Нестор Махно

ниям отнеслись недоверчиво, так как командир батальона
вообще был подвержен паническим настроениям и уже
дважды сообщал неподтвердившиеся факты. На всякий
случай информацию все же передали в штаб Фрунзе, снаб-
див ее комментарием, что, скорее всего, комбат принял
за отряд Щуся одну из «незначительных банд местного
происхождения».
1 апреля поступили сведения из штаба Кавказского
фронта, что банда махновцев под командованием Белаша
заняла местечко Хомутов неподалеку от Ростова-на-Дону
и оттуда двинулась в направлении на Новочеркасск.
Сколь бы фантастичными ни казались эти сведения, ха-
рактерна мгновенная реакция Фрунзе, который, не медля
ни секунды, потребовал от командарма 4-й армии точно
выяснить местонахождение обеих банд, уничтожить их,
Махно поймать.
Тут же выяснилось, что ловить бандитов некому – все
кавалерийские части после изнурительных боев с махнов-
цами переброшены на «поправку фуражом» в район Ло-
зовой, и командование армии располагает лишь двумя
кавполками каширинского корпуса, бригадой Туркестан-
ской кавдивизии и частью 7-й. Фрунзе был, по-видимому,
в отчаянии от такого головотяпства, но он пытается не
выпустить ситуацию из рук и хотя бы точно оценить об-
становку. Телеграф отбивает его вопросы: сколько узбеков
и туркмен в Турккавдивизии? Какова боеспособность пол-
ков конкорпуса?
Ответ из штаба 4-й армии: «Узбеков и туркмен (бас-
мачей) во второй Турккавдивизии состоит 250 человек».
Немного. Значит, дивизия боеспособна. Части третьего
конного корпуса Каширина производили хорошее впечат-
ление: «38 кавполк численностью 305 при 6 пулеметах и
двух орудиях… Отряд 37 кавполка – один дивизион 102
сабли при 5 пулеметах. Обе части имели опыт борьбы с
580
тюрьмы. Не зная польского языка, он тем не менее свя-
зался с польскими анархистами (очевидно, через Казими-
ра Теслара), нашел взрывчатку, оружие, людей, готовых
пойти с ним на это рискованное предприятие. Налет на
тюрьму вполне мог бы закончиться удачно, но Лепетчен-
ко получил записку от Махно, что дело следует отменить.
Махно уже проникся уверенностью, что международный
скандал в прессе был устроен не напрасно и судьям нелег-
ко будет засудить его. В варшавской тюрьме он изучал
эсперанто (модный в ту пору «универсальный язык», с ко-
торым, как он полагал, ему легче всего будет обойтись в
разных странах, куда ему суждено будет попасть) и – что
для нас несомненно важнее, – впервые начал писать ме-
муары. Именно в Варшаве им были написаны «Записки»,
благодаря которым мы можем составить себе хоть какое-
то представление о раннем детстве и юности Махно.
Суд по обвинению Махно в организации восстания в
Восточной Галиции и присоединения последней к боль-
шевистскому государству состоялся 27 ноября 1923 года.
Председателем суда был судья Гжибовский, помощниками
которого были судьи Рыкачевский и Ясинский. Обвините-
лем по делу был помощник прокурора Вассербергер. За-
щитниками – адвокаты Рудзинский, Пасхальский и Стжал-
ковский. Хотя «дело Махно» стряпалось на протяжении
тринадцати месяцев, в руках обвинения не было других до-
казательств виновности подсудимых, кроме документов,
перехваченных польской дефензивой у Красновольского
в августе 1922 года.
На суде эксперты-каллиграфы представили заключение,
что документы эти поддельные, несмотря на применен-
ный при их написании «махновский шифр». Лишь одно
617

Щелковском лагере, были схвачены и переведены в Вар-
шавскую тюрьму. Спустя полгода большая часть их была
отпущена. Перед судом должны были предстать лишь чет-
веро – Н. Махно, И. Хмара, Я. Дорошенко и Г. Кузьменко,
несмотря на то, что в тюрьму она попала на последних
месяцах беременности. Процесс против них готовился 13
месяцев. За это время Галина Кузьменко 30 октября 1922
года родила дочь Елену (Люси). За все время предваритель-
ного заключения Махно смог увидеть жену и дочь лишь
однажды (94, 312).
Заключение батьки в тюрьму наделало шума во всей
анархической печати. Впервые его имя замелькало на стра-
ницах всех проанархистски настроенных изданий. Арши-
нов, обосновавшийся в Берлине, спешно готовил издание
«Истории махновского движения» на русском языке, по-
сле того как она появилась на немецком, французском
и испанском. О Махно писали «Американские известия»,
объявившие сбор пожертвований в пользу интернирован-
ных в Польше и Румынии махновцев (было собрано 1476
долларов). Непосредственно перед судом о Махно вновь
писали анархические газеты всего мира, в его поддерж-
ку выступили Рудольф Рокер, Себастьян Фор, Луи Лекуан,
Александр Беркман, Эмма Голдман и другие уважаемые
люди «черного интернационала». В Польше бил в набат
польский анархист Казимир Теслар. Все боялись, что Мах-
но будет выдан России, где легко было предсказать судь-
бу, которая его ожидает. Болгарские анархисты открыто
грозили взорвать несколько польских посольств в разных
странах мира (94, 313).
Небезынтересно, что выпущенный с другими повстан-
цами на свободу, Иван Лепетченко, сын убитого анархотер-
рористами в 1907 году гуляйпольского пристава Лепетчен-
ко, а потом верный телохранитель Махно, – немедленно
начинает подготавливать план побега своего атамана из
616
бандитами – бандами Кожа и Золотого Зуба» (78, оп. 3, д.
439, л. 48).
Однако на этот раз тревога оказалась преждевременной:
проявившиеся было махновцы больше нигде не обнаружи-
вали себя. Казалось, Украина усмирена. В разных местах
еще кровоточило, продотряды боялись оставаться в дерев-
нях из-за мелких банд, которые могли собраться на одну
ночь, вырезать всех до единого, а утром – рассыпаться без
следа… Из Мелитопольского уезда жаловались, что весь
район наполнен бандитами, бродит банда человек в сорок
крестьян, в деревне Басани ими убито 11 красноармейцев.
Выступившие туда части взяли 24 человека заложников,
но работать все равно нельзя: приходится один день по-
свящать хлебозаготовкам, а другой – срочной эвакуации
хлеба. Крестьяне озлоблены. К тому же еще беда, что крас-
ноармейские гарнизоны «бесчинствуют, режут скот, птицу,
без всякой санкции местной власти» (78, оп. 1, д. 3). Иногда
доходило просто до негодяйства: какой-то заградотряд
под Бердянском расстрелял, за попытки его приструнить,
лучшего советского работника Новотроицкой волости, де-
легата губернского съезда советов. Протесты местных вла-
стей не дали ничего. Убоявшись распалившихся красноар-
мейцев, весь волостной исполком бежал в Бердянск, «так
как нет гарантии, что и другие совработники не будут рас-
стреляны» (там же).
Накладок такого рода было еще предостаточно, но все-
таки, казалось, пламя крестьянской войны сбито. Анто-
новщина еще пылала вовсю, а на Украине, куда как более
уставшей от войны, наступала как будто новая эпоха. По-
скольку она явилась в виде декрета о замене разверстки
продналогом и прочих партийных решений, которые, не
рассуждая, надлежало признать правильными, следовало
ответить на запросы нового времени конкретными дела-
ми. Была объявлена амнистия бандитам, которые сдадутся
581

до 15 апреля. Советские историки не раз писали, что мера
эта имела решающее значение для ликвидации махнов-
щины. Но это не так. Весной бандитам было наплевать на
амнистию. Поскольку большевистская власть всегда лю-
била отчетность, мы можем судить об этом совершенно
определенно. 3 апреля начопервойск Украины прислал в
штаб 4-й армии запрос для Постоянного совещания по
борьбе с бандитизмом, – сколько было случаев «добро-
вольной сдачи банд и главарей нашим частям, указав где,
когда и в каком числе».
Ответ был краток: «…случаев добровольной сдачи банд
и главарей в районе 4А не было» (78, оп. 3, д. 439, л. 80). А
4-я армия фактически контролировала все Левобережье!
Лишь к осени, когда стало ясно, что дальше сопротив-
ляться бесполезно, в плен сдались 2443 рядовых махновца
и 30 командиров – что, надо признать, составляло ничтож-
ную долю тех, кто принимал участие в движении.
7 апреля из кровавой немоты деревни, лишь по ночам из-
дающей сдержанное урчание ненависти, прорезался голос
Махно. С опозданием узнав о кронштадтском восстании,
штабная группа махновцев на полевой радиостанции от-
била телеграмму: «Приближается час соединения свобод-
ных казаков с кронштадтскими героями в борьбе против
ненавистного правительства тиранов…» (12, 206). Махно
не знал, что Кронштадт уже не только мертв – но и остыл.
Он решил еще раз попробовать поднять деревню на дыбы:
он знал, что близится время изъятия продналога – который
по объему был чуть только меньше продразверстки; знал,
что для изъятия посланы будут продотряды в деревню и
большое будет через это недовольство…
21 апреля ь 8 часов утра в штаб 259-го стрелкового пол-
ка прискакал начальник летучего отряда, высланного на-
кануне в район станции Гайчур. Был он ранен саблей в
голову и поведал, что накануне вечером возле деревни
582
отговорка: Махно должен был прекрасно понимать, что
большевики ни при каких обстоятельствах не будут иметь
с ним дела, и единственное, что им еще нужно от него, –
так это его голова.
Красновольский, несомненно, был провокатором Моск-
вы. Впоследствии выяснилось, что в Польше он был завер-
бован и польской дефензивой. В этом была своя логика.
Потеряв надежду добиться от поляков выдачи Махно ди-
пломатическим путем (Польша, враждебно настроенная
по отношению к Советской России, не склонна была ве-
сти с нею переговоры), большевики запустили механизм
провокации, надеясь, что преступные намерения Махно
(восстание в Галиции!) возмутят поляков и заставят их вы-
дать Махно Москве. Правда, большевики не учли, что и
сами поляки не прочь посчитаться с Махно за несговорчи-
вость и в этом смысле могут, не выдавая батьку, придумать
для него какое-нибудь другое наказание.
Так или иначе провокация была запущена. Махно не
попался на уговоры Красновольского сразу и, возможно,
поразмыслив, все же вывел бы его на чистую воду, но в
ночь со 2 на 3 августа 1922 года Красновольский совершает
«побег» из лагеря в Щелково, добирается до Варшавы, тут
«попадается» в руки дефензивы и чистосердечно рассказы-
вает о том, что он с планшетом шифрованных документов
был послан Нестором Махно к советскому дипломатиче-
скому представителю в Варшаве Максимовичу. Поскольку
письма были написаны обычным шифром, который Крас-
новольский мог знать, так как Махно всегда использовал
его, переписываясь с другими повстанцами и друзьями за
границей, расшифровать перехваченные «документы» не
составило труда. В них, как легко догадаться, содержался
план восстания в Восточной Галиции с целью отторжения
ее от Польши в пользу Советской Украины. Налицо было
готовое «дело». Вскоре все махновцы, содержавшиеся в
615

но Блонский. – Чехия – это подлая страна, она вас выдаст
большевикам. А Германия – это опять большевики. Вы
оставайтесь у нас. Только станьте на платформу УНР (пет-
люровская республика) и у вас все будет хорошо». Махно
решительно отказался.
После этого отношение к нему властей резко измени-
лось. Был ужесточен лагерный режим содержания махнов-
цев; к бараку, где жил Махно, приставили несколько чело-
век часовых, на окна надели решетки и замки, регулярно
часовые врывались в помещение для проверки. Стоило,
черт возьми, стремиться из Румынии в Польшу, чтобы уго-
дить здесь чуть ли не в тюрьму! В один из таких пустых,
«тюремных» дней у Махно состоялся разговор с Яковом
Красновольским. Вернее сказать, Красновольский, один
из собратьев по заключению в лагере, пришел к Махно
с предложением обратиться не к полякам, а в советское
консульство с просьбой о помиловании, в обмен на обеща-
ние возглавить крестьянское движение среди украинского
населения Восточной Галиции (ныне – Западной Украины)
с тем, чтобы отторгнуть эту территорию от Польши.
Красновольский не был махновцем. Он пристал к бать-
киным людям еще в Румынии, неоднократно пытался вой-
ти в доверие к Махно, испрашивая у него поручения, но
успеха не имел. Батька был человек подозрительный, и
чрезмерно предупредительное поведение Красновольско-
го только усиливало его подозрительность. Батька чуял в
нем провокатора. Однако для столь сурового обвинения,
которое в среде махновцев обычно каралось смертью, у
батьки не было достаточного основания. Позднее он писал
в письме Жану Граву, что в тот раз решительно отказал
Красновольскому, сказав, что «не может вступать ни в ка-
кие серьезные переговоры с большевиками, покуда все
анархисты и махновцы, заключенные в российские тюрь-
мы, не будут освобождены» (94, 311). Вероятно, это была
614
Черемисово заметил колонну всадников. На вопрос, кто
такие, получен ответ: «Мы буденновцы 31 полка, восстали
и идем на присоединение к Маслакову». Летучий отряд
вступил с колонной в бой, потерял 15 человек и вынужден
был отступить. Командир отряда сообщил также, что в ко-
лонне было не менее 500 всадников «при невыясненном
количестве пулеметов и большом обозе». Все одеты в крас-
ноармейские шлемы, имеют на груди красноармейские
значки. Командир полка просил выяснить в штабе Первой
конной, «действительно ли часть 31 полка повстала и по-
шла на соединение к Маслакову или это очередная уловка
бандитов?» (78, оп. 3, д. 439, л. 127).
Но это были не буденновцы. Это был сам Махно.
Через несколько дней начальник штаба 4-й армии докла-
дывал в штаб фронта: «Банда… насчитывала до 400 сабель
при 12 тачанках с пулеметами и, якобы, была объединен-
ной бандой Щуся, Савонова, Петренко, Фомы, Маруси и
Махно. Выяснить более подробно состав и происхождение
банды в данное время не представляется возможным…»
(там же, л. 143).
Бронепоезда, как назло, частью стояли в ремонте, ча-
стью же, несмотря на категорический запрет Фрунзе, ис-
пользовались для охраны хлебных эшелонов. Все уже на-
чали забывать о батьке. И тут он появился.
Позже и сам Махно, и многие историки писали, что ве-
сеннее выступление 1921 года было предпринято с целью
взять Харьков и перебить большевистских вождей в самом
их логове. Все это, конечно, ерунда. Махно выдумал эту
«охоту на вождей» уже в Париже, в порядке, так сказать,
моральной компенсации. Историки же, которые пишут
об «авантюристическом наступлении на Харьков», просто,
очевидно, не составили себе труда взять карту и посмот-
реть, где в действительности оперировал Махно и что он
делал. Для того чтобы перебить большевистских вождей,
583

не нужно было брать Харьков и уж тем более не нужно гро-
мить сахарные заводы под Полтавой, чтобы добыть сахар
– валюту 1921 года. Для этого достаточно было бы заслать
в город группу боевиков и совершить один или несколько
террористических актов. Техника этого дела была анархи-
стам великолепно известна.
Нет, не Харьков был целью Махно. Он шел в деревню,
причем шел по старым своим следам. Скорее всего, он
не рассчитывал на победу. Но не выступить тоже не мог.
Это не пустой парадокс: где-то Андрей Тарковский на-
писал, что в жизни все проявления человеческих эмоций
имеют свою форму. Он писал это как режиссер, постро-
итель актерской сцены. Но в истории тоже так, эмоции
людей отливаются во что-то. Махновщина 1921 года была
формой проявления очень разноречивых чувств, которые
владели громадными массами людей в конце длительной,
опустошительной, жестокой, братоубийственной войны.
Это была форма отчаяния. Опустошенности. Злобы за пе-
ренесенные оскорбления и унижения. Желания отомстить
– за убитых товарищей, за предательство. За «вне зако-
на». За то, что люди, целиком отдавшиеся борьбе за на-
родное дело, не только не были приглашены разделить с
большевиками радость победы, не только отстранялись от
обустройства нового мира, но и прямо назывались разбой-
никами, подлежащими истреблению, как бешеные псы. За
дьявольскую большевистскую гордыню, за то, что голос
твой не слушают, потому что не хотят считать за человека,
слушать не хотят. Но если так, то, может быть, выстрел из
обреза будет подоходчивей слов?
Махновщина 1921 года, как антоновщина, как григорьев-
щина когда-то, – это чистая эмоция, никакой политиче-
ской программы у нее нет. И цели нет. Даже с экономиче-
ской точки зрения она нецелесообразна: продналог был
обдираловкой, и взымали его, особенно в 1921 году, как и
584
цев, целый год уже отирающие лагерные нары, обратились
к батьке с просьбой не препятствовать им вернуться на
родину. Махно пошел к комиссару лагеря просить, чтобы
этих четырех перевели в барак для уезжающих. Комиссар
лагеря неожиданно отказал. «Ни вам, – заявил он, – ни
вашим людям уезжать нельзя. Если же вы будете на этом
настаивать, к вам будут применены репрессии…» («Аме-
риканские известия», 12 декабря 1923 года). Репрессии…
Почему? На каком основании? Почему желающие не мо-
гут покинуть лагерь? Странно… 18 июля Махно послал в
Варшаву, в министерство военных и внутренних дел жену,
Галину Кузьменко, – лично хлопотать о выезде из Поль-
ши. В министерстве внутренних дел она добилась приема
у некоего Желиховского, начальника по делам интерни-
рованных, и в ответ на просьбу разрешить находящимся
в лагере покинуть Польшу она опять услышала угрозы:
«Ждите. Придет время, ваше дело будет рассмотрено, то-
гда и видно будет, как с вами поступить. Мы не можем
отпустить вас безнаказанно, ибо от вашей деятельности в
России пострадали польские подданные».
У Махно было достаточно опыта, чтобы не восприни-
мать сказанное как ошибку (ну в самом деле: какие «поль-
ские подданные» пострадали от махновцев, если за всю
Гражданскую войну они видели только одного – польско-
го анархиста Казимира Теслара, да и тот принят был в
Гуляй-Поле со всей душой?). Нет, это явно было давление,
которое, очевидно, должно было побудить Махно к каким-
то действиям. К каким? События не заставили себя долго
ждать. Вскоре в Щелково приехала еще одна комиссия, но
на этот раз ее составляли офицеры польской контрразвед-
ки (дефензивы) – майор Шарбсон и лейтенант Блонский, –
в задачу которых входило убедить Махно остаться в Поль-
ше и рассмотреть кое-какие предложения дефензивы. «Ну
зачем вам уезжать из Польши? – прямо обратился к Мах-
613

винительных материалов. Тогда следователь Яков Шаев-
Шнайдер применил к Зиньковскому «особые методы». Под
пытками Левка сознался, что работал на румынскую и
английскую разведки. Это признание было равносильно
смертному приговору. Разумеется, Лев Зиньковский об
этом знал.
12 апреля 1922 года Нестор Махно с женой и горсткой
товарищей вновь оказался в лагере для интернированных.
На этот раз в Щелково – на территории Польской республи-
ки. В Польше, совсем недавно пережившей войну с Совет-
ской Россией, причем войну, неожиданно закончившуюся
для поляков победой, несмотря на то, что Первая конная
едва не взяла Варшаву, превосходно чувствовали себя пет-
люровцы, штаб которых действовал в полном согласии
со штабом Войска Польского, но у батьки не было и тени
сомнения, что для поляков революционеры любого толка,
в том числе он и его люди, – приобретение весьма сомни-
тельной ценности. Поэтому, не вступая больше ни в какие
переговоры с петлюровцами, к которым он, по видимости,
так «стремился» в Румынии, он отправляет во все польские
официальные инстанции письма с просьбой выпустить
его на жительство в Чехию или в Германию. Такие пись-
ма были направлены в министерство иностранных дел,
главе республики маршалу Юзефу Пилсудскому, руковод-
ству польской социалистической партии и т. д. Увы, все
двенадцать писем остались без ответа. Впрочем…
Впрочем, в этом деле быстро обнаружилась сторона, ко-
торая проявила к повстанцам пристальный интерес: разу-
меется, это была Страна Советов.
30 июня лагерь для интернированных в Щелково посети-
ла советская комиссия по репатриации. Четверо махнов-
612
продразверстку, при помощи войск, но все равно, холод-
но рассуждая, воевать за такое дело, жизнь свою класть –
слишком расточительно. И партизанскую армию кормить
расточительно. Нерационально. Но махновщина 1921 года
совершенно иррациональна. И не потому крестьяне шли в
отряды Махно, что были кулаками, и не для того он был им
нужен, чтобы защитить добришко, а потому, что эмоции
реактивны, потому что за большой войной всегда тянется
длинный хвост отчаявшихся, озлобленных, все потеряв-
ших и на все готовых людей, которым не осталось уже
места в жизни.
Конечно, Махно был обречен. Он все еще блуждал где-то
в 1918–1919 годах, а настал уже 1921-й. Революция побе-
дила. Победители вовсю пользовались ее плодами. Осваи-
вались на новых должностях, примеривали новые френ-
чи, после боевой походной жизни заводили обстановочку
и обзаводились семьями. Придумывали новые дерзкие
проекты. Возрождались, по мере надобности, искусства.
Вплотную подступало кипучее, сумбурное, шальное время
нэпа – время совершенно неожиданных творческих и на-
учных обнаружений, время рынка и эфемерной роскоши
бытия… А Махно все бандитствовал…
Я нарочно назвал эту главку «шальная пуля». Шальная пу-
ля – дура, куда летит – не знает, бьет совсем не в того, кому
предназначена была, и хоть силы в ней мало, и кувыркает-
ся на излете – может убить. Махно весной двадцать перво-
го – как эта шальная пуля. Кругом они, шальные последние
пули агонизирующей войны. Шальная пуля настигла Мах-
но и чуть не прикончила, когда он переправлялся через
Ингул. Шальная пуля и Фрунзе зацепила – чудом насмерть
не ударила…
Весь май Махно петлял в своем районе, умело уклоня-
ясь от боя и собирая свои отряды. Фрунзе тоже готовился
к встрече. Против махновцев были сформированы части,
585

состоящие из одних коммунистов и комсомольцев, отря-
ды комнезаможников – которые не знали повстанцев по
совместной борьбе с белыми, не помнили ужаса зимних
боев минувшего года и видели в махновцах только лютых
своих врагов, которых следовало безжалостно уничтожить.
Из этих частей были сформированы истреботряды. Вновь
изготавливались к бою бронепоезда…
Перед началом рейда под Полтаву Махно издал приказ
№ 1 по Революционно-повстанческой армии Украины, тем
самым давая понять, что трехлетняя партизанская война
на Украине не закончена – есть армия, есть штаб, война
продолжается. Приказом в частях вводилась железная дис-
циплина. Самовольные реквизиции у населения запреща-
лись под угрозой расстрела. Запрещался выезд рядовых
повстанцев из строя без ведома командира, все бойцы
должны были носить при себе оружие, не расставаясь с
ним. Расправы над пленными запрещались, их следовало
доставлять в штаб.
Он все еще верил в свою Революцию. Он думал, что люди
поддержат его и вновь, как в 1918-м, ударят в штыки за
землю и волю. Но он ошибся. Люди устали. Люди больше
не могли и не хотели воевать.
В самом начале июня Махно появился в пределах Пол-
тавской губернии. Войска Фрунзе ждали его. Каждый шаг
его был известен. И хотя махновцы по-прежнему проявля-
ли необыкновенную верткость и боевое мастерство, хотя
они тоже были прекрасно осведомлены о расположении
красных частей, Махно больше не был хозяином положе-
ния. Это стало ясно с первого же дня боев, которые про-
длились почти месяц, в конце которого его отряд получил
удар, от которого так и не смог оправиться…
1 июня махновцы заняли Малую Багачку неподалеку от
Миргорода. Разведка 7-й стрелковой дивизии донесла, что
в отряде 500 сабель, 300 человек пехоты при 15 пулеме-
586
дили вопрос, и Махно с женой и семнадцатью повстанцами
не оказался на польской территории.
Что же стало с теми, кто остался? Ведь Днестр в августе
1921-го вместе с Махно перешли больше семидесяти чело-
век… Можно предположить, что они, подобно Лепетченко,
работали батраками у помещиков или, как братья Задовы,
ворочали бревна на лесопилках. В любом случае, уделом
их в чужой стране стала тяжкая работа, которая едва-едва
кормила их.
В 1924 году румынская сигуранца создала террористиче-
скую группу для переброски ее в СССР. Л. Н. Зиньковский-
Задов согласился эту группу возглавить. Переправившись
через Днестр, Левка воскликнул:
– Ребята, ну его к черту, этот террор. Пошли сдаваться…
(93, 91).
Несколько месяцев братья Даниил и Левка просидели в
тюрьме Одесского ГПУ, давая показания. После этого оба
они были устроены… в то же ГПУ. Ходили слухи, что ми-
лость гэпэушников Задов купил, выдав им места, где были
захоронены махновские сокровища. На новой службе Лев
Задов сделал неплохую карьеру, став полковником госбезо-
пасности. За то время, что он занимался контрразведкой,
одна за другой выходили книги, в которых его по неведомо
откуда взявшейся традиции называли главой контрраз-
ведки махновцев, садистом и палачом. Он ни словом не
отвечал на эти оскорбления. С прошлым было покончено.
Писатели могли выдумывать что угодно. Он не был на ви-
ду и вел совсем другую жизнь. В его послужном списке –
благодарности, денежные премии, награждения именным
боевым оружием.
В 1937-м его взяли, обвинили в связи с иностранны-
ми разведками, прежде всего с румынской. Левка все от-
рицал. Несмотря на лихой 1937 год, следствие не смогло
предъявить Особому совещанию НКВД СССР никаких об-
611

очень скрытны, ничего не говорят о своих силах, планах
и намерениях, а также о причинах, которые заставили их
покинуть Украину (94, 309).
Румыны медлили с ответом. Чичерин нервничал. Пере-
говоры с Румынией, несмотря на самые щедрые посулы,
не дали никаких результатов. Тогда Чичерин специально
отправил в Варшаву своего представителя Карахана – для
того, чтобы тот мог здесь встретиться с представителями
румынского правительства и во всех деталях обговорить
вопрос о выдаче Махно. Румыны истолковали всё это в том
смысле, что Махно – политический противник большеви-
ков, имеющий влияние в рядах крестьянства, и веролом-
ная выдача его, в случае возможных военных действий,
создала бы им дополнительные проблемы с недружелюб-
но настроенным населением. Возможно, они даже взяли
бы Махно под свою опеку, но тут Лепетченко со своим бра-
унингом попался за незаконное хранение оружия. Его по-
садили на четыре месяца в тюрьму, откуда он бежал опять
на квартиру батьки в Бухарест. Часть махновцев уже пере-
бралась туда же, нищенствуя и занимаясь разоружением
румынских полицейских для того, чтобы добыть оружие.
Такие беспокойные питомцы были королевству не нужны.
О переходе Махно через польскую границу ходит много
слухов (один из них повествует о том, что бывшие повстан-
цы захватили машину или, скорее, автобус – ибо какая
машина увезет 17 человек? – и попросту проскочили поль-
ские пограничные посты). Но поскольку вряд ли кто-то из
повстанцев умел водить машину, нам придется принять
какую-нибудь менее романтическую версию. Скажем, о
том, что румыны решили просто-напросто «выслать» мах-
новцев в Польшу. Поляки тоже не горели желанием их
принимать и отправили обратно в Румынию. В течение
одной апрельской ночи 1922 года ситуация повторялась
несколько раз, пока, наконец, пограничные власти не ула-
610
тах. Мгновенно миргородский гарнизон был приведен в
боевую готовность, в Миргород переброшены два отря-
да общей численностью в 600 человек и выставлены на
позицию два боеспособных орудия.
Одновременно против Махно сформирована ударная
группа силою двух полков. Махновцы повели было бой с
разведкой седьмой дивизии, но разведчики – 120 человек
– отошли за линию железной дороги, а махновцев погнал
прочь бронепоезд, подошедший из Миргорода. Бой про-
должался до трех часов ночи, пока махновцы, почувство-
вав, что вокруг них стягиваются крупные силы, вдруг не
ушли в сторону и, обойдя ощетинившийся Миргород, пе-
решли железную дорогу возле станции Гоголево, где им
пытались преградить дорогу бронелетучка «Красный обо-
ронец» и небольшой заградотряд, но неудачно, ибо сами
боялись банды.
2 июня махновцы заняли станцию Гоголево, отцепили
от состава паровоз и, по старому партизанскому обычаю,
пустили его на «Красного оборонца», который портил им
кровь, курсируя по железной дороге. Как это ни странно, на
этот раз крушения не произошло: паровоз разбился о бу-
ферную платформу бронепоезда, нагруженную, вероятно,
гравием или песком. Вечером два батальона 488-го полка
настигают банду и ведут с ней упрямый, вязкий бой…
Все это продолжалось ежедневно, с какой-то удручаю-
щей однообразностью. Ворвались в Зеньков – выбиты –
ушли, захватив с собой своих убитых и раненых, преследу-
ются, отбились, перешли железную дорогу, разобрав пути.
Нигде махновцам не удается спать больше чем полночи:
теперь истреботряды первыми нападают на них. Но и это
не приближает красных к победе. Махновцы словно знают,
что на них нападут. Готовы к этому. Спокойно разделя-
ются на две-три группы, уходят в разные стороны. В на-
блюдение за бандой пускают аэроплан – на другой день
587

он терпит аварию. Комиссия впоследствии обнаружила
остатки разбитого и ободранного населением самолета,
но до причин аварии так и не докопалась. Пилот Ефимов,
оставшийся в живых после крушения, утверждал, что по-
ломка произошла из-за небрежной подготовки аэроплана
к полету…
10 июня состоялся суд над тремя махновцами, захвачен-
ными в плен в деревне Медвежье. Председателем трибуна-
ла был сам Роберт Петрович Эйдеман, заместитель коман-
дующего войсками Украины, имевший задание непосред-
ственно возглавить операции по ликвидации махновщи-
ны. «Из предварительного опроса пленных никаких сведе-
ний от них о банде добиться не удалось», – сообщали из
штаба 7-й дивизии (78, оп. 2, д. 185, л. 52). Нераскаявшихся
бандитов приговорили к расстрелу и приговор привели в
исполнение. Эйдеман был тоже романтик войны, а потому
не терпел сантиментов.
Окаянные упорствовали в своем окаянстве, но вызвать
движение в народе уже не могли. Махно пришел к кре-
стьянам звать в бой за волю, а те не откликнулись. Они
не отнеслись враждебно к нему, но, кажется, не выявили
и сочувствия. Только старые, закоренелые в ожесточении
партизаны с подходом Махно оживились.
В середине июня на станцию Сахновщина налетела бан-
да некоего Иванюка и учинила разгром. Рота курсантов,
охранявшая состав с боеприпасами, была перебита с при-
мерным беспощадством: в окна вагона, где курсанты то ли
ели, то ли спали, бандиты сунули несколько пулеметов и с
криками «Здравствуйте, товарищи!» открыли огонь, пре-
вратив в решето внутренность вагона. Состав подожгли,
три вагона снарядов расхитили.
«Банда Иванюка… местного значения, – оправдывалась
разведка 7-й дивизии перед начальством за недогляд, –
периодически собирается, производит налеты и снова рас-
588
оружием и приезжал в Бухарест в личное распоряжение
Махно. Лепетченко «забрал болгарский наган» (93, 107) и
приехал в Бухарест. Махно там тоже заимел браунинг и
чувствовал себя относительно свободно. Очевидно, петлю-
ровцы пообещали ему «провести» его в Польшу по своим
адресам, ибо батька предпринял попытку самостоятель-
но перебраться через границу, чтобы достигнуть главного
штаба Петлюры. У границы его разведчик попал в засаду
(видимо, не случайно); вместе с ним исчезли бумаги с ад-
ресами явок, пользуясь которыми, можно было перейти
границу, и Махно вынужден был вернуться в Бухарест.
Тем временем дипломатические переговоры о Махно на
высшем уровне продолжались. Делом Махно занялся ми-
нистр иностранных дел Румынии Таке Ионеску. И хотя он
принципиально не был противником выдачи повстанцев,
он, однако, желал, чтобы все осуществлялось по закону (те-
леграмма 29 октября). Чичерин поспешил воспользоваться
этим, чтобы выдачу Махно сделать условием нормализа-
ции отношений между Румынией и советскими респуб-
ликами. Он написал, что вопрос о Махно является сейчас
более принципиальным для нормализации отношений
между Румынией и Советами, чем территориальный спор
о Бессарабии, которая была спорной территорией между
Румынией и страной Советов с марта 1918-го. Такая поста-
новка вопроса привела румын в полное замешательство. С
одной стороны, им хотелось соблюсти свои территориаль-
ные интересы – то есть добиться за Бессарабией признания
бесспорной румынской территорией, с другой – кто такой
Махно, если за него Советы готовы пожертвовать столь
многим? Не продешевят ли они, выдав его, и не потеряют
ли международное лицо? Первым делом они обратились за
разъяснениями о Махно к петлюровцам, которые занима-
ли в Румынии видное положение. Петлюровцы объяснили
румынам, кто такой Махно, но заметили, что повстанцы
609

языка, кроме русского и украинского) тем не менее разыс-
кивает в румынской столице петлюровцев и просит дать
ему возможность встретиться с представителями штаба
Петлюры, чтобы обсудить возможности совместных дей-
ствий по освобождению Украины от ее врагов (94, 308). В
конце концов Махно получил приглашение в резиденцию
петлюровцев в Бухаресте, чтобы поговорить об интересу-
ющем предмете с дипломатическим представительством
петлюровского штаба, расположенным тогда в Варшаве.
Махно сказал, что повстанческих сил, которые действуют
сейчас от Дона до Воронежа, недостаточно, чтобы сопро-
тивляться специализированным отрядам Красной армии:
вот почему он пришел к выводу о необходимости совмест-
ных действий с петлюровцами.
Батька блефовал. В действительности махновцы нико-
гда не сотрудничали с петлюровцами и прекрасно знали,
какая пропасть их разделяет. Однако он понимал и то, что
партизанам не на что рассчитывать в Румынии, что только
благоприятное стечение обстоятельств до поры до време-
ни уберегает их от выдачи красным и что их единственный
шанс состоит в союзе – пусть временном и вынужденном
обстоятельствами – с Петлюрой. Их собеседник в Бухаресте
не дал себя одурачить и в своем рапорте петлюровскому
«правительству» советовал «полностью покончить с этим
движением и его верхушкой, после чего оставшиеся могут
быть влиты в националистическое движение Украины»
(94, 310). Однако Махно получил, по-видимому, завере-
ния в самых благих намерениях, ибо он начинает вызы-
вать к себе из лагеря повстанцев, прося их предварительно
обзавестись оружием. Иван Лепетченко, вместе с Махно
ушедший в Румынию, полтора месяца (то есть сентябрь
и половину октября) служил у помещика в городе Плоеш-
ти, после чего получил из Бухареста от Махно записку, в
которой говорилось, чтобы он разжился у своего хозяина
608
сеивается по хуторам. С приближением или при переходе
наших частей всякая деятельность банды замирает. Ликви-
дация ее происходит за счет усиленной агентурной развед-
ки, каковая работает крайне слабо за отсутствием хорошей
агентурной связи» (78, оп. 2, д. 185, л. 71–75).
Из всех этих жалких самооправданий Эйдеман делал
собственные выводы. Он был настоящий, талантливый иг-
рок: к июню он уже почти все в тактике Махно понял и
лишь кое-что по ходу дела додумывал. «Банда местного
значения»! Но, во-первых, местные опасных и дерзких
налетов на станции не совершают, а, во-вторых, мужи-
кам снаряды не нужны. Снаряды нужны лишь атаманам
с очень большим замахом – уж не на батьку ли самого
работает Иванюк?!
Махно тем временем неутомимо вредительствовал. 11
июня он занял Чупаховский сахарный завод. Что могли,
махновцы попортили, прихватили немного сахару. По сло-
вам местных жителей, в отряде активных бойцов было
человек 500 и около ста раненых в предыдущих боях – на
тачанках.
И вновь – красные части пришли на место позже чем
надо, вновь преследование не дало результатов… 12 июня
Махно проходит через Диканьку, 13-го идет на Сагайдак,
15-го возвращается в Решетиловку, где уже ночевал одна-
жды. Все по кругу, неостановимо, неизменно, безнадежно.
Фрунзе тихонечко доходил в своем бронепоезде, курси-
рующем в районе боевых действий. Разговоры по прямому
проводу с командирами частей, приказы, доклады. Ноч-
ные, как правило, визиты Эйдемана с новостями. 14 июня
Эйдеман приказал срочно выслать ему 300 пудов бензину
на 16 бронемашин. Планировалось в Решетиловке махнов-
цев все-таки окружить и – уничтожить. 16 июня Эйдеман
прибыл к поезду Фрунзе не ночью, как обычно, а в 6 ча-
589

сов утра, чтобы в очередной раз сообщить, что банда из
окружения ушла. С этим сообщением он и уехал.
А Фрунзе не выдержал. Бесконечные «бандсводки» и
доклады надоели ему смертельно. Он велел оседлать коней.
Через несколько минут появился с маузером через плечо.
Дальнейшее великолепно описал в своих воспоминаниях
комдив И. Кутяков, получивший назначение на Украину
и, как старый боевой товарищ Фрунзе еще по Восточному
фронту, сопровождавший его в этой операции.
– Куда едем? – спросил Кутяков.
– Поедем в местечко Решетиловку, – сказал Фрунзе с
чуть заметной нервностью.
Ординарец Фрунзе и его адъютант взяли карабины. Сто-
яло тихое ясное утро. Вокруг сочно зеленели поля после
прошедшего ночью дождичка. Поглядывая вокруг, группа
выехала на бугор, с которого Решетиловку было видно как
на ладони.
«В это время, – пишет Кутяков, – из местечка послыша-
лась беспорядочная ружейно-пулеметная стрельба, а через
несколько минут все стихло. Это, как впоследствии выяс-
нилось, банда Махно окружила в одном дворе автомобиль
Эйдемана. Ему удалось благополучно, хотя и на пробитой
машине, отбиться и присоединиться к истребительному
отряду. Когда услышали стрельбу, Фрунзе сказал: „Нужно
поторопиться“, и мы подняли коней в рысь» (43, 119).
Но едва только группа, проскакав улицей, выскочила на
церковную площадь, как из другой улицы показалась «ко-
лонна в строю повзводно. Впереди ехали трое – один в чер-
ной бурке, без шапки, длинные черные волосы зачесаны
на лоб, а остальные тоже в черных бурках, но в кубанках.
В первом ряду развевалось красное знамя, в центре ко-
лонны – свернутое знамя черного цвета. Всего всадников
насчитали не более двухсот человек. Сзади было несколько
тачанок с пулеметами и каким-то имуществом…
590
соответствующего юридического органа, в котором были
бы перечислены статьи уголовного кодекса, вменяемые
преступникам. Более того, следовало бы дать детальное
описание преступников. В связи с тем, что в Румынии от-
менена смертная казнь, необходимо, кроме того, чтобы вы
в официальном порядке заявили, что наказание смертью
не будет применено к выданным лицам. Когда эти усло-
вия будут выполнены, румынское правительство изучит
дело бандита Махно и его сообщников и вынесет решение,
будет ли дан ход вашей просьбе об их выдаче» (94, 306).
Чичерин выказал признаки нервозности – к черту
это международное право! Только как убедить в этом
болванов-румын? Он пытается сдержать эмоции, но это
не удается ему. «Российское и украинское правительства
считают, – телеграфировал он 22 октября, – что фор-
мальные процедуры имеют второстепенное значение
и полностью теряют смысл перед фактом, что банда
преступников, которые в течение долгого времени терро-
ризировали мирное население Украины, нашла убежище
под покровительством румынского правительства…» (94,
307).
Очевидно, что Махно не мог быть посвящен в тонко-
сти этого дипломатического обмена мнениями. Однако
что-то наверняка стало известно ему, потому что очень
скоро по прибытии в лагерь он оставляет своих товари-
щей почивать на нарах и есть мамалыгу, а сам вместе с
Галиной Кузьменко и братьями Задовыми отправляется
в Бухарест для осуществления довольно-таки рискован-
ной миссии – связаться с представителями петлюровского
штаба и с их помощью подготовить переход своих людей в
Польшу. В Бухаресте им удается найти жилье, но не деньги.
В конце концов Лев и Даниил Задовы покидают батьку
и добровольно отправляются обратно в лагерь – там, по
крайней мере, хоть есть давали. Махно (не зная ни одного
607

Однако прибывшие, как оказалось, небезразличны
Стране Советов. Вскоре после того как горстка переодетых
головорезов пересекла границу королевства и была
расселена в бараках, советский комиссар по иностранным
делам Чичерин и председатель совнаркома Украины
Раковский, несмотря на то, что между РСФСР и Румы-
нией не было дипломатических отношений, отправили
телеграмму румынскому премьеру генералу Авереску. В
телеграмме сообщалось, что перешедшая на территорию
Румынии группа является группой бандитов, вследствие
чего русское и украинское правительства обращаются
к румынскому правительству с просьбой выдать как
обычных уголовных преступников главаря упомянутой
банды и его сообщников. (94, 305). Чичерин рассчитывал,
видимо, на то, что румынам в любом случае не до Махно
и уж во всяком случае не до «бандита». Признание его
политическим противником обрекло бы просьбу о выдаче
на провал. Однако генерал Авереску не спешил выпол-
нять требование Советов: он был не дурак и понимал,
что не всякий раз министры иностранных дел и главы
правительств проявляют заинтересованность касательно
«обыкновенного бандита».
В телеграмме от 27 сентября 1921 года генерал Авереску
ответил Чичерину: «Я получил вашу радиограмму от 17
текущего месяца и не могу согласиться ни с ее формой,
ни с ее содержанием. Если преступники действительно
нашли прибежище на территории румынского королев-
ства, ваши власти могут требовать выдачи этих людей, и,
хотя между нашими странами не существует договорен-
ности на этот счет, румынское правительство могло бы, на
взаимной основе, дать ход подобному ходатайству. Но в
таком случае следовало бы действовать в соответствии с
нормами международного права, иначе говоря, следова-
ло бы отправить постановление об аресте, исходящее из
606
При виде этой колонны мы все четверо осадили коней
и оказались… на расстоянии тридцати метров. Колонна,
вероятно, от неожиданности, остановилась. С минуту мы
молча смотрели друг на друга. Я успел разглядеть лица
бойцов. Загорелые, они выглядели старше тридцати лет. У
меня сразу блеснула мысль, что в нашей армии осталась
двадцатитрехлетняя молодежь. Значит, это махновцы, и
мы влопались. Перевожу взгляд на плотного всадника с
длинными черными волосами, без фуражки. По фотокар-
точке, которую я видел в вагоне Фрунзе, можно безоши-
бочно сказать, что этот самый и есть батька Махно.
1
В это время задние взводы поднажали на передних… а
первые ряды всадников начали спокойно снимать караби-
ны.
Нас почти отрезали от дорог и прижали к какому-то
огороду, обнесенному какими-то плетнями и изгородью.
Фрунзе спросил, какая часть. Главарь ему ответил: эс-
кадрон 138-й бригады.
Я одновременно с вопросом Фрунзе наставляю с неимо-
верной быстротой наган и кричу:
– Стреляю на ять, осадите фланги!
Они молча, но медленно пятят лошадей. Тогда Махно
сам спросил, кто мы, и в то же время ловко взбросил кара-
бин наизготовку. Я в ужасе крикнул:
– Не стреляй, это комвойск Фрунзе!
В это время раздался залп. Сквозь дым и свист я видел,
что Фрунзе удержался на коне и бросился через изгородь
на дорогу, что ведет на Полтаву.
Тогда я дал коню шпоры и помчался на Решетиловскую
дорогу, так как мне отрезали путь махновцы. Около пяти-
десяти человек устремилось за мной…
1
В своей монографии (12) В. Волковинский утверждает, что Махно
никогда не вспоминал о встрече с Фрунзе и, следовательно, возглавлял
591

Мой адъютант, вероятно, заслушался и не держал коня в
сборе. Его сразу же окружили и зарубили. Фрунзе и я обяза-
ны ему жизнью, ибо первым бойцам Махно он преградил
своим телом дорогу. Это позволило нам оторваться метров
на двадцать.
Таким образом, я и ординарец скакали по Решетилов-
ской дороге, а Михаил Васильевич по Полтавской, причем
эти дороги идут верст пять параллельно и расходятся к
востоку. Наша дорога шла низкой местностью, а дорога
Фрунзе – по возвышенности, и мне было хорошо видно и
слышно беспорядочную стрельбу и крики…
На фоне голубого неба кровный рыжий конь Фрунзе ка-
жется черным… А за ним – с полсотни человек, тоже на
приличных конях, с шашками наголо… в развевающихся
от быстрого хода черных бурках и разных цветов башлы-
ках. Видно было по вспышкам дыма, что Фрунзе отстрели-
вается из маузера» (43, 119–120).
Конь Фрунзе оказался хорош – вынес хозяина. Да и Ми-
хаил Васильевич был не робкого десятка: оторвавшись
подальше от банды, он спешился и выстрелами из маузера
отогнал тех, кто гнался за ним. В результате Фрунзе отде-
лался легким ранением в руку. Но больше истерических
попыток самостоятельно захватить Махно он не предпри-
нимал.
На заседании Совнаркома Украины, состоявшемся на
следующий день, X. Раковский сделал доклад о случив-
шемся. Фрунзе похвалили за проявленную отвагу, но реко-
мендовали впредь воздерживаться от личного участия в
боях.
Однако товарищи из Совнаркома, видимо, поняли, что
главком «дошел» и начал терять самообладание. Букваль-
отряд кто-то другой. Но в то время банда не была распылена, Махно
шел с основной группой. Да и Кутяков, наверное, был не слепой.
592

жүктеу/скачать 1.91 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: