Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

XIX

После этого успеха граф повел свое победоносное войско во владения

Бреши, захватив все ее контадо, и расположился лагерем в двух милях от

города. Венецианцы при первых же известиях о поражениях стали опасаться, что

вслед за этим, как оно и случилось, подвергнется нападению Бреша, а потому

поспешили снабдить ее самой лучшей охраной, которую только можно сыскать за

такое время. Затем они столь же поспешно набрали новые вооруженные силы,

влив в них спасшиеся от разгрома остатки прежнего войска, и согласно своему

договору с Флоренцией попросили у нее помощи. Флорентийцы, избавившись от

военных столкновений с королем Альфонсом, послали им тысячу пехотинцев и две

тысячи всадников. Помощь эта дала венецианцам возможность выступить с

мирными предложениями. В течение немалого времени казалось, что рок судил

венецианцам терпеть поражения в войнах, но побеждать при заключении

договоров, и часто мир с лихвой возвращал им то, что они теряли на войне.

488

Венецианцы отлично знали, что миланцы нисколько не доверяют графу, а

граф стремится быть в Милане не главой войск, а государем. Поскольку от них

зависело, с кем из них двоих заключить мир, а один хотел этого замирения

ради своих честолюбивых замыслов, другие же со страху, они предпочли

договариваться с графом и даже предложили ему содействовать в этих его

замыслах. Ибо они были убеждены, что, видя себя обманутыми графом, миланцы,

охваченные гневом, предпочтут подчиниться кому угодно, кроме него. А если

они будут доведены до такого положения, что ни сами защищаться, ни графу

доверять не смогут, то и вынуждены окажутся, не зная куда податься,

броситься им, венецианцам, в объятия.
Приняв это решение, они стали прощупывать намерения графа и обнаружили

его весьма склонным к замирению, поскольку ему желательно было, чтобы все

плоды победы при Караваджо получил он, а не миланцы. В конце концов

заключено было соглашение, по которому венецианцы обязывались выплачивать

графу, пока он не завладел Миланом, тринадцать тысяч флоринов каждый месяц и

вдобавок до конца военных действий предоставить ему четыре тысячи всадников

и две тысячи пехотинцев. Граф со своей стороны обязался вернуть венецианцам

города, военнопленных и вообще все, захваченное им в течение этой войны, и

дал торжественное обещание притязать лишь на территории, которыми герцог

Филип-по владел ко дню своей кончины.

XX

Весть об этом договоре опечалила Милан гораздо больше, чем обрадовала

его победа при Караваджо. Именитые граждане огорчались, народ возмущался,

женщины и дети плакали, и все вместе взятые называли графа предателем и

клятвопреступником. И хотя они были уверены, что ни мольбы, ни обещания не

окажут на него никакого воздействия, все же решено было отправить к нему

послов, чтобы хотя бы видеть, с каким выражением лица и какими словами

станет он объяснять свое подлое поведение. И вот, когда они предстали перед

графом, один из них обратился к нему со следующей речью:

489

"Те, кто желает добиться чего-либо от человека могущественного, обычно

обращаются к нему с мольбами, приносят даяния или прибегают к угрозам, дабы,

поколебленный чувством жалости или расчетом, или страхом, он соблаговолил

удовлетворить их просьбу. Но над людьми жестокими и ослепленными алчностью

ни один из доводов этих не имеет власти, и пытаться смягчить их мольбами,

подкупить дарами или запугать угрозами - чистая потеря времени. И вот,

узнав, к сожалению, слишком поздно всю твою жестокость, властолюбие и

гордыню, мы являемся к тебе не просить о чем-либо и не в надежде чего-либо

добиться, если бы мы даже стали просить, но чтобы напомнить тебе о

многочисленных услугах, оказанных тебе миланским народом, и заставить тебя

почувствовать, какой неблагодарностью ты ему отплатил, дабы среди

обрушившихся на нас бедствий мы получили хотя бы удовлетворение от того, что

высказали тебе правду в лицо. Ты без сомнения отлично помнишь, в каком

положении оказался после смерти герцога Филиппо. Папа и король были твоими

врагами. Ты порвал с венецианцами и флорентийцами и стал для них почти

врагом, ибо они справедливо считали себя совсем недавно обиженными тобой и,

кроме того, уже не нуждались в тебе. Ты изнемогал от тягот войны, которую

вел с Церковным государством, не было у тебя ни солдат, ни денег, ни друзей,

ни хотя бы надежды сохранить свои владения и свою прежнюю славу. И ты бы с

легкостью мог совсем погибнуть, если бы не наша простота, ибо одни мы

приняли тебя к себе ради уважения к блаженной памяти нашего герцога. Ты

недавно заключил в доме его брачный союз и вступил с ним в дружбу, и потому

мы понадеялись, что эти дружеские чувства распространятся и на нас, его

наследников, и что если к его благодеяниям присовокупить и наши, дружба эта

не только укрепится, но станет неразрывной, и для этого мы к прежним своим

обещаниям добавили Верону и Брешу. Могли бы мы пообещать тебе что-нибудь еще

большее? А ты, чего мог бы ты тогда не скажу добиться, а просто пожелать от

нас или от кого другого? Однако ты получил от нас нежданное благо, мы же в

награду получаем от тебя нежданное зло.

испорченность души своей, ибо едва стал военачальником нашим, как вопреки

всякому праву завладел Павией, и это было первое предупреждение - чего

490

нам ждать от твоей дружбы. Однако обиду эту мы снесли в надежде, что

столь значительное приобретение насытит твою алчность. Увы! Те, кто

домогаются всего, не удовлетворяются какой-то частью. Ты посулил нам все

твои будущие завоевания, прекрасно зная, что кто дает от раза к разу, может

все данное разом же и отнять, как и случилось с победой при Караваджо:

подготовил ты ее нашей кровью и нашими деньгами, а завершил нашей же

гибелью. Да, несчастные те города, коим приходится защищать свою свободу от

властолюбия угнетателей, но еще более несчастные те, которые вынуждены

искать защиты, используя оружие таких неверных наемных войск, как твои!

Пусть хотя бы этот наш пример послужит на пользу потомкам, раз мы ничему не

научились на примере Фив и Филиппа Македонского, каковой после победы над их

врагами сам из их полководца стал для них сперва врагом, а затем

повелителем.

никакого доверия не заслуживал, ибо вся твоя жизнь, безмерное твое

честолюбие, не способное удовлетвориться никаким званием, никаким

положением, могли бы нас насторожить. Не должны были мы возлагать надежды на

того, кто предал владетеля Лукки, вымогал деньги от флорентийцев и

венецианцев, ни во что ставил герцога, презирал короля, а главное, так

жестоко оскорбил самого Господа Бога и его церковь. Не должны были мы

думать, что эти могущественные владыки для Франческо Сфорца значат меньше,

чем жители Милана, и что он сдержит данное нам слово, если так часто нарушал

его, давая другим.

вероломства и не смоет бесчестия, которым заклеймят тебя перед всем светом

справедливые наши жалобы, и не притупят жала нечистой совести, которое будет

язвить тебя, когда ты станешь наносить нам удары оружием, нами самими

вложенным тебе в руки, чтобы поражать наших врагов и нагонять на них ужас:

тогда ты осознаешь, что заслужил казни, уготованной отцеубийцам. Если же

властолюбие ослепит тебя, весь мир, свидетель твоего нечестия, откроет тебе

глаза, сам Бог откроет тебе их, если правда, что не угодны ему вероломство,

предательство, клятвопреступление и что не может он стать благосклонным к

нечестивцам, хотя по неисповедимости путей своих к конечному благу он порою,

казалось,