Новая философская энциклопедия в четырех томах научно-редакционный совет

Лит.: Флавий Фчлострат. Жизнь Аполлония Тианского (в т. ч. Письма Алоллония, приложения), изд. Е. Г. Рабинович. М., 1985; Philostratus, Life of Apollonius of Tyana, Greek text with an English transi, and notes by F. C. Conybeare, vol. 1, books I—V; vol. 2, books VI—V11I; Epistles of Apollonius, Treatise of Eusebius, 4 éd., Cambr. (Mass.), 1950.

(аполлоновское, аполлиническое, аполлонийское, аполлинийское и дионисическое) — главная терминологическая пара в бинарной герменевтической схеме, выдвинутой ф. Ницше в его ранней книге «Рождение трагедии из духа музыки» (Die Geburt der Tragödie aus dem Geiste der Musik, 1871). Художественное творчество и, шире, вообще отношение человека к миру, по Ницше, имеет две основные формы, которые удобно выразить аналогиями сна и опьянения. Оба этих состояния помогают индивидууму преодолеть раздробленность окружающей действительности, но разной ценой: если сон обманывает человека иллюзией красоты, порядка и совершенства («покрывало Майи»), навязывая ему восприятие мира в формах времени и пространства («принцип индивидуации» Шопенгауэра), то опьянение заставляет его сбросить оковы индивидуальной обособленности и непосредственно слиться с «первоеди-

Полное выражение обоим художественным принципам нашли древние греки, давшие им названия своих богов соответственно Аполлона и Диониса. В литературе аполлоническое сознание воплощено прежде всего в гомеровском эпосе, в частности, в ярких и светлых образах Олимпийского пантеона. Дионисийское начало, постепенно переходившее из внелитературных форм во вполне канонические, в т. ч. в некоторые виды архаической греческой лирики, окончательно раскрывается в аттической трагедии, где устанавливается идеальный баланс между ним и аполлоническим началом,—чем и объясняется уникальная художественная сила этого жанра классической литературы. Только Сократ гл. о. через свое влияние на Еврипида вновь нарушает сложившееся равновесие в пользу аполлонического с пагубными последствиями как для культуры, так и для человеческого сознания в целом, и только миссия Р. Вагнера в искусстве, а самого Ницше—в нравственной области, призваны исправить положение. Т. о., теория, предложенная Ницше, может быть выражена в виде последовательных понятийных рядов: аполлоническое — сон— «принцип индивидуации» («покрывало Майи») — уравновешенность и порядок—эпос—рационализм—Сократ; дионисийское—опьянение—приобщение к первоединству—экстаз и анархия—трагедия—преодоление рационализма—Ницше («Рождение трагедии», гл. 1—5).

Идейные основания бинарной концепции Ницше складываются, очевидно, из двух предпосылок. Во-первых, это принятие шопенгауэровского взгляда на мир как на лишенную Бога и разумной цели непрестанную череду стремлений и страданий, но в то же время нежелание согласиться с выводом Шопенгауэра о том, что существование в таком мире не имеет ценности. Концепция «дионисийских греков» — первая попытка Ницше найти иное решение. Во-вторых, успех созданных ранее дуалистических эстетических теорий, особенно учения Шиллера о «наивной и сентиментальной поэзии» (Über naive und sentimentalische Dichtung, 1795). Уже первые рецензенты «Рождения трагедии», прежде всего выступивший с резкой критикой У. Виламовиц-Меллендорфф, обратили внимание на искусственность применения терминов «аполлоническое» и «дионисийское» к широкому кругу историкокультурных и духовных феноменов и на редукционистский характер ницшеанской схемы в целом. Современная наука во взгляде на историю греческой религии и на происхождение трагедии соглашается скорее с критиками Ницше. Тем не менее теория Ницше стимулировала более глубокое изучение многих вопросов классической греческой культуры.

«Рождение трагедии» оказало огромное влияние на последующую, особенно новейшую философскую традицию и на современное литературоведение. К наиболее примечательным примерам философской рецепции концепции «аполлонического и дионисийского» нужно отнести ее осмысление Ю. Хабермасом и П. Слотердейком. Хабермас («Философский дискурс современности» — Der

В России учение Ницше об аполлоническом и диониеийском нашло ближайший отклик среди литераторов-символистов, многие из которых были и профессиональными эллинистами, в частности, у В. В. Вересаева («Аполлон и Дионис. О Ницше», 1914), Φ. Φ. Зелинского (очерки «Vince, Sol!», «Трагедия веры») и, с несколько более критических позиций, у Вяч. Иванова («Дионис и прадионисийство», 1921).

Лит.: Vogel M., Apollinisch und Dionysisch. Geschichte eines genialen Irrtums. Regensburg, 1966; Silk M. S., Stern J. P. Nietzsche on Tragedy. Cambr., 1981; Colder III W. M. The Wilamowitz-Nietzsche Struggle: New Documents and a Reappraisal.— Idem. Studies in the Modem Histoiy of Classical Scholarship. Napoli, 1984, p. 183-225. .

A. A. Poccuyc

АПОЛОГЕТЫ (от греч. απολογία—защита, оправдание)—в узком смысле слова—отцы Церкви 2 в., отстаивавшие христианство перед императорской властью и опровергавшие предрассудки образованного языческого общества; в более широком смысле—христианские авторы также и 3—5 вв., боровшиеся в своих сочинениях против язычества. Апологеты являются первьми богословами христианского мира, а апологетика может считаться первым жанром патриотической литературы, специфичность которого в том, что он имеет точно фиксируемое начало и не имеет определенного завершения.

В задачу апологетов входило: отвести обвинения от христиан; добиться терпимого отношения к христианской религии со стороны государства; в сопоставлении греческой философии с христианской мыслью доказать истинность и преимущество последней. Началом литературной деятельности апологетов был момент, когда христианство решилось выйти из замкнутости и представить себя как высшее осуществление культурных стремлений общества. В этом смысле апологетика не «эллинизация христианства», а полноценный диалог с языческой философией, в котором христианство осваивало ее понятийный язык и трансформировало его в религиозно-богословском ключе. Кроме того, апологетика предлагала осмыслить всю предшествовавшую мудрость как ступень на пути к истине, которая была открыта Христом и которую воплотило христианство.

На Востоке критическую линию апологетов в 3 в. продолжают Климент Александрийский и Ориген («Против Цельса»), в 4в.—Евсевий Кесарийский, который дополняет ранних апологетов множеством фактов, заимствованных из античной литературы и истории, и Афанасий Александрийский («Против язычников»); в 5 в. ее завершает «Исцеление языческих болезней» Феодорита Кирского. На Западе продолжателями этой линии выступили в 4 в. Лактанций («Божественные наставления») и в 5 в.—Августин («О Граде Божием»).

Источ.: Иустин Философ, св. Соч. М., 1892; Афиногор Афинянин. Предстательство за христиан.—«Вестник Древней Истории», 1993, Приложение, с. 237—279; Тертуллиан. Избр. соч. М., 1994; Ориген. Против Цельса, пер. с греч. Л. Писарева. Б. м., 1996; Ранние отцы церкви: Антология. Брюссель, 1988; Отцы и учителя церкви Щ в.
Антология, т. 1—2. М., 1996; Theophili episcopi Antiochensis, Libri très ad Autolycum. A Diognete.—«Sources chrétiennes» (P.), 1971, N 172; Hennins. Satire des philosophes païens, 1993,—Ibidem, N 398. Лит.: Реверсов И. П. Защитники христианства (Апологеты). СПб., 1898; Спасский А. Эллинизм и христианство. Сергиев Посад, 1914; Неретина С. С. Верующий разум. К истории средневековой философии. Архангельск, 1995; Сидоров А. И. Курс патрологии. М., 1996, разд. 2: Греческие апологеты 2 в.; Chadwick ΰ. Early Christian thought and the classical tradition. Oxf., 1966; Hamack A. Lehrbuch der Dogmengeschichte, Bd. I. Tub., 1905; Pépin J. De la philosophie ancienne à la théologie patristique. L., 1986.

A. M. Михайловский

АПОРЕТИКА (от греч. απορία—апории)—термин, встречающийся у Аристотеля и Ф. Брентано и ставший центральным в метафизике познания Я. Гартмана для характеристики своеобразия философии, которая исследует постановку и решение вечных проблем. В противовес трактовке истории философии как смены систем Гартман усматривает в истории философии постоянное обращение к неразрешимым философским проблемам, таким, как субстанция, свобода, возможность и действительность и др., по-разному осознаваемым в тех или иных метафизических концепциях, но никогда не получающим своего окончательного решения. Апоретика выдвигалась Гартманом как альтернатива феноменологическому методу. В историко-научных исследованиях метод апоретики широко использовал отечественный биолог А. А. Дюбищев, выявляя, в частности, пять апорий в теории эволюции (эволюция и постоянство, эволюция и эпигенез, эволюция и революция, эволюция и эманация, эволюция и инволюция), различные апории в понимании гена и др.

В истории философии понятие «апория» оказалось неразрывно связано со знаменитыми рассуждениями Зенона Элеиского (хотя сам он этот термин не употреблял), которыми он доказывал немыслимость движения — «Дихотомия», «Ахиллес и черепаха», «Стрела», «Стадион». Напр., согласно апории «Дихотомия» движение не может начаться, потому что движущийся предмет, прежде чем дойти до конца пути, должен будет дойти до половины, но чтобы дойти до половины, он должен дойти до половины половины пути и так до бесконечности. Т. о., если пространство бесконечно и непрерывно делимо, то движение не сможет начаться. Но если пространство прерывно, движение все равно невозможно, что доказывает апория, «Стрела»: летящая стрела покоится, поскольку движущийся предмет всегда занимает равное самому себе место, т. е. каждый данный момент в этом месте покоится, а потому и вообще неподвижен. Апории возникают на основе диалектического противоречия—прерывности и непрерывности прост -

АПОФАТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ (от греч. άποφατικός -- отрицательный) — один из двух (наряду с катафатической теологией) путей познания Бога, состоящий в последовательном восхождении от тварного мира к Творцу, которое предполагает, с одной стороны, рассмотрение все более совершенных творений и свойств, а с другой — констатацию несоизмеримости каждого из них с Богом, с божественной сущностью. Поскольку всякое знание является знанием о сотворенных вещах, обладание ими привязывает человека к миру; освобождение от власти тварного мира и его образов предполагает отстранение от всего, что не есть Бог, отказ от приложения к Богу понятий и представлений, почерпнутых из рассмотрения конечных вещей, так как с их помощью невозможно достичь положительного знания о Боге. При этом в апофатической теологии в целях Бот-опознания могут использоваться любые понятия и представления, но при условии осознания их радикального отличия по своему содержанию от божественной сущности. В этом случае доступные познанию образы конечных вещей как бы сами отсылают к тому, что находится за пределами тварного мира и недоступно рациональному познанию — к Богу. Апофатическая теология отрицает возможность приписывания каких-либо постижимых атрибутов Богу; последовательно раскрывая неаде'

Средневековая схоластика ищет способы рационального отображения апофатического опыта. Особое внимание в ней уделяется анализу логической структуры высказываний, в которых Богу приписываются те или иные признаки. Начиная с Боэция, теологи-схоласты указывают на принципиальное отличие суждений о Боге от суждений о сотворенных вещах: все предикаты, приписываемые Богу, совпадают, и потому ни один из них не приписывается ему в положительном смысле, как обладающий особым содержанием, отличным от содержания других предикатов. На понятийно-логическом уровне, т. о., воспроизводится апофатическое учение о неизреченности Бога. Рациональная апофатика в схоластике приобретает самостоятельное значение; она по существу рассматривается как начальная стадия обретения собственного мистического опыта. Прежде чем отрицать правомерность приписывания того или иного атрибута Богу, схоласты считают необходимым сначала как можно точнее сформулировать и логически обосновать то, что подлежит отрицанию. Наиболее яркий пример—апофатический вывод о непознаваемости Бога и его существования, к которому приходит Ансельм Кентербершский после завершения онтологического доказательства в «Proslogion».

В отличие от католической традиции в православии рациональные элементы апофатической теологии выполняют

Апофатический подход к реалиям мистического опыта присущ и другим религиям—запрет изображения Бога в иудаизме и исламе, концепция высшего духовного начала всего сущего (Брахмана) в индуизме и т. д. Так, Брахман вне времени, пространства и причинно-следственных отношений, свободный от качеств и действий и внеположный явленному (феноменальному) миру невыразим в положительных терминах и чаще всего определяется чисто отрицательно—как немыслимый, невидимый, неслышимый, непознаваемый, неизменяемый, непроявленный, нерожденный, лишенный образа, безначальный, бесконечный, «не это, не это» (na iti, па и) и т. п. Не постигаемый обычным сознанием или различными рационально-умозрительными конструкциями. Брахман познается лишь высшей религиозной интуицией, лежащей в основе целостного опыта.

АПОХА-ВАДА (от санскр. apoha — исключение, отличение и vàda—учение, доктрина)—учение буддийского философа Дчгнаги, согласно которому смысл слова определяется не позитивно (смысл слова А есть объект В), а чисто негативно — исключением всех других возможных смыслов (смысл слова А есть исключение не-А). Напр., произнося слово «корова», мы обозначаем не корову, а то, что не является быком, лошадью и т. д. Задолго до Дигнаги близкие взгляды развивал брахманистский грамматик Вьяди, который утверждал, что значением слов являются не родовые свойства (акрити), а индивидуальные вещи (дравья). В связи с этим он подчеркивал, что функция слова заключается в дифференциации объекта познания (бхеда) от всех других объектов. Апоха-вада связана также с номиналистической позицией, занятой Дигнагой в его полемике с доктриной универсалий ньяи. С его т. зр., язык, являющийся набором чисто условных этикеток, не способен сказать ничего позитивного о природе вещей как таковых и поэтому единственная его функция заключается в указании на то, что обозначаемая вещь не является другой вещью. Сторонники ньяи, в свою очередь, критиковали апоха-ваду за тавтологизм, поскольку, с их т. зр., исключение не-А сводится в конечном счете к утверждению А. Последователи Дигнаги продолжали развивать апоха-ваду с учетом этой критики. Дхармакирти отмечал, что утверждение и отрицание в апоха-ваде связаны настолько тесно, что их невозможно разделить, поэтому апоха-вада не является чисто негативной концепцией. Большой интерес к апохавада проявили и логики навья-ньяч.