Нестор Махно

Неожиданно Волин ответил, что отказывается от этого де-
ла.
«Дорогой дедушка, вы пишете, что отказываетесь от ве-
дения порученного вам организацией дела помощи мне
выбраться из Данцига, – яростно отписал Махно Воли-
ну. – Я просить вас не буду. Мне очень надоело слышать
от вас обещания и невыполнение. Уходите к черту от де-
ла. Но пришлите мне 75 долл., которые тов. Карнук при-
слал на ваш адрес для меня из Северной Америки…» (55,
224). Махно сидел на нелегальных квартирах уже больше
месяца, когда, наконец, Волин (правда, без обещанного
Махно паспорта) прислал в Данциг немецкого анархиста-
индивидуалиста из Гамбурга, который сам жил на неле-
гальном положении и мечтал пробраться в Берлин. У этого
нелегала было 300 марок золотом, которые он по наивно-
сти или неосторожности отдал капитану катера, который
должен был доставить их в порт Штетин. Капитан в первую
же ночь пропил эти деньги, а наутро отказался от своих обе-
щаний. Измученный этими проволочками, Махно решил
уходить из Данцига пешком и перейти границу нелегально.
Вместе с ним ушел один немецкий анархист и посланный
ему Волиным на помощь индивидуалист. Как ни стран-
но, этот дерзкий план удался, и вскоре Махно был уже в
Берлине среди своих товарищей из России и других анар-
хистов, которые были здесь: Рудольф Рокер, Уго Фиделли,
Александр Беркман и другие. В Германии Махно мог вновь,
как и в Данциге, подвергнуться преследованиям как пар-
тизан, активно действовавший против германских войск
и немецких колонистов в 1918 году. Поэтому он восполь-
зовался помощью Давида Полякова, русского анархиста,
живущего во Франции, и в апреле 1925-го, выправив пас-
порт на фамилию Михненко (94, 317), перебрался в Париж,
где ему, по крайней мере, не грозила опасность от властей.
622
Возможно, у Махно оставался один достойный выход –
смерть воина. Но по горькой иронии судьбы ему, столько
раз раненному, смерть не была дарована. Возможно, это
была своеобразная месть провидения. Впрочем, в феврале
1921 года смерть его и с исторической точки зрения бы-
ла бы явно преждевременна: он еще нужен был истории,
чтобы поддерживать то немыслимое давление в котле, ко-
торое нужно было, чтобы запустился, пришел в движение
механизм перемен, чтобы в железной империи большеви-
ков открылся клапан для выброса спонтанной энергии –
нэп. Он еще очень нужен был крестьянам…
Красноармеец 115-го кавполка, побывавший в плену у
Махно, рассказывал, что в Покровском и Рубановке, где
махновцы ночевали с 23 на 24 февраля, отношение кре-
стьян к ним было очень дружелюбное. При обмене лоша-
дей крестьяне ничего не просили у махновцев, а те пла-
тили большие деньги за постой. Махновцы сказали, что
зимой воевать не будут, а весной поднимут восстание, ибо
у них много есть людей, готовых к выступлению. Граждан-
ские власти разбегаются при приближении Махно. Плен-
ный рассказал также, что среди крестьян упорно цирку-
лируют слухи, что Врангель высадился и занял уже все
побережье, и Первая конная повернулась против больше-
виков… (78, оп. 1, д. 3). Как странно иногда совмещается в
мечтах людей то, что в действительности кажется несов-
местимым, – и бойцы Буденного идут обок с Махно и ка-
заками Барбовича…
Махно оставалось драться еще чуть больше двух недель.
В начале марта махновцы все еще делали попытки про-
сочиться в Крым, но потом вынуждены были уйти, пото-
му что красные грозили прижать их к Сивашу. О начале
Кронштадтского восстания махновцы ничего не знали. Ве-
роятно, это событие вселило бы в них надежды и новые
силы. Но они не ведали, и силы таяли. Они уходил, от-
575

стреливаясь, – их снова настигали. Разделялись, ныряли в
сухие камыши заледеневших озер темной ногайской сте-
пи, урывками спали на глухих хуторах, снова собирались,
снова рассыпались… Опять, возле самого устья, перехо-
дили Днепр, добирались почти до Николаева – и снова
возвращались обратно по хрупкому, источенному весен-
ним теплом льду…
В этих монотонных, как мартовское небо, днях быва-
ли дни особенно темные: в один из них, настигнутый со
своими людьми, был пулей ранен в голову Удовиченко.
Несколько человек из его отряда уцелели и рассказали, что
командир еще был жив, когда налетели красные. Долго не
знали, умрет он или раненый достанется ЧК. Удовиченко
повезло – умер.
Махно тоже повезло: 14 марта он был в схватке с крас-
ной кавалерией очередной раз ранен в ногу навылет, а
поскольку была погоня и перевязать его было некогда, он
в тачанке «едва не сошел кровью». Но не сошел-таки, дотя-
нул до перевязки. Вечером состоялось заседание штаба, на
котором решено было расходиться. Прорываться попросту
было некуда: кругом были красные.
«…Возле меня сидели все командиры групп, члены шта-
ба во главе с Белашом. Они просили подписать приказ –
разослать на 100 верст по 200 бойцов Куриленко и другим
(действующим автономно. – В. Г.) командирам, чтобы они
самостоятельно руководили восстанием. Подписал приказ
Забудько», – писал в отчете Аршинову Махно для «Исто-
рии». На самом деле заседание штаба не было лишено,
видимо, внутреннего драматизма: большой бандой дей-
ствовать становилось невозможно, она притягивала к себе
слишком много сил. Да и Махно, раненый, едва не теря-
ющий сознание, становился обузой, страшно было с ним
– вот каждый и просил отпустить его на волю, думая, что
так вернее уцелеет.
576
того, ничего не стоило вменить ему в вину партизанские
действия против германской армии…
По поводу очередного заключения Махно в тюрьму
«Американские известия» (12.11.1924) с сарказмом писа-
ли: «В „вольном городе“ Данциге… местными властями
арестован Нестор Махно. В то время как признанные
немцами и властями большевистские агенты свободно
передвигаются из страны в страну, Махно, боровшемуся
с большевиками и их ярому противнику, не дают визы
на въезд в Германию… Где бы ни появлялся Махно,
за ним неотступно следуют большевистские агенты и
всячески стараются под разными предлогами натравить
против него местные власти… Вместе с тем больше-
вистские агенты пытаются вести с ним „миролюбивые
переговоры“».
К счастью, на этот раз до суда не дошло. Здоровье Мах-
но ухудшилось, и из тюремной камеры он был переведен
в госпиталь. Здесь он быстро оправился и, связавшись с
местными анархистами, с их помощью бежал из тюремной
больницы. Побег удался – но сам Махно отныне оказался
на нелегальном положении. Теперь ему предстояло каким-
то образом выбраться из «данцигской мышеловки», чтобы
присоединиться к старым товарищам по борьбе. Он рас-
считывал на их помощь. Прежде всего на помощь Волина,
который получил 75 долларов от украинского анархиста,
проживающего в Америке, которых с избытком хватило
бы на переезд Махно из Данцига в Берлин. Волин, который
сам жил в крайней бедности с женой и пятью маленькими
детьми, истратил эти деньги на собственные нужды. Дан-
цигские анархисты написали Волину, что медлить нельзя,
что положение Махно на конспиративных квартирах тако-
во, что его в любой день могут схватить и препроводить в
тюремный замок, откуда никакой побег уже невозможен.
621

в Берлин, Махно выехал из Данцига. Однако дорогой он,
возможно, вспомнил слова лейтенанта польской дефензи-
вы Блонского о том, что в Германии большевики чувствуют
себя, как дома, и стал думать, как обезопасить себя от эле-
ментарного увоза. Ничего толкового не придумав, перед
тем как пересечь германскую границу, Махно заявил, что
в Берлине он готов говорить лишь с одним человеком –
советским послом Крестинским, и при этом не на террито-
рии посольства, а где-нибудь на нейтральной территории.
Если представители торгпредства были чекистами – а они,
безусловно, были ими, – то они были чекистами неопытны-
ми. План увоза Махно, по-видимому, не был проработан
в деталях, разговор с послом и с друзьями анархистами
не был в нем предусмотрен (хотя, разумеется, Крестин-
ский мог дать Махно любые заверения в его неприкос-
новенности, чтобы доставить его живого и невредимого
заинтересованному в нем ведомству). Вообще, весь план
похищения Махно был, похоже, сработан «на авось» и дале-
ко отличался по продуманности от плана «выманивания»
Савинкова (1924) чекистом А. П. Федоровым. Так или ина-
че, после заявления Махно представители торгпредства
почему-то занервничали (может, боялись упустить батьку
и получить за это нагоняй по своей чекистской линии?),
развернули машину и вернулись в Данциг, где сдали Махно
прусской полиции.
В ноябре 1924 года он, таким образом, снова оказался в
тюрьме по обвинению в погромах немецких колонистов
на Украине в 1918 году. Поистине, Махно с момента своего
перехода на румынскую территорию ступал из огня да в
полымя. И если в Польше его пытались засудить по полно-
стью сфабрикованному делу, то в Данциге, находившемся
под германским протекторатом, все могло обернуться ина-
че: ведь колонистов махновцы жгли беспощадно, а кроме
620
В результате армия была разделена на три группы:
Реввоенсовет, штаб армии с батькой во главе и отряд
Петренко должны были прорываться на восток по-над бе-
регом Азовского моря; Щусю предписывалось пробраться
в родные места, в Дибривский лес, и затаиться там; третья
группа отряжалась в Юзовский район.
Не прошло и нескольких часов после разделения армии,
как на группу Махно налетела 9-я кавдивизия и гнала мах-
новцев 13 часов, прежде чем тем удалось оторваться от пре-
следования и в селе Слобода накормить коней и дать им от-
дых. 17 марта возле Новоспасовки Махно вновь был настиг-
нут казаками 9-й кавдивизии. Пошла жесточайшая рубка.
Измочаленная многомесячными боями батькина сотня
натиска красных сдержать уже не могла и чуть не поголов-
но легла под саблями. Спасли Махно пять пулеметчиков-
«льюисистов», взявшихся держать красных до тех пор, по-
ка остальные не оторвутся. Левка Задов на руках перенес
Махно из боевой тачанки в обычные дроги. Один из пуле-
метчиков просил передать отцам, что они честно погибли
за крестьянское дело, защищая батьку и веря в него. Когда
оставшиеся в живых тронули коней, сзади раздались раз-
рывы гранат и затрещали «льюисы». Кавалькада ударилась
в галоп.
Куда неслись эти люди? Где было их место на земле? И
были ли это люди еще, после трех месяцев, почти непре-
рывно проведенных в седлах, под пулями, на зимнем вет-
ру? Да, это были люди – окаянные, проклятые, лишенные
всего, исторгнутые из мира человеческих существ в свое
окаянство…
18 марта пал мятежный Кронштадт. Среди тех, кто ру-
ководил разгромом восставших, было много старых зна-
комых Махно – делегатов партийного съезда: Затонский,
Дыбенко, Федько, Ворошилов. Троцкий, конечно. Молодые
петроградские курсанты, которых перебросили с Украи-
577

ны, чтобы и здесь, под Питером, ввязать в кровавое, бес-
честное дело. Партия всех вязала на крови – чтоб не были
белоручками…
О том, что происходило в Кронштадте, делегаты X съезда
РКП(б), проходившего в Москве, узнали из закрытых (и
не включенных в стенограмму съезда) докладов Троцкого,
прочитанных им 12 и 13 марта.
16 марта съезд принял знаменитую резолюцию о замене
продразверстки продналогом. Это не был еще, собственно,
нэп. Даже слова такого еще не было, но этим решением за-
чиналась новая эпоха. Палеолит большевизма закончился.
Наступала кратковременная эпоха бронзы, которую потом
подмял под себя, раздавил железный век Сталина.
20 марта Махно с горсткой оставшихся в живых сподвиж-
ников достиг разоренной немецкой колонии возле села
Заливного Александровского уезда и укрылся там, почти
месяц не подавая признаков жизни…
578
ему не будет, и обратился в советское консульство с прось-
бой разрешить ему выехать на Украину. Шел уже 1924 год.
Советский консул сказал ему, что сможет помочь, если
Лепетченко ему расскажет о настроениях среди польских
анархистов, проживающих в Варшаве. Что было делать?
В конце концов настроения – они и есть настроения. Сво-
им рассказом Лепетченко никого не закладывал. Но в ре-
зультате желанное разрешение вернуться на родину было
получено. В Славуте Лепетченко был встречен старым зна-
комым Иосифом Тепером и еще одним сотрудником Харь-
ковского ГПУ. Он нужен был чекистам для основательной
проработки…
С отъездом в Данциг, однако, злоключения Махно не
кончились. Напротив, в некотором смысле ему стало даже
сложнее – жена с дочерью уехали прямиком во Францию,
старые повстанцы осели кто в Румынии, кто в Польше. Он
был один в большом незнакомом городе, вдалеке от рус-
ских анархистов-эмигрантов, без денег, предоставленный
самому себе.
К тому же Москва не оставила попыток залучить к себе
Махно: в один прекрасный день к нему явились несколь-
ко человек, назвавшихся представителями торгпредства,
и предложили ему вернуться в Россию под торжествен-
ную гарантию советского посольства в Берлине. Махно
ответил, что не может принять решение, не повидав сво-
их товарищей-анархистов, которые жили тогда в Берлине
(Волин, Аршинов, Беркман, Рокер). Очевидно, он хотел
воспользоваться автомобилем «представителей советской
торговли», чтобы, достигнув Берлина, бежать к «своим».
Представители торгпредства согласились. Вместе с одним
анархистом, которому тоже необходимо было пробраться
619

письмо было написано почерком, сходным с почерком
Галины Кузьменко, но все без исключения подписи – и
самого Махно, и его жены – были грубой подделкой. Со-
вершенно ошарашенный неожиданным поворотом судеб-
ного разбирательства, Махно, по сообщениям польских
газет, часто брал слово для разъяснения, подчеркнул, что
в разгар советско-польской войны отказался послать руко-
водимую им Повстанческую армию на польский фронт и
никогда ничего не замышлял против Польши. В своем по-
следнем слове Махно сказал, что перешел границу Польши,
надеясь найти гостеприимство у братского славянского
народа. «Но произошла большая историческая ошибка, и
я оказался на скамье подсудимых, – заключил Махно. – Я
убежден, что ошибка будет исправлена».
«В 10 часов вечера, – сообщали „Американские известия“
26 декабря 1923 года, – был объявлен оправдательный вер-
дикт, который… явился полной неожиданностью как для
публики, так и больше всего для самих обвиняемых. Они
радостно пожимали руки своих защитников… Махно охот-
но вписывал свое имя в альбомы, которые подносились из
публики…»
Правда, после вынесения оправдательного приговора
злоключения Махно не кончились. Целый месяц он про-
жил под надзором полиции в городе Торунь, пока польские
власти решали, куда бы его определить. Рядом с ним по-
прежнему был верный телохранитель Иван Лепетченко,
который устроился работать сапожником. И лишь когда в
конце 1923 года Махно получил визу в Данциг (в то время
– немецкий «вольный город» в устье Вислы), Лепетченко
вернулся в Варшаву. Делать на чужбине ему было нече-
го, но тут он был быстренько арестован по вздорному об-
винению в подготовке взрывов артиллерийских складов
вместе со старым товарищем Черняком. Выпутавшись из
лап дефензивы, Лепетченко понял, что жизни в Польше
618

жүктеу/скачать 1.91 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: