарами.

Первая пожарная команда в Киеве была создана в 1841 г. В её составе 25 человек во главе с бранд-майором. До 1877 г. пожарные команды формировались из нижних чинов, не годных к строевой службе, часть из инвалидов, закоренелых нарушителей дисциплины. Городские власти возложили на них множество обязанностей: пожарники по совместительству несли часовую службу, возили на лошадях песок и воду в доме губернатора и генерал-губернатора, смотрели за лошадьми, ремонтировали телеги, пожарные трубы. Они зажигали и гасили городские фонари, отлавливали бродячих собак, убирали снег на улицах, следили за порядком в церквях во время богослужения. Получали они мизерную плату, одежду и еду покупали за свои деньги. Нелегкой была эта служба. В пожарной команде была жестокая дисциплина. Даже за незначительную провинность, халатное исполнение служебных обязанностей их наказывали розгами – до 400 ударов. Пожарные служили в казармах, выходных дней и отпусков у них не было. Служба была круглосуточной.

8 января 1841 г. был утверждён штат Старокиевской пожарной части. К 1870 г. в городе было уже 5 пожарных отделений – Старокиевское, Печерское, Дворцовое, Подольское и Лыбедское. Каждое отделение имело коней разной масти. Так кони Дворцовой части были гнедыми, Лыбедской – вороными, Подольской – серыми. Каждое отделение охраняло от огня определённую часть города. Для наблюдения построили каланчи. Ещё несколько веков назад, когда на Контрактовой площади стояло здание Магистрата, к нашему времени сохранилась каланча.

Первым в Киеве был построен Старокиевский пожарный участок, от которого до настоящего времени сохранилась пожарная каланча. Со временем в Киеве было построено 9 пожарных частей – 8 по числу пожарных участков (в 1850-1853 гг.), а 9 - по личному указанию императрицы Марии Федоровны, которая очень боялась пожаров, была построена на Печерске вблизи Мариинского дворца. И когда на её каланче поднимали чёрный шар – со всего города мчались брандмейтеры. Это была учебная тревога. Мария Федоровна выходила из дворца, улыбалась, благодарила за верную службу. Но часто случались и не учебные тревоги. Пожарные должны были быть ежеминутно готовыми к подвигу. Их считали героями, а их служба приравнивалась к военной – у них была своя форма, бравый вид, романтический флер. Каждый выезд пожарной тройки был целым событием, парадом. Шлемы начищены до блеска, позванивали шпоры. Тройка лошадей везёт бочку на колёсах. Один пожарный сидит на облучке, второй – на скамейке сзади, а остальные бегут рядом.

При пожарной части на Тарасовской была и пожарная каланча, построенная по типовому проекту Иконникова. Она была такой же, как и Старокиевская. Если сторожевой пожарный замечал дым, над каланчой поднимали разноцветные шары. По цвету и количеству шаров пожарные других частей определяли место и интенсивность пожара и спешили на помощь. В ночное время вместо шаров зажигали разноцветные фонари. С появлением телефона необходимость в таких каланчах отпала. Как пишет Кипнис: "В самом начале Тарасовской до сих пор располагается пожарная часть (когда-то с каланчой), где находится милицейский участок". И до сих пор в 1 этаже дома №4 располагается 4-тая пожарная часть г.Киева.

№6. Дом был построен в конце 19 века в стиле киевский ренессанс. Фасад украшают пилястры коринфского ордера на уровне 3-4 этажа, лепные вставки.

До 1923 г. дом принадлежал проф. акушёрства и гинекологии Альфреду Альфредовичу Муратову – организатору "школы повивальных бабок", проф. медицинского отделения ВЖК. Он был одним из организаторов Медицинского женского института, преподавал в нём. В 1910 г. в доме Муратова располагалась канцелярия этого института.

А в 1903 г. в этом доме находилось правление Киевского округа путей сообщения, председателем которого был инженер-гидротехник Николай Семёнович Лелявский (1853-1905). С 1910 по 1915 г в доме располагалась редакция ежемесячного иллюстрированного журнала "Вегетарианское обозрение". Это был единственный печатный орган вегетарианцев в России, который выходил гигантским по тем временам тиражом – 5 тыс. экземпляров. Тут же находился книжный магазин "Самопомощь".

С 1903 г. дом принадлежал вдове ген-лейтенанта Елизавете Альфредовне фон Брадтке.

Сейчас – Центр спортивной медицины.

№6а. Дом является памятником архитектуры. Он построен в 1910-тые годы, арх. Таров (он строил с Зекцером дом Мороза). Это поздний модерн на грани с конструктивизмом. Дом Е-образной формы, симметричный, первые два этажа оформлены под руст. Парадный вход помещён в глубокую арочную нишу. Карниз волнообразный, полукруглый фронтон. На стенах орнаментальный лепной декор – гирлянды, венки, раковины, картуши. Типичный дом доходный дом начала 20 века. Дом 7-этажный, для того времени был небоскрёбом. В доме охотно селились медики. С 1926 г. в доме жил Исаак Михайлович Трахтенберг. Он родился в 1873 г. на Житомирщине, закончил Киевский медицинский институт и много лет разрабатывал проблемы токсикологии, медицины труда, экологии. Он автор более 400 научных работ. Он был самым близким другом директора Института геронтологии Владимира Вениаминовича Фролькиса. О нём и о многих других медиках Киева он очень тепло рассказывает в книге "Запоздалые заметки". Вспоминает он и годы детства, проведенные в этом доме. "Идя в школу, я часто встречал стройного и подтянутого человека, всегда в определённое время вышагивающего мне навстречу на, казалось бы, не сгибающихся ногах с чуть разведенными в стороны носками. Это был солист балета Киевского оперного театра Николай Дельсон. В конце 1930-тых гг. он вместе с Таировым поставил в Киевском оперном театре балет "Конёк-горбунок". Он родился в Киеве в 1907 г., был известным артистом, балетмейстером и педагогом-хореографом". Очевидно, Дельсон тоже жил на Тарасовской ул., но точного адреса его я не знаю.

№5. В середине 19 века усадьба принадлежала Фадееву, на ней стоял 1 этажный дом в 7 окон. В 1841 г. после открытия медицинского факультета Киевского университета и до 1847 г. здесь размещался анатомический театр. С 1870 г. усадьба принадлежала заслуженному профессору по кафедре акушерства и ректору Киевского университета Альфреду Павловичу Матвееву. Он был знатоком ландшафтной архитектуры, большим любителем рыбной ловли. Его именем назван Матвеевский залив. Там была его дача.

После смерти Матвеева в 1882 г. усадьбу с деревянным домом приобрёл председатель Общества Киевских врачей, проф. Карл Генрихович Тритшель (1842-1914). Члены Общества киевских врачей должны были заниматься благотворительностью, участвовать в акциях по борьбе с болезнями. Пожертвованные ими деньги шли на лекарства для неимущих больных и бесплатные койки в больницах.

Тритшель в 1894 г. организовал и возглавил общество по борьбе с туберкулёзом. Он строит на участке 6-этажный дом и 2-этажный флигель во дворе, в котором принимал больных чахоткой.

С 1904 г. Тритшель заведовал больницей на Б.Васильковской, с 1907 г. – военным госпиталем на Печерске. После его смерти в 1914 г. дом унаследовала жена Анна Сигизмундовна – владелица более 100 десятин земли в Киевской губернии и сын – врач Владимир Карлович Тритшель. Понятно, что после революции дом национализировали.

Именно в этом доме №5 жил журналист, писатель и переводчик Григорий Кипнис. Он так вспоминает годы своего детства, проведенные на этой улице: "Летом и осенью, конечно, футбол. Во дворе с утра до вечера. А ещё мы штурмовали заборы садов. Ни собаки, ни колючая проволока на заборах, постоянно терзавшая наши штаны, ни то, что нас нередко брали в "плен" в качестве заложников и отпускали из рук в руки только родителям, которые тут же применяли соответствующие санкции – ничто не могло удержать нас от набегов на яблоки и груши. Зимой Тарасовская превращалась в сплошную санную горку. Обгоняя друг друга, мы с визгом и улюлюканьем мчались, развивая дикую скорость – по крутизне наша Тарасовская занимала одно из первых мест в Киеве. Шиком считалось проскочить трамвайные рельсы улицы Саксаганской перед самым носом вагона и "пульмана". Смертельный номер! Слава Богу, обходилось без жертв. А мы получали ещё и урок фатализма".

Григорий Кипнис – человек мягкий и добрый, познавший все тягости войны, поступивший после фронта в Мединститут, но затем получил литературное образование и стал блестящим публицистом. Более 40 лет он возглавлял в Украине корреспондентский пункт "Литературной газеты", который располагался на Ярославом Валу и вскоре превратился в своеобразный литературный клуб, частым посетителем которого был Виктор Некрасов.

Кипнис вспоминал, как в годы голодомора, в 1932-1933 гг. люди сутками стояли в очереди в расположенный в доме большой хлебный магазин. Они теряли сознание от жары, уходили в тень, написав на руке номер, иногда умирали. И тогда Кипнис со своим другом Явлинским, сыном прачки, ставший потом профессором Киевского университета, придумали себе заработок – они носили в ведре воду вдоль очереди и продавали её.

А в 1941 г. на Тарасовской 5 располагался штаб комсомольского батальона. Сюда приходили те, кого не брали на фронт военкоматы. Здесь шла запись в ополчение. Так, в июне 1941 г. здесь записался замдиректора Института ботаники инвалид Михаил Карпович Микало. Он погиб в сентябре 1941 г., защищая наш город. Рядом с ним сражалась его жена Мария Федоровна Бортко, которая после войны стала директором Института языкознания.

№7. 2-3-этажный дом конца 19 века в стиле классицизм, с 4-колонным порталом. Здесь располагалось садоводство Освальда Карловича Вессера, а затем садовое заведение Станислава Дьедьеха "Рудольф". В доме располагался гастрономический магазин купца 2 гильдии Митрофана Воробьева.

№8. (во дворе №8) Это бывшая усадьба Афанасия Семеновича Роговича (1812-1872) (рис.1) – ботаника, палеоботаника, геолога, проф. КУ. Он был студентом первого набора КУ, с медалью закончил естественное отделение в 1838 г. и после заграничной практики работал адъюнктом на кафедре ботаники. За исследование ископаемых рыб он стал магистром минералогии, а защитив докторскую диссертацию, возглавил кафедру ботаники. В 1852 г. он стал заведовать ботаническим садом и гербарием, поселился на Тарасовской ул. 16 лет он был директором Ботанического сада, и за это время провел важные исследования по акклиматизации растений. Его гербарий состоял из 12260 листов. В 1868 г. Рогович вышел в отставку и занялся изуче6ием залежей бурого угля в Киевской губернии для нужд сахарных заводов. Он основал общество исследователей природы.

После смерти Роговича дом и усадьбу наследовали его дети – сын Николай Афанасьевич, хирург Томского университета и дочери Лидия (жена проф. Талызина) и Софья (жена проф. Павлицкого).

В 1882 г. во флигеле жил Алексей Николаевич Бах (1857-1946) (рис. 2) - биохимик, академик, основатель советской биохимической школы. Он учился в КУ и в 1878 г. за участие в студенческих волнениях был на 3 года выслан в Белозерск. Вернувшись в Киев, он вступил в Киевскую организацию "Народная воля", которую вскоре и возглавил. С 1883 г. он был на нелегальном положении, а с 1885 г. эмигрировал в Женеву, где началась его научная карьера. После революции он вернулся на родину и основал школу биохимиков. Умер А.Н. Бах в 1946 г.

Сейчас в этом доме живет очень интересный человек, имя которого занесено в Книгу рекордов Гиннеса, как самого молодого героя ВОВ. Это Сергей Васильевич Добринов – профессиональный строитель, ликвидатор последствий аварии на ЧАЭС, ныне пенсионер (рис. 3). 8-летним мальчиком он спас жизнь восьмерых солдат и знамя одного из полков 206-й стрелковой дивизии Юго-Западного фронта. А дело было так. Когда началась ВОВ, Сережа с матерью жил на ул. Горького и как все мальчишки того времени мечтал попасть на фронт. В конце лета 1941 г., когда он с другом Солтусом гулял во дворе, они увидели военные машины, крытые брезентом, которые двигались в сторону Голосеевского леса. Неожиданно машины остановились возле их дома, и мальчишки, недолго думая, залезли в кузов одной из машин. Солтуса высадили на первом же КП., а забившегося в щель между ящиками Сергея не заметили, и он оказался на передовой. Его нашли при разгрузке машин, и командир сердито сказал: "Накормить, и чтобы через 10 минут и духа его здесь не было. Отправить назад первой же машиной!" Но вечерело и машины не было. Ночью на задание уходила поисковая группа – прервалась связь с одним из полков дивизии, и Сережа отправился с ней. В селе Гатне нашли школу, в которой располагался штаб полка. Здание было разрушено, и пробраться через завалы в подвал к уцелевшим бойцам мог только ребенок. Сережа полз в полной темноте по каменным лабиринтам и шепотом спрашивал: "Есть кто живой?" Вдруг рядом кто-то застонал. Его позвали. Один, другой, целый лазарет! Сергей рассказал, кто он и откуда взялся. Тогда его обвернули знаменем части, и он снова пополз. Затем пролез в подвал с бинтами и водой для раненых, а затем поочередно вывел на свет Божий всех восьмерых красноармейцев. Когда возвращался в последний раз, фашисты бросили ручную гранату, и Сергею зацепило ногу. В лазарете "самый главный командир" спросил мальчика: "Что хочешь на память?" И он ответил: пистолет! А что еще мог хотеть мальчик того времени? Сереже вручили бельгийский браунинг с надписью: "Сереже Добринову – юному герою М.П.Кирпонос. Киев. 02.08.1941 г." (рис. 4). А затем отправили домой, снабдив оправдательным письмом к матери, подписанным комдивом Сергеем Горшковым. На листочке, вырванном из блокнота, торопливые строчки: "Уважаемая Тамара Алексадровна! Возвращаем Вам вашего сына живым и здоровым, кроме небольшой царапины на ноге. Извините за 2 дня волнений, которые он причинил Вам своим отсутствием. Мы и сами не знали, откуда он взялся на передовой именно в такой нужный момент. Другого выхода у нас не было, и если бы на его месте был мой сын, я послал бы его. Вы как мать можете гордиться таким сыном. Считайте, что Ваша семья увеличилась на 8 человек, спасенных и возвращенных к жизни. Ваш сын Сережа представлен командованием к высшей награде."

Подарок с фронта Сергей положил в коробку от чая и спрятал на чердаке киевского дома, семья срочно эвакуировалась в г. Копейск Челябинской области. После войны Сергей нашел свой пистолет и даже стрелял из него, играя со сверстниками в войну на Черепановой горе. Представление на награду где-то затерялось, а вот письмо и пистолет оберегают теперь в музее ВОВ, и Сергей Добринов признан самым младшим участником боевых действий ВОВ.

Интересно, что дедом Сергея был замечательный ученый-ортопед, основатель и первый директор Института ортопедии – Фрумин Илья Олегович (1875-1945). В семье хранится необычная реликвия - это письмо Сталину, которое написал Фрумин в 1938 г., находясь в заключении. Это такой яркий документ, в котором, как в капле воды, отразилось то время, что я позволю себе прочитать отрывки из этого письма.

"Товарищ Сталин!

Я решаюсь написать Вам после долгих колебаний. Очень хочется верить, что хоть какой-нибудь отзвук моего вопля будет Вами услышан – и я пишу. Я из числа тех, кто был вырван бурей 1937-1938 гг. из нормальных условий жизни, Я пережил кошмар, в реальность которого до сих пор не могу поверить до конца, хотя он фактически пережит мной. Но возможно ли поверить, что человек ни в чем не повинный, к тому же в возрасте 63 лет, профессор, имеющий общепризнанные заслуги в своей области (ортопедии), организатор одного из крупнейших в стране ортопедических институтов (в Киеве), стоявший 18 лет во главе его, человек, честность и прямоту которого никогда не смели отрицать и лютые враги, - что этот человек мог быть подвергнут в СССР в 1939 г. самым бесчеловечным, диким истязаниям, быть лишен слуха на правое ухо, мог дойти до умопомрачения и написать на самого себя невероятный поклеп, самого себя обвинить в контрреволюции и чуть ли не в соучастии в шпионских махинациях и быть приговоренным к расстрелу. И только тогда, когда этот гром разразился над моей головой, только ужас от пробудившегося сознания, в какое глубокое трагическое положение поставил я 3-х взрослых сыновей, мысль о том, что стряслось с моей женой – талантливым врачем-доцентом, и не оставившая меня никогда непоколебимая вера в конечное торжество правды – заставили меня в последний момент очнуться, собрать остаток душевных сил и запротестовать со всей доступной мне страстью перед Военной коллегией Верховного Совета, перед Президиумом Верховного Совета, перед Главным Прокурором Союза.

Мой голос – голос невинного человека – услышали, расстрел отменили и после 22 месяцев тюремного заключения, из них 50 дней пребывания в камере смертников, отправили меня на 5 лет в ссылку в Казахстан. За что? Во имя чего? За то, что я был, когда-то, эсером, заплатил за это в царские времена годами тюрьмы, ссылки, эмиграции? За то, что я открыто, честно, без колебаний и до конца изложил свои прежние ошибки, пересмотрел свои политические установки и публично заявил об этом в 1924 г. в Киевской "Пролетарской правде?" За то, что я все свои силы с 1924 г. положил на строительство советской ортопедии в Украине, организовал крупнейший институт, воспитал в нем целую школу ортопедов (до 50 человек), создал свыше 20 опорных пунктов на Правобережье Украины, был организатором единственного в нашей стране "Ортопедического журнала?" И во имя чего надломили мое существование, разбили вдребезги мою жизнь, лишили меня - еще в расцвете сил и на высоте развития – возможности служить большому делу борьбы с увечностью и инвалидностью? Во имя чего – и надо ли? – отстранить человека от большой активной работы по своей специальности в громадном деле по созданию социалистического общества? А я ведь доказал преданность этому делу не на словах, а на деле в течение последних 14 лет своей активной жизни, когда я каждый день, каждый час делил со всеми сознательными советскими людьми и радость и горе нашей сложной и большой жизни. И даже пережитая катастрофа – говорю это честно, твердо и искренно. Тов. Сталин, помогите мне смыть с меня позор изгоя и отщепенца, верните мне право и возможность снова сознавать себя честным и преданным делу социализма строителем новой жизни.

10.06. 1938 г. г.Алма-Ата. И.Фрумин"

По-моему, потрясающий документ эпохи. Письмо, конечно, не дошло до адресата, а осталось в деле, с которым только теперь удалось ознакомиться потомкам Фрумина.

Жил в этом доме в 60-тые годы 20 века еще один человек – это знаменитый мостостроитель Баренбойм Исаак Юлисович (1910-1981) (рис.5). Он родился в 1910 г в маленьком городке Вознесенске на Херсонщине. Отец, который держал заезжий двор, умер, когда Исааку было 7 лет. Мать, у которой было 3 детей, вынуждена была продавать коней, вещи, а затем настала нищета. Исаак поступил в строительную профшколу, работал слесарем, десятником, а после окончания рабфака – прорабом. В 23 года он заочно оканчивает Одесский институт гражданского и коммунального строительства и работает начальником службы городского транспорта в Сталино (Донецк). Вскоре молодого энергичного инженера переводят в Киев. Здесь он выигрывает в конкурсе на строительство гранитной набережной Днепра, и ему доверяют самому строить свое детище. После блестящего выполнения этого задания Баренбойм получает новое – сверхважное и сверхсекретное строительство №1. Готовясь к войне, правительство считает необходимым обеспечить безопасную и скрытую связь правого и левого берега Днепра. Решено было проложить 2 железнодорожных тоннеля под Днепром. Строительство одного началось южнее Киева на Жуковом острове (Бортничи – остров Водников – Чапаевка), северный прокладывался в районе Оболони. В строительстве участвовало до 40 тыс. рабочих. Баренбойм был назначен начальником 5-го титула – он прокладывал тоннель прямо под рекой. Как не спешили, но к началу войны так и не успели закончить секретные работы (прошли 800 м ложа тоннеля). И много лет люди удивлялись, что за вход в подземелье расположен на Жуковом острове. (рис. 5а и 5б).

Через месяц после начала войны Баренбойм был назначен командиром мостопоезда №402. Гражданский мостоотряд стал воинским соединением. В начале войны им приходилось взрывать мосты, по которым уже отступили наши войска и не должны были пройти немецкие войска. Так было в 1941-1942 гг., когда наша армия отступала. Вместе с отступающими войсками Баренбойм прошел путь от Днепра до Волги. Дойдя до Волги, военные строители под руководством Баренбойма построили ж.д. переправы под Сталинградом и в Астрахани. А когда началось наступление, его воинская часть первой подходила к водной преграде: надо было навести мост, чтобы по нему могли пройти вперед наступающие войска. Они строили и восстанавливали мосты на Северном Донце, Дону, Припяти, Днестре, Ворскле, Днепре – всего 39 мостов. За день до освобождения Киева – 5 ноября 1943 года Исааку Юлисовичу было присвоено звание Героя Соцтруда.

Немцы, изгнанные из Киева, пытались вновь овладеть городом. Остановить их могли танки и артиллерия, но они находились на левом берегу. Для их переправы через Днепр срочно нужен был ж.д. мост. Баренбойму дали явно нереальный срок – 20 дней. Но в армии не спорят. Работа велась круглосуточно, истребители и зенитки отгоняли авиацию противника. И свершилось чудо – мост длиной 1059 м был построен за 13 суток! Это был мировой рекорд!

После войны и до самой смерти в 1987 г Баренбойм возглавлял лучшую в СССР мостостроительную организацию Мостотрест №1. Все мосты Киева были сооружены ими. За боевые и трудовые дела Баренбойм был награжден Золотой Звездой Героя Соцтруда, 2 орденами Ленина, орденом Октябрьской революции, Красного Знамени, Красной Звезды, 2 орденами Отечественной Войны, орденом Дружбы Народов, многими медалями. Он – лауреат Государственной Премии, Заслуженный строитель Украины.

Умер Баренбойм 27 августа 1987 г (в 77 лет) на работе, неожиданно почувствовав себя плохо. Так неожиданно, что не успели вызвать скорую помощь – разрыв аорты. Похоронен он на Байковом кладбище, его именем названа улица на Теличке. В 1940-1950 гг. жил на Мало-Подвальной 10).

Жил в доме №8 и знаменитый спортсмен – сын владельца мебельного магазина Эмиль Фалер, прославившийся первым междугородным велосипедным пробегом в 1885 г. (Киев – Житомир).

Первое упоминание о велосипеде появилось в киевской прессе в 1869 г. в связи со слухами, что кто-то видел француза, едущего на велосипеде по Елизаветинской (ныне Пушкинской) улице. Автор статьи в газете "Друг народа", который никогда велосипеда сам не видел, так описывает его: "Велосипеды – род двухколесной повозочки. На них по шоссе без лошадей можно ехать где угодно посредством надавливания пружины ногой."

Первые велосипеды, изобретенные в 1861 г., имели довольно фантастический вид – с огромным передним колесом, на котором сидел велосипедист, и малым задним. Их называли "пауками" или "костотрясами" (шины появились только в 1888 г) (рис. 6) – их называли "велосипед-паук". У них не было тормозов и надо было непрерывно крутить педали. Но это не останавливало любителей быстрой езды, и к 1890 г. многие киевляне обзавелись велосипедами. В доме №8 находилась первая в Киеве школа велосипедной езды. Прогулки первых велосипедистов по улицам Киева вызывали большой переполох. Люди не понимали, как можно удержаться в седле двухколесной машины. В простонародье начали ходить слухи о чертях, разъезжающих среди белого дня на колесах, поэтому при виде велосипедистов народ крестился. Но вскоре в городе к ним привыкли, но вот в селах они сеяли страх и ужас. Были даже случаи нападения крестьян на велосипедистов. Так в октябре 1885 г. компания велосипедистов встретила у Рубежовки крестьянина, ехавшего на волах, разминуться им не удалось. Волы съехали в канаву, а крестьянин упал с повозки. Разгорелся скандал. К несчастью, мимо проезжал Фалер и попытался примирить участников столкновения. Потрясенный появлением еще одного "беса", крестьянин пришел в ярость и так ударил ни в чем не повинного Фалера, что пришлось оказывать ему помощь в Рубежовской колонии малолетних преступников, а крестьянина связали и отправили в Лукьяновский участок.

Через 2 года после этого случая Эмиль Фалер поставил рекорд дальности пробега, проехав из Киева в Петербург за 12 дней и был встречен по возвращению в Киев как герой. 5 июля 1887 г. он "Въехал в сад "Минеральных вод" при шумные аплодисменты публики, встретившей героя у ворот сада под звуках Торжественного марша военного оркестра. Въехав в сад, велосипедист ловко соскочил со своего оригинального экипажа и, окруженный со всех сторон публикой, забрасыающей его вопросами, направился в уборные театра для приведения в порядок своего туалета. Публика густой толпой окружила театр. Многие с вниманием рассматривали велосипед, удивляясь отваге и мастерству путешественника". На банкете в буфете в парке киевляне поднесли Фалеру лавровый венок.

А в 1894 г. он установил новый рекорд, проехав от Киева до Парижа. Пример этого спортсмена вдохновил многих киевлян. Отрывшаяся в 1887 г. первая школа велосипедной езды насчитывала более 200 человек. Правда, на улицах города велосипедисты появлялись крайне редко, так как городские власти запретили это, чтобы не пугать лошадей. Для катания была отведена средняя аллея Дворцового парка, куда надо было добираться с велосипедом на извозчике. А дамам было разрешено кататься только за пределами города – на дачах или в пригородных лесах и полях. И только в 1892 г. началась беспрепятственная езда мужчин по улицам города. Приветствуя это решение, журнал "Всемирная иллюстрация" писал: "Опыт доказал, что легкий, поворотливый экипаж этот, управляемый почти исключительно интеллигентными людьми, никому не мешает, никого не стесняет. Число столкновений ничтожно." А в 1895 г. улицы города открыли и для велосипедисток. Правда, ездили они на дамских велосипедах, имея при себе письменное разрешение из канцелярии губернатора и в специальных штанах-шароварах. Именно велосипедисткам мы обязаны тем, что в моду женщин вошли брюки. С 1912 г. "велосипедная команда" появилась в полиции. Они развозили пакеты и проверяли посты.

Чтобы велосипедами не могли воспользоваться террористы, полиция запрещала езду на велосипедах на некоторых улицах во время пребывания в Киеве высочайших особ. Киевские раввины дополнили общие правила запретом ездить на велосипедах в субботу.

№10. Это доходный дом Василия Григорьевича Демченко и его сыны – профессора Григория Вас Демченко. При доме был большой сад, который колоритно описывает Григорий Кипнис: "Огромный сад во дворе дома №10 называли коротко и многозначительно "босота". Само название манило нас пацанов загадочностью и жуткостью. Ходить туда нам категорически запрещалось родителями, но мы лазали туда. Хозяйничали в саду настоящие бандиты и хулиганы, а признанными заправилами у них считались братья Галайды. Братьев было, кажется, трое и каждый из них отдал несколько лет сооружению Беломоро-Балтийского канала и другим стройкам Гулага. Обитатели "босоты" хорошо относились к интеллигентному Гудзенко, Как я теперь понимаю, по простой причине: он легко и весело рифмовал нецензурный набор бытовавших тогда уличных словечек. Такой талант улица не могла не ценить.

….Жаркий летний день. На лавочках под сенью каштанов лузгающие семечки старухи. Тишина. В гору поднимается извозчик с двумя пассажирами, едущими, видимо, с вокзала. Вдруг, откуда не возьмись, появляется Адольф Галайда, старший из братьев. Вразвалочку приближается к экипажу, и что-то говорит кучеру. Тот спускается с козел, помогает Галайде выпрячь лошадь. Галайда вскакивает на нее и галопом вверх по Тарасовской. Затаив дыхание, мы через дырку в заборе наблюдаем эту картину. Проголопировав до пожарной каланчи и обратно, Галайда слезает с лошади, галантно кланяется, сняв кепочку, пассажирке и медленно уходит к себе в "босоту". Спектакль окончен".

Но это уже происходило при советской власти.

А в 1912 г. в доме №10 поселился сын профессора Киевского университета Алексея Никитовича Гилярова – Сергей Алексеевич Гиляров (рис.7). Он родился в 1887 г. на этой же улице в доме №2., закончил 1 Киевскую гимназию, историко-филологический факультет Киевского университета, женился на дочери профессора КУ Елизавете Сергеевне Ивановой, преподавал в частных гимназиях, а с 1915 г был ассистентом кафедры истории искусств. Он очень много сделал для Киева, но его, как и отца, наказали "карой забвения". С 1919 г. Сергей Гиляров работал в Киевском музее западного и восточного искусства, пройдя путь от служителя, хранителя до зав. отдела, а с 1929 г по 1945 г. был зам. директора этого музея, с которым оказалась связанной вся его жизнь. Вместе с Варварой Николаевной Ханенко он составил опись музейных экспонатов, стал главным экспертом по установлении авторства и даты создания картин. Так, в одном музее Петербурга находился портрет, как долго считалось, графа Головкина работы французской художницы Веже-Лебрен, чья подпись была на портрете (рис. 8). Гиляров установил, что это, действительно, работа Веже-Лебрен, но изображен на ней не Головнин, а последний польский король Станислав Понятовский, о чем свидетельствует костюм члена масонского ордена, возраст изображенного и то, что к моменту написания картины художница не могла видеть Головнина. Портрет был подарен родственниками Понятовского Кременецекому Университету, а затем в музей. Аттрибутация этого портрета делает Гилярова знаменитым среди искусствоведов. Но это происходит в 1930-тые гг., когда нередко музейные вещи за бесценок продавали за границу. Решили продать и портрет Понятовского за 2 тыс. рублей. Все молчали, а Гиляров поднял шум. Закончилось тем, что портрет все-таки продали, но не за 2 тыс., а за 25 тыс., а на Гилярова завели уголовное дело, обвинив в шпионаже, якобы, он в 1931 г. встречался с представителями французского посольства. Полгода шло следствие. Доказать ничего не смогли, но с должности замдиректора сняли и за границу не выпускали.

Кроме работы в музее, Гиляров читал лекции в Художественном институте. Учившийся у него Асеев вспоминает, что на лекции Гилярова сбегался весь курс, поскольку это был праздник мысли.

Благодаря Гилярову, Киевский музей западного и восточного искусства стал очагом духовности. В 1932 г. в Киев приехала одна из родственниц Терещенко, которая в эмиграции вышла замуж за премьера Е.Эррио. Она захотела посетить Киев. Гидом ей назначили Гилярова. Когда он пришел на первую встречу, она узнала его и бросилась на шею: "Сереженка". В это время было принято решение о сносе ряда киевских церквей. Угроза нависла над Софиевским собором. Гиляров рассказал об этом гостям. Покидая Киев, Е.Эррио сказал, что рад был посетить Софиевский собор, который возведен отцом французской королевы и поэтому является символом дружбы Франции и СССР. Может быть, это спасло Софиевский собор от сноса. А, может быть, это только легенда.

Когда началась Великая Отечественная война, основные фонды музея были вывезены в Уфу, но многие экспонаты остались в Киеве. Хранителями их стали Полина Кульженко и Сергей Гиляров, который не смог уехать из Киева из-за тяжелой болезни жены. При немцах он работал директором, а Кульженко – хранителем музея. Отступая, немцы предложили им уехать с ними, они отказались. После войны Гилярова обвинили в том, что он работал на немцев, опубликовал в газете "Новое украинское слово" 4 статьи о деятелях культуры Украины немецкого происхождения (Шехтель и др.), организовал выставку "Разрушение большевиками памятников культуры". Загребельный описал судьбу Гилярова в романе "Диво", где он прототип главного героя Гордея Оттавы. Гилярова арестовали в декабре 1945 г. В камере на Короленко 15 он выдержал 4 допроса, а затем с воспалением легких и температурой 39º был переведен в Лукьяновскую тюрьму. 4 января 1946 г. он передал из тюрьмы последнюю записку. В ней слова: "Я не был врагом советской власти, но они могли считать меня врагом". Он отказался от еды и лекарств, чтобы его сын не был скомпрометирован родственной связью с врагом народа, и умер, не дожив до приговора.

Этот подвиг отцовской любви оказался не напрасным. Его сын Меркурий Сергеевич Гиляров стал известным энтомологом и председателем Энтомологического общества Советского Союза (номенклатурная должность).

Квартиру в доме №10 забрал сотрудник НКВД, жену переселили в маленькую комнатку. Она только на один год пережила мужа - обогревалась печкой, затлела юбка и она умерла от угара.

Так как приговор Гилярову не был вынесен, его нельзя было реабилитировать. Настоящим стал "приговор забвения", имя Сергея Гилярова долгие годы не упоминалось. Только в 1996 г. перед Художественным институтом был установлен мемориал репрессированным художникам, где среди 41 имени есть и имя Сергея Гилярова.

№12. В 70-тые годы 19 в. усадьба принадлежала архитектору Киевского учебного округа Павлу Ивановичу Шлейферу (1814-1879). Он родился в Киеве, закончил вольнослушателем Петербургскую Академию Архитектуры, получил звание неклассного художника-архитектора. Он преподавал рисование в Институте благородных девиц и во второй гимназии, а с 1852 г. стал архитектором Киевского учебного округа. Он строил лютеранскую кирху по проекту Штрома, строил 2-ю гимназию, возводил дома (на ул. Коминтерна 14). В киевском Национальном музее Украины есть его работа "Портрет жены". Его сын – известный киевский архитектор Георгий Шлейфер построил в Киеве много домов в стиле модерн.

В 70-тые гг. 19 века в доме №12 обосновалась народовольческая коммуна Владимира Карповича Дебагория-Мокриевича (рис. 9). Это было радикальное направление народовольчества, типа нечаевского. Поселившийся на Тарасовской кружок "Киевские бунтари" возник после провала нечаевцев и насчитывал 30 человек. Они собирались на квартире Брешко-Брешковской, где часть и жила. Читали нелегальную литературу, вели пропаганду среди рабочих и крестьян, организовывали мастерские-артели, стремясь жить жизнью простого народа. Нечаев был близок с Дебагорием-Мокриевичем. В конце 60-тых гг. в среде нечаевцев возникли споры – одни считали Нечаева революционером, другие – человеком с больной психикой, стремящимся к власти. Один из нечаевцев – Иванов усомнился в некоторых взглядах Нечаева. Тот обвинил его в предательстве, и члены кружка убили Иванова. По мотивам этого события были написаны "Бесы" Достоевского.

За участие в убийстве были арестованы многие кружковцы, самому же Нечаеву удалось бежать из России. Но его арестовали в Швейцарии и выдали России как уголовника, а не политического преступника. Его осудили на каторжные работы, но не отправили в Сибирь, а до 1882 г. содержали в Петропавловской крепости, где он и умер. По этому делу была арестована одна из будущих лидеров меньшевизма Вера Ивановна Засулич (1851-1919) (рис. 10). Она родилась в 1851 г. в обедневшей дворянской семье, училась в частном немецком пансионе в Москве, где готовили гувернанток со знанием иностранных языков. Отличающаяся экзальтированностью, Вера вошла в студенческую среду, где запоем читали Чернышевского, Добролюбова и Писарева, мечтали о переустройстве общества, и Вера мечтает воплотить в жизнь идеалы любимых писателей. Она создает в Петербурге небольшую мастерскую со справедливым устройством, которая скоро обанкротилась. Она знакомится с кружком нечаевцев и ее увлекает поэзия борьбы. После провала нечаевцев в 1869 г. 18-летняя Засулич была арестована, ей присудили 2 года тюрьмы и 2 года ссылки. В 1875 г. ей разрешают переехать в Харьков под надзор полиции. Она переходит на нелегальное положение, становится помощницей Бакунина, по его заданию едет в Киев и поселяется на Тарасовской 12 у своей подруги Лидии Барышевой, входит в кружок "киевских бунтарей". До 1877 г. она живет в Киеве, а затем вместе с Дебагорием-Мокриевичем "идет в народ". Под видом крестьянской семьи поселяются они в селе Юровка под Чигирином. Но местные крестьяне принимают их "в штыки". Вера Засулич уезжает в Петербург, где прославилась, устроив покушение на градоначальника Петербурга Федора Трепова. А Дебагорий-Мокриевич был арестован в 1879 г. Его характеризовали как "одного из самых крупных и опасных агитаторов в преступной пропаганде и главного деятеля революционного киевского кружка", и приговорили к 15 годам каторги. Но по дороге в Сибирь он обменялся документами с уголовным преступником Павловым, и по его документам попал в Иркутскую губернию, откуда вскоре бежал. Он эмигрировал в Швейцарию, работал в революционной прессе, но со временем принял болгарское гражданство и отошел от революционной деятельности. Умер в 1926 г.

Киевская громада. Тарасовская улица была прямо-таки Меккой киевской интеллигенции. Здесь в доме № 12 собиралась полуофициальная организация киевской интеллигенции "Громада", сформировавшаяся из кружка студентов-украинофилов в начале 1860-тых гг. Среди ее первых лидеров такие блестящие деятели украинской культуры как Драгоманов, Антонович, Житецкий, Лысенко, Чубинский, Русов, Фаддей Рыльский.

Громада просуществовала 60 лет, и за годы своей деятельности сыграла огромную роль в возрождении украинской нации. Долгое время "Громада" была в Украине единственным организованным кружком убежденных украинцев и центром всего украинского национального движения. Громада всегда сохраняла первоначальный характер небольшого дружеского кружка, но в силу его огромного научного и творческого потенциала играла видную роль во многих общественных начинаниях. Её члены принимали участие в работе юго-западного отделения Русского географического общества и издали несколько томов этнографических материалов, в том числе "Малорусские народные предания и рассказы" Драгоманова. Много лет при Громаде работала специальная комиссия по подготовке большого словарь украинского языка (словарь Гринченко). Громада издала самый полный на то время "Кобзарь" Шевченко, учредила ежегодные поездки киевлян на Тарасову могилу, проведение Шевченковских торжеств. Среди киевской интеллигенции славились вечеринки молодых членов Громады в "украинском вкусе", устраиваемые ими в 1870-тые гг. совместно с учителями 2 гимназии, где служили тогда многие члены Громады. Лазаревский вспоминает: "И вот среди учителей 2 гимназии возникает мысль устроить "блины" по предварительной подписке. Собирается множество народа. Павел Житецький и Николай Лысенко во фраках с большими блестящими грудьми накрахмаленных сорочек. Верочка Житецкая в белой, а Оля Лысенко в синей вуалях, обе затянуты в корсеты, обе в кринолинах, модных прическах с завитками на ушах. Общество размещается за длинными столами, уставленными мисками с разными кушаньями. Лязг вилок и ножей, звон бокалов, живой разговор, взрывы смеха и острое едкое слово раскрасневшего от выпивки Житецкого. А потом отодвигают столы и начинаются танцы: кадрили, польки, вальсы. И королевой вечера чувствует себя красавица Оля, и ревниво поглядывает Лысенко как она переходит из одних рук в другие. А потом он садится за рояль, и льются задорные звуки казачка. И зрители окружают Верочку Житецкую, которая, стыдливо опустив глаза, будто нехотя начинает выделывать свои дроботушки, а вокруг неё уже идет в присядку Иван Рудченко. И нет конца рукоплесканиям раскрасневшейся паре."

Позже, в 1880-1890-тые гг. вечеринки часто устраивались без выпивки и закуски. Собирались в основном ради "пищи духовной". Это были настоящие праздники ума и сердца, где каждый участник мог сполна проявить свои дарования. Обычно вечеринки начинались теперь с выступления хора Лысенко. Огромный хор состоял из студентов Университета, курсисток, любителей украинской песни. От их грозного рёва "Реве та стогне Дніпр широкий " озноб восторга пробегал по плечам слушателей. Потом читали стихи, гремел рояль, нежный тенор выводил:

Выпьем мы за того,

Кто "Что делать" писал,

За страданья его,

За святой идеал.

И все присутствующие подхватывали припев:

Налей полней бокалы, полней!

Пусть студентов семья

Соберется дружней!

В истории Старой громады выделяются 3 этапа:

1. 
   культурно-политический (1860-1876),
   
2. 
   политически-украинофильский (1876-конец 1880-тых),
   
3. 
   культурно-научный (конец 1880-тых –1897).
   

Печатными органами Старой громады были газеты "Киевский телеграф", "Заря", журнал "Киевская старина", который издавался с 1862 г. по 1906 г. на средства Старой громады. Этот журнал сыграл огромную роль в формировании украинской культуры во второй половине 19 века. Первым редактором журнала был Лебединцев, позднее - Науменко. Сумма взносов членов Громады не определялась, каждый платил, сколько мог. Были и конспиративные члены. Самые большие взносы поступали от конспиративного члена. Он подписывался "Хорос". И лишь немногие знали, что под эти именем скрывался Лев Симиренко.

Был у Громады свой книжный магазин "Українська книгарня" на Безаковской, считавшийся одним из лучших в Киеве.

Со временем Киевская Громада одряхлела. К концу 19 века злые языки вслед за Борисом Гринченко стали называть корифеев Громады хранителями гроба Шевченковского. И на смену Старой громады пришла Молодая громада. Но она уже не имела отношения к Тарасовской улице.