Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

528

угодное Богу, изгоняя людей добродетельных. На это он заметил, что

развращенный город лучше города погибшего, что из двух локтей красного сукна

выкраивается добропорядочный гражданин и что с четками в руках государства

не удержишь. Слова эти послужили предлогом для обвинения его в том, что себя

он любит больше отечества и этот свет больше того. Можно привести еще немало

метких его ответов, но нет в этом необходимости. Козимо любил людей,

искушенных в изящной словесности, и оказывал им покровительство. Он

пригласил во Флоренцию Аргиропуло, родом грека, одного из ученейших людей

того времени, чтобы флорентийская молодежь изучала с его помощью греческий

язык и другие науки. В доме его жил на хлебах Марсилио Фичино, второй отец

платоновской философии, к коему Козимо был горячо привязан. А чтобы друг его

мог с удобством предаваться литературным занятиям, а он сам имел возможность

легче видеться с ним, он подарил ему в Кареджи имение неподалеку от своего

собственного. Так рассудительность его, богатство, образ жизни и счастливая

судьба внушала согражданам и любовь к нему, и страх, а государям не только

Италии, но и всей Европы великое уважение. Так заложил он то основание, на

коем потомки его могли строить, сравнявшись с ним в добродетели, превзойдя

его в жизненной удаче и пользуясь во всем христианском мире тем влиянием,

которое Козимо приобрел во Флоренции.

сыновей, Пьеро и Джованни, последний, на коего возлагал он больше всего

надежд, умер, а первый, Пьеро, был человек больной и по телесной своей

слабости не мог должным образом заниматься ни общественными, ни даже личными

своими делами. Так что, когда однажды, вскоре после смерти сына, несомый

слугами, он делал обход своего дома, случилось ему со вздохом промолвить:

"Очень уж велик этот дом для такой небольшой семьи". Благородная душа его

страдала и оттого, что не удалось ему увеличить владений Флорентийской

республики каким-либо славным приобретением. И сожаления его еще усиливались

от мысли, что он оказался обманутым Франческо Сфорца, который, будучи

529

еще графом, обещал ему, если овладеет Миланом, помочь флорентийцам

завоевать Лукку. А этого не произошло, ибо счастливая судьба графа изменила

его помыслы: став герцогом, он пожелал мирно владеть государством, которое

дала ему война, и не желал участвовать в военных действиях ни ради Козимо,

ни ради кого другого и в герцогском своем достоинстве вел только

оборонительные войны. Для Козимо это было величайшее огорчение, ибо он

считал, что слишком много трудов и денег потратил на неблагодарного и

вероломного человека. Кроме того, он понимал, что из-за старческих своих

недугов не может с прежним рвением вести ни общественные, ни личные свои

дела, и видел, что и то, и другое идет плохо, ибо государство губят сами

граждане, а имущество расхищают управители и сыновья. И все это не давало

ему покоя в конце его жизни. Тем не менее скончался он в полной славе,

оставив о себе великую память. Во Флоренции и за стенами ее все граждане и

все государи христианского мира оплакивали смерть Козимо вместе с Пьеро, его

сыном; весь народ в торжественнейшей процессии сопровождал прах его к месту

погребения в церкви Сан-Лоренцо, и по правительственному указу на надгробии

начертано было "Отец отечества". Если, излагая деяния Козимо, я подражал

тем, кто описывает жизни государей, а не тем, кто пишет всеобщую историю,

пусть это никого не удивляет, ибо он в городе нашем был человек

исключительный, и я должен был прославить его способом необычным.

VII

В то время как дела во Флоренции и в Италии шли таким образом, Людовик,

король Франции занят был весьма тяжелой войной со своими баронами, которых

поддерживал Франциск, герцог Бретани, и Карл, герцог Бургундский. Война эта

была для Людовика столь важна, что он не мог оказать поддержки герцогу Жану

Анжуйскому в его попытках покорить Геную и Неаполь. Напротив, полагая, что

ему может отовсюду понадобиться помощь, он передал Савану, находившуюся под

властью французов, Франческо, герцогу Миланскому, и сообщил ему, что не

будет возражать, если герцог захочет овладеть Генуей. Франческо, разумеется,

охотно согласился на это

530

и, опираясь на дружбу с королем и на содействие семейства Адорно,

завладел Генуей, а чтобы не оказаться неблагодарным в отношении короля,

отправил в помощь ему во Францию тысячу пятьсот всадников под командованием

своего старшего сына Галеаццо. Итак, Ферранте Арагонский и Франческо Сфорца

были теперь один герцогом Ломбардским и сеньором Генуи, другой королем во

всем Неаполитанском государстве. Будучи теперь между собой в родстве, они

стали подумывать о том, как бы настолько укрепить свои государства, чтобы

спокойно владеть ими при жизни, а после смерти беспрепятственно оставить

наследникам. Поэтому рассудили они, что королю следует избавиться от тех

баронов, которые были неверны ему во время войны с Жаном Анжуйским, а

герцогу необходимо уничтожить войско, собранное Браччо и враждебное его

роду, которое под водительством Якопо Пиччинино пользовалось теперь весьма

громкой славой. Пиччинино считался первым в Италии полководцем, а так как

земельными владениями он не обладал, всякий властитель имел основания

опасаться его, особенно герцог, который, наученный своим собственным

примером, считал, что не может ни спокойно владеть своими землями, ни

оставить их потомкам, пока жив Якопо. Король же стал всякими способами

искать соглашения со своими баронами и всячески ухищрялся вселить в них

доверие к себе. Ему это вполне удалось, ибо бароны понимали, что продолжать

войну с королем - значит идти на верную гибель, а заключив соглашение и

доверившись ему, они, пожалуй, уцелеют. Люди всегда стараются избежать

непосредственной опасности, почему государям так легко удается вводить в

обман всевозможных мелких владетелей. Бароны эти, видя, что война связана с

явной гибелью для них, предпочли поверить в мирные намерения короля и

бросились ему в объятия, а затем он разными способами и под разными

предлогами разделался с ними. Это обстоятельство весьма смутило Якопо

Пиччинино, находившегося со своим войском в Сульмоне. Дабы не дать королю

случая погубить его, он вступил в мирные переговоры с герцогом Франческо

через посредство одного из своих друзей. Герцог предлагал выгоднейшие

условия. Якопо решил полностью довериться ему и отправился в Милан в

сопровождении сотни всадников.