1.5. Семья, среда, школа
Духовный мир ребёнка формируется не только под влиянием семьи, но и той общественной среды, в которой живут все его близкие. На нашей железнодорожной станции я не видел какого-то социального деления. Над моим отцом старшими были дорожный мастер и бригадир. Семьи этих руководителей жили рядом со всеми семьями рабочих и ничем среди них не выделялись. Все в коллективе путейцев помогали друг другу в решении жизненно важных задач. В нашей семье в 1934 году родился мой младший брат Кузьма. Комната, в которой мы жили после переезда из Успенки, была очень маленькой, поэтому все дети могли спать только на печке. В 1937 году родители купили сруб пятистенного дома в каком-то селе и привезли его в Сургут. В один из выходных все путейцы собрались у нас и за один день собрали стены дома. Всю дальнейшую работу по завершению строительства дома осуществили отец и мой старший брат Виталий. В 1938 году мы уже переселились в новый дом, где разместились более вольготно. Путейцы вместе праздновали первомайские праздники, собирались на лужайке в лесу за речкой, каждый приносил свои праздничные закуски. Водки, видимо, пили немного, я никогда не видел сильно пьяных людей. На празднике шутили, пели народные песни, играли в разные игры. Все расходились в хорошем настроении. Словом, я в то время не думал о социальных различиях и даже не предполагал, что они бывают. Я видел равное и доброе отношение людей друг к другу. В станционном посёлке жили несколько семей из нашей родной Успенки, и все мы дружили между собой. Поскольку здесь же жила и семья сестры моей матери Хавроньи, то наши семьи совместно отмечали все важнейшие семейные события, например, призыв на военную службу, приезд со службы в отпуск, женитьбу и др. Дни рождения в то время не отмечали. Собирались обычно у тех, у кого было важное семейное событие. Но мои родители имели привычку после этого приглашать родных к себе в гости. Отец вообще придерживался правила: раз сходил в гости, значит, ты как бы взял взаймы и надо вовремя отдать долг. Отец редко брал в долг, но если брал, то всегда строго в назначенный срок, или даже ранее, его отдавал. Он говорил: « Не рассчитываешь отдать долг - не бери его». Я это правило тоже усвоил и осуществлял в дальнейшей жизни. На семейных празднествах на столе бывали в качестве закусок пироги с разными начинками, ватрушки, плюшки, солёные огурцы и капуста, зелёный лук, редька и всё другое, что было под руками. Всяких там колбас, консервов, копчёностей и др. тогда не покупали. Водки на стол ставили обычно одну четверть (3 литра), пили 100 граммовыми гранёными стаканами мужчины и женщины. После 3-4 рюмок запевали песни. Заводилой в песнях была племянница отца Панна, у которой был приятный звучный голос, и она знала очень много старинных русских песен. Хорошо пел мой отец, который тоже знал много песен, а на военной службе, по его словам, был запевалой. Муж моей тётки Хавроньи Николай Максимович, потерявший на германской войне ногу, хорошо играл на русской гармони. Под гармонь пели песни и плясали. Когда игралась плясовая, то мой отец начинал свистеть, как «соловей разбойник», все плясали, и дом ходил ходуном. Хочу отметить, что сильно пьяных на таких праздниках я не помню, видимо, это считалось плохим тоном. В случае смерти на поминках водки на стол не ставили, а только разную еду. Скорее всего, обычай выпивать на поминках сложился значительно позже.
В нашей семье никогда не выписывалось каких-либо газет и журналов. О происходящем в мире взрослые говорили по слухам или воспринимали новости из уст лектора, периодически приезжавшего на станцию с вагоном-клубом. Для взрослых в этом вагоне-клубе показывали немые кинофильмы, а для детей организовывали развлекательные утренники. В нашем доме было, пожалуй, только две книги: «Евангелие», подаренное отцу при выпуске из церковно-приходской школы за хорошую учёбу, и книга «Выставка народного хозяйства СССР», тоже подаренная отцу как победителю стахановского движения. За стахановскую работу отца наградили карманными часами фирмы «Павел Буре» и вручили большой портрет Сталина и Кагановича, изображённых рядом в полный рост. Сталин был в сапогах, брюках и френче, а Каганович – тоже во френче, брюках навыпуск и туфлях. Этот портрет висел у нас в передней комнате на самом видном месте. Была ещё в доме подшивка журнала «Нива» дореволюционного периода. Как попала она нам в дом, мне не известно. Но я часто рассматривал эти журналы, где мне нравились яркие рисунки и фотографии, смысл которых я тогда не воспринимал. В книге о выставке народного хозяйства тоже было много красочных фотоснимков по всем видам хозяйственной деятельности в СССР. Когда я учился читать, то названная литература у меня не вызвала никакого интереса, к восприятию излагаемых там идей я не был ещё готов. Поэтому в моей памяти об этих изданиях остались лишь наглядные представления в форме отдельных снимков и рисунков, например, снимка подошвы новой калоши с её резиновыми зубцами.
Недалеко от железнодорожной станции располагалась начальная школа. Летом, во время школьных каникул, учителями школы проводились с взрослыми занятия, которые тогда называли «ликбезом». Большинство мужчин умели читать и писать, поэтому занятия в основном посещали женщины, бывшие в большинстве абсолютно неграмотными. В школе учили их читать, писать, осуществлять математические действия сложения, вычитания, умножения и деления. Большинство женщин нашего посёлка эту грамоту освоили, что им пригодилось особенно в годы войны. Моя мать по какой-то причине не ходила на занятия, поэтому оставалась полностью неграмотной. Правда с арифметическими действиями по подсчёту денег в уме она справлялась довольно успешно.
В 1938 году меня определили на учёбу в школу. В течение лета до школы мой брат Виталий безуспешно пытался научить меня читать. Я путался в буквах, тем более не мог связать их между собой. Всё оказалось проще во время занятий в 1-м классе, когда учительница Мария Ивановна последовательно и ненавязчиво учила писать палочки, цифры, буквы гласные и согласные, их произносить вслух и сочетать в короткие простые слова (мама, папа, дом, рама и т.п.). Совершенно незаметно я освоил букварь, научился читать отдельные простые слова и связанные с этим не менее простые предложения. Читать мне понравилось, и я этим занимался с удовольствием. Что касается письма, особенно чистописания, то здесь у меня дела шли плохо, и мне эти занятия не нравились. Такое отношение к письму у меня сохранилось на всю жизнь. Когда я уже много писал, мой почерк всегда был неразборчивым, и машинистки затруднялись перепечатывать написанные мною тексты. С арифметикой, таблицей умножения и т.п. я справлялся неплохо, но предпочитал не делать каких-либо домашних заданий. Словом, я учился в начальных классах довольно успешно, переходил из класса в класс, но с хорошими и чаще удовлетворительными оценками. Отличных оценок мне не ставили. Ничего не получалось у меня с рисованием, да и пением. Красиво писать и рисовать оказалось не моим делом, и здесь у меня не было никаких способностей.
В то же время я отличался от своих братьев и сестры лучшими способностями к учёбе. Старший брат Виталий учился в каждом начальном классе по 3 года. По завершении 3 классов, бросив учёбу, пошёл работать сперва грузчиком на элеватор, затем в МТС, где выучился на токаря и до армии работал там по этой профессии. Сестра Шура к учёбе относилась добросовестно, но она больше зубрила, чем понимала изучаемое. Поэтому в начальных классах она тоже сидела по 2 года. В 5 классе я сестру догнал, хотя был моложе почти на 3 года. 6-й класс сестра не осилила, оставила учёбу и уехала в город учиться на швею. Гораздо позже мой младший брат Кузьма тоже трудно учился, каждый класс преодолевал за 2 года, и по окончании 4 классов, прекратив учёбу в школе, поступил в ремесленное училище учиться на слесаря, чем потом и занимался всю жизнь, только в разных сферах. В отличие от своих родных, я своевременно и успешно окончил 7 классов и получил свидетельство о неполном среднем образовании. Правда, мои оценки были далеко не блестящими.
Уже в начальных классах я пристрастился к чтению. Поскольку дома никаких детских книг не было, то я стал брать книги для чтения в библиотеке школы. Библиотека эта была довольно бедная, но книги советских детских писателей там были. У меня вызывали умиление повествования о «Мойдодыре», дяде Стёпе, докторе «Айболите», лечащем всех животных и т.п. Мне нравились стихи, и возникла мысль, чтобы самому научиться их писать. Стихи я читал тогда о Первомае, Октябре, Ленине, Сталине, пионерах, октябрятах и т.п. Помнится детское стихотворение о Ленине и Сталине:
На дубу зелёном, над большим простором
Два сокола ясных вели разговоры.
Вот как первый сокол со вторым прощался,
Он с приветным словом к другу обращался:
Сокол ты мой ясный, час пришёл расстаться,
Все труды-заботы на тебя ложатся.
А другой ответил: позабудь тревоги,
Мы тебе клянёмся - не свернём с дороги.
И сдержал он клятву, клятву боевую,
Сделал он счастливой всю страну родную.
Подобные стихи школьниками заучивались и читались на занятиях наизусть. Немало таких стихов знал и я. Однако в октябрята и пионеры я не вступал. Моя мать всегда была верующей. Она говорила, что эту верность религии внушил ей её отец Павел, который строго придерживался всех религиозных канонов. Мать регулярно ходила молиться в церковь, когда жили в Успенке. Из Сургута мать ходила на богомолье вначале в Суходол, пока там церковь перед войной не закрыли. В дальнейшем, по большим религиозным праздникам - Рождество, Пасха, - мать ходила на службу в Сергиевскую церковь, которая осталась действующей одна во всём районе. Из церкви мать всегда приходила радостной, одухотворённой, была в это время доброй и счастливой. Я спрашивал у матери, можно ли мне вступить в октябрята, а затем и в пионеры. Мать мне говорила, что батюшка в церкви разъяснял: быть октябрёнком, пионером, тем более комсомольцем - дело греховное. Я в школе не был ни октябрёнком, ни пионером, ни комсомольцем, безусловно, не потому, что мать мне не советовала, а потому, что я учился весьма посредственно, много шалил, поэтому считал для себя обузой отчитываться в названных организациях за слабую учёбу и греховное поведение. Конечно, в 5-7 классах я учился посредственно не потому только, что ленился (хотя и это имело место), а потому, что сложились новые обстоятельства, не позволявшие мне уделить должное время и внимание учёбе.
Достарыңызбен бөлісу: |