Нестор Махно

зовать всего 54 комитета незаможных селян, тогда как в
Киевской их было 1274. Махно все еще оставался хозяином
в своем районе…
Махновцы простояли в Старобельске по своим меркам
очень долго, почти месяц, никого не беспокоя: им нужен
был отдых, нужно было подлечить батьку. В Старобельске-
то и сыскался фотограф, который запечатлел махновский
штаб, раненого Махно в госпитале, раненых Махно и Кури-
ленко в компании друзей, с сестрой милосердия на первом
плане…
Опять была осень, облетающая листва. Время тянулось,
нужно было что-то решать. Поляки были отброшены на-
зад, в Польшу. Красные перебрасывали все силы на Южный
фронт. В сентябре врангелевцы занимали уже Синельни-
ково, Александровск, Гуляй-Поле…
Махно был неглуп и, конечно, сознавал, что Барон во
многом прав и, сколько ни жги, ни режь, – крестьянской
проблемы так не решить. Он чувствовал, что решение ее
возможно лишь на политическом уровне. В этом смысле
то, что «Набат» отвернулся от него, конечно, травмировало
Махно. «Своего» проводника в высших сферах политики
у него не было. Махновщина была паровой машиной без
привода: пар клокотал в ней, но не совершал никакой по-
лезной работы. Нужно было найти способ эту клокочущую
энергию как-то направить в механизм действующей по-
литики.
Внезапное событие вдруг приоткрыло надежду на эту
возможность. 20 сентября в Старобельск приехал уполно-
моченный РВС Южфронта с предложением начать перего-
воры о заключении союза против Врангеля.
450
ская армия в начале двадцатого года – это воплощенная
смерть, отлаженная, как часовой механизм.
Попал в механизм белый офицер, «кадет» – смерть.
Комиссар – смерть.
Продагент – смерть.
Чекист – смерть безусловная.
Красный командир – тоже смерть, если только за него
специально не просили бойцы.
Махновцы щадили многих, понимая, что избыточная
жестокость не принесет им славы в войне. Но все-таки на
какое-то время отряды Махно стали как бы карателями
навыворот, уничтожавшими всех, кто от имени советской
власти приходил в деревню с новыми порядками. Ибо по-
рядки менялись.
5 февраля 1920 года вышел декрет Всеукраинского рев-
кома о земле – позднее большевикам пришлось признать,
что он не был ни понят, ни поддержан украинским кре-
стьянством. Теперь, в отличие от 1919-го, когда упор де-
лался на совхозное землевладение, все бывшие помещи-
чьи, казенные, монастырские и прочие подлежащие де-
лежу земли, за исключением крупных свекловодческих
и овощеводческих хозяйств, отдавались крестьянству. Но
большевики не были бы большевиками, если бы уже в пер-
воначальной редакции декрета не была заложена мина,
направленная против собственника: первым делом – на-
писано было в декрете – удовлетворяется нужда в земле
«безземельных и малоземельных крестьян и земледель-
ческих рабочих» (40, 131). Своеобразной данью за право
пользоваться землей была продразверстка.
В конце марта вышел еще разъяснительный циркуляр:
чтобы землей наделять по трудовой норме на едока, а у
кого больше, хоть бы он и не применял наемного труда, –
отрезать в пользу общества.
435

Но самое важное: большевики поняли, что сами они
воспринимаются в деревне как пришельцы и что своими
силами им не решить даже самой ближайшей задачи –
не изъять хлеб у крестьян, не накормить армию. Значит,
нужно было деревню расколоть и заставить одну часть
деревенского населения обирать и грабить другую. А для
этого был только один путь – путь соблазнения бедноты.
Соблазнить в 1920 году можно было только двумя вещами
– властью и хлебом.
В мае 1920-го правительство Советской Украины издало
декрет о «комитетах незаможных крестьян» (соответству-
ющий декрету 1918 года о комбедах в России), согласно
которому сплотившаяся вокруг партии беднота получала
первоочередное право в наделении землей и долю от кон-
фискованного у односельчан хлеба (от 10 до 25 процентов).
Премьер украинского правительства Христиан Раковский
назвал эту меру «одной из важнейших» на Украине. Дей-
ствительно, провокация удалась. М. Кубанин в своей кни-
ге пишет, что к концу 1920 года в комнезамах Украины
было 828 тысяч человек – почти миллион добровольных
помощников партии! О таком успехе большевики прежде
не могли и мечтать. Комитеты бедноты бескомпромиссно
потрошили кулаков, реквизируя и перераспределяя скот,
лошадей, зерно, сено, табак, сельхозмашины, землю.
Деревня на этот раз была разорвана, расколота непри-
миримой враждой. В резолюции I съезда комитетов неза-
можного селянства Украины, состоявшегося в конце 1920
года, сквозит совершенно разбойничий дух: «Кулацкое
хозяйство должно быть ликвидировано так же, как и по-
мещичье. Земля у кулака вся должна быть отобрана, его
дом использован для общественных нужд, его мертвый ин-
вентарь передан на прокатный пункт, его племенной скот
сведен на случной пункт, а сам кулак должен быть изгнан
436
люции: «Конференция считает нужным подчеркнуть, что
крестьянские восстания последнего времени не револю-
ция, а бунт, и никаких изменений в общественных формах
они не несут…» (40, 210).
«Набат» отрекся от Махно: «Два года борьбы против
разных властей под руководством анархиста Махно
выработали внутри (повстанческой армии. – В. Г.) некое
ядро, которое усвоило лозунги безвластия и вольного
советского строя. Это ядро составляет тип промежуточный
между обычным бунтарем, инстинктивным искателем
справедливости, и сознательным революционером-
профессионалом. Работая в согласии с анархистскими
организациями, это ядро могло бы стать одним из ак-
тивных отрядов пропаганды анархистских идей. Этому
мешает, однако, то обстоятельство, что стоящий во главе
махновщины „батько“ Махно, обладающий многими
ценными для революционера качествами, принадлежит,
к сожалению, к тому типу людей, которые свои личные
капризы не всегда могут подчинить интересам дела…»
(40, 211).
Черт возьми, а прав оказался Ленин, прозывавший анар-
хистов «пустомелями»!
Крестьян же, которые поставляли рекрутов в махнов-
скую армию, анархистские резолюции нимало не трогали:
они воевали за хлеб и за землю и в 1920 году еще не проиг-
рали этой войны. Махно – не вопреки, а благодаря своей
жестокости – оказался неплохим охранителем. Есть две
впечатляющие цифры. Если в среднем по Украине процент
изъятия хлеба у крестьян составлял около одной трети за-
дания, то в «махновской» Александровской губернии он
был ничтожно мал – всего 3,1 %. Практически здесь прод-
разверстка была парализована, изъять не удалось ничего.
Да и некому было особенно изымать: в той же Алексан-
дровской губернии к ноябрю 1920 года удалось органи-
449

дней отряд вез раненого батьку на тачанке, пока, наконец,
махновцы не вошли в Старобельск, где 3 сентября местный
хирург прооперировал Махно и Василия Куриленко, тоже
раненного в ногу. Врач сказал, что опасности для жизни
раны не представляют, но болеть командиры будут долго
и, по-видимому, не скоро сядут в седло (12, 167).
Арон Барон решил использовать этот шанс и потребо-
вал от штаба повстанцев, чтобы боевые операции армии
впредь согласовывались с председателем Реввоенсовета
и другими представителями «Набата». У махновских ко-
мандиров это вызвало шок: они всегда воспринимали на-
батовцев как своего рода прилепок к армии, делателей
листовок и газет – но чтобы эти люди решали боевые во-
просы?! Были недовольны и рядовые махновцы, которые
тоже не слишком серьезно относились к «идейным» го-
родским анархистам и, доверяя только своим «батькам»,
конечно, не потерпели бы, чтобы ими командовал совер-
шенно им чуждый человек, какими бы революционными
заслугами он ни обладал.
1
Почувствовав неудачу своей антимахновской эскапады,
Барон вынужден был заявить о своем уходе с поста пред-
седателя Реввоенсовета армии и уехать в Харьков, бросив
знаменитую фразу:
– Лучше сидеть в советской тюрьме, чем прозябать в
этой пресловутой анархистской обстановке… (75, 99).
В Харькове в начале сентября как раз проходила конфе-
ренция «Набата», и Барон подоспел как раз к сроку, чтобы
наговорить о Махно множество неприятных вещей и скло-
нить своих товарищей к принятию весьма горькой резо-
1
Арон Барон – анархист «с подросткового возраста». Был сослан в
Сибирь, бежал в США, редактировал анархистскую газету в Чикаго. В
России – с 1917 года, член Киевского совета депутатов, член секретари-
ата «Набата». Не раз арестовывался ЧК. Его жену Фаню расстреляли в
1921 году вместе с Львом Черным. Сам А. Барон был казнен в 1937 году.
448
из деревни, как помещик изгнан из своего поместья…» (40,
141).
Позвольте, но ведь это же никакая не экономическая
политика… Это война на полное уничтожение!
Именно так. Именно. Классовая борьба тоже имеет свою
абсурдную логику, свою мистику. Не могло крестьянство,
трижды или четырежды ограбленное уже в ходе войны, не
сопротивляться всему этому маразму. Почти неправдопо-
добно, что защитником самых сильных, самых богатых
в деревне стал Махно – лютый экспроприатор и налет-
чик 1918 года, гроза помещиков и кулаков, каторжник,
огнепускатель. Но в 1918-м грабили «чужих» – помещи-
ков, настоящих кулаков, немцев-хуторян, которых он и его
парни ненавидели. А в 1920 году должно было начаться
нечто неправдоподобное – свои должны были ополчиться
на своих, перетаскивать из хаты в хату добро друг друга,
завидовать, предавать… Впервые, быть может, почувство-
вал Нестор Махно, что и его анархистской душе револю-
ция слишком просторна, что по-человечески нельзя так,
надо остановиться, наконец, прекратить делить, грабить,
делом пора заняться… Впервые в 1920 году, продолжая
аргументировать именем анархии, он выступает как про-
тивник «революционных» преобразований большевиков
в деревне, как охранитель. Вся махновщина того времени
– это попытка охранить деревню от «новых веяний», не
пустить туда то, что надумали, что несли с собою больше-
вики.
Прежде всего – разврат комнезамов.
Председателю комитета в селе Доброволье Махно послал
записочку, поразительную по краткости и убедительности
содержания:
«Рекомендую немедленно упразднить комитеты неза-
можных селян, ибо это есть грязь» (40, 143).
437

Комнезаможи боялись Махно. Был случай в деревне Ку-
шун, когда на сторону махновцев целиком перешел отряд
комнезаможников «в количестве 30 сабель с 50 лошадьми»
(44, 25). Это, конечно, исключение. Все, что проникало в
деревню от большевиков, было глубоко ненавистно мах-
новцам. Наталья Сухогорская пишет, в частности, что поло-
жение сорганизованного под руководством большевиков
гуляйпольского исполкома было прямо трагичным: опа-
саясь неминуемой смерти, члены его, закончив работу в
селе, ночь проводили в бронепоезде, стоявшем на станции
Гуляй-Поле (74, 61). Впрочем, и исполком, и бронепоезд не
могли появиться в Гуляй-Поле раньше 1921 года, в двадца-
том и бронепоезд бы не спас, еще слишком сильны были
махновцы. Но уже не настолько сильны, чтобы побороть
большевистские искушения. Большевики все-таки доби-
лись своего – деревня была расколота. Начиналось в ней
нечто неописуемое: «В Ряжской волости Константиноград-
ского уезда, Полтавской губернии 30 комнезаможников
были вырезаны кулаками за одну ночь. Оставшиеся неза-
можники в другую ночь вырезали 50 кулаков» (40, 143).
Весна двадцатого – конечно, самый мрачный период
махновщины. Должно быть, Махно и сам понимал, что
из героического партизана мало-помалу превращается в
какую-то мрачную, угрюмую фигуру, какую-то мясорубку
на тачанке.
Он пил (жестокость террора многих, надо сказать, при-
охотила к спирту) и в опьянении то умилялся яблоневой
весной повстанчества, то вдруг низвергался в самую чер-
ную злобу. Если верить Н. Сухогорской, однажды, напив-
шись, он ночью в неистовстве изрубил тринадцать плен-
ных красноармейцев, которых по всем правилам следова-
ло бы отпустить: махновцы ведь рядовых не убивали…
Возможно, он и сам тяготился ролью, которая пала
на него, ролью карателя, которая низводила его с высот
438
было аукнуться! Разрушая, махновщина несла в себе зер-
но саморазрушения. В этом смысле она была обречена.
Если бы махновцам позволили строить свои «вольные со-
веты», они, можно не сомневаться, вошли бы в историю
совсем другим образом, с другим выражением лица – на-
пример, как странная революционная секта трудолюбивых
восточноукраинских крестьян. Но этого не случилось. Вся
энергия махновщины пережглась в ненависти…
Самый большой позор Махно 1920 года – «успеновская
авантюра» – случился в августе, когда уже наступление бе-
лых стало угрожать территории махновского района. Тогда
штаб Повстанческой решил не ограничиваться деклараци-
ями о своей революционности, а заслать в тыл врангелев-
цам рейдовую группу в 800 человек. Группа собралась в
тылу красной 13-й армии возле все той же Успеновки, где
махновцы повстречались с посланцами «Набата», но тут
выяснилось, что в селе находится красноармейская часть
и полевые кассы с крупными суммами денег. Поход в тыл
Врангеля был отменен, махновцы налетели на Успеновку
и, прихватив красноармейское жалованье, стали отходить,
отстреливаясь из пулеметов. Ускользающие денежки при-
дали задору красноармейцам, которые, крупными силами
бросившись махновцам наперерез, истребили значитель-
ную часть отряда и чуть не захватили в плен самого Махно.
Анархисты из Реввоенсовета и секции пропаганды были
возмущены батькиной авантюрой. Вновь, как и в девятна-
дцатом году, между идейным центром махновской армии
и ее штабом стал назревать конфликт. Но если в 1919 го-
ду Волин не осмеливался, да и не желал, видимо, делать
поползновения к замене Махно другим командиром, то
возглавлявший Реввоенсовет в 1920-м Арон Барон такую
попытку предпринял.
В самом конце августа в бою возле Изюма Махно был
ранен в ногу, у него была раздроблена лодыжка. Несколько
447

особого рода: курсантов, «интернационалистов», прове-
ренные и спаянные в боях части Красной армии, кара-
тельные отряды ЧОН и ВНУС. Но это очень пристрастное
объяснение. От перехода на сторону повстанцев удержи-
вал, конечно, страх: человеку со стороны, не вовлеченно-
му в мятеж, не связанному с мятежниками узами крови и
ненависти, обреченность восставших была, наверно, очень
чутко ощутима. Все-таки вовлеченные в противоборство
силы никогда не были равны – ни по количеству людей,
ни по вооружению, ни по качеству питающих движение
смыслов. Вот именно здесь нащупывается что-то очень
важное, а именно: дух угрюмой безнадежности, который
реял над повстанческими отрядами и отпугивал их по-
тенциальных единомышленников. Их какая-то идейная
скудость, возмещали которую только ненависть и жесто-
кость. Но ненавистью спаять можно только ограниченное
число людей, другим нужны более широкие, более простор-
ные смыслы. Потому-то Ленин и устрашился Кронштадта,
что там совершенно явно формулировалась внятная поли-
тическая идея многопартийной советской демократии и
этическая идея отказа от диктатуры, идея человеческого
братства, которой можно было объединить миллионы лю-
дей. Махновщина недотягивала до Кронштадта по уровню
обобщения, хотя и стояла на голову выше других крестьян-
ских движений, способных сформулировать лишь частные,
а подчас откровенно погромные лозунги.
12 июля махновцы ворвались в городок Зеньков: пер-
вым делом убито 27 коммунистов, затем разграблены и
разбиты продовольственные склады с запасами муки, со-
ли, круп, сахара. В августе Миргород – то же самое, расстре-
лы и грабеж, вернее даже не грабеж, а какое-то бессмыс-
ленное уничтожение всего накопленного большевистской
властью. Но не могло в голодном 1920 году такое глумле-
ние над хлебом насущным пройти за просто так, должно
446
идеализма в ряды проклятых революцией. Единоверцы-
анархисты предали его.
В январе, когда армия развалилась, а Махно был
объявлен вне закона, окружавшие его штаб анархисты-
набатовцы были частью арестованы, частью разъехались
по городам. В феврале конференция «Набата» в Харькове
приняла резолюцию о том, что Махно был в целом
негодным руководителем движения, – и отмежевалась
от него. Это было обычное политическое малодушие:
в феврале Махно казался окончательно раздавленным,
большевики же были в большой победной силе. Чтобы
функционировать легально, «Набату» требовалось сделать
ряд реверансов перед новой властью. Одним из таких
реверансов было отмежевание от Махно, защитить
которого на конференции было некому. С махновщиной
крепко было связано не так уж много людей, большинство
из которых, к тому же, сидело в тюрьме, как Волин.
Для других набатовцев мужицкое движение, которым,
по сути, всегда была махновщина, никогда не было
близким. Они легко пожертвовали повергнутым Махно в
угоду своим кружковым интересам. Большевиков такое
положение вещей, по-видимому, вполне устраивало.
Партизанское формирование в 100–200 сабель было для
них куда опаснее, чем еще одна «федерация презренных
пустомель» (выражение Ленина), на которую, к тому же,
легко можно было в любой момент наложить лапу – о чем
свидетельствовал опыт длительной дрессировки анархи-
стов, оставленных на легальном положении в Москве и
Петрограде после разгрома анархистских боевых дружин
в апреле 1918 года. Однако ж весной 1920-го взоры наба-
товцев вновь устремились на Махно. С одной стороны,
выяснилось, что славный батька жив и с каждым днем
набирает силу. С другой стороны, стало очевидным, что
все политические разработки «Набата» остаются простым
439

колебанием воздуха в прокуренных анархистских клубах
и ни в грош не ставятся большевиками, которые терпели
анархистов лишь в качестве декораций, но реально не
допускали даже до выборов в низовые советы.
Как же тогда создать «истинную» советскую власть? Кто
будет проводить в жизнь земельную программу «Набата»?
Кто вообще заставит большевистскую власть прислу-
шаться к его надтреснутому голосу?
Апрельское совещание «Набата» (как будто не было фев-
раля) постановляет: поддержать Махно. Задачу его отря-
дов анархисты видят в том, чтобы завоевать территорию,
«на которой должны начаться эксперименты строитель-
ства бесклассового общества» (75, 13). На себя они готовы
взять идейное руководство движением.
Махно ничего не знал про эти исторические решения.
10 мая, как мы отмечали уже, он начинает поход в Пол-
тавскую и Харьковскую губернии, потом в Донбасс (од-
новременно отдельными отрядами оперируя в исконных
своих районах) с единственной целью – выдрать из зем-
ли корни, которые успели пустить большевики. Должно
быть, эта грандиозная карательная операция была поис-
тине страшна: сил для организованной борьбы с Махно
у красного командования в это время действительно не
было, и батька со своими отрядами хозяйничал в деревнях,
как хотел. 6 мая стало большевикам лихо: поляки взяли Ки-
ев, и до июля, когда наметился перелом в польской войне,
напряжение боев на западе не спадало. В июне же начался
выход врангелевцев из Крыма: как-то поразительно легко
откупорилась перекопская пробка, и, хотя потом сразу по-
шли очень тяжелые бои, в которых белые так и не узнали
продыху, 17 июня, так или иначе, Врангель уже выступал в
«освобожденном» Мелитополе. Из числа красных частей
сталкивались с Махно лишь части внутренней службы, чо-
новцы, да проходящие на фронт. Ни тех ни других он не
440
раз делали на него ставку. Это было все же лучше, чем пол-
ная изоляция. Заработала секция пропаганды, опять, хоть
и нерегулярно, стала выходить газета «Голос махновца».
Одно за другим печатаются воззвания: «Остановись,
прочти, подумай!», «Товарищи красноармейцы фронта
и тыла!», «Слово махновцев трудовому казачеству Дона и
Кубани», «Товарищи красные солдаты!».
Пропаганда эта имела частичный успех. Александр Скир-
да в своей книге опубликовал редкий документ – листовку
красноармейцев 522-го полка, перешедших на сторону
махновцев, о чем наши исследователи не упоминают (Ку-
банин пишет о «пленении» полка, умалчивая о листовке,
которая впоследствии была перепечатана в анархистской
газете «Волна», выходившей в 1920-е годы в Детройте).
Листовка, меж тем, заслуживает внимания:
«Мы, красноармейцы 522-го полка, 25 июня 1920 без
сопротивления и добровольно, со всей амуницией и во-
оружением перешли на сторону махновских повстанцев.
Коммунисты… объясняют наш переход… разнузданностью
и склонностью к бандитизму. Все это низкая и подлая ложь
комиссаров, которые до сих пор использовали нас, как пу-
шечное мясо. За время двухлетней службы в рядах Красной
армии мы пришли к заключению, что всякий социальный
режим в наше время опирается лишь на господство комис-
саров, что в конце концов приведет нас к такому рабству,
которого до сих пор не знала история…» (94, 232).
Воззвание заканчивается подписью: «Красноармейцы
522 полка, ныне махновцы».
В этих словах есть наивная жестокая правда. И все-таки
этот случай – редкость. Интересно понять, почему во вре-
мя крестьянских «войн» части Красной армии, в основном
состоящие именно из крестьян, почти никогда не перехо-
дили на сторону повстанцев. Можно, конечно, все объяс-
нить тем, что на подавление восстаний отправляли части
445

ды повстанцев, чтобы «убрать» Махно. Однако, оказавшись
среди своих, Федя немедленно изобличил напарника и чи-
стосердечно рассказал, с какою миссией они были посланы.
Махно выслушал его… и велел расстрелять. Дальнейшее
Аршинов описывает так: «Перед смертью Федя… попро-
сил передать товарищам-махновцам, что он умирает не
как подлец, а как верный друг повстанцев, поступивший в
ЧеКа для того лишь, чтобы своею смертью спасти жизнь
батьки Махно. „Боже вам помоги“ – были его последние
слова…» (2, 164).
Конечно, Махно мог бы остановить казнь. Он этого не
сделал: значит, не доверял никому и хотел, чтобы другие
боялись. И боялся сам. Вот в этом-то и ощущается маразм:
в жестокости от боязни, от бессилия. Если со своим так
расправились, то что же с чужими-то делали?
Понятно, что Махно не просто так боялся смерти, подо-
сланных убийц. Наверняка ему было известно воззвание к
крестьянам Екатеринославской губернии, подписанное X.
Раковским и Ф. Дзержинским, в котором они под вполне
благовидным предлогом – отнюдь не за презренные пол-
миллиона, как Деникин! – предлагали его прикончить:
«В прошлом году Махно, боясь конкуренции Григорьева,
распорядился, чтобы его убили. Разве не найдется среди
вас достаточно честного и мужественного революционера,
который… не приложит к нему ту же кару?» (12, 162).
Время разными голосами, под разными предлогами про-
сило крови – и лилась кровь, как по наговору.
12 июля рейдирующие отряды Махно вошли в село
Успеновку. Здесь батьку ждала неожиданная, но приятная
встреча. Его ожидали старые знакомые из «Набата»: Петр
Аршинов, Яков Суховольский (Алый), Иосиф Тепер, Арон
Барон. Анархисты поведали Махно о сущности своих
апрельских решений и о той роли, которой наделяет его
история. Махно выслушал их. «Набатовцы» в очередной
444
боялся. Летом 1920 года у Махно было 5 тысяч человек –
всадники и посаженная на тачанки с пулеметами «пехота».
Армия была необыкновенно мобильна, хорошо вооруже-
на, подчинена жесткой, расстрельной дисциплине. Кара-
лись грабежи и самовольные «реквизиции» у крестьян –
благодаря чему Махно удалось добиться того, что по всей
Восточной Украине в большинстве сел он мог, выслав впе-
ред гонцов, оповещающих о его приближении, мгновенно
поменять лошадей, получить фураж, людей, оружие.
Много размышлявший над загадкой фантастически
быстрых «бросков» Махно командарм Роберт Эйдеман в
конце концов вычислил все села, которые были постоян-
ными конными «депо» Махно и делали его неуловимым
для красной кавалерии, вынужденной гоняться за ним на
усталых лошадях. Разведка была поставлена великолепно:
благодаря своим агентам в деревнях махновцы знали все.
Кроме того, той «светскости», которую армия приобрела
было в период анархистской республики 1919 года, теперь
в ней не было. Все решал штаб. Выборность старших
командиров хоть и не была отменена официально, но
больше не практиковалась. Реввоенсовет армии, когда-то
признанный высшим авторитетом в республичке «воль-
ных советов», продолжал существовать, но явно в роли
какого-то рудимента: с тех пор как Виктор Попов сменил
на посту арестованного Волина, – сложновато взять в толк,
чем, собственно, Реввоенсовет занимался. Ибо Попов,
конечно, был не из рода теоретиков. Так, перебивались по
части культработы: листовки, несколько номеров газеты,
спектакли в деревнях давали пару раз…
Зато штаб… Сохранилась фотография, запечатлевшая
махновских командиров осенью 1920 года. Снимались без
Махно, который в это время лежал раненый: Куриленко,
Белаш, Щусь, Марченко, Каретников, Василевский. Ни сле-
да «анархистской» бутафории 1918 года, никаких алых
441

одеяний и голубых офицерских трофейных шинелей. Все
скромно, по-военному. Хорошо подогнанная амуниция.
Френчи. Галифе. Военная выправка. От красных – не от-
личить. На Белаше, правда, рабочий картузик. Франтова-
того Щуся выделяет богатая портупея. Но в целом видно
– бойцы. Поэтому, конечно, наивно было надеяться, что
какая-нибудь проходящая часть случайно «накроет» Мах-
но. Всех «случайных» Махно оглядывал, ощупывал – потом
налетал и бил. Интересно наблюдение Н. Сухогорской –
как в самом еще начале весны Махно разделался с отрядом
курсантов, явившимся «ловить» его в Гуляй-Поле: «Мы им
рассказывали, каков Махно по силе и по хитрости и что
пеший конному не противник. Они только смеялись по
неопытности… Было их человек 160. Махно нарочно подо-
шел к ним поближе, затем заставил их погоняться за собой
верст 40 и тогда только принял бой. Вернулось курсантов
в село человек 30, не больше…» (74, 50).
То же самое повторялось потом в масштабах все более
возрастающих: все лето 1920-го махновцы беспрерывно
подкарауливают и разоружают какие-то части – две тыся-
чи убитых, тридцать тысяч взятых в плен, – расстреливают
комиссаров и командиров (94, 229). Если с расстрелянны-
ми все ясно, то с пленными бывало по-разному. Обычно,
налетая на красноармейскую часть, махновцы солдат не
убивали, а предлагали служить у себя или, разоружив, от-
пускали на все четыре стороны. Можно было побывать
в плену у Махно дважды, трижды даже. Какая-то была в
этом вязкая безнадежность: махновцы устраивали митин-
ги, взывая к разуму и сердцу солдат, крестьян и крестьян-
ских детей. Ничего не помогало. Против него работала
огромная машина военизированной республики Советов,
которая вновь собирала отпущенных «на все четыре сто-
роны» людей, комплектовала их, вооружала и вновь от-
правляла на войну. Махно требовал от людей выбора, он
442
сам был человек выбора, сделанного еще в юности, – но
почему-то ему не приходило в голову, что для большинства
выбор – непосильное, страшное бремя, что большинство
людей из здравого чувства самосохранения предпочитают
существовать заодно с другими, не думая ни о каком выбо-
ре, не помня о нем. Махно срывался. Однажды в бою у села
Голубовки он захватил в плен 75 красноармейцев, кото-
рые до этого уже были однажды им пленены, согласились
служить у него, но в следующем же бою опять перебежали
к красным. Узнав, что пленники из карательного отряда
по борьбе с бандитизмом, Махно рассвирепел: «Вам все
равно, служить у меня или у красных. Расстрелять!» (12,
161).
Особенную злость у махновцев вызывало, если вдруг
случалось непокорство или неблагодарность крестьян: по
разведсводкам 13-й армии, после неудачной попытки на-
вербовать добровольцев в селе Рождественское махновцы
подожгли село и открыли по нему пулеметный огонь (12,
159). Тут надо оговориться: разведсводкам не всегда мож-
но верить, тем более что в отношении Махно и у красных, и
у белых по каналам разведки текла чистая небывальщина.
Но нельзя отрицать и того, что в двадцатом году уже появи-
лись «большевистские» села, которые надеялись за счет
подчинения властям снискать себе мир и процветание.
Нельзя отрицать и другого: что в махновщине 1920 года,
как, впрочем, и в белом движении, и в большевизме той
поры, все более сказывался какой-то трудноопределимый
маразм – маразм предельного ожесточения и предельной
усталости.
Явственнее всего он проявился в случае расстрела Феди
Глущенко, хлопца из махновской контрразведки, который
был зимой 1920 года во время развала армии захвачен в
плен и, чтобы спасти себе жизнь, согласился служить ЧК.
Летом вместе с напарником-чекистом его отправили в ря-
443

с батькой, чтобы, наконец, избавиться от проклятой
неизвестности и уяснить, что делать…
Для него это избавление настало раньше, чем он ожидал.
Мы не знаем точно, где и когда Каретников был перехва-
чен в пути. Расстреляли его на другой день в Мелитопо-
ле. Части сопровождавших его людей удалось вырваться
из устроенной засады, потому что они были арестованы
только в ночь на 27 ноября в Джанкое. Завразведкой 2-й
стрелковой дивизии сообщал в штаб 4-й армии: «Вместе с
сим препровождается в ваше распоряжение 24 махновца,
следовавшие с командиром Повстанческой и арестован-
ные в ночь на 27.Х1 в Джанкое. Приложение: список»
4
(78,
оп. 3, д. 589, л. д. 7).
Если бы Каретников не так торопился увидеться с бать-
кой, он бы, быть может, остался в живых. Днем 25 ноября
кто-то из красноармейцев передал махновцам, что вы-
ступление против них назначено на 2 часа ночи 26 ноября.
Таков приказ комфронтом.
Думаю, что красноармейцы не только выдали махнов-
цам планы командования, но и пообмыслили совместно,
как тем нужно уходить. В принципе, махновцев окружали
те самые части, с которыми они бок о бок дрались против
врангелевцев, но были среди них более твердые, вроде
15-й, бывшей латышской, дивизии, и более мягкие, более
сочувственно настроенные к ним, вроде кавалерии Пер-
вой и Второй конных армий. Во всяком случае, никакого
4
Среди попавших в плен были: разведчики – Васюк Мефодий,
Илюсенко Иван, Николаенко Иван, Колмаков Егор, Шульков Петр, Мара
Степан, Пилипенко Сергей, Маначински Антон, Марченко Андрей, Гак
Фока, Порода Иван, Васин Василий; пулеметчики – Багиевский Григо-
рий, Шевченко Федор; рядовой Марченко Илья; конюхи – Сниридов
Иван, Прокопенко Кирилл, Прощенко Андрей, Мухин Трофим; зав. эва-
когоспиталем Ромашек Фома; подводчики – Крахман Петр и Петр Пет-
ренко; вольный – Митник Абрам и разведчик Колтако (78, оп. 3, д. 589,
л. 9).
520
щая генеральскому чину субординация; с другой стороны,
этим «генералом» Махно как бы окончательно компро-
метировался в глазах красных и силком «выпихивался»
навстречу белым.
Махно, несомненно, кое-что знал обо всей этой возне.
Она не могла не раздражать его: белых он ненавидел отчет-
ливой ненавистью плебея и революционера. Нужно было
как-то обозначить свою позицию.
В июле, когда Повстанческая армия завершила первый
свой кровавый «круг» по Украине и вернулась в родные
места, штаб Махно впервые оказался для белых в пределах
досягаемости. 9 июля, пробравшись через линию фронта,
к Махно в село Времьевка прибыл капитан Русской армии,
который по поручению штаба должен был передать на
словах, что вся земля без выкупа переходит крестьянам, а
местные самоуправления получают самую широкую демо-
кратическую автономию. Кроме того, смельчак доставил
пакет.
Внутри содержалось послание:
«Атаману Повстанческих войск Махно.
Русская армия идет исключительно против ком-
мунистов, с целью помочь народу избавиться
от коммуны и комиссаров и закрепить за тру-
довым крестьянством земли государственные,
помещичьи и другие частновладельческие. По-
следнее уже проводится в жизнь…
…Теперь усильте работу по борьбе с коммуни-
стами, нападая на их тыл, разрушая транспорт
и всемерно содействуя нам в разгроме войск
Троцкого. Главное командование будет посиль-
но помогать Вам вооружением, снаряжением, а
также специалистами. Пришлите своего дове-
469

ренного со сведениями в штаб, что вам особен-
но необходимо…» (17, 135).
Махно распорядился посланца немедленно и публично
казнить. Причем не расстрелять – а повесить. Этим подчер-
кивалась особенная значительность события. Этим долж-
но было быть что-то выражено. Что? К трупу несчастного
капитана прикололи записку: «Никогда никакого союза
у Махно с белогвардейцами не было и не может быть, и
если еще кто-то из белогвардейского стана попытается
прислать делегата, его постигнет участь, какая постигла
первого» (40, 151).
Но почему?! Разве Махно без предложения врангелев-
цев не разрушал красный тыл, не сдирал с полотна рельсы
упряжками волов, не разорял склады, не истреблял пар-
тийных активистов? Разве он не нуждался в вооружении?
Нуждался. Может быть, некая интонация долженствова-
ния смутила его в письме или подпись – «генерального
штаба генерал-лейтенант Шатилов»?
Да-да, что-нибудь в этом роде и смутило: слишком мно-
го «генералов» в одной строке. Махно ведь был революци-
онер. У него было мировосприятие революционера, язык
революционера – и в этом смысле даже любезное «Вам» с
большой буквы должно было раздражать его. Любезности и
«генералы» не вписывались в картину мира революционе-
ра точно так же, как не вписывались в картину мира белого
офицера «товарищи», Советы, Реввоенсоветы и прочие хи-
меры революции. Почему Врангель не выбросил лозунг
«Советы без коммунистов!», а издал закон о земских само-
управлениях? Не мог. Не владел этим языком. Не понимал,
что выражают эти слова. Для него значительными, испол-
ненными смысла словами были совсем другие: Родина,
Русь, Вера, Собственность, Мирный Труд, Право.
470
вые прочитал в газетах их текст только в декабре. Значит,
Фрунзе, отдавая эти приказы, хотел, по сути, только од-
ного: разагитировать и разоружить корпус Каретникова в
Крыму и лишить Махно лучшей кавалерии.
24 ноября – новые приказы по частям фронта, выдер-
жанные в откровенно-истерическом ключе, должно быть,
для «подогрева» красноармейцев, которым предстояло
принять участие в войне против вчерашних союзников.
Поражает ложь, на которой командующий фронтом вы-
страивает весь свой пафос негодования: «Махно и его штаб,
послав для очистки совести против Врангеля ничтожную
кучку своих приверженцев, предпочли в каких-то особых
видах остаться с остальными бандами во фронтовом ты-
лу. Махно спешно организует и вооружает за счет нашего
трофейного имущества новые отряды…» (85, 25). «С мах-
новщиной надо покончить в три счета. Всем частям дей-
ствовать смело, решительно и беспощадно. В кратчайший
срок все бандитские шайки должны быть уничтожены, а
все оружие из рук кулаков изъято и сдано в гос. склады…
До 26 ноября я буду ждать ответа на вышеизложенный при-
каз. В случае неполучения такового, что представляется
наиболее вероятным… красные полки фронта… заговорят
с махновскими молодцами другим языком» (12, 182).
Об этих «внутренних» приказах по красным полкам
фронта махновцы ничего не знали. «Несмотря на то, что
оба приказа М. В. Фрунзе были изданы в непосредствен-
ной близости от Гуляй-Поля, перехватить их махновцам
не удалось», – замечает по этому поводу историк В. Волко-
винский. Это отчасти проясняет для нас тот достойный
удивления факт, что когда 25 ноября С. Каретников через
красное командование получил от Махно «вызов» на
совещание в Гуляй-Поле, он этому сообщению поверил
и с небольшим эскортом стремглав пустился на встречу
519

ников, обнародовавший приказ командующего фронтом.
Собрание выслушало. Собрание составило необыкновен-
но дипломатичный ответ красному командованию. В нем
говорилось: «Революционное повстанчество всегда стояло
на страже революции и охраняло ее интересы. Незыблемо
будет беречь и охранять свои социалистические основы и
традиции построения повстанческой армии. Будет подчи-
няться согласно договора, заключенного с правительством
Украины, какое является для обеих сторон нерушимым…
…Поэтому еще раз напоминаем командованию Красной
Армии дать нам распоряжение, не нарушая основ согла-
шения…
…Были случаи, что военными и гражданскими предста-
вителями Советской власти запрещалось печатание наших
газет и листовок, а также вооруженной силой разгонялись
митинги до их открытия, арестовывали и избивали наших
представителей. Это прямое нарушение основ соглаше-
ния и явление недопустимое в свободной революционной
стране. Требуем выполнения всех пунктов соглашения и
широкой его публикации…» (78, оп. 3, д. 589, л. 32).
Протокол собрания был направлен в полевой штаб Юж-
фронта Фрунзе.
Михаил Васильевич, который сам военную часть согла-
шения подписывал, прекрасно понимал, что имеют в виду
махновцы, однако, понукаемый, по-видимому, по партий-
ной линии, он уже не отступал от намеченного плана.
23 ноября С. Каретникову был предъявлен новый при-
каз, в котором его частям предлагалось немедленно при-
ступить к сдаче оружия и переформированию повстан-
ческих войск в регулярные части Красной армии. Были
приведены аргументы, диктующие необходимость такого
преобразования. Не совсем понятно, кому они предназна-
чались. Как ни крути, а можно считать установленным,
что в Гуляй-Поле об этих приказах не знали и Махно впер-
518
В приказе по войскам, опубликованном накануне вы-
хода из Крыма, Врангель обещал прощение «заблудшим,
которые вернутся к нам» (9, 11). Махно дал понять, что
не нуждается в прощении. Труп повешенного капитана
в селе Времьевка был единственным ответом, которого
удостоилось белое командование на предложение о со-
трудничестве.
В середине июля махновцы вновь покидают прифрон-
товую полосу и устремляются на север, по второму кругу
инспектировать свои владения. В конце июля на красно-
белом фронте опять начинаются тяжелейшие бои – до кон-
ца августа. Начавшиеся 17 августа переговоры Советского
правительства о мире с Польшей позволили часть войск,
дравшихся на польском фронте, перебросить против Вран-
геля. Неожиданно появляются у красных бронепоезда и
большие массы конницы. Белые все еще пытались пробить-
ся на север, но силы их иссякали. В журнале военных дей-
ствий марковской пехотной дивизии события на фронте
характеризуются вполне драматически: «3-й марковский
полк, отбив ряд жестоких атак красной пехоты, перешел
в контратаку и погнал пехоту красных, но, будучи обой-
денным прорвавшейся конницей красных… принужден
был отходить на ст. Бурчатск. Бронеавтомобили „Генерал
Слащев“ и „Редкий“ были брошены на правый фланг 2-го
полка и сдерживали конницу противника. Около 10 час. с
криком „ура“ конница красных бросилась в атаку на отхо-
дящие наши цепи. Дружные залпы и огонь всех пулеме-
тов героев-марковцев встретили красную лавину… В 10 ч.
15 м. из лощины внезапно выскочили 5 автоброневиков
красных и врезались в цепи 2 полка. Произошло замеша-
тельство, и красная конница замкнула кольцо, отрезав два
батальона… Погибли герои, будучи частью изрублены, ча-
стью в упор расстреляны из пулеметов автоброневиков…»
(80, оп. 1, д. 25, л. д. 12–13).
471

Бои такого накала не спадали несколько недель. «Чер-
ный август» белого наступления – как прозвали его крас-
ные – для самих белогвардейцев тоже был окрашен в тра-
урные тона: стольких жертв это наступление стоило.
Махно действовал с полным безразличием к последним
надрывам врангелевского наступления: Повстанческая ар-
мия проходит с запада на восток в 100–150 километрах от
линии фронта в совсем тихие, пограничные с Россией рай-
оны Харьковской губернии, где в конце концов и замирает,
заняв Старобельск. И хотя в справке военного комитета Ан-
танты со ссылкой на «лиц, близких к генералу Врангелю»,
и сообщалось, что главнокомандующий заключил согла-
шение с Махно, который «координирует свои действия с
ним» (69, 55), это был двойной обман: с одной стороны,
французов, которые искали подтверждение целесообраз-
ности своих военных инвестиций, а с другой стороны –
самих себя. В августе Махно действительно начал искать
способ заключить союз. Но – с красными.
Из далека времени это кажется почти невероятным. По-
сле всего случившегося в 1919 и 1920 годах как могли боль-
шевики и махновцы в принципе о чем-либо договаривать-
ся?! Разве кровь порубанных и расстрелянных товарищей
не разделяла их? Разве махновцы на собственном опыте не
убедились – дважды причем, – что все соглашения с боль-
шевиками заканчиваются для них одинаково? И все-таки
договор был подписан. Причем не просто договор. В ок-
тябре 1920-го соглашению между Повстанческой армией
и властями Советской Украины был придан статус прави-
тельственного постановления. Мог ли Махно мечтать об
этом? Не знаю. Здесь – пик, высшая точка какой-то хитрой
политической игры, начиналась которая еще летом.
Официально с февраля Махно был большевиками объяв-
лен врагом, предателем, пособником и союзником Вранге-
ля. Однако, убедившись в невозможности истребить его от-
472
модушно писал: «Был составлен приказ окружения Махно
и двух его групп: Крымской и тыловой… Конечно, план
окружения мог удаться только при наличии внезапности,
активности и большой инициативы со стороны Красной
Армии. В свою очередь, активность и инициатива мог-
ли быть проявлены лишь после тщательной подготовки
красноармейских частей. Особенно требовалась солидная
политическая подготовка. Надо было хорошенько разъяс-
нить, почему Красная Армия после достигнутого соглаше-
ния все-таки принуждена уничтожить махновцев…» (24,
212–213).
Для начала открытых боевых действий нужно было толь-
ко время.
20 ноября, когда, по-видимому, вокруг крымского
корпуса махновцев были выставлены все номера для
предстоящей охоты, Фрунзе отдал Каретникову приказ
№ 00119: частям корпуса, войдя в состав 4-й армии,
выступить на Кавказ для ликвидации остатков сил
контрреволюции (84,181).
Когда советские историки утверждают, что это была по-
пытка командующего Южфронтом «мирным путем» лик-
видировать махновщину, хочется рассмеяться. В лучшем
случае, это было серьезное, хотя и жестокое, предложение:
либо вы сдаетесь, сдаете мне – армию, Троцкому – Мах-
но, коммунистам – «вольные советы» и весь свой анархо-
крестьянский бред, либо – сами знаете что…
Связаться с Гуляй-Полем Каретников не мог из-за от-
сутствия связи. Что дело плохо, он, конечно, почуял давно,
но не мог уяснить себе общей картины. Приказ Фрунзе
практически отменял соглашение между Повстанческой
армией и Совнаркомом Украины. В самом ли деле согла-
шение расторгнуто – или его провоцируют? Он не знал.
Вечером 20 ноября в колонии Булганак состоялся ми-
тинг частей крымского корпуса. Открыл собрание Карет-
517

ваю, что Махно действительно надеялся на «дипломатиче-
ский» исход своей борьбы до конца, до тех пор пока утром
26 ноября не начался артиллерийский обстрел Гуляй-Поля.
Ждать, впрочем, оставалось недолго. Напряжение в тылу,
планируемый съезд анархистов в Харькове, вызывавший
злобное раздражение большевистских властей, наличие на
Украине довольно-таки значительных вооруженных отря-
дов, подчиненных Махно, – все это подталкивало события
к скорейшей и однозначной развязке.
17 ноября крымский корпус Каретникова был перепод-
чинен командованию 4-й армии В. С. Лазаревича. В тот
же день командарму—4 была подчинена действовавшая
при Врангеле в крымских горах повстанческая армия А. В.
Мокроусова. Мокроусов был анархист, но из числа идейно
смирившихся и давно отдавших свои военные дарования
на службу большевистскому делу. Его отряды влились в
Красную армию без всяких эксцессов. С Каретниковым,
как легко было предположить, все будет далеко не так про-
сто.
18 ноября по секретной связи, от Фрунзе в штабы армий,
проходит ряд странных приказов, отменяющих какие-то
прежние его предписания. В тот же день Фрунзе отменя-
ет предполагавшуюся командировку Корка. Начинается
постепенное «обставление» красными частями крымско-
го корпуса Каретникова, расположившегося в деревне За-
мрук южнее Евпатории. Подходят и располагаются вокруг
три пехотные и три кавалерийские дивизии, артбригада.
Одновременно в Таврии начинаются аналогичные опера-
ции по тихому окружению вновь сформированных полков
Повстанческой армии в Воскресенке, Цареконстантиновке,
Малой Токмачке и в других местах.
В марте 1921 года, когда события еще были свежи в памя-
ти и не требовалось вуалей, чтобы придать им более бла-
гопристойный вид, Н. Ефимов, анализируя ситуацию, пря-
516
ряды и видя, что они с каждым днем набирают силу, боль-
шевики предпринимают ряд попыток совсем иного свой-
ства. За две недели до того, как посланник белых появился
в повстанческом штабе во Времьевке, у Махно побывал
еще один делегат. Делегатом этим был представитель алек-
сандровской организации левых эсеров (меньшинства),
2
который довольно недвусмысленно намекнул, что перед
лицом Врангеля истинным революционерам следовало бы
забыть все разногласия и, навалившись дружной силой…
Махновцы довольно быстро поняли, что посланец вы-
борматывает не частное мнение левоэсеровской органи-
зации города Александровска, а предложение, сформули-
рованное в верхах большевистской партии. Посланец под-
твердил это, не прояснив, правда, от кого исходит предло-
жение и каковы его полномочия. Однако заверил, что, если
махновцы сочтут необходимым послать в Александровск
делегацию для переговоров, им будет гарантирована пол-
ная безопасность.
23 июня состоялось заседание Реввоенсовета армии.
Виктор Попов, вероятно, особенно предвзято отнесший-
ся к посланцу уже в силу того, что над ним с июля 1918 года,
как дамоклов меч, висел смертный приговор Ревтрибуна-
ла за участие в «левоэсеровском мятеже», прямо сказал,
что большевики всегда все делали только для своей выго-
ды, и, если они предлагают союз, – значит, это ловушка.
Махновцы против Врангеля, это само собой. Но что общего
может быть у них с революционерами, которые посылают
карательные экспедиции в деревни?
Попова поддержал Василий Куриленко, сказав, что отказ
должен быть четким и недвусмысленным, чтобы слухи о
2
То есть сторонников мягкой линии, сотрудничества с больше-
виками. К 1920 году большинство членов этого крыла левоэсеровской
партии были уже полностью «обольшевичены» и часто просто были
«двойными агентами» в революционном движении.
473

том, что махновцы потихоньку шушукаются с большеви-
ками, не сказались на престиже движения. Виктор Белаш,
самый «красный» среди махновцев, подумав, рассудил, что
надо все-таки продолжать борьбу с большевиками. Нельзя
не продолжать. В этом же ключе высказались и все осталь-
ные: Марченко, Дерменджи, Огарков.
Махно слушал. Потом сказал, что хотел бы обратить су-
губое внимание собравшихся на то, что этот визит, конеч-
но, целиком инспирирован большевиками, которые, вне
сомнения, имеют совершенно определенные намерения.
Сказано очень расплывчато. Больше, если судить по стено-
грамме заседания, батька не обронил ни слова. Что же он
хотел сказать? Возможно, совсем не то, что в контексте дру-
гих выступлений звучит как предупреждение о коварстве
большевиков. Возможно, он хотел, чтобы помимо пись-
менного ответа посланец передал своим покровителям
собственные слова Махно, которые ведь могут быть про-
чтены и так: намек понял. Да, левоэсеровский посланец
не только был отпущен с миром, но и увез письменный
ответ о том, что, имея коренные разногласия с большеви-
ками, махновцы, конечно, выступят против Врангеля – но
в качестве самостоятельного революционного отряда.
Примечательно, что все эти события разворачивались
через два дня после того, как был трагически расстрелян
Федя Глущенко, признавшийся старым товарищам, что по-
дослан чекистами. Так что «вариант Махно» большевика-
ми прорабатывался сразу несколькими способами. Какой
из них сработает – было не ясно. Махно все это прекрас-
но понимал, но, пока ситуация была неблагоприятна для
него, он занимал двусмысленную позицию. Ему надо было
как-то исхитриться и вывернуться, сыграть свою игру.
Пока же карта не шла, он придерживался строгой линии
жесточайшего аграрного террора. Он не боялся жестокости.
Террор ведь тоже был аргументом в этом затянувшемся
474
крестьянской проблемы, можно было, лишь осуществив
две меры: компромисс с крестьянством (хотя бы в виде,
предлагаемом Махно) и демобилизацию армии.
Иначе – новая война.
12 ноября в Гуляй-Поле приехал уполномоченный алек-
сандровского ревкома Н. Гоппе: партия поручила ему вы-
яснить, что происходит в столице Махно, каково влияние
махновцев в деревне, организуются ли комитеты неза-
можных селян. Получив отрицательные ответы на постав-
ленные вопросы, товарищ Гоппе стукнул своим: «Власти
Советской в уезде нет, сплошь ревкомы существуют для
приезжающих инструкторов и частей Красной Армии» (12,
174). Между тем товарищ Гоппе сообщал сущую неправду:
советская власть в уезде была, только не большевистская.
Именно Советы постановили не сдавать продразверстку.
С этим никто считаться не собирался. Сами вопросы, кото-
рые надлежало выяснить Гоппе, говорят о том, что больше-
вики, действительно, ни во что не ставили «политическую

жүктеу/скачать 1.91 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: