Нестор Махно

сию гарантировалась возможность «беспрепятственного
выезда за границу при условии отказа на честном слове от
дальнейшей борьбы против рабоче-крестьянской России
и Советской власти», а желающим остаться – возможность
трудиться на благо Родины (83, 439).
Фрунзе был известен решительностью действий в отно-
шении врагов и благородной снисходительностью к побеж-
денным. Нет сомнения, что решающую победу над силами
контрреволюции командующий Южным фронтом хотел
увенчать благородным актом прощения. Это было и по-
человечески, и политически понятно и хорошо: страна
должна была, наконец, сойти с круга ненависти и резни,
люди должны были впервые за много лет обратиться друг
к другу лицом, чтобы перестать друг друга расстреливать
только за различия в военной форме, должны были по-
глядеть в глаза друг другу, чтобы попытаться понять: что
произошло? Что сделали со страной, друг с другом? И про-
стить. Важнее всего то, что простить.
Психологически обращение Фрунзе было составлено
очень тонко. Такого тона давно ждали от железных больше-
виков – может быть, именно такого и ждали от них, чтобы
им поверить. В. В. Вересаев вспоминает, что слова о при-
мирении во имя Родины были с глубоким сочувствием
восприняты белым офицерством: «Молодое белое офи-
церство, состоящее преимущественно из студенчества, от-
нюдь не черносотенное, логикой вещей загнанное в борьбу
с большевиками, за которыми они не сумели разглядеть
широчайших народных и трудовых масс, давно уже тяго-
тилось своей ролью и с отчаянием чувствовало, что пошло
по ложной дороге, что выхода на другую дорогу ему нет»
(10, 30). Обращение Фрунзе, ставшее широко известным
благодаря передаче его по телеграфу – и, соответственно,
принимаемое радистами повсюду в белом тылу, – каза-
508
Махно, в буквальном смысле слова, некому было помочь,
и, значит, он составлял ее сам. Поражает точность и опре-
деленность суждений.
Первый пункт: немедленное освобождение и прекра-
щение преследований в дальнейшем всех махновцев и
анархистов, за исключением вооруженно выступающих
против Советского правительства.
Второй: свобода устной и печатной анархистской про-
паганды.
Третий, наиболее важный: свободное участие в выборах
в советы, участие махновцев и анархистов в подготовке V
Всеукраинского съезда Советов в декабре 1920 года.
Все эти пункты соглашения представитель правитель-
ства Советской Украины Яков Яковлев подписал. За гра-
нью соглашения остался только один, четвертый пункт,
включить который в текст договора Махно особенно наста-
ивал: об организации в районах действия Повстанческой
армии «свободных советов», политически и экономически
самоуправляющихся организаций, связанных с правитель-
ственными органами Советских республик договорными
отношениями. Махно хотел воссоздать «вольный совет-
ский строй» хотя бы в виде заповедника в стране больше-
виков. Понимал ли он, что это невозможно?!
Яковлев заявил, что вопросы такой степени важности
решать не полномочен. Они требуют отдельного обсужде-
ния, консультаций с Москвой. Махно обнадежился, послал
для продолжения переговоров в Харьков делегацию – все
того же Попова, Буданова и Куриленко.
Все это по-настоящему поразительно. Неужели Махно
в самом деле полагал, что все это всерьез? Выходит так,
больше ему ничего не оставалось делать. Махновцы, как и
все революционеры, когда-либо доверявшиеся большеви-
кам, исходили из простого подобия: мы революционеры –
и они революционеры, мы за Советы – и они за Советы…
481

Другое дело, что большевики заблуждаются, они ожесто-
чились, но они поймут… Поймут, что без пространства
экономической и духовной свободы бессмысленна сама
революция… Невозможно было осознать в то время, что за
годы Гражданской войны партия большевиков преврати-
лась в совершенно особую структуру, которая неизбежно
и вне зависимости от воли отдельных ее вождей эволю-
ционировала в сторону самого тяжкого, параноидального
тоталитаризма, сравнимого только с фашизмом… Чтобы
увидеть это воочию, нужно было подождать лет десять
или хотя бы два года – когда для бывших собратьев по
революции распахнулись ворота Соловецкого лагеря осо-
бого назначения. Махно даром предвидения не обладал. И
потом, он действительно был ослеплен результатами сво-
ей победы. После восьми месяцев проклятого бандитства
настал долгожданный покой. С ним, гонимым и прокли-
наемым всеми, преданным даже единомышленниками,
велись переговоры на правительственном уровне! С него
печатно сняли обвинение в контрреволюции и пособни-
честве Врангелю. Его рану заживляли московские доктора
(94, 254), его бойцы лечились в красноармейских госпита-
лях!
И потом, ничто как будто не заставляло всерьез беспо-
коиться за судьбу договора. Все развивалось как надо. По-
сле публикации в газетах военной части соглашения По-
встанческая армия вступила в бои с белыми на отведенном
участке фронта. После этого, правда, долго не публиковали
основную, политическую часть – и сразу обнаружилась в
ведении дел не свойственная им прежде вязкость. Пере-
говоры по четвертому пункту все откладывались. Анархи-
стов из тюрем выпускали «по капле». Не выдержав, Махно
телеграммой потребовал немедленного освобождения аре-
стованных в 1919 году Чубенко и Волина. Их освободили.
Волин тут же помчался в Харьков помогать «делегации»,
482
проход в Крым. Пал Турецкий вал. 11 ноября и вторая ли-
ния обороны врангелевцев была прорвана. Фрунзе ввел
в бой конные резервы. Началось стремительное, уже без
боя, отступление белых к черноморским портам…
Покуда армия Каретникова сражалась в Крыму, в Гуляй-
Поле, при штабе Махно, жизнь тоже не стояла на месте:
как раз 9 ноября, в самый разгар боев с белыми, на совете
Повстанческой армии был выслушан отчет вернувшихся
из Харькова Куриленко и Буданова о ходе переговоров с
Совнаркомом Украины. Махно продолжал настаивать, что
первостепенная задача делегации – добиться от прави-
тельства выделения территории под экспериментальное
строительство «вольного советского строя». Трудно сего-
дня представить себе, что он верил в этот пункт соглаше-
ния, как будто месяц бесплодной волокиты не говорил уже
сам по себе, что дело тухлое и тянется только для виду. Нет!
Махно здесь впал в какой-то (вполне, впрочем, объясни-
мый) самообман: не мог поверить, что заключенное им
соглашение – не более чем декорация для спектакля куда
как более драматичного, чем гуляйпольская постановка
«Жизнь махновцев».
А впрочем – о чем говорить?! Кому в эти дни не верилось,
что с победой все образуется, все обернется к лучшему,
станет по-человечески? Всем, кажется, верилось: до того
опротивела эта война, до того обрыдли жестокость, кровь и
убийства! И почему бы не поверить в это махновцам, если
сами красные верили в это? Если даже белые поверили?
Лишь только стало ясно, что воля Русской армии к сопро-
тивлению сломлена, Фрунзе 11 ноября издал знаменитое
обращение к врангелевцам, в котором белым предлага-
лось прекратить боевые действия с гарантией прощения:
«Сдающимся, включительно до лиц высшего комсостава,
полное прощение в отношении всех поступков, связанных
с гражданской борьбой». Всем желающим покинуть Рос-
507

боеспособна, стойка и спаянна. Комсостав опытен и энер-
гичен» (79, оп. 3, д. 300, л. 35). Нет ничего удивительно-
го, что под ударами почти 3,5 тысячи отборной конницы
красная пехота не устояла в голой степи между Сивашом и
соленым озером Красное, где значатся на военных картах
лишь придорожный трактир и два колодца, и стала отсту-
пать. Навстречу коннице Барбовича был брошен корпус С.
Каретникова: вылетев навстречу белогвардейцам лавой,
махновцы сымитировали неизбежность рубки и лишь в
последний момент, разделившись, ушли в две стороны,
оставив на пути белых 200 хлещущих огнем пулеметных
тачанок.
Такой плотности огня даже лучшие офицерские части
выдержать не могли. Корк в своих воспоминаниях о взя-
тии Крыма признал, что 15-й дивизии «оказал поддержку
отряд Каретника, который быстро развернулся и встретил
конницу противника убийственным пулеметным огнем.
Конница бросилась назад… левый фланг 15-й дивизии был
быстро приведен в порядок» (36, 447).
Ночью с 9 на 10 ноября генерал Барбович дал своим вой-
скам приказ перейти к самой упорной обороне, указывая,
«что ни один шаг назад быть не может, это недопустимо
при общей обстановке, мы должны умирать, но не отхо-
дить». Приказ предписывал «на ночь выставить все пуле-
меты, приготовить артиллерию к ночной стрельбе, часть
дивизии спешить и держать в цепи, имея впереди секреты.
Остальным дать надежный отдых» (79, оп. 3, д. 316). Впро-
чем, решающего значения эти приказания уже не имели:
за эти дни 30-я дивизия прорвала оборону белых на Чон-
гарском полуострове и открыла Красной армии второй
памятник на трупах товарищей кажется просто личностной патологи-
ей. Однако попьггка удалась – на нее работала сталинская историче-
ская наука, стереотипы которой живут чуть ли не по сегодняшний день.
506
которая, конечно, к ведению тонких политических дел
была не подготовлена и, отчаиваясь, предавалась изли-
шествам. Хозяйка квартиры, у которой останавливался Д.
Попов, в ГПУ показала, что у того «день начинался с пьян-
ства, ругани и стрельбы в квартирные лампы» (40, 185).
Не знаю, насколько можно верить показаниям квартир-
ной хозяйки, но то, что Попову могло быть желательно
залить самогонкой подступившую к горлу смертную тос-
ку, – несомненно. Ибо чуткое ухо должно было уловить
некие смутные ноты, в которых звучала неясная тревога:
то вдруг появлялась в газетах публикация, обливающая
махновцев грязью с головы до ног, то неосторожное слово
срывалось с языка…
А. Скирда в своей книге о Махно опубликовал редкий
текст Марселя Олливье, оказавшегося в качестве гостя в са-
мом центре занимающих нас событий. Олливье был одним
из основателей Коминтерна (с французской стороны), пе-
реводчиком Розы Люксембург, да и вообще надежнейшим
товарищем, каких немного было в мягкотелой и рефлекси-
рующей Европе. После состоявшегося в Москве II Конгрес-
са Коминтерна он был вместе с Жаком Садулем и Анри
Барбюсом приглашен посмотреть на «разгром Врангеля».
Возможно, что именно здесь, на Украине, Олливье впер-
вые стал свидетелем событий, которые в тридцатые годы
вынудили его внезапно порвать с коммунистическим дви-
жением, а впоследствии написать книгу «Опасный больше-
вик», отрывки из рукописи которой удалось опубликовать
А. Скирда. Заинтересованный взгляд пристрастного на-
блюдателя позволил французскому гостю сразу заметить
то, чего, быть может, замечать ему и не следовало бы. Так,
уже в разгар наступления на белых, на одной из вечеринок
в Мелитополе, где размещался штаб 13-й армии, Олливье
замечает «группу оживленно дискутирующих офицеров.
В кругу их находился юноша лет двадцати пяти, которого
483

окружающие явно осаждали, вследствие чего он с особой
горячностью отвечал на вопросы и возражения своих со-
беседников. Я спросил у Виктора Таратуты (сопровождаю-
щего, свободно говорившего по-французски), о чем они
спорят. Он объяснил мне, что это командир из дивизии
Махно, незадолго до того влившейся в Красную армию, ко-
торый пытается отстаивать перед остальными свои анар-
хистские убеждения. Когда я заметил, что он очень воз-
бужден дискуссией, Таратута сказал буквально следующее:
„Как только с Врангелем будет покончено, мы его расстре-
ляем…“ По правде сказать, я не принял всерьез его слов.
Подумал – вырвалось для красного словца. Расстрелять
человека, сражающегося в ваших рядах… только за то, что
его убеждения не соответствуют вашим, – это была такая
гнусность, на которую, как я думал тогда, большевики не
способны. В чем, как выяснилось потом, ошибался…» (94,
280–281).
484
часов вечера махновцы, а вслед за ними красная пехота
двинулись через залив в Крым.
То, что происходило той ночью и последующим днем,
мы не можем себе вообразить. Ибо, честно говоря, не пред-
ставляю себе, какой силы ярость должна была питать атаку
после того, как люди четыре часа брели в ледяной воде при
морозе в двенадцать градусов. В два часа ночи красные
с махновцами достигли крымской суши и бросились на
позиции врага. В темноте, раздираемой лишь лезвиями
прожекторов, закипел кровавый бой. Самое главное, что
не только красные с махновцами, в прямом смысле слова
перенесшие адскую пытку холодом, но и белые тоже по-
нимали, что назад – нельзя. Назад – смерть. Конец. Бой
был действительно страшен. Несмотря на ярость атаки и
солидную силу, к рассвету красные и махновцы еще не
овладели полуостровом: до двух часов пополудни кипел
бой, пока не выдохся, – белые отступили, оставив десанту
клочок плоской суши длиною в семь, шириною – в три
километра.
Утром следующего дня, 9 ноября, 52-я дивизия, чуть
оправившись от смертельной усталости, бросилась сзади
на перекопскую позицию белых, а 15-я, как и предусматри-
валось планом, стала потихонечку расковыривать вторую
линию обороны, путь на юг. Поняв, что уже не в перенос-
ном, а в самом что ни на есть прямом смысле настал час
«последнего и решительного боя» из всемирного гимна
пролетариев, белые дрались ожесточенно. В середине дня
левый фланг 15-й дивизии был опрокинут налетевшей из-
за врангелевских окопов кавалерией генерала Барбовича
и стал отходить. Белые бросали в бой последние резервы,
лучшие части.
В данных разведки о боеспособности корпуса Барбовича
говорилось совершенно недвусмысленно: «группа очень
505

визия, по всей вероятности, безрезультатно, будет с фрон-
та биться в стену Турецкого вала, в тыл белой крепости че-
рез Сиваш выйдут махновцы и части 15-й и 52-й дивизий.
52-я сразу повернет на север, к Перекопу, и нанесет удар в
спину белым, а 15-я развернется на юг, чтобы предохра-
нить десант от возможной контратаки (ибо части, которые
должны были овладеть Литовским полуостровом, оказы-
вались, с одной стороны, в тылу главной врангелевской
твердыни, но, с другой стороны, перед фронтом второй,
юшуньской линии обороны, отстоящей от первой всего
лишь километров на пятнадцать). Действуя хладнокров-
но, между двумя укрепленными позициями десант можно
было бы и раздавить. Чтобы не дать белым опомниться,
одновременно – в шестидесяти километрах к востоку от
Перекопа – начиналось форсирование Сиваша и штурм
врангелевских позиций на Чонгарском полуострове сила-
ми 4-й армии – который в случае успеха открывал дорогу
кавалерии в глубокий тыл белых. Вся кавалерия – и 1-я, и
2-я конные армии, и 3-й конный корпус Каширина – сто-
яла на второй линии и должна была вступить в дело не
раньше, чем в белом фронте обнаружится пробоина.
3
Возможно, для окончательного приведения в порядок
частей нужны были бы еще сутки, но 7 ноября поступили
сведения, что с восточным ветром стала прибывать вода в
Сиваше, и Фрунзе отдал приказ о наступлении. В десять
3
Забавно, что в советской историографии главным крымским ге-
роем стал командарм Первой конной С. М. Буденный, которому, в дей-
ствительности, принадлежала в значительной степени театральная
роль триумфатора. Буденный стал стаскивать к себе перекопскую сла-
ву, когда большинства его соратников по Крыму уже не было в живых:
командарм Второй конной Миронов был расстрелян в 1921 году, ко-
мандующий Южфронтом Фрунзе скончался в 1925-м после неудачной
полостной операции, в 1937-м были репрессированы командарм—6
Корк и командарм—13 Уборевич, в 1938-м – командарм—4 Лазаревич,
комкор—3 Каширин и комдив—51 Блюхер. Попытка воздвигнуть себе
504
Капкан
На что рассчитывал Махно? На то, что за время соглаше-
ния успеют произойти изменения, которые не позволят
большевикам его уничтожить: пополнится мобилизаци-
ями и окрепнет в боях с врангелевцами Повстанческая
армия, вновь будут избраны местные «вольные советы», а
вслед за ними – делегаты на Съезд советов Украины, где
махновцы и анархисты «Набата» рассчитывали получить
солидную квоту мест и интегрироваться, таким образом,
в политическую систему Страны Советов. Это казалось
вполне возможным. Они не видели в большевиках, с ко-
торыми имели дело, каких-то злодеев. Как правило, это
были люди военные, а как военные, красные и махновцы
уважали друг друга. В том числе и за удары, наносимые
друг другу прежде. А во время совместного наступления
не могла не родиться промеж них необходимая воинская
солидарность – ибо им приходилось участвовать в жесто-
чайших боях, «вытянуть» которые невозможно без брат-
ской помощи и самопожертвования. Наверно, в тылу все
было иначе, чем на фронте. И все же доподлинно знать
о скором разрыве соглашения могли только люди особо
доверенные, представлявшие в Красной армии высшие
партийные круги. Кто именно – мы не знаем. Не вполне
ясна даже роль М. В. Фрунзе: был ли он заранее введен в
курс дел или вынужден был играть ту же двусмысленную
роль исполнителя политического приговора, которую в
свое время сыграл латыш Иоаким Вацетис во время ле-
485

воэсеровского мятежа, в сути которого Вацетис не стал
разбираться, за что, собственно, и был обласкан партией.
Впрочем, мы не имеем права утверждать, что истреб-
ление махновцев было предрешено с самого начала. Для
этого у нас нет никаких доказательств. Не найден еще ни
один документ, впрямую подтверждающий это. И в то же
время по бесчисленным аналогиям и параллелям времен
Гражданской войны ясно, что ничем иным соглашение за-
кончиться не могло. Анархисты, возможно, раньше других
почувствовали убийственную, смертельную тяжесть Вла-
сти, сосредоточенной в руках большевиков, но все-таки
даже и они, похоже, не могли представить себе, что име-
ют дело с Властью совершенно иного порядка, чем все,
существовавшие до этого на памяти российских револю-
ционеров. Что подавление всякого инакомыслия входит в
принцип этой власти, и уже по одному этому они с неиз-
бежностью будут раздавлены. И именно поэтому может
статься, что никакого изначального плана изничтожения
махновцев у большевиков не было. Просто так должно бы-
ло быть. Когда Врангель был разбит, принцип уничтожения
сработал. Сам собой. Сработал он в Москве и в Харькове,
оформился в виде записочки, затем – побежал по телегра-
фу в виде директив и приказов… Повинуясь ему, двинулись
войска, пешим и конным ходом тронулись тысячи людей,
не подозревавших о том, что они идут утверждать незыб-
лемость принципа. Зазвенели клинки, ударили орудия…
Это нельзя доказать. Но можно почувствовать.
Летом 1920 года, когда махновцы еще кружили по
Украине, а Всеволод Волин сидел в московской тюрь-
ме, в Москве с большой помпой собрался II Конгресс
Коминтерна, который должен был знаменовать скорое
торжество коммунизма в Европе. Фотографии с этого
конгресса потом подарил Махно Бела Кун, чем необык-
новенно расположил к себе батьку: во-первых, он был
486
Семен Каретников был против союза с большевиками,
когда решался вопрос о соглашении с ними. Он им не
верил. Однако, став фактическим командиром Повстан-
ческой армии в боях против Врангеля, он, по условиям
договора, оперативные приказы красного командования
обязан был выполнять. И он выполнял их, «притормажи-
вая» исполнение только тогда, когда ему всерьез начинало
казаться, что красное командование готово «рискнуть»
Повстанческой армией и увлечь ее в сомнительное и аван-
тюрное дело: так было с приказом Фрунзе от 25 октября
об овладении перешейками, так же обстояло дело и с при-
казом Корка о форсировании Сиваша в ночь на шестое.
Какими бы ни были силы крымского корпуса махновцев,
Каретников был все же достаточно опытным командиром,
чтобы совершенно ясно осознавать: кавалерией и тачан-
ками позиций белых на Литовском полуострове не взять и
уж, во всяком случае, не удержать; наступление в целом не
готово; следовательно, корпус опять суют в огонь только
потому, что у большевистского начальства то ли нервный
зуд, то ли истерика. Вот он и придумал, что Сиваш непро-
ходим.
Пока 6 ноября проверяли и промеряли, проходим или
нет, прощупывали дно – подошла пехота: 52-я и 15-я стрел-
ковые дивизии. Вот теперь заваривалось что-то похожее
на серьезное дело, на штурм. Теперь не только махновцы
подставлялись под пули, но и две лучшие красные диви-
зии – а Каретников твердо был уверен, что в соглашении с
большевиками только пролитая на равных паях кровь и
скрепляет дело. И не приведи бог Повстанческой армии
где-нибудь подставиться под смертельный удар – махнов-
цы сразу станут не нужны своим союзникам…
7 ноября окончательно выстроился план операции. Ото-
мкнуть Перекопский перешеек должна была ударная груп-
па 6-й армии, причем дело мыслилось так: покуда 51-я ди-
503

не было достаточно ясно, – туманно писал позднее Корк, –
…поэтому командующий войсками фронта поставил зада-
чу – отряд Каретникова выдвинуть вперед»
2
(36, 443).
За то, что случилось далее, красное командование, несо-
мненно, должно быть благодарно Семену Каретникову:
«Отряд Каретника двинулся через Сиваш, но, не доходя
до Литовского полуострова, вернулся, и начальник отряда
донес, что местность настолько болотиста, что о прохож-
дении Сиваша говорить не приходится» (36, 443). Таким
образом, белые прежде времени не узнали, где планирует
нанести решающий удар Фрунзе. Именно поэтому ата-
ка белогвардейских позиций в вочь с 7 на 8 ноября была
неожиданна и увенчалась успехом. Теперь попытаемся
объяснить то, что произошло, отбросив расхожие обвине-
ния махновцев в трусости.
2
Численность крымского корпуса махновцев вызывает споры. А.
И. Корк называет минимальную цифру – 1700 человек при 191 пулеме-
те («пулеметный полк» Фомы Кожина). Стремление преуменьшить уча-
стие махновцев в разгроме Врангеля понятно, особенно в 1930-е годы,
когда вышли воспоминания Корка. Советские историки, обвиняя Мах-
но в том, что он послал на фронт совсем небольшой отряд, сосредото-
чив главные силы в Гуляй-Поле, просто повторяют известное место из
приказа Фрунзе о разоружении корпуса Каретникова. Однако сегодня
мы должны отдавать себе трезвый отчет, что это была ложь: с Махно в
Гуляй-Поле было лишь 300 человек, новые части находились в стадии
формирования, на фронт были посланы лучшие части. В сборнике во-
енной академии «Гражданская война», появившемся в 1930 году под
редакцией С. Каменева, А. Бубнова и Р. Эйдемана (т. 3, с. 510–540), силы
корпуса махновцев определяются в 5–6 тысяч человек. В другой акаде-
мической работе двадцатых годов говорится о 5 тысячах человек. Это
больше похоже на правду. И в самом деле, если придерживаться той
точки зрения, что Фрунзе в ночь на 6 ноября приказал ничем не под-
крепленному отряду кавалерии в 1700 человек ворваться в Крым (а в
случае неуспеха – выдать место предполагаемого главного удара), то
ничего не остается, как считать этот заведомо невыполнимый приказ
или провокацией, или поистине непростительной глупостью.
502
«шишка», представитель «фронта», а во-вторых, уважил
– как товарищ товарищу привез ему фотографии из
Москвы. В Москве меж тем дело прошло вовсе не до такой
степени гладко, как хотелось бы устроителям. Несмотря
на дружные залпы газет по поводу мирового съезда
большевиков, среди приехавших делегатов далеко не все
оказались единомышленниками. Кое-кому удалось все же
разглядеть жуткие детали за кулисами большевистского
режима. Переполненные тюрьмы, отсутствие свободы
слова, омертвение профсоюзов и полное подчинение
их воле большевиков, военная диктатура вместо власти
советов, фактическая однопартийность – для многих из
тех, кто всю жизнь посвятил борьбе за свободу, такие
порождения большевистской революции были абсолютно
неприемлемы. Во французской делегации оказалось
три диссидента: левый социалист Раймон Лефевр и
два анархо-синдикалиста – Вержа и Лепти. Лефевр,
как и подобало человеку, сделавшему выбор в пользу
коммунизма, мужественно убеждал соратников в том,
что избранный большевиками путь – ложен. Вержа и
Лепти, не связанные партийными узами с большевиками,
избрали более откровенный обличительный тон, хотя в
глубине души необыкновенно сокрушались о том, что
им говорить по возвращении товарищам о жизни в
Советской республике. Несмотря на понятные колебания,
они решили все же донести до товарищей правду об
увиденном. Собрали целый архив документов. На просьбу
властей ознакомиться с их досье они ответили отказом.
После этого начались странные вещи: во Францию, вместе
с основной группой делегатов, предводительствуемых
Марселем Кашеном, их не отправили. Решено было, что
они поедут позже. Потом выяснилось, что их отправят
через Север. В поезде Москва—Мурманск было очень хо-
лодно, и они попросили сопровождавших их сотрудников
487

ЧК выдать делегатам Конгресса теплую одежду. Чекисты
ответили, что о наличии в поезде делегатов им ничего не
известно. Вержа, Лепти и Лефевр спросили: «Кто же мы?»
Сотрудники ЧК ответили: «Не знаем».
В этой истории много темного, много непонятного. Кто
встретил их в Мурманске? Почему они не могли уехать
обратно в Москву? Неизвестно. Известно как будто, что
Лефевр написал в Москву несколько писем, требуя объ-
яснить, почему их не посадят на корабль и не отправят
в Швецию. Но неясно, откуда известно об этих письмах.
В последнем из них Лефевр вроде бы писал о намерении
купить у рыбаков лодку и добираться до Швеции само-
стоятельно. Несмотря на предостережения рыбаков, ре-
волюционеры, купив лодку, отчалили от берегов страны
победившего социализма и исчезли навсегда. Эта история
не просто загадочна, она глубоко мистична. Кто погубил
несчастных французов? Большевики? ЧК? Да нет, ведь они
их и пальцем не тронули. Они просто отправили их на
Север, где французы своими руками довершили то, чего
большевикам только смутно желалось бы: они погибли.
Потому, что инакомыслящие должны были погибнуть. А
Марсель Кашен и другие депутаты-коммунисты спокойно
добрались до Франции, чтобы на Турском съезде повто-
рить урок, усвоенный в Москве, и, отколов от соцпартии
коммунистическое крыло, повести его за собой в лютые
битвы за светлое будущее.
Эта весьма загадочная история рассказана В. Волиным
в книге «Неизвестная революция» (95). Разглядывая по-
даренные Белой Куном фотографии улыбающихся комин-
терновцев, Махно ничего не знал о ней. И Волин, когда
он по требованию Махно в 1920 году был освобожден из
тюрьмы, тоже еще не знал. Не мог разгадать символа, в ней
заключенного. Да и вряд ли имел время разгадывать: ему
488
культурных сил. Махно тоже воздерживается от работы. Я
чувствую, что он устал» (12, 174).
Предчувствия, предчувствия…
Многим глубоким предчувствиям открывается душа, ко-
гда вечером у керосиновой лампы человек остается один
на один со своими мыслями и чистым листом бумаги…
4 ноября по красным частям на фронте проходит как
бы трепетание: войска вплотную подтягиваются к берегу
моря. Зачем-то «крымский корпус» Каретникова на один
день переходит в подчинение командования 4-й армии
В. С. Лазаревича и получает от Фрунзе приказ сосредото-
читься вместе с 7-й кавдивизией «в районе Петровка – оз.
Соленое, что в 5 вер. южнее Громовки, с целью форсиро-
вать Сиваш и ворваться в Крым…» (82, оп. 1, д. 146 с, л.
7).
В целом, было совершенно ясно – особенно после неудач-
ных атак Турецкого вала с фронта, – что «взламывать»
Крым нужно как можно скорее и именно через Сиваш;
спешке способствовало и то, что, вне сомнения, и главком
С. Каменев, и командующий Южным фронтом М. Фрун-
зе получали поощрительные нагоняи и из Харькова, где
находился Троцкий, и из Москвы. Единственное, что 4 но-
ября еще невозможно было собрать разметанные во время
последних боев части и двинуть их в наступление.
5 ноября корпус Каретникова был переподчинен коман-
дованию 6-й армии А. И. Корка. Днем спешно производи-
лась разведка бродов. Донесения были, в общем, утеши-
тельные: «От мыса Кураван броды проходимы только для
пехоты, в районе острова Чурюк-Тюп сейчас непроходимы
по случаю глубокой воды, от с. Ивановка по направлению
Армянского базара два брода проходимы для подвод» (82,
оп. 1, д. 146с, л. 8). В тот же день Корк в Новониколаевке
лично передал С. Каретникову приказ Фрунзе о форсиро-
вании Сиваша. «Отношение махновцев к Красной Армии
501

брошенные окопы. Когда же мы въехали в центр, я был
поражен жестокостью войны, которая, прокатившись по
этим местам, оставила глубокие следы повсюду. Лучшие
дома были разрушены. Другие – и таких очень много, –
сильно повреждены… Повсюду видны воронки и следы
огня…» (94, 268–269).
Вслед за Аршиновым историки, желающие казаться объ-
ективными, повторяют слова о «райской» жизни в Гуляй-
Поле в ноябре 1920 года, обязательно поминая при этом
ликбез, несколько театральных постановок «из жизни по-
встанцев», независимую школу имени испанского револю-
ционера Франсиско Феррера, где преподавались в числе
прочих наук теория и практика анархизма, история фран-
цузской революции (по Кропоткину) и история русской
революции. Но все это, конечно, были лишь слабенькие
завязи нормальной жизни посреди опустошения, произ-
веденного Гражданской войной.
Война давила. Война продолжала определять весь ритм
гуляйпольской жизни и настроения людей, которые, если
судить по отрывку из дневника (датированному все тем
же 3 ноября) одного из работников махновского Культпро-
светотдела, были очень далеки от райской безмятежности.
«…Скучно и грустно, – пишет неизвестный, записки ко-
торого много лет спустя обнаружил в партархиве Украины
историк В. Волковинский.– Терзает и не дает покоя мысль –
„а что дальше будет?“ Белогвардейщина будет раздавлена,
и что дальше будет с повстанческой армией. В комсоставе
чувствуется усталость. Сам Махно дышит усталостью, нет
никакой намеченной цели в армии и определенного плана,
а также нет культурных работников. Боюсь, что коммуни-
сты объявят нас вне закона, и тогда начнется пролитие
снова трудовой крови. Эти головотяпы не могут понять,
что у них разлагается Красная Армия и перейдет на на-
шу сторону. Но весь наш трагизм состоит в отсутствии
500
срочно пришлось ехать в Харьков на помощь махновской
делегации.
После заключения соглашения между Повстанческой
армией и правительством Украины авторитет Махно
среди анархистов необычайно возрос. В Харькове вышло
несколько номеров газет «Путь к свободе» и «Голос
Махновца», пошла подготовка к всеукраинскому съезду
анархистов, кого-то выпустили из заключения – все это
были невиданные прежде достижения, которых мирным
путем, пропагандой достигнуть было нельзя. Но Махно
был недоволен ходом переговоров. Вопрос о четвертом
пункте – о «вольном советском строе» в махновском
районе – не продвигался. Попов пил и вообще вел себя
бестолково. Махно не стерпел и выговорил ему в письме:
«Возложенная на вас работа политического и военного
представительства является крайне ответственной, и
вы, будучи в Харькове, должны отдать ей все время,
стараясь принести максимум пользы нашему движению
со всех его сторон: военной, политической и культурно-
просветительной. Совершенно недопустимо вторично
слышать о вашем нерадивом отношении к делу, поручен-
ному вам армией. Я надеюсь, что следующие сообщения о
вашей работе будут иные, более отрадные для всех нас…»
(12, 173). В помощь харьковской делегации Махно послал
Ольгу Таратуту – старую анархистку, прошедшую сквозь
огонь двух революций и каторжный тюремный режим.
Время нещадно подгоняло. Махно прекрасно сознавал,
что политически добился весьма относительных успехов,
в то время как выпустил из рук и ввел в игру свой главный
козырь – армию. На фронт были посланы лучшие силы –
специально сформированный корпус под командованием
С. Каретникова.
В. В. Белоусов, механик связи 125-й бригады 42-й диви-
зии, в возрасте девяноста двух лет так описывал появление
489

махновцев на подступах к фронту в селе Христофоровка:
«Вышел я на улицу. К моему удивлению, в сторону пози-
ции движутся тачанки, на каждой тачанке 4–5 человек и
пулемет. По неофициальным данным, 10 тысяч при 500
пулеметах и четыре пушки. Я начал считать и надоело –
тачанки идут и идут. У махновцев одежда разнообразная:
хорошие богатые пальта, украинские свитки, солдатские
шинели. На шапках красный бант. Махновская армия за-
няла участок нашей 125-й бригады…» (8).
Общее наступление красных должно было начаться в
последней декаде октября. 19–20 октября у Фрунзе состоя-
лось несколько серьезных разговоров с главкомом С. Ка-
меневым по поводу перспектив прорыва. Говорили по те-
лефону. Фрунзе сказал, что опасается, как бы белые не
начали отход на юг, на мелитопольские позиции (что дало
бы им возможность значительно сократить и уплотнить
линию фронта), до начала наступления. Фрунзе считал это
худшей вероятностью из всех возможных.
Каменев предположил, что Врангель вряд ли уйдет на юг,
«не померившись с нами силами в районе между Днепром
и мелитопольскими позициями», но возможности такой
не исключал. Стратегический план Фрунзе был ударами
конницы прорвать белый фронт и отрезать основные силы
белых от Крыма. Не дать им уйти туда. Несмотря на то, что
силы Красной армии превосходили белых численно как
минимум вдвое (133 тысячи красноармейцев против 58
тысяч врангелевцев), была существенная опасность, что
удар выйдет недостаточно сильным и все смажется. Ко-
мандарм 2-й конной Миронов жаловался, что в армии нет
ни дисциплины, ни комсостава, ни снабжения, а в отдель-
ных частях «абсолютный развал», в связи с чем выражал
опасение, что задачу форсирования Днепра у Никополя
армия выполнить не сможет.
490
телеграмму отправили просто на всякий случай, который,
как назло, и приключился. Ленин был разозлен.
Того же 3 ноября, выступая на Всероссийском совеща-
нии политпросветов губернских и уездных отделов народ-
ного образования, Ленин потребовал от пропагандистов
решительно и повсеместно вбуравливать в головы мысль,
что пришло время каждому человеку «стать или по эту,
нашу, сторону, или по другую» и строго осознать «главен-
ство политики коммунистической партии», которая «все
исправляет, назначает и строит по одному принципу». К
слову сказать, Махно в этой речи был помянут в числе
«разнообразных форм контрреволюции», среди Юдени-
чей, Колчаков, Петлюр и т. д. (46, т. 41, с. 401–403). Знай
Махно об этой речи, у него был бы повод крепчайшим об-
разом призадуматься. Совершенно ясно, что Ильич ни на
йоту не изменил свою точку зрения, принцип диктатуры
пролетариата оставался для него незыблемым, и столь же
бессомнительным казалось то, что воплощается диктатура
через повсеместное господство одной, коммунистической
партии, несогласие или даже непринадлежность к которой
уже есть контрреволюция.
Но Махно не знал об этой речи. Он переживал последний
взлет, последнюю эйфорию. После взятия повстанцами
Гуляй-Поля Махно смог, наконец, перебраться в родное ме-
стечко из Старобельска, где его хоть и лечили, но держали,
по специальному решению Екатеринославского губкома, в
строгой изоляции от красных частей. Гуляй-Поле немного
ожило, хотя оно было до полного уже изнеможения истер-
зано войной. Польский анархист Казимир Теслар, побывав
в это время в Гуляй-Поле, потом писал: «Я был в Гуляй-
Поле зимой. Окрестности и городок были густо засыпаны
снегом. В каждом дворе стояла знаменитая „тачанка“ –
знак того, что в каждом доме нашли приют повстанцы…
Еще при въезде в городок я заметил окружавшие его за-
499

дание Первой конной и колоссальную неразбериху, хотя
бы часть белых удастся отрезать от Крыма и уничтожить.
3 ноября стало ясно, что эту задачу выполнить не уда-
лось. Врангель в беседе с представителями печати удо-
влетворенно констатировал: «На рассвете 18(31) октября
наши части атаковали красных, прижав их к Сивашу. Од-
новременно ударом с севера и северо-запада конница Бу-
денного была разбита, причем нами захвачено 17 орудий
и более 100 пулеметов и целиком уничтожена латышская
бригада. В то же время Донской корпус разбил части 2-й
Конной армии и 13-й армии… До полудня 19 октября (то
есть 1 ноября по новому стилю. – В. Г.) конница эта не ре-
шалась нас атаковать. После полудня… противник повел
атаку по всему фронту… 19–20 и 21 числа (соответственно,
1, 2 и 3 ноября. – В. Г.) эвакуация продолжалась, и лишь по-
сле последнего поезда, проследовавшего через Сивашский
мост, наши части отошли, взорвав его. Наши войска стали
занимать укрепленные позиции… Противник, особенно
конница Буденного, понес в последних боях громадные
потери… У нас, благодаря планомерному отходу и содей-
ствию тяжелой артиллерии, а также бронепоездов, потери
незначительны…» (79, оп. 3, д. 316, л. 4).
3 ноября белые заперлись в Крыму. На фронте наступило
несколько дней затишья. Того же числа Ленин в одной из
своих директивных записок потребовал от т. Гольцмана
(главодежда) пошить в срок 20 тысяч охотничьих сапог для
армии. Что происходит на Южном фронте, Ленин толком
не понимал. Врали ему, по-видимому, все. Еще в самом
начале контрнаступления С. Каменев и М. Фрунзе соста-
вили ему страховочную телеграмму, что в случае ухода
врангелевцев в Крым, за Турецкий вал, шанс их успешного
разгрома – один из ста. На самом деле оба были уверены,
что разбить белых удастся еще до Крыма, и осторожную
498
Фрунзе и Каменев обсудили возможность часть миро-
новских сил передать Первой конной Буденного, которая
стояла ниже по Днепру и, вырвавшись с каховского плац-
дарма, могла бы срезать белых под самый корень, но тут
уж Каменеву пришлось признать, что с такими массами
кавалерии (7 конных дивизий) Буденному не совладать
(82, оп. 1, д. 146 с, л. 3–4).
К тому же после разгрома под Варшавой знаменитая
Конармия Буденного была, пожалуй, даже в худшем по-
ложении, чем мироновцы: неудача похода расстроила ее,
переброска с польского фронта на врангелевский – раз-
ложила. По пути следования армии повсюду отмечались
грабежи мирного населения. Бойцы явно потеряли смысл,
ввергнувший их в водоворот войны, и открыто начинали
дурить. Еще 6 октября в докладе Ленину о положении на
фронте Фрунзе отмечал, что Первая конная «будет пред-
ставлять угрозу для нашего спокойствия в ближайшем бу-
дущем» (12, 179), и просил прислать в армию агитатором
товарища Калинина. Калинин приехал, когда нужно бы-
ло уже не агитировать, а карать: при попытке остановить
мародеров был убит конармейцами комиссар 6-й кавдиви-
зии Шепелев. Москва отдала беспрецедентный в истории
Красной армии приказ: судить всю дивизию. Под пред-
логом приезда в часть товарища Калинина дивизия была
выведена на смотр. Плац для смотра был найден вблизи
железной дороги. Когда построение закончилось, на пути
стало два бронепоезда. Под дулами орудий и пулеметов
Ворошилов объявил смутьянам, что дивизия будет про-
щена, если сама выдаст мародеров. Выдано и расстреляно
было больше ста человек. Так что и на Первую конную
полагаться вполне было тоже нельзя…
Если бы белые продолжали незыблемо держать фронт,
можно было бы стянуть к началу наступления свежие си-
лы и перегруппировать старые, но так как врангелевцы
491

могли в любой момент начать, как улитка, втягиваться в
свою крымскую «раковину», приходилось быть готовыми
к наступлению с весьма неясными перспективами. Вряд
ли Фрунзе ожидал, в частности, что первыми прорвут бе-
лый фронт части Александровской группы, ядро которых
составляла Повстанческая армия Махно.
Еще 17 октября командарм—13 И. П. Уборевич связался
с Фрунзе и доложил, что Повстанческая армия могла бы
сыграть огромную роль, обеспечивая стык его с соседней
4-й армией. Уборевич предложил во время наступления
бросить махновцев в район Гуляй-Поле—Орехов – и тем са-
мым рассечь надвое 2-ю белогвардейскую армию генерала
Абрамова. Фрунзе признал соображения мудрыми, пони-
мая, что прежде всего повстанцы постараются освободить
свою «столицу» и свой район, и подчинил корпус Каретни-
кова Уборевичу. Дождаться приказа об общем наступле-
нии частям Александровской группы, однако, не пришлось.
Двадцать первого октября Фрунзе получил какие-то сведе-
ния, подтверждающие его опасения относительно отхода
белых на юг под прикрытием арьергардов и, в частности,
об отводе в городок Армянский базар, за Перекопский вал,
танков, бронемашин и тяжелой артиллерии. Он немед-
ленно реагирует приказом: «…путем выдвижения вперед
авангардных частей и глубокими поисками проверить вы-
шеуказанные сведения, разбивая арьергарды противника,
воспрепятствовать проводимой им перегруппировке сил,
для чего… командарму Повстанческой в ночь с 21 на 22/
Х выступить из района сосредоточения и, двигаясь фор-
сированным маршем, обойти вышеуказанную группу с
востока… отрезать бронепоезда противника и ударом с
тыла их разгромить» (82, оп. 1, д. 146с, л. 24–26).
Несмотря на присутствие перед фронтом 13-й армии
«всех частей Донкорпуса противника», считавшегося в чис-
ле лучших врангелевских соединений, махновцам и ча-
492
– заминать инцидент. Почему-то позднейшие биографы
венгерского коммуниста усматривали в этом факт беспри-
мерного героизма, хотя дело было совершенно заурядное.
Жена Куна в воспоминаниях о муже договаривается до
того, что махновцы могли убить его за одно неосторожное
слово и только искали повод для провокации… Зачем?! Все
это плод неведения и горячечной патетики… Махновцам
нужно было соглашение, и они не пытались его нарушать,
более всего озабоченные тем, чтобы выполнять пункты
договора с буквальной точностью.
28 октября – день начала контрнаступления Южного
фронта – стал для белых роковым. Вторая конная все-таки
переправилась через Днепр и удержала удар Донского
корпуса белых, пытавшегося столкнуть ее обратно в реку.
Фрунзе записал: «лучший из конных корпусов Врангеля
разбился о 2 Конную армию» (82, оп. 1, д. 146с, л. 31). Это
было не так, но все-таки фронт белых был прорван, и стало
ясно, что залатать его не удастся. Ночью 28 октября на ле-
вом фланге части 42-й дивизии сделали еще один прорыв
во фронте и взяли Большой Токмак. На рассвете 29-го мах-
новцы, выступившие на фронт в соответствии с приказом
Фрунзе, обошли городок с тыла и штурмом овладели окопа-
ми противника, захватив пленных и трофеи. Тридцатого с
опозданием выстрелила, наконец, Первая конная, пытаясь
фланговым ударом закрыть белым проход в Крым, но бе-
лые ее отбросили сильным встречным ударом. Тридцатого
же с тяжелыми боями части 13-й армии Уборевича вместе
с махновцами неудержимо двинулись на юг, захватили
Мелитополь, на следующий день – Акимовку, вплотную
подбираясь к Крыму. На очень небольшом пространстве,
все более сужающемся к Перекопскому перешейку, в эти
дни, смешавшись, дрались огромные массы войск: пять
советских армий Южфронта и отходящие белые. Красное
командование все еще надеялось, что, несмотря на опоз-
497

боевых действий по разгрому Врангеля (12, 176). Зачем
Фрунзе понадобилось формулировать приказ в столь
резкой форме, не совсем понятно: махновцы вовсе не
прятались в Гуляй-Поле, просто в нескольких километ-
рах южнее села проходила линия фронта; к тому же
гуляйпольское направление Повстанческой армии было
определено самим Фрунзе… Вероятно, командующему
фронтом просто хотелось вкатить Каретникову и Махно
профилактическую зуботычину, чтобы сразу дать им
понять, что он никакой «самодеятельности» не потер-
пит. Однако в целом в «таврический» период военных
действий отношения между махновцами и большеви-
ками складывались нормально. Курсант Петроградской
военно-инженерной школы Иван Мишин, который через
две недели будет сидеть в стогу сена на берегу Сиваша,
вспоминая октябрь 1920-го, рассказывал: «Совершая
марши, наша бригада нередко останавливалась в одних
населенных пунктах вместе с махновцами. За весь период
наступления наших армий не наблюдалось какого-либо
антагонизма между курсантами и махновцами. Махнов-
цы называли нас „курсаками“, приглашали к себе для
проведения свободного времени. Что ж, говорили, вы,
курсаки, так скучно живете? Песен не поете, горилку не
пьете? То ли дело у нас! Однако никакого разобщения
между курсантами и махновцами не чувствовалось и
в выполнении поставленных командованием Красной
армии боевых задач» (57).
Правда, после разгрома Дроздовской дивизии к мах-
новцам, стяжавшим себе славу, переметнулось несколь-
ко менее стойких, чем столичные курсанты, пулеметных
команд, прельщенных «вольным духом» Повстанческой
армии. В военной части соглашения была оговорка: ча-
сти друг у друга не переманивать. 22 октября в повстанче-
ский штаб приехал из Реввоенсовета Южфронта Бела Кун
496
стям 23-й дивизии удалось не только выполнить приказ
Фрунзе, но и нанести тяжелое поражение Дроздовской
дивизии, взять четыре тысячи пленных и в буквальном
смысле слова разорвать фронт, чем Фрунзе немедленно
и воспользовался.
1
23 октября красные вместе с махнов-
цами взяли Александровск, 25-го – Гуляй-Поле. В тот же
день корпус Каретникова получил от командующего фрон-
том новый приказ: «Двигаясь в направлении Орехов, Б.
Токмак, Мелитополь и далее, громить тылы противника
(штабы, обозы, связь, жел. дороги). Разрушить жел. дорогу
на участке Мелитополь – ст. Сальково и по возможности
не позднее 29/Х овладеть перекопскими перешейками»
(82, оп. 1, д. 146с, л. 30).
Это свидетельство для нас необыкновенно важно, ибо
советские историки Гражданской войны «контрнаступле-
ние Южного фронта» отсчитывают с 28 октября. А что же,
в таком случае, происходило целую неделю до этого?! Еще
Вторая конная не навела переправы через Днепр, еще не
получили приказа о выступлении буденновцы, которым,
по замыслу, отводилась во всей операции главная роль,
а Повстанческой армии уже предписывалось «овладеть
1
Успеху ночного прорыва 21 октября способствовало то, что за
несколько дней до этого махновцы обнаружили среди противостоящих
им врангелевских частей «бригаду имени батько Махно», в свое время
созданную белыми в ознаменование союза с крестьянством. После рас-
стрела командира бригады Володина, заподозренного в симпатиях к
большевикам, махновцам не составило большого труда распропаган-
дировать нового комбрига Никиту Чалого – также бывшего партизана.
Накануне красного выступления «бригада имени батько Махно» аре-
стовала приставленных офицеров и предоставила махновцам схему
дислокации частей Дроздовской дивизии. Более того, Чалый пропу-
стил через фронт и вывел в тыл дроздовцам кавалерию Марченко и
смешанную артиллерийско-пулеметную группу Петренко. Как всегда,
махновцы действовали здесь чисто партизанскими методами. Но весь-
ма сомнительно, что регулярные войска, действуя по всем правилам
тактики, добились бы большего успеха.
493

перешейками!». Конечно, это была своего рода военная
игра: а вдруг выгорит? Первая конная к выступлению была
не готова, а Повстанческой армией можно было и риск-
нуть, черт бы с ней, если б сгинула, – зато в случае успеха
это была бы просто невероятная удача! Позже, в одном
из блокнотов, куда Фрунзе записывал к осмыслению – то
ли своему, то ли будущих историков – ключевые моменты
операций против Врангеля, он отметил, что издал этот
приказ потому, что представители махновцев в Харькове
уверяли, что задача овладения перешейками легко может
быть выполнена Повстанческой армией.
Семен Каретников, руководивший операциями махнов-
цев, однако, размышлял по-своему. Он понимал, что так
для Повстанческой армии дело, пожалуй что, добром не
кончится: даже если она и пронзит белый тыл и захватит
перешейки, она все равно будет стерта в порошок отсту-
пающими белыми. Белые еще слишком сильны, а Фрунзе
готов пожертвовать его корпусом, как дальнобойной фи-
гурой в шахматной игре. Каретников заартачился.
В этой связи интересен эпизод, рассказанный уже упо-
минавшимся нами связистом Василием Белоусовым. Как
раз в эти дни, 25–26 октября, он нес дежурство на телефон-
ной станции. Было раннее утро. Внезапно к дому подъеха-
ли три кавалериста. Один спешился и вошел в залу. Увидев
дежурного, сказал, что он, уполномоченный войск груп-
пы Махно Каретников, желал бы соединиться со штабом
Южного фронта. 42-я дивизия, в которой служил Белоусов,
воевала против махновцев с 1919 года, так что надо по-
нять, что доверия к гостям у двадцатитрехлетнего меха-
ника связи не было никакого. Он соединился со штабом
бригады, в которой служил. Пришел комбриг, пожал Карет-
никову руку, с интересом разглядывая его, после чего дал
разрешение на связь и удалился. Связывались многосту-
пенчато: сначала вызвали телеграфом штаб 42-й, дивизия
494
связалась с армией, армия – с фронтом. Каретников про-
диктовал такой текст: «В назначенное вами время группа
Махно перешла в наступление на белогвардейцев, понесла
потери в живой силе. Мы просим командование Южного
фронта выступить и, двигаясь своим маршрутом, придти
к намеченной вами цели. В случае отказа от наших требо-
ваний мы окопаемся и будем стоять на месте» (8). Ответа
из штаба фронта долго не было. Каретников поглядывал в
окно – «не окружают ли станцию». Наконец телеграф отсту-
чал ответ Фрунзе: «Штаб Южного фронта дал согласие на
вашу просьбу». Каретников поблагодарил связистов и вы-
шел. Дня через два, вспоминает В. Белоусов, действительно
началось наступление. «Махновцы передают пленных бе-
логвардейцев, а наши части сопровождают в тыл. Фронт
так быстро двигался, что пехота не успевала подходить»
(8).
Это частное свидетельство чрезвычайно важно, ибо оно
совершенно в ином свете выставляет конфликт между Юж-
фронтом и командующим группой войск Махно Каретни-
ковым. Историки и по сей деяь повторяют, что как только
было занято Гуляй-Поле, махновцев неудержимо потяну-
ло домой, и Каретников запросил 4–5 дней отдыха своим
частям. Фрунзе отказал. Вероятно, повстанцев действи-
тельно тянуло домой, только Каретниковым все же руко-
водило совсем иное чувство, нежели тоска по теплой хате
и по галушкам в сметане, – а именно нежелание со своим
корпусом лезть на рожон, когда по всему фронту красные
части еще стояли без движения.
Двадцать восьмого же, когда наступление действи-
тельно началось, штаб махновцев получил от Фрунзе
приказ, похожий на ультиматум: если махновцы будут
по-прежнему оставаться в Гуляй-Поле, а не приступят
немедленно к выполнению поставленной фронтом боевой
задачи, он будет считать их самоустранившимися от
495

поездов, однако махновцы без труда нашли подходящую
лазейку в этом бронированном заборе и двинулись даль-
ше, по-видимому, через свою агентуру оповещенные о
том, что на соединение с ними идет буденновская часть.
Для Махно эта встреча была необыкновенно важна. Он все
еще думал, что это – лишь первая ласточка и вслед за нею
чередою пойдут красноармейские бунты, волною которых
вновь вынесет его наверх.
12 февраля Фрунзе вынужден был пересилить недомо-
гание и строжайше предписать Р. Эйдеману окружить и
уничтожить Махно в районе Чаплино—Гришино, комби-
нируя действия войск с бронепоездами. Один за другим
Фрунзе отдает приказы, имеющие целью – покончить с
Махно к 20 февраля, ко дню открытия V Всеукраинекого
съезда Советов. Того самого съезда, на который, согласно
подписанному им самим в октябре соглашению, должны
были свободно избираться делегаты от махновцев.
Теперь махновцев надлежало уничтожить. Фрунзе все
хочется поспеть к круглой дате, сделать «подарок» Совет-
ской власти – и выбросить Махно, как кошмар, из головы.
Казалось, все продумано: район Гуляй-Поля был немед-
ленно занят проверенными частями. Создана еще одна
маневренная группа из частей Первой конной. Проходы на
восток и отход на север закрывали одиннадцать бронепо-
ездов. Была поставлена задача частям: загнать, окружить,
уничтожить. Сделаны строжайшие предупреждения: чтоб
уж на этот раз…
Махно как будто издевался над Фрунзе. Семнадцатого
стало известно, что накануне «банда Махно и части Мас-
лакова численностью около 1000 человек заняли станцию
Розовка, разгромили ее, порвав провода и уничтожив теле-
графные аппараты, и подожгли мост на 351 версте. После
двухчасового пребывания на станции бандиты, преследу-
емые частями интеркавбригады, направились на север…
572
«прорыва», в настоящем значении этого слова, а уж тем
более прорыва штурмового, рисующегося воображению
некоторых историков, когда проклятое кулачье, врубив
все свои 200 пулеметов, прожгло кольцо блокады, не было.
С наступлением темноты оставшаяся без командующе-
го группа Каретникова «собралась и направилась к шоссе
Симферополь—Перекоп. По дороге, встретив 7-ю кавдиви-
зию, махновцы ее разбили и свободно прошли к деревне
Джума-Аблам» (24, 213). Хоть автор этих строк, Н. Ефимов,
писал их и по свежим следам событий, тут интересно бы
выяснить – а в самом ли деле был бой? Части Каретникова
и 7-й кавдивизии вместе стояли в селе Петровка накануне
форсирования Сиваша и прекрасно друг друга поняли как
сорвиголовы и профессиональные рубаки. Зимой 1921 го-
да 7-я кавдивизия проявляла в боях с махновцами так мало
рьяности, дезертирствуя и, в общем-то, просто слоняясь
в районе боевых действий, что ее обвиняли в промахнов-
ских настроениях и чуть не расформировали. Вполне воз-
можно, что бойцы дивизии пропустили махновцев через
свое расположение, просто сымитировав бой, а еще того
скорей – именно они и предупредили махновцев о готовя-
щемся нападении. Во всяком случае, прорвавшийся корпус
Каретникова никто не преследовал.
Н. Ефимов пишет, правда, что «после обнаружения про-
рыва немедленно вслед уходящим махновцам был брошен
3-й конный корпус и части 52-й дивизии» (24, 214). Но это,
на самом деле, значит только то, что красные части получи-
ли приказ о преследовании. Но даже советские историки
признают, что выполнять они его не спешили, не понимая,
видимо, в чем дело. Уставшие, решительно настроившиеся
отдыхать и возвращаться домой войска охватило какое-то
полное безволие. Командир 3-го кавалерийского корпуса
Каширин вообще заявил, например, что корпус «совершен-
521

но не в состоянии двигаться и нуждается в трехнедельном
отдыхе» (78, оп. 3, д. 35, л. 77).
А. И. Корк, получая в Симферополе данные разведки,
беспокоился: «27 ноября в 16 ч. 50 м. отряд махновцев
в районе Юшуни проскочил колонной глубиной до трех
верст через расположение 52 див. в северовосточном на-
правлении и, очевидно, форсированным маршем будет
продолжать двигаться на Перекоп и Литовский полуост-
ров… Конгруппа и 52 дивизия получила задачу от коман-
дарма—4 преследовать махновцев в направлении на Пе-
рекоп. Приказываю начдиву—1 немедленно приступить
к выполнению задачи, поставленной моей телеграммой
нр 111/к… Действовать быстро, решительно…» (78, оп. 3, д.
35, л. 71).
В приказе командующему латышской дивизией Корк
как-то флегматично констатировал: «По непроверенным
сведениям кавдивизия вчера у Юшуни имела бой с мах-
новцами, и, видимо, сегодня махновцы пройдут через Пе-
рекоп или Сиваш…» (там же, л. 74).
Эти свидетельства для нас чрезвычайно важны, потому
что по одной из расхожих версий махновцы вырвались
из Крыма тайным путем, нежданно-негаданно явившись
перед Перекопом и назвав верный пароль, чем как будто
ввели в заблуждение охранявшие Турецкий вал части 1-й
стрелковой дивизии, даже не вызвав у них подозрений.
Все это – что совершенно ясно становится из приказов
Корка – нимало не соответствует действительности. Крас-
ные знали обо всех передвижениях махновцев, но ровным
счетом ничего не предпринимали. Якобы было столкно-
вение с частями 52-й дивизии, но в это верится с трудом:
еще и трех недель не прошло, как они вместе форсирова-
ли Сиваш. Как было драться братьям по оружию? В этом
смысле весь план «замкнуть» махновцев в Крыму имел
колоссальный изначальный изъян: разгром повстанцев
522
власть настолько жестока и неправедна и мерзость ее на-
столько очевидна всему народу, что надо только восстать
и возвысить слово правды, чтобы она пала. К несчастью
для Маслакова, это было не так. К несчастью для красного
командования, действовать против него можно было толь-
ко частями Первой конной, которые были поблизости, – и
тут мог случиться подлинный ужас и мятеж большой силы.
Но не действовать тоже было нельзя, потому что Маслаков
пошел на соединение с Махно.
По 4-й армии, которая держала весь махновский рай-
он, пролетела тревожная дрожь категорических приказов
нового командарма А. С. Белого:
11 февраля, 2 часа ночи: «В связи с предательством ком-
брига… Маслакова, сумевшего на почве пьянства и дема-
гогии увлечь за собою на путь неповиновения Советской
власти значительную часть 19 кавполка… приказываю:
Первое. Известить о случившемся начдива 7 кавдивизии
и комбрига Интернациональной, стоящих на пути отряда
Маслакова. Второе. Задержать и разоружить отряд Масла-
кова, использовав предварительно меры политического
воздействия…» (78, оп. 3, д. 441, л. 70). И еще: «Ввиду опас-
ного положения, создающегося в связи с приближением
к району Гришино – Б. Михайловка отряда Махно, коман-
дукр приказал: 1) вести неотступное преследование частя-
ми Первой конной армии изменника Маслакова вплоть
до его захвата… 4) особое внимание обратить на недопу-
щение присоединения Маслакова к Махно не только из
тактических, но и из политических соображений» (там же,
л. 73).
Махно меж тем, обойдя с севера Луганск, все ближе под-
ступал к своим местам. 9 февраля махновцы пересекли
железную дорогу Лозовая—Славянск и, можно сказать, сту-
пили на родную землю. Р. Эйдеман пытался загородить им
путь, выставив на линии Чаплино—Гришино шесть броне-
571

назиданием: «И хлеб, и дрова, все гибнет из-за банд, а мы
имеем миллионную армию. Надо подтянуть Главкома изо
всех сил» (46, т. 52, 67).
После этого «подтягивания» Фрунзе и выключился на
неделю.
3
И, надо сказать, в самый неподходящий момент,
потому что случилось то, что могло ввергнуть Ленина в
самый свирепый гнев: взбунтовалась Первая конная. Прав-
да, почти сразу выяснилось, что взбунтовалась одна лишь
4-я дивизия, и даже не целиком, а одна кавбригада – но по-
следствия могли быть непредсказуемыми. Вся страна тлела
мятежами. Иной раз для выступления не хватало только
зачинщика – а комбриг Маслаков Григорий Савельевич
был весьма популярным командиром, два «Красных Зна-
мени» имел, да и вообще, зарекомендовал себя геройски.
В последнем его наградном листе говорилось, в частности,
об «исключительной храбрости и мужестве», проявленных
в боях против белополяков, в которых Маслаков отличился,
прорвав под Львовом со своей бригадой фронт, захватив
500 пленных и в жаркой схватке с батальоном польских
легионеров зарубив двадцать человек.
Что заставило опытного, далеко не молодого (44 года)
красного командира, объявить себя партизаном, сторонни-
ком Махно и призвать население хутора Кочережского, где
стояла бригада, к восстанию против советской власти, мы
можем только гадать. Но совершенно ясно, что мятежни-
ками должно было владеть ощущение, что существующая
3
Второй приступ болезни случился у него в конце марта в послед-
ний перед отъездом день очередной командировки в Москву, когда
стало ясно, что встреча с любимым вождем снова не состоится. Вообще,
хотя это лишь частное мое предположение, похоже, что цель – вернуть
себе расположение Ленина – определяла в это время все поведение
Фрунзе. Он кропотливо и усердно решал какие-то наваленные на него
хозяйственные задачи, занимался хлебозаготовками, добычей соли,
транспортом. Но за всем этим стояла еще одна козырная возможность
заставить Ленина повернуться к себе: «подарить» ему Махно.
570
должны были осуществить те самые части, которые вместе
с ними сражались против белых. Предполагалось, очевид-
но, что тысячи простых солдат проявят большевистскую
сознательность и совершат предательство с тою же легко-
стью, с какой повернулся политический рычажок в мозгах
Ленина и Троцкого. Этого не произошло. «Следствием че-
го, – читаем у Н. Ефимова, – махновцы спокойно дошли
до Армянского базара к вечеру 27 ноября» (24, 214). Здесь
они разделились: одна группа двинулась на Литовский
полуостров, возможно, еще усеянный телами убитых, ко-
торых некому было схоронить в ледяной степи, и ушла
из Крыма через сивашский брод. Воистину, было что-то
зловещее в этом ночном бегстве махновцев вспять – по
следам своей величайшей победы! Вторая группа, может
быть, и назвав какой-то пароль, «прошла у Перекопа мимо
незначительных и небоеспособных частей первой стрел-
ковой дивизии», которая, несомненно, поняла, кто перед
нею, но решила боя не принимать (24, 214). Утром 28 но-
ября обе группы соединились в деревне Строгановка на
Таврическом побережье. Казалось, им удалось вырваться
из крымской западни. Однако радоваться было рано: имен-
но здесь, в Таврии, ждали их части, которые не питали к
5
Любопытно, что неудачу уничтожения махновских войск в Кры-
му советские историки объясняют крайней усталостью частей после
наступления – как будто махновцы не разделяли общих невзгод похо-
да! Это не помешало им, однако, выйти из Крыма за два дня, почти без
потерь, действуя на удивление собранно. Значит, дело в другом. После
разгрома Врангеля красноармейцы действительно не знали, зачем им
дальше воевать. Казенные харчи, табак и обмундирование были явно
недостаточными стимулами для продолжения войны. Солдаты пере-
стали ощущать личную причастность к событиям, «революционный
дух» поддерживался взвинченностью митингов и экзекуций. Психоло-
гически для махновцев ситуация была совсем другая: они мгновенно
поняли, что «комиссары» их предали, а значит, предано все крестьян-
ское дело и их задача – быстро и без потерь прорваться обратно к бать-
ке, чтобы решить, кого и в какой последовательности бить.
523

ним никаких чувств и гораздо лучше были психологически
подготовлены к операциям против них.
5
В Харькове, где тщетно продолжали свою дипломати-
ческую работу члены махновской делегации с Волиным
во главе, развязка наступила значительно быстрее. Понят-
но, что приказов Фрунзе с ультиматумом повстанческим
частям до сведения махновских представителей никто не
довел. Правда, Волин утверждал, что в середине ноября
один сочувствующий анархистам телеграфист предупре-
дил его о двух секретных телеграммах Ленина Раковскому,
в которых будто бы предписывалось вести за анархистами
наблюдение и начать готовить на них компромат «по воз-
можности уголовного характера» (95, 284). Все это по духу
весьма похоже на правду, но, увы, подтвердить сообщения
«одного телеграфиста» документальными материалами
мы не можем.
Показательно, что накануне рокового дня 26 ноября (и
через 11 дней после заседания ЦК КП(б)У, на котором было
предрешено уничтожение махновщины) Волина «сердеч-
но» принял в своем кабинете Христиан Раковский и вновь
сочувственно поведал ему, что вопрос о выделении тер-
ритории для «вольного советского строя» обсуждается в
инстанциях в Москве и, скорее всего, со дня на день следу-
ет ждать положительного ответа оттуда.
Поздно вечером, после выступления на митинге в Харь-
ковском сельскохозяйственном институте, Волин вернулся
в номер гостиницы и еще некоторое время работал над
статьей для газеты. В половине третьего, когда он улегся
наконец в постель, по лестнице загрохотали сапоги, грох-
нул выстрел, и после нескольких крепких ударов в дверь
он услышал: «Открывай, иначе высадим дверь!» Зная по
опыту, что это значит, Волин быстро собрался, после чего и
был препровожден в какой-то подвал, куда на протяжении
всей ночи свозили арестованных анархистов.
524
дателем. Явно какая-то тень недовольства пала на него, и
от этого творилось с ним что-то странное.
Фрунзе 1921 года загадочен: похоже, в нем схлестнулись
потоки эмоций, с которыми он впервые в жизни не мог
совладать. Впервые за все время Гражданской войны он за-
болел и взял бюллетень. Его мучила язва. Плохая еда – или
нервы? Трудно предположить, что у главнокомандующего
вооруженными силами Украины и Крыма, перемещавше-
гося по стране в персональном поезде, был какой-то ущерб
в еде.
Значит, нервы. Одержал крупнейшую победу и на самом
подъеме, на вдохе, когда он уже в грудь воздуху набрал,
чтоб возвестить: «прощаю!» – был одернут. Впал в неми-
лость. Дали грязное дело, сделали карателем (он не мог не
понимать, не чувствовать, что речь идет не о ликвидации
нескольких сот бандитов, как требовал думать Ленин, а о
планомерной войне с крестьянами). Махно был постоян-
ным источником его непрекращающихся невротических
терзаний. Дошло до того, что летом, заслышав о приближе-
нии банды, Фрунзе совершает совершенно неадекватный
поступок, бросаясь навстречу ей, на верную смерть – с тре-
мя сопровождающими. По чистой случайности он остался
в живых – кони оказались хороши. Но он не мог больше!
Не мог, чтоб его «били, гнали, драли»!
Первый приступ болезни у Фрунзе случился 6 февра-
ля, когда заместитель Троцкого Склянский получил вто-
рое «предупреждение» от Ленина. В «предупреждении»
беспощадно констатировалось: «Наше военное командо-
вание позорно провалилось, выпустив Махно (несмотря
на гигантский перевес сил и строгие приказы поймать),
и теперь еще более позорно проваливается, не умея раз-
давить горстку бандитов». Ленин потребовал отчета обо
всем, что происходит (включая использование аэропланов
и бронепоездов), и завершил «предупреждение» суровым
569

стоящий партиец, Фрунзе не роптал и рьяно принялся за
отряженное ему дело. Но невниманием Ленина он был, по-
видимому, глубоко удручен. Ему хотелось скорее сообщить
вождю радостное известие. После боев с махновцами под
Андреевкой и Федоровкой он отправил в Москву телеграм-
му, в которой прочувствованно сообщал, что прорвавша-
яся было из «котла» семитысячная (!) армия повстанцев
на четвертой линии окружения в основном разгромлена и
только Махно с четырьмя сотнями всадников удалось уй-
ти. Вместе с телеграммой Фрунзе послал в Москву просьбу
позволить ему приехать на Восьмой Всероссийский съезд
Советов. Он думал, что заслужил. Он хотел понравиться.
А вышло, что обманул: Махно с основными силами вы-
рвался, что и доказал, истребив штаб петроградской брига-
ды и совершив ряд других беспощадств. В результате Фрун-
зе на съезд Советов приехал, но опять во второстепенной
роли. Слушал доклады Ленина, Кржижановского, Троцко-
го, Зиновьева. Поражался грандиозности задач мирного
хозяйственного строительства, встающих перед страной
(на съезде был принят план ГОЭЛРО и много было сказано
слов про транспорт, промышленность и сельское хозяй-
ство). Но столь важной для Фрунзе личной встречи с Лени-
ным так и не произошло (случайная, коридорная, может,
и была, но даже о ней хронисты не упоминают). Фрунзе
встретил в столице Новый год, а вернувшись на Украину,
узнал, что махновцами убит Пархоменко. Он, как оплошав-
ший солдат, лихорадочно принимается демонстрировать
необыкновенную активность и усердие. Составляет план
уничтожения махновцев. Возглавляет Центральное посто-
янное совещание по борьбе с бандитизмом. Но на посту
председателя этого совещания он остается всего только
месяц, собственно, до первого его заседания, в ходе ко-
торого он был освобожден от исполнения обязанностей,
хотя и остался заместителем Раковского, ставшего предсе-
568
Так главный пункт политической части соглашения до-
ждался своего «благополучного решения» – не удержался
Волин от саркастического замечания по этому поводу (95,
644). После вынужденного и, в некотором смысле, неесте-
ственного для большевиков попустительства политиче-
ским оппонентам настал сладостный час расправы. Заби-
рали всех, пишет Волин, вплоть до 14—16-летних мальчи-
ков, будто речь шла «об уничтожении грязной расы анархи-
стов до третьего колена» (95, 284). Всего в последнюю неде-
лю ноября в Харькове было арестовано 346 анархистов (94,
274). Представлявшие махновскую делегацию Попов, Буда-
нов и Хохотва были отправлены в Москву и расстреляны.
Запоздалый выстрел, уготовленный Попову приговором
Ревтрибунала еще в июле 1918 года, все-таки прозвучал.
Всего в Москву из Харькова было переправлено 40 чело-
век. Вновь возвращался в знакомые места отсидки Волин,
впервые должны были увидеть настоящие застенки ЧК
махновские командиры Середа, Зинченко, Колесниченко.
Надежды анархистов интегрироваться в систему совет-
ского строя рухнули.
Не менее драматически и загадочно развивались собы-
тия в Гуляй-Поле. Наиболее странна неудавшаяся попытка
покушения на Махно, имевшая будто бы место 20 ноября.
О ней рассказал в своих показаниях ЧК Виктор Белаш и
– с некоторыми отличиями в деталях – Аршинов в «Исто-
рии махновского движения». В первом случае речь идет
о 40 (!) чекистах из спецгруппы по ликвидации анархо-
бандитизма Ф. Я. Мартынова, появившихся якобы в Гуляй-
Поле в середине ноября и попытавшихся во время боль-
шой пирушки, на которой собрался весь махновский штаб,
забросать присутствующих бомбами. Однако махновцы
опередили их и семь человек схватили. На допросе те со-
знались в злоумышлении и перед смертью назвали срок,
когда Гуляй-Поле подвергнется атаке (12, 182). У Аршинова
525

речь идет лишь о 9 агентах контрразведки 42-й дивизии,
которые были схвачены 23 ноября и тоже, не выдержав
разговора по душам, назвали сроки.
Нет никакого сомнения в том, что чекисты Мартыно-
ва страстно желали физического уничтожения Махно. Но
что 40 человек посторонних могли появиться, найти се-
бе приют и выносить злой умысел в Гуляй-Поле, где каж-
дый чужой бросался в глаза и которое к тому же слишком
многое пережило с 1917 года, представляется деталью со-
вершенно фантастической. Зачем Белашу потребовалось
такое городить на допросе, известно только ему одному.
Однако жизнь он себе в результате выговорил. А ведь взя-
ли его только осенью 1921 года, когда Махно уже ушел в
Румынию…
Совершенно не укладывается в логику событий и то, что
чекисты проговорились махновцам о вероломных планах
красного командования. Напротив, все говорит как раз
о том, что о приближающемся нападении в Гуляй-Поле
ровным счетом ничего известно не было. Ну неужели, зная
о дне, когда суждено совершиться предательству, Махно
сидел бы на месте с охраной всего в 300 человек? Неуже-
ли он не ушел бы из села, не собрал из формировавшихся
поблизости частей сильный отряд, чтобы ударить в тыл
предателям и разгромить их? Можно ручаться, он проде-
лал бы что-нибудь в этом духе. И проделал, как только на
него напали.
Может быть, самым неожиданным аргументом про-
тив присутствия несметного количества чекистов в
Гуляй-Поле является то, что у красного командования
не было сколько-нибудь ясного представления о том,
сколько, в действительности, войск в «столице» Махно;
все разведданные были многократно преувеличенными и
основывались, похоже, на слухах, что в конечном счете
сослужило Махно добрую службу. Одно из донесений
526
быть, действительно, вдохновлял. Но между этими дву-
мя датами встречи не было. Это легко устанавливается
документально по биографической хронике жизни Лени-
на, являющейся наиболее точным и документально вы-
веренным его жизнеописанием, подтверждается также
материалами выходивших в дополнение к собранию со-
чинений и биохронике «ленинских сборников». И если
визит неизвестного украинского анархиста в 1918 году
еще мог ускользнуть от фиксации биографов – и время бы-
ло сумбурное, и человечек маленький (кто ж знал, что этот
парень будет батькой Махно?), то встреча с командующим
Южным фронтом в 1920–1921 годах от биографов никак
ускользнуть не могла бы. Так что – не было ее.
Почему – нам неведомо. Но это не была случайность.
Ленин принимал сотни людей и не принять командую-
щего победоносным фронтом «по случайности» не мог.
Он сознательно лишил Фрунзе своего благорасположения:
«шлифовал» характер. Очевидно, его разозлило «добрень-
кое» обращение Фрунзе к врангелевцам. И хотя после этого
он выставил его лжецом и предателем, этого ему показа-
лось мало. Нужно было, чтобы комфронтом как следует
помучился чувством вины.
28 ноября, вскоре после разгрома Врангеля и два дня
спустя после «разгрома» махновцев в Крыму, в Таврии и
в Гуляй-Поле, Фрунзе выехал в командировку в Москву.
Наверняка он, добывший для Страны Советов решающую
победу, рассчитывал на встречу с вождем. Ждал скром-
ного, по-большевистски организованного триумфа. Все
полководцы ждут триумфа.
Фрунзе не дождался. Вождь его не принял.
Вместо этого на Фрунзе взвалена была тяжелая и очень
грязная военная работа – разделаться с политическим бан-
дитизмом на Украине. И все. С этим Фрунзе уехал восво-
яси, так и не изведав славы победителя. Как всякий на-
567

от Фрунзе приказ уничтожить банду во что бы то ни стало.
Эйдеман выполнил приказ – но через полгода. В конце
июня 1921 года именно в бою под Недригайловом будет
встречным ударом расколото ядро махновской армии, ко-
торое после этого начнет неудержимо дробиться… Но на
этот раз Махно ушел.
Фрунзе очень нервничал. В январе он получил очеред-
ной нагоняй от Ленина, тем более обидный, что вождь не
самолично ему выразил недовольство, а поручил взбучку
заместителю Троцкого Э. М. Склянскому, послав ему теле-
грамму следующего содержания: «Надо ежечасно в хвост
и в гриву гнать (и бить и драть) Главкома и Фрунзе, чтобы
добили и поймали Антонова и Махно» (46, т. 52, 42).
Легко сказать – «добили и поймали!». Как военный,
Фрунзе не мог не понимать, что то, о чем просит Ленин, –
невыполнимо. Но он старался. Он очень старался. Дело
в том, что с ним случилась беда, несчастье: он впал в
немилость.
«В. И. Ленин неоднократно встречался с М. В. Фрунзе,
интересовался ходом борьбы с махновщиной, – пишет в
своей книге о Махно В. Волковинский, – давал ценные
указания по дальнейшей организации ее разгрома. Напут-
ствия вождя, как вспоминал адъютант Михаила Василье-
вича С. А. Сиротинский, не только помогали М. В. Фрунзе
в решении сложных вопросов борьбы с контрреволюци-
ей, но и вдохновляли его, после встреч с В. И. Лениным
он ощущал небывалый подъем сил, работал с удвоенной
энергией» (12, 190–191).
Все это было бы в точности так, если бы Фрунзе в это
время действительно встречался с Лениным. Но в том-то
и дело, что за год, на который пришелся разгар борьбы
против Махно, Ленин до встречи с Фрунзе не снизошел.
Он встречался с ним в сентябре 1920-го, когда Фрунзе от-
давали Южный фронт, – и потом, осенью 1921-го. Может
566
сообщало, например, что «армия Махно насчитывает до
9000 человек, около 2500 сабель» (12, 182), другое с той же
категоричностью утверждало, что «войск в Гуляй-Поле до
1000 сабель и 3000 пехоты при 3-х орудиях…» (12, 182). Что,
спрашивается, делали то ли сорок, то ли девять агентов в
Гуляй-Поле, если они не смогли даже пересчитать, сколько
войск состоит при штабе?
Вообще, эпизод с чекистами слишком смахивает на
фрагмент из лихого киносценария: интересно, откуда он
всплыл, зачем понадобился Белашу, почему устроил тех,
кто его допрашивал?..
Действительные события развивались куда более проза-
ически. 24 ноября гуляйпольский Совет в очередной раз
отказал в выдаче тысячи пудов хлеба фуражирам 42-й ди-
визии, которая в эти дни со всех сторон окружила местечко.
За махновцами должно признать изрядную долю принци-
пиальности. Как во время визитов большевистских бонз,
так и пред лицом красноармейского командования они
держались железной линии: хлеб даром не сдавать.
25 ноября Реввоенсовет махновцев предался теоретизи-
рованию и утвердил «Общее положение о вольном совете».
Решительно невозможно представить себе, чтобы, зная о
предстоящем наутро нападении, бывалые партизаны заня-
лись бы вместо самообороны составлением своеобразной
политической эпитафии.
Пасмурным утром 26 ноября, когда оставшийся без ко-
мандира корпус Каретникова уже мчался по Крыму, чтобы
вырваться из западни, а харьковская делегация сидела в
подвалах чрезвычайки, из Гуляй-Поля в Харьков позвонил
Петр Рыбин, анархист из секции пропаганды, и поинтере-
совался: как идут дела и как скоро ждать решения вопроса
о «вольном советском строе»? Ему успокаивающе отве-
чали, что все будет улажено к полному удовлетворению
махновцев, «при этом тут же сообщали, что вопрос с 4-
527

м пунктом политического соглашения также подходит к
благополучному разрешению» (2, 182).
Ровно через два часа после этого разговора Гуляй-Поле
было накрыто ураганным артиллерийским и пулеметным
огнем. Каким образом Махно и Белашу удалось собрать в
охваченном паникой городке, где подводы и тачанки стал-
кивались на улицах, где рвались снаряды и вновь выли в
предчувствии лютой беды бабы, своих триста повстанцев,
мы знать не можем. Но факт, что это удалось. Удалось вы-
ставить слабое заграждение вокруг села, выслать разведку.
Разведка донесла: окружены повсеместно. Дальше произо-
шло нечто похожее на чудо, которому историки пытаются
найти рациональное объяснение и все-таки не находят,
потому что решительно непонятно, как могла испытан-
ная в боях с махновцами 42-я дивизия упустить Махно,
весь его штаб и пропагандистов, при которых было всего
сотни три бойцов. Как это ни странно, прав В. Волковин-
ский, который пишет на первый взгляд полную несура-
зицу: Махно бросил своих людей в прорыв тогда, когда
заметил, что «одна из кавалерийских красноармейских
частей, наступавшая со стороны села Туркеновки, боясь
попасть в окружение, начала отходить» (12, 185). Махно
было принял это за хитрый маневр, но, видя, что иного
выхода у него все равно нет, бросился вперед наудачу – и
выскочил из западни!
Побойтесь Бога, воскликнет читатель, но о каком страхе
окружения могла идти речь, когда у Махно было так мало
людей?! Перед кем отступала красноармейская часть? И
тут ответ неоднозначный, ибо красноармейцы сражались
не с реальными махновцами, а с той мифической девя-
титысячной армией Махно, о которой доносила разведка.
Это была в прямом смысле слова битва с призраком, из-за
чего шевеление нескольких десятков человек на околице
Гуляй-Поля было красными кавалеристами истолковано
528
Но он не знал, что будет так. Он пытался играть на адми-
нистративном делении, на «несостыковке» красных воин-
ских частей, но части стояли крепко, «отвечая» каждая за
занимаемую ею территорию. Кроме того, за ним неотступ-
но следовал Нестерович. На чью бы территорию Махно
ни вступал, для его преследования немедленно создавал-
ся дополнительный мобильный отряд из кавалерийских
частей. В места предполагаемого проникновения банды
также посылались надежные силы для предупреждения
восстания…
Если пересчитать все части, которым было поручено на-
стичь и уничтожить Махно, их окажется так много, что
невольно возникает мысль о том, что до определенного
времени имя Махно действительно внушало такой ужас,
что части эти как бы даже против своей воли уклонялись от
прямого боя с ним. Махно нужно было быть многократно,
хоть и помалу, битым, чтобы преследовавшие его войска
почувствовали себя сильнее его и сами поверили в возмож-
ность победы. Это случилось не сразу. Но факт: впервые зи-
мой 1921 года у Махно недостало сил завершить операцию
так, как он хотел. Его все-таки сбили с курса, отвернули от
Гуляй-Поля. Он больше не мог ходить, «не меняя маршрут».
Сам батька еще не понял, что это значит. Он только с горе-
чью заметил нарастающую плотность и смертоносность
преодолеваемого пространства: «Полк потерял убитыми
более 300 человек, половину своих командиров, в числе
последних наш славный милый друг юноша Гаврюша Тро-
ян. Пуля сразила его наповал. С ним же рядом Аполлон и
много других верных и славных товарищей умерло…» (2).
Сбивали, постепенно сбивали красные неутомимый шаг
двужильного хромого партизана. Правда, и красные не
сразу это заметили, не сразу почувствовали, что он ослаб.
18 января Махно занял городок Недригайлов. Команду-
ющий Харьковским военным округом Р. Эйдеман получил
565

так объяснял его смысл: «Ответчики назначались из числа
кулацких элементов и, в отличие от заложников, остава-
лись на свободе, несли персональную и имущественную
ответственность за невыполнение возложенных на них
обязательств, главнейшими из которых являлось своевре-
менное предупреждение властей о готовящихся бандит-
ских налетах, появляющихся бандитских агентах и т. д.»
(82, оп. 1, д. 21с, л. 18). В этих строчках зашифрован смерт-
ный приговор за недонесение. В них – зародыш будущего
повального доносительства и анонимочек…
Что ж, большевики черной работы, как известно, не бо-
ялись – не мытьем, так катаньем. Не получается создать
комитеты бедноты – ничего, своих натравим, «из числа
кулацких элементов», потому как каждому ясно, что такое
«персональная ответственность» в такое время…
Однако в конце января 1921 года кропотливая деятель-
ность по искоренению бандитизма в бывшем вольном рай-
оне была временно прервана. Поблизости вновь появился
Махно.
Он шел с севера. Из Белгородской губернии вторгся в
пределы Харьковского военного округа и двинулся в род-
ные места, чтобы таким образом замкнуть, скрепить гу-
ляйпольским замком маршрут своего очередного рейда –
как он делал всегда. Но на этот раз каждый шаг стоил ему
неимоверных трудов. «Ты нашу конницу знаешь, – писал
Махно Аршинову для „Истории“, – против нее без пехо-
ты и броневиков большевики никогда не устаивали, и я,
правда с большими потерями, расчищал перед собой путь,
не меняя маршрут. Наша армия каждый день доказывала,
что она есть подлинная народная армия. По создавшимся
внешним условиям она логически должна была таять, а
она росла…» (2).
Но на этот раз Махно не суждено было вернуться в Гуляй-
Поле. По правде говоря, больше он не увидит его никогда.
564
как грозный маневр, убоявшись которого, они и отступи-
ли.
Самое смешное, что красные даже не поняли, что про-
скочивший мимо них небольшой отряд и есть Махно со
всеми его силами. Весь день Гуляй-Поле обстреливалось из
орудий, медленно и планомерно сжималось кольцо блока-
ды. Вечером в городок, совершенно случайно – выполняя
какую-то свою боевую задачу – ворвалась интернацио-
нальная кавбригада под командованием Мате Залки. Не
обнаружив противника, кавалеристы устроились на ночлег.
Утром бой возобновился: части 42-й дивизии продолжали
наступление на Гуляй-Поле и, ничего не зная о маневре
дерзкого венгра, грозили уничтожить его конницу. «После
перестрелки со своими и между собой недоразумение вы-
яснилось и части… 42-й дивизии и Богучарской бригады к
вечеру 27-го вошли в Гуляй-Поле» (24, 214).
Конфузия вышла первостатейная. Все это, действитель-
но, было бы комично, если бы этим не открывалась сызно-
ва кровь. Когда Махно через восемь дней во главе почти
трехтысячного отряда вновь отбил у красных Гуляй-Поле,
ему были предъявлены единственные аргументы в затя-
нувшемся политическом споре с большевиками: триста
трупов впопыхах убитых сторонников «вольного советско-
го строя»…
Аршинов пишет, что после вероломства 26 ноября Петр
Рыбин, утром говоривший по телефону с Харьковом и вы-
слушивавший дружелюбные заверения кого-то из чинов-
ников Совнаркома, как-то болезненно сосредоточился на
одной задаче: добраться до Харькова, вызвать по телефо-
ну Раковского и сказать ему, что он подлец. «Возможно, –
продолжает Аршинов, – что он и выполнил это свое наме-
рение, и, возможно, это привело его к гибели; через 5 дней
по прибытии в Харьков он был арестован, а через месяц
после этого расстрелян по постановлению чека» (2, 224).
529

27 ноября ЦК КП(б)У с неизбежными X. Раковским, Я.
Яковлевым и начинающим политическую карьеру В. Моло-
товым заслушало доклад о ликвидации махновщины. Опе-
рации 26–27 ноября можно было считать проваленными:
крымский корпус ушел, Махно ушел, неудачей закончи-
лось окружение таврической группы махновцев (удалось
окружить и пленить только один свежесформированный
полк). А под Бердянском вообще творился позор, оттуда
поступали сведения об отряде одного из крупнейших мах-
новских командиров Удовиченко, который свободно разъ-
езжал по уезду, устраивая митинги совместно с предста-
вителями большевистской власти. 27 ноября отряд про-
вел митинг в селе Арзур. Агент докладывал: «Был пред-
ставитель от уездвоенкома города Мариуполя, который
сам выступал. Держали себя хорошо, хотя больше всего
призывали к безвластию, но приветствовали соединение
с красными» (78, оп. 3, д. 589, л. 18). Бердянск был злокаче-
ственной глухоманью и провинцией. Ничего-то до него не
доходило! Из такого вот попустительства и вспучивались
потом крамола и измена, тайное сочувствие, которое даже
хуже явного…
ЦК КП(б)У поручил Раковскому, Молотову и Яковлеву
вплотную приступить к выполнению задачи «чрезвычай-
ной важности» – уничтожению бывших революционных
партизан. Но для этого надо было выправить и ужесточить
размягчившийся во фронтовом содружестве партийный
дух.
29 ноября Фрунзе вызвал Корка из Симферополя в свой
поезд и на основании полученных инструкций устроил
ему хорошенькую взбучку. Судя по всему, разговор разви-
вался примерно в таких тонах: какого же черта вы, това-
рищ Корк, упустили Махно, и как долго будет продолжаться
бандитская расслабленность ваших частей?
530
вичу 41 лет… за укрывательство раненого бандита шайки
Махно…» (там же).
А расстреливали, по-видимому, утром, посветлу. Иван
Александрович Мишин, тот самый петроградский курсант,
который когда-то… Да-да, сидел в стогу сена на берегу Си-
ваша, после – вшивый, голодный, с вылезающими от грязи
волосами – все маршем, маршем по ледяной степи в отря-
де курсантов-карателей, – стал свидетелем потрясающей
в своей обыденности и простоте картины: «Однажды ве-
чером в декабре 1920 года курсанты захватили за ужином
в одной из хат пять махновцев. На дворе, в скирде соломы,
были обнаружены пулеметы, у коновязи лошади. Судил их
ротный суд, куда входил командир, комиссар и курсант в
качестве секретаря, приговорил к расстрелу.
Днем я и два других курсанта роты связи сидели, греясь
на солнце, и курили папиросы „Сальве“ одесской табачной
фабрики. В это время к нам подошел мужчина в черном
драповом пальто, в кубанке с красным верхом и хромовых
сапогах, примерно тридцати лет. Его конвоировал курсант,
держа винтовку наперевес. Поравнявшись с нами, муж-
чина попросил: „Ребята, дайте закурить в последний раз“.
Мы дали ему папиросу, он ее закурил, и они пошли дальше.
Когда они прошли метров сто, раздался выстрел. Мужчина
упал, а когда мы подошли, он был уже мертв. Спросили
курсанта, кто это. Курсант ответил: „какой-то известный
командир из войска Махно“» (57).
Мы не знаем – кто. Но принял он смерть спокойно, зная,
как настоящий боец, что расстрел – это еще не худшая
штука, которая может приключиться с человеком на войне.
Можно было попасть на вербовку Чека или стать «ответ-
чиком», раскроить свою душу страхом, обменять жизнь –
на ежечасную возможность быть убитым… Пожалуй, ин-
ститут «ответчиков» – одно из наиболее иезуитских изоб-
ретений большевиков в борьбе против Махно. М. Фрунзе
563

Конечно, искоренение бандитизма особого подхода тре-
бовало – не дурной кавалерийской нахрапистости, а под-
линной дотошливой въедливости, усидчивости, примет-
ливости, – чтобы в деревенском клубке всё терпеливо рас-
путать и от нетерпения не оборвать ниточку, если вдруг
потянется…
Надо сказать, энтузиастов такого дела у Системы на-
шлось немало. Государственная работа по искоренению
бандитизма ведь не какой-нибудь зауряд-кампанией бы-
ла, а делом первоочередной важности, в котором можно
было и замеченным быть, и возвышенным. Сколько крас-
ных командиров на этом Красное Знамя себе сработали!
Ну, а народец поменьше, который за орденами не гнался,
имел собственный профит: не орден, так хоть местечко в
губернской прокуратуре…
Временно исполняющий дела председателя ревтрибуна-
ла 9-й кавдивизии Михаил Жихарев старательно учитывал
плоды своей общеполезной деятельности: «Присуждены
к высшей мере наказания Провенко Александр Евдоки-
мович, 27 лет, уроженец села Знаменка… и Никита Антон
Кириллович, 47 лет, уроженец дер. Хамировки за принад-
лежность к бандам Махно и вооруженный грабеж». На ра-
порте указано время вынесения приговора – десять часов
вечера. Ровно через полчаса Жихарев подписал еще од-
ну «высшую меру» – Коху Михаилу Ивановичу «за службу
добровольцем в партизанском отряде белых и расстрелы
советских работников» (78, оп. 1, д. 3). Ревтрибунал 9-й
кавдивизии не особенно отвлекался перекурами…
Весь декабрь и январь в махновском районе – сплошные
«чистки» и расстрелы. Судили под расстрел почему-то но-
чью. Во всяком случае в рапортах Жихарева упрямо указы-
вается время около 22 часов: «16 февраля 21 час. 14 мин…
вынесен смертный приговор народному судье 5 участка
Александровского уезда Литвинову Александру Дмитрие-
562
Получив нагоняй, Корк со станции Дюрмень нижесле-
дующим приказом взбодрил подчиненного ему коман-
дующего 3-м конным корпусом Каширина: «На основа-
нии указаний, полученных от командюжа, приказываю: 1)
Комкорпуса Каширину немедленно продолжить пресле-
дование (крымской группы) махновцев с целью их уни-
чтожения. 2) начдиву—15 к вечеру 30/Х1 сосредоточить
дивизию в районе Аскания-Нова—Самойловка– Катали-
но… выслать конную разведку и на подводах пешую для
выяснения отхода махновцев» (78, оп. 3, д. 35, л. 78).
Третий конный корпус, несмотря на жалобы Кашири-
на на загнанность частей, был волевым приказом послан
вслед уходящему «крымскому корпусу». Навстречу ему
двинули части 42-й дивизии, наперерез – петроградскую
бригаду курсантов, которой, если читатель помнит, в по-
следний момент не дали погрузиться в вагоны в Мелито-
поле.
Какая-то жестокая ирония истории заключена в том,
что красные решили взять реванш и отыграться именно
на тех частях Повстанческой армии, которые непосред-
ственно помогали им во взятии Крыма. Тот самый курсант
Иван Мишин, который в день решающего штурма сидел с
напарником в стогу с катушкой телефонного кабеля, вспо-
минал: «В мое дежурство в штаб Петроградской бригады
курсантов из одного полка позвонили и сообщили, что по
балке перемещаются махновцы в составе до тысячи че-
ловек. Об этом событии я доложил командиру бригады.
Через некоторое время в полк передали, чтобы махнов-
цам дали втянуться в балку, после чего будет дан сигнал
к наступлению – выстрел из орудия. Был открыт огонь из
винтовок и пулеметов с обеих сторон балки. Оказалось,
что это был только передовой отряд махновцев, который
отступил, понеся значительные потери. Основные силы
избежали поражения» (57).
531

Правда, ненадолго. Красное командование, один раз
опозорившись, решило во что бы то ни стало не допустить
второго позора, которым стало бы для него соединение
«крымского корпуса» с группой Махно.
Вырвавшись из Гуляй-Поля, Махно прежде всего собрал
разбросанные в ближайших селах свежесформированные
части. Он еще не осознал всю тяжесть постигшего его по-
ражения, но постепенно избавлялся от иллюзий. 29 ноября
на совете Повстанческой армии в Константиновке Махно
дал указание: «Временно по силе возможности уклонять-
ся от боев и заняться энергично организацией армии и
объединением повстанческих отрядов, а также связаться
с отрядом Удовиченко и ждать возвращения крымской
группы Каретникова» (12, 186).
Крымский корпус, меж тем, все-таки попал в западню:
утром 1 декабря примерно в 120 километрах к северу от
Крыма у села Тимошевки повстанцы столкнулись с частя-
ми Первой конной и 42-й дивизии. Махновцы пытались
прорваться, используя огневую мощь своих пулеметов,
пленили один полк, но были отбиты. Бой продолжался
целые сутки. Будущий маршал Тимошенко, в ту пору ко-
мандир 4-й кавдивизии, докладывал Буденному: «Наши
части переходили несколько раз в атаку, изрубили до ста
кавалеристов, захвачены лошади и несколько пулеметов.
Быстрой ликвидации банды мешает обилие у нее пулеме-
тов на хороших лошадях, а также отсутствие при наших
частях автоброневиков. Бронепоезд № 63 до настоящего
времени на ст. Пришиб не прибыл, а вместе с ним не при-
был и 12-й автоброневой отряд, и местонахождение их
неизвестно. Бой продолжается…» (27, 101).
Махновцы пытались вывернуться, уйти на юг – не уда-
лось. Попытались впрямую прорубиться через кавдивизию
Тимошенко, но к месту боя, на этот раз кстати, подоспела
интеркавбригада Мате Залки, и махновцы дрогнули. К че-
532
ной признательности. Но поскольку спать в бронепоез-
де, особенно зимой, неуютно, да и несолидно как-то для
власти, власть должна была заставить уважать себя. Так с
неизбежностью наступал этап «чистки»: вместо того чтобы
бояться тех, кто внушал опасения, нужно было уничтожить
их – и заставить остальных бояться себя.
В рапорте командованию 4-й армии помначдив сводной
дивизии Ульман докладывал: «С 13 по 24 декабря успешно
велась работа по очистке деревень от махновщины и отбо-
ру оружия. Для успешной работы в каждом полку созданы
ревтройки во главе с комиссарами полков. За последние
дни еще не поступили новые цифровые данные, но об-
щее число расстрелянных махновцев-бандитов и активно
поддерживающих их крестьян достигает приблизительно
1100 человек, среди них несколько махновских команди-
ров, штабных работников и организаторов. Сожжено 15
домов… Работу затрудняет то, что приходится очень часто
менять место стоянок и нет возможности довести работу
до конца… Более основательные чистки произведены в
деревнях Андреевка, Конские Раздоры, Федоровка. При-
ступлено к основательной чистке Туркеновка и Пологи…»
(78, оп. 1, д. 6, л. д. 103–104).
Конечно, работа предстояла непростая! Государственная
предстояла работа! Когда в декабре 1920-го Чека трясла
одно из опорных махновских сел, Вознесенку, «доброволь-
ная» сдача оружия принесла: 69 винтовок, 9 револьверов,
11 сабель, 65 обрезов, 18 бомб, 2300 винтовочных патро-
нов, 336 артснарядов и 2 коробки пулеметных лент. Через
несколько дней при внезапном шмоне в той же Вознесенке
было обнаружено дополнительно: 41 винтовка, 35 обре-
зов, 1068 винтовочных патронов, 40 винтовочных стволов
и 5 бомб. Еще через несколько дней обнаружено и изъ-
ято: 11 винтовок, 5 револьверов, 1 бомба, 28 обрезов и 980
винтовочных патронов (40, 145).
561

«1. Уезды Мелитопольский, Бердянский, Александров-
ский и Мариупольский объявляю на осадном положении.
2. Появление на улице или выезд из города, села или дерев-
ни после 10-ти час. воспрещается. 3. Лица, захваченные
без надлежащего пропуска после указанного времени, бу-
дут немедленно расстреливаться без суда и следствия. 4.
Уличенные в укрытии и оказании помощи махновцам под-
лежат немедленному РАССТРЕЛУ…» (78, оп. 1, д. 6, л. 10).
В развитие сего приказывалось немедленно под страхом
расстрела: выдать всех, кто состоит (или состоял прежде)
на службе у Махно, сдать оружие; сдать кавалерийское
снаряжение вплоть до седел; широчайше оповестить насе-
ление о содержании приказа.
Пока Махно дрался с частями 4-й армии под Бердянском
и расшвыривал красных вокруг Гуляй-Поля, это суровей-
шее предписание не стоило и ломаного гроша. Но когда в
конце декабря он ушел на правый берег, бумага вступила
в силу.
Прежде всего – по селам и местечкам были расставлены
крепкие гарнизоны. В секретной сводке командования 4-й
армии читаем:
«7-я кавдивизия двумя кавбригадами займет Василь-
ковский район и одной кавбригадой Болышетокмакский.
Сводная дивизия 1-й харьковской бригадой займет Чер-
ниговский, Берестовскиий, Цареконстантиновский райо-
ны…» (78, оп. 3, д. 441, л. 8).
18 декабря – в тот же день, когда махновцы ушли из
Гуляй-Поля, спалив обоз Богучарской бригады, здесь подо-
спевшими частями 42-й дивизии был организован Ревком,
о чем и было доложено в штаб 4-й армии. Наконец-то и
Гуляй-Поле дождалось «правильной» советской власти!
Тут-то, должно быть, и возник на станции Гуляй-Поле бро-
непоезд, в котором члены Ревкома ночевали, покончив
свои дневные дела, опасаясь, очевидно, выражений народ-
560
тырем часам вечера повстанцы расстреляли все патроны и
были окружены возле села Михайловка. В половине шесто-
го Тимошенко телеграфировал Буденному: «Банды Махно
разбиты… Полностью уничтожена пехота, часть взято в
плен. Много изрублено кавалеристов, захвачены лошади,
тачанки с пулеметами, с упряжью и лошадьми. Остатки

жүктеу/скачать 1.91 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: