О чем, почему, как и для кого написана эта книга



бет17/42
Дата25.06.2016
өлшемі2.6 Mb.
#157784
түріРеферат
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   42
ГЛАВА 7
ОТНОШЕНИЯ АКАДЕМИЧЕСКОЙ

И ПРИКЛАДНОЙ НАУКИ.

ТИПЫ СОЦИАЛЬНЫХ ПСИХОЛОГОВ
Проблема метода, и в первую очередь лабораторного эксперимента,

вряд ли обрела бы столь громкое звучание, если бы речь шла только

о внутренних делах социально-психологической науки. В дискусси-

ях о лабораторном эксперименте отчетливо <слышен> подтекст, суть

которого в вопросе о практической значимости академических (т. е.

опять же выполняемых преимущественно в лабораториях) исследова-

ний, о валидности полученных данных, о пределах их возможной

генерализации, экстраполяции на социальную действительность, о

социальной релевантности академической науки.
Этот вопрос был поставлен самой реальной жизнью, в ином случае

университетская наука могла бы двигаться по проторенному и нака-

танному пути бесконечно долго.
Отношения академической и прикладной науки ... 165
Своеобразие сложившейся в настоящее время ситуации в том, что

критике за схоластичность, схематичность, оторванность от практи-

ки подвергается экспериментальный метод, который был утвержден

в американской социальной психологии Куртом Левиным, считав-

шим, что именно этот строго научный метод позволит глубже проник-

нуть в тайны человеческого поведения и поэтому обеспечит более эф-

фективное решение социальных проблем.
Для Левина, однако, экспериментальный метод был отнюдь не

самоцелью, а всего лишь средством, способом, инструментом позна-

ния, т. е. занимал подобающее методу место. Он вписывался в более

широкую концепцию <исследования в действии>, или практическо-

го исследования. Подавляющее большинство работ Левина по изуче-

нию расовых предрассудков, поведения подростков, типов лидерства,

отношения домохозяек к новым продуктам и т.д. относится именно к

этому виду. Принципы такого рода исследований легли в основу дея-

тельности созданного им в 1945 г. Исследовательского центра по изу-

чению групповой динамики при Массачусетском технологическом

институте, из которого впоследствии вышло большинство работ по

динамике групповых процессов.


Левин был глубоко убежден, что социальный психолог как граж-

данин не только должен способствовать решению проблем того обще-

ства, в котором он живет, не только как ученый, обладающий специ-

альными знаниями, может это делать, но, что более важно, он не

может познать свой объект - социальное поведение иначе, как пыта-

ясь изменить его [Deutsch, 1968, р. 465].


Именно эта <заземленность> на реальный мир и позиция активного

вмешательства обеспечили работам К. Левина непреходящее значе-

ние. Важно также отметить, что он, отчетливо сознавая ограничен-

ность полномочий социального психолога в процессе социального

преобразования, был далек от иллюзий о том, что социальный психо-

лог может по своей воле разрешать социальные проблемы, будучи сам

полностью зависимым от стоящих над ним институтов власти. Однако

даже при этих ограничениях практическое исследование представля-

лось ему более перспективным, хотя бы потому, что оно решало непре-

одоленную и поныне проблему контингента испытуемых [Op.Cit., р.

466], которыми сейчас, как мы уже говорили, являются в подавляю-

щем большинстве студенты.


Социально ответственная позиция Левина глубоко импонировала

американским исследователям. Однако они весьма своеобразно ее

трансформировали. Выхолостив из нее ценностный, глубоко гуманис-

тический пафос, сложившийся в лучших традициях европейской соци-

ально-философской мысли, они, с одной стороны, развили прагматичес-
166 Опыт США: парадигма объяснения
кую, утилитарную направленность подхода Левина, с другой же -

канонизировали экспериментальный метод. В итоге теория и практи-

ка оказались разорванными на две обособленные области: малопрактич-

ную, т. е. плохую теорию (точнее, набор теорий) и малотеоретичную, т.

е. поверхностную, эклектичную практику. В настоящее время разрыв

между этими двумя аспектами науки все более усиливается, несмотря

на попытки обращения к социально релевантным проблемам.
Неравномерно шло и их развитие. По мнению МакДэвида и Хэрэри,

неравномерное развитие отражается на накоплении экстенсивного,

описательного знания об организованных малых группах, об установ-

ках и процессах межличностной перцепции и аттракции при недоста-

точно развитой теории. В то же время, несмотря на большую соци-

альную значимость, ощущается серьезная нехватка знаний о таких

феноменах, как массовые социальные движения, неорганизованные

толпы и сложные политические системы [McDavid, et а1, 1974, p. 14].


По существу после смерти Левина до конца 60-х годов, т. е. на

протяжении дочти 20 лет, <исследования в действии> [Applying social

psychology/ Ed. by M. Deutsch, et а1, 1975, p. 1] практически не про-

водились, хотя внешние показатели, в том числе такие важные, как

размеры ассигнований, на первый взгляд, говорят об обратном. Так,

например, по данным А. Каплана и Нельсона, федеральные расходы

на социальную психологию в 1968-1971 гг. возросли с 116 млн. долл.

всего до 141 млн. долл. в области так называемых фундаментальных

исследований, но со 134 до 257 млн. долл. - в области прикладных

исследований [Caplan, et а1, 1973, р. 199]. Однако при ближайшем

рассмотрении оказывается, что эти прикладные исследования лишь

считаются в большинстве случаев таковыми, т. е. они отнюдь не мо-

гут претендовать на статус <исследования в действии> [Applying social

psychology/ Ed. by M. Deutsch, et а1, 1975, p. 4]. Это, разумеется, не

означает, что социальные психологи не находили своего применения

в практической сфере.


Речь идет о другом: о внешней валидности академических исследо-

ваний, об их вкладе в практику. Образно говоря, если провести анало-

гию с теоретической физикой, были ли сделаны в области социальной

психологии за 20 лет какие-либо открытия, которые столь же револю-

ционизировали практику, как открытие свойств полупроводников,

лазера и т.д.? Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным.


Если учесть, что именно с такими претензиями на протяжении

длительного времени выступала социальная психология, обещая вот-

вот сравняться с естественными науками, и что в ряде случаев дей-

ствительно давались рекомендации, приносившие ощутимые резуль-

таты, то станет понятным давление общественного мнения и претен-
Отношения академической и прикладной науки ... 167
зии общества к социальной психологии в конце 60-х годов, когда

американское общество вступило в полосу больших испытаний.


Не случайно поэтому, что в эти годы на первый план выдвинулась

проблема социальной релевантности. Она обсуждалась в различных

аспектах: как проблема связи фундаментальных и прикладных иссле-

дований, как проблема связи теории и практики, как проблема под-

готовки специальных кадров, могущих обеспечить трансляцию теоре-

тических знаний в практические рекомендации, и т. п.


Велико количество статей, книг, семинаров и конференций, посвя-

щенных этим темам. В ходе этого коллективного самоанализа было

высказано много интересных и глубоких мыслей. Большинство из них

можно сгруппировать вокруг следующих вопросов: почему сложилось

такое положение, что нужно сделать для его исправления, что может

и чего не может сделать социальный психолог в этом плане.


Задача, которую мы попытаемся решить в дальнейшем изложении,

формулируется так: выяснить, в какой степени анализ проблемы соци-

альной релевантности социальной психологии в США, сделанный са-

мими американскими критиками, вскрывает объективные причины ее

возникновения и соответственно каковы перспективы ее разрешения.
Надо признать, что значительное количество этих объективных

причин не представляет в настоящее время секрета для американских

ученых. Вполне определенно и четко они выявили и перечислили

многие методологические изъяны развития социальной психологии в

США, в ряде случаев затронули весьма острые проблемы, фактичес-

ки создали яркие коллективные автопортреты американских соци-

альных психологов-теоретиков и практиков как продукта конкретного

социокультурного контекста. Если суммировать в определенном поряд-

ке все эти объективные факторы, то сложится следующая картина.
Методологические изъяны. Большинство из них (отсутствие единой

теории, искаженное понимание социального, абсолютизация лабора-

торного эксперимента и т. п.) уже известно из предыдущего анализа,

поэтому ограничимся кратким перечислением их последствий для ре-

шения проблемы социальной релевантности социальной психологии.
Практику трудно ориентироваться в теоретическом материале,

поскольку в этом плане социальная психология представляет собой,

по выражению Синджера и Гласса, <теоретический базар> [Singer, et

а1, 1975, p. 22]. Поэтому практик в своей работе вынужден эклекти-

чески комбинировать самые разнообразные теоретические концепции.

Когда же сам теоретик берется показывать, на что способна психоло-

гическая наука, доказывать практическую значимость своих теорий

и исследований, он обнаруживает, что <всего этого не так уж и мно-

го> [Vinacke, 1957, р. 148].
168 Опыт CIIIA: парадигма об7>ясчечия
Основной источник данных для социального психолога, <его рабо-

чее место-лаборатория> [Applying social psychology /Ed. by M. Deutsch,

et al, 1975, p. 2]; знания, которые он получает, - это знания о поведе-

нии <абстрактных людей в абстрактных ситуациях> [Op.Cit, р. 8].

Вполне понятно, что <деперсонализированная психология гомогенных

индивидов> мало что может сообщить о сложностях реальной жизни

[Op.Cit., р. 9]. Иначе говоря, внешняя валидность экспериментальных

данных не выдерживает критики [Smith, 1972, р. 60].


Однако в силу ряда известных обстоятельств метод лабораторного

эксперимента превратился в самоцель. По мнению Каплана, здесь

возымел свое действие закон, названный им <Законом инструмента>.

<Если, - говорил он, - мальчику дать молоток, он немедленно нач-

нет колотить им по всему, что попадется. Так и социальный психолог,

овладев тем или иным методом, наивно полагает, что, применяя его

к любой проблеме, он может ее вполне эффективно решить полюбив-

шимся ему способом> [Caplan А., et al., 1973, р. 202].
Испытуемые в лаборатории и обычные люди - это разные контин-

генты. Они отличаются тем, что первые, как правило, студенты, вы-

ходцы из <среднего> класса, в эксперименте они пассивны, готовы

выполнить любые указания экспериментатора, они - жертвы мани-

пуляторского подхода, <они вольны действовать, но не вольны не

действовать> [Argyris, 1975, р. 475], в то время как вторые в полевом,



<проблемном> исследовании - это представители угнетенных групп

(расовых, экономических и т. п.), они активны, относятся к психоло-

гам с подозрением и враждой, вольны действовать или не действовать

[Caplan, et al, 1973, р. 207].


Далее, идеал физического эксперимента, к которому стремятся

академически ориентированные социальные психологи, столь желан-

ный и столь для них малодостижимый, оказывается не только беспо-

мощным, но и ненужным в реальной жизни [Bass, 1974].


И наконец, общая логика построения социально-психологического

знания (накопление данных в экспериментах и их проверка в реаль-

ной жизни - <стратегия откровенного эмпиризма>) оказалась несо-

стоятельной [Rappoport, et al, 1975, р. 838]. <Главное, - говорит Г.

Хорнштейн, - что социальные психологи отвергли сомнительные

достоинства экспериментов, которые внешне похожи на события по-

вседневной жизни> [Hornstein, 1975, р. 229].
Возможно ли, однако, исправить перечисленные и многие другие

методологические изъяны, достаточно ли этого для превращения

академической науки в социально-релевантную или, перефразируя

приведенную выше цитату Аргириса, <вольны ли они ликвидировать

эти изъяны>?
Отношения академической и прикладной науки ... 169
Идеологические проблемы. По свидетельству американского пси-

холога Дж/ Миллера, термин <поведенческие науки> был принят в

США вместо <социальных наук> для того, чтобы не раздражать кон-

грессменов при голосовании за ассигнования на развитие социальных

наук. <Поведенческие науки> не вызывали ассоциаций с производны-

ми: <социализм>, <социальный критик> и т. п., термин звучал ней-

трально [Moscovici, 1970, р. 57]. Этот малоинтересный на первый

взгляд факт тем не менее весьма показателен.


Когда под давлением общественного мнения некоторые социальные

психологи попытались развернуть исследования по острым социальным

проблемам, они обнаружили нечто, не укладывающееся в стереотип

<свободного социального ученого>. Выяснилось, что для исследований

доступны лишь такие проблемы, как порнография, агрессивность под-

ростков, борьба с наркоманией и т. п. Такие же темы, как безработица,

отношение к войне во Вьетнаме, оказались под запретом. Это дало осно-

вание одному из социальных психологов Л. Рапопорту, пытавшемуся

выяснить для себя, что является и что не является социальной пробле-

мой, воскликнуть: <Если то, что у нас сейчас есть (для исследования. -

П.Ш.) - это все, то мы в большой беде!> [Rappoport, et а1, 1975, p. 841].


Ученые хорошо понимают, что определение проблемы для социаль-

но релевантной науки - ключевой момент, поскольку, как говорят

Нельсон и Каплан, определение проблемы детерминирует стратегию

изменения общества. Возникает вопрос, кто же определяет эти пробле-

мы, ибо сам социальный ученый редко подвергает сомнению целесо-

образность поставленных перед ним задач. Не задает он и вопроса о

том, чьим целям служит тот или иной выбор проблем и каким долж-

но быть его личное участие в нем. Вместо этого он смирно ждет, пока

ему эти проблемы выберут те, кто <занимает высокий ранг и статус>

[Caplan, et а1, 1975, р. 206]. Оценивая выбор проблем, они справедливо

спрашивают: <Почему один тип бедности нас касается, а другой нет?

Почему мы постоянно изучаем скорее бедных, чем не бедных, чтобы

понять причины бедности? Почему мы изучаем отсутствие стремления

к достижению у членов малопривилегированной группы как нежела-

тельное поведение, но не изучаем как отклоняющееся поведение чрез-

мерную погоню за прибылями у преуспевающих бизнесменов...?>

[Op.Cit., р. 207].
Очевидно, что вопросы эти для большинства социальных психоло-

гов в США звучат риторически и ответ им известен: для сохранения

статус-кво, чтобы держать бедных и богатых на своих местах [Applying

social psychology/ Ed. by M. Deutsch, et а1, 1975, p. 6].


Идеологическая функция, социальной психологии, удивительно

хорошо выполняется ею на основах методологического индивидуализ-


170 Опыт С111Л: парадигма объяснения
ма. Эта <смычка> методологических и идеологических установок

была раскрыта Нельсоном и Капланом. Проанализировав материалы

ряда исследований по причинам отклоняющегося поведения, они

пришли к выводу, что в большинстве из них вина за бедственное по-

ложение индивида возлагается на него самого, а не на социальную

среду, систему и т. п.


К. Арчибальд назвала это клиническим подходом к использованию

данных социальной науки. По ее словам, в соответствии с этим под-

ходом <если ботинок жмет, то что-то не в порядке с ногой> [Caplan, et

а1, 1975, p. 202]. Эта позиция выгодна еще и тем, что коль скоро речь

идет об индивиде и его психической неполноценности, то, естествен-

но, первый, кто призван помочь устранить эту мнимую первопричи-

ну бедности и преступности как социальных проблем, - это, разуме-

ется, психологи и социальные психологи. Они, таким образом, стано-

вятся жертвой собственной методологической позиции.
Более того, в глазах общественного мнения они выглядят виновни-

ками, <яйцеголовыми>, пренебрегшими нуждами общества.


И этот возможный поворот вполне осознается учеными. Одними из

первых Каплан и Нельсон предупредили об <опасности использования

социальной науки и социальных ученых для перекладывания на них

вины за прежние политические и экономические провалы. Эти про-

валы часто представляют собой конечный результат ряда мероприя-

тий, для которых уже не существует более ни краткосрочных, ни дол-

говременных экономических или социальных решений. Но, посколь-

ку срывы в политико-экономической системе вызывают серьезные со-

циальные последствия (курсив мой. - II. Ш.), ученых призывают за-

няться этими социальными проблемами. Их подключение означает

тем самым, что социально нежелательное поведение как раз и пред-

ставляет собой проблему, а отнюдь не является неизбежным побоч-

ным продуктом политических издержек и технологических трудно-

стей, тем самым отвлекая внимание от реальных причин> (курсив

мой. - П. Ш.) [Op.Cit., р. 208].
В этих исключительно проницательных словах верно схвачена

основная <удобная> идея для реальных виновников: сделать ученых

козлами отпущения, а самим выступить в роли борцов за всеобщее

благо. Замаскированный под уважение к заслугам социальной науки,

что весьма импонировало и льстило ученым, этот маневр вначале не

вызвал нареканий. Впоследствии, однако, он был разоблачен самой

действительностью. <Не так много лет тому назад, -говорит Р. Ат-

кинсон, - некоторые социальные ученые заявляли, что у них есть

ответы на проблемы, стоящие перед обществом и что единственное

препятствие заключалось в том, чтобы уговорить политиков дать день-


Отношения академической и прикладной науки ... 171
ги для воплощения их идей. Конец 60-х и начало 70-х годов показа-

ли, что это не так> [Atkinson, 1977,с.209-210].


Сами ученые тоже поняли, что в ряде случаев их используют как

ширму для иных целей, что часто <у заказчика нет серьезных наме-

рений изменить (действительность. - П. Ш.), но он использует дан-

ные исследования социального психолога-практика для того, чтобы

показаться (курсив мой. - П. Ш.) озабоченным, прогрессивным, на-

учно мыслящим и т. п.> [Maslach, 1975, р. 242]. Лицемерная апелля-

ция к социальной ответственности ученых со стороны официальных

кругов имеет в США и другие задачи: успокоить беднейшую часть на-

селения тем, что вот-вот ученые что-то придумают, но поскольку те не

в состоянии принципиально сделать что-либо без изменения системы,

кроме паллиативных рекомендаций, - дискредитировать впослед-

ствии тех ученых, которые выступают с позиций социальной крити-

ки. Логика здесь проста: вот проблемы, вот деньги, вот пределы пол-

номочий - решайте!


Отказаться от соблазна в такой ситуации трудно, тем более что

действительно есть примеры эффективного участия социальной науки

в решении ряда проблем, достаточно для этого сослаться на знамени-

тый Хоторнский эксперимент. Но именно на практике и выясняется

еще одна связь идеологии и методологии. Оказывается, что эффектив-

ными становятся те прикладные мероприятия, в которых сохраняется

модель лабораторного эксперимента, где экспериментатор выступает

как манипулятор.


В ее основе стратегия поведения, имеющая целью одностороннее

подчинение индивидом себе других людей и защита себя от себе подоб-

ных, преследующих такие же цели [Argyris, 1975, р. 469]. Одним из

самых могущественных способов такого подчинения служит контроль

над информацией, обладание правом интерпретации происходящих.

значимых событий.


По мнению К. Аргириса, одним из первых обратившего внимание

на совпадение манипуляторского аспекта эксперимента и прикладных

исследований, эта стратегия поведения базируется на четырех ценно-

стных принципах: достигать целей так, как я их вижу; максимально

выигрывать и минимально проигрывать; вызывать (у объекта влия-

ния) как можно меньше отрицательных эмоций; быть максимально

рациональным и минимально эмоциональным [Op.Cit., р. 470].
Поскольку в основе стратегии контроля лежит контроль над инфор-

мацией, то задачей первостепенной важности при манипуляции

объектом влияния становится искажение, нужная интерпретация

информации, а чаще всего ее сокрытие, попросту говоря, ложь и об-

ман. Этот подход идентичен в эксперименте и в реальной жизни.
172 Опыт C'IIIA: парадигма объяснения
В эксперименте исследователь как бы говорит испытуемому: <Я

хочу создать такую обстановку, чтобы, поставив вас в нее, мне мак-

симально удалось заставить вас вести себя так, как я предсказывал.

Я, однако, должен быть уверен, что если вы поступили так, как я

предсказывал, то это потому, что вы так захотели, что это вам пока-

залось разумным, что именно вы сделали такой выбор. Для того

чтобы как можно лучше добиться этого, я должен очень тщательно

и строго поставить весь эксперимент и сохранить от вас в тайне все

его ключевые моменты до тех пор, пока он не закончится. Я также

не могу позволить вам или поощрять попытки узнать (до окончания

или во время эксперимента) что-либо об эксперименте; я не могу

поощрять попыток сопротивляться или изменять эксперимент.

Единственное знание, которое я допускаю - это знание в рамках

идеи эксперимента.


Экспериментальные условия можно суммировать следующим об-

разом: большая четкость и устойчивость моей позиции (т. е. прочность

теоретической платформы и точность гипотезы) в сочетании с силь-

ным односторонним контролем над вами (как испытуемым) и сохра-

нением в тайне целей, задач и плана эксперимента...> [Op.Cit., 475].
Взяв в качестве иллюстраций ряд исследований, Аргирис доказы-

вает, что они дают нужный эффект в реальной действительности толь-

ко в том случае, если манипулятору удается соблюсти перечисленные

условия и в первую очередь сохранить в тайне истинные цели и замы-

сел всей операции.
Однако здесь и возникает одна из самых сложных проблем, если не

для самого манипулятора, то для социального психолога, выступаю-

щего в роли социального инженера, технолога, предлагающего свои

знания для решения проблем, которые не он формулирует и не он

ставит. Если даже в дискуссиях об этике эксперимента эта проблема

обсуждалась исключительно остро и болезненно, то, вполне естествен-

но, ее масштабы выросли в дискуссиях о роли социального психоло-

га в процессе преобразования действительности. В этих дискуссиях

постепенно кристаллизовалось самосознание социальных психологов,

складывался своеобразный автопортрет.


Стереотипы социального психолога
Социальные психологи в настоящее время переживают кризис про-

фессионального самосознания. Доминировавший ранее стереотип

академического ученого, для которого, как пишет М. Дойч, <главным

было интеллектуальное достижение и его высокая оценка коллегами,

выражавшаяся в присвоении степеней, академических званий, дол-

жностей, все более уходит в прошлое в результате изменения общего


Отношения академической и прикладной науки ... 173
социокультурного контекста, новых требований к профессии социаль-

ного психолога> [Applying social psychology / Ed. by M. Deutsch, 1975,

p. 238].
M. Дойчу принадлежит один из наиболее обобщенных образов

американского академического социального психолога 70-х годов [там

же, р. 3-4].
Он, как правило, выходец из среднего класса. По убеждениям

либерал, располагается где-то в левой части политического спектра.

Неохотно идет на сотрудничество с властями и институтами, если они

проводят политику, с которой он не согласен. Однако только у них он

может получить деньги на прикладные исследования. Его материаль-

ное положение зависит от заказчиков. Он питает антипатию к данной

социальной системе в целом, мало заинтересован в повышенной эф-

фективности предприятий, производящих напалмовые бомбы или

какое-либо другое разрушительное оружие. В то же время он мало что

может сделать для изменения системы. Смутно осознает необходи-

мость создания теории социального изменения. Кроме того, он, как

правило, не имеет необходимой профессиональной подготовки для

того, чтобы участвовать в разработке конкретных вариантов решения

социальных проблем.


Стереотип социального психолога, описанный M. Дойчем, соответ-

ствует наиболее многочисленному типу - молодого, либерального,

критически настроенного, социального психолога, лишь недавно полу-

чившего образование и еще не <остывшего> от участия в студенческих

демонстрациях.
По мере приобретения реального социального опыта меняется и его

отношение к самому себе и действительности. На наш взгляд, к соци-

альным психологам вполне применима классификация Г. Хорнштей-

на, которую он предложил в результате исследования отношения III

социальных ученых к участию в социальном изменении^ [Hornstein,

1975, р. 218-219].

Он делит их на четыре типа.
1. Тип, использующий внешнее давление. Он стремится изменить

социальные системы (организации, институты и т. п.) путем давления

извне, используя массовые демонстрации, насилие и неподчинение

властям. Средний годовой доход принадлежащих к этому типу - 15

тыс. долл.^ Политически определяет себя как <левый>.
2. Тип, использующий модификацию поведения. Воздействует на

организации изнутри путем изменения индивидов, применяя различ-

ные методики: Т-группы, модификации поведения и т. п. Годовой

доход около 28 тыс. долл. Политически относит себя к <либералам>.


174 Опыт США: парадигма объяснения
3. Тип, использующий развитие организации. Стремится улуч-

шить функционирование системы, оптимизируя процесс принятия ре-

шения путем изменения различного рода норм и правил, регламенти-

рующих поведение людей в организации. Экономически и политичес-

ки похож на тип 2.
4. Тип эксперта. Работает на уровне руководителей государствен-

ных учреждений и корпораций. Основная задача - повышение эф-

фективности системы в результате применения различных методов

анализа. Годовой доход около 40 тыс. долл. Политически относит себя

к <умеренным>.
Весьма показательно (и не удивительно), что по мере возрастания

дохода и интеграции в <истэблишмент> падает уровень социального

критицизма. Если в первой группе высший показатель по этой шкале -

52%, то во второй и третьей - около 25%, а в четвертой - всего 4%.

Таким же оказался и процент выступающих за радикальные изменения

[Op.Cit., р. 219].


Нетрудно догадаться, что первый тип оказывается самым массовым,

поскольку в Американской ассоциации психологов ее члены моложе 30

лет составляют около 65 %, но столь же естественно, что наибольшим

влиянием, авторитетом и благами пользуется четвертый тип.


Учитывая, что методы первого типа - это скорее общегражданс-

кие, а не специализированные методы, а также определенность пози-

ции четвертого типа, нельзя не заметить, что основное бремя решения

дилеммы <теоретическая или прикладная наука> ложится на средние

две группы.
Именно этим группам приходится решать проблемы, связанные с

качественным различием деятельности <теоретика> и <прикладника>

(практика). Обобщая результаты дискуссии по проблемам прикладной

социальной психологии, прошедшей в 1973 г., М. Дойч выделил сле-

дующие параметры этого различия^ [Deutsch, 1975, р. 262-266).
Теоретик стремится анализировать свой объект, разлагая его на

переменные, стремясь их изолировать для точного установления при-

чинно-следственной связи. Практик (социальный технолог), напро-

тив, комбинирует различные переменные. По выражению С. Моско-

вичи, практик делает комбинацию (<коллаж>) из теорий вместо того,

чтобы полагаться на какую-либо одну из них. Также он относится и

к методам.
Далее, существует различие по части уверенности в собственной

правоте.
Теоретик, как правило, более скептично и самокритично относится

к своим достижениям, хорошо сознавая их неполноту и относитель-
Отношения академической и прикладной науки ... 175
ность содержащейся в них истины. Он понимает, что должен (по выра-

жению Г. Тэджфела) гордиться своей скромностью. Социальный пси-

холог, хотя бы для достижения психотерапевтического эффекта в от-

ношениях с клиентом, обязан демонстрировать полную уверенность в

своих проектах и их эффективности. Он довольствуется тем, что они

<работают>.
Теоретик тяготеет к открытию интересных и неочевидных фактов,

высоко ценит теорию, способную предсказать ранее непредвидимое.

Практическая ценность теоретического открытия может поначалу

быть неочевидной. Но для практика именно эта сторона приобретает

первостепенное значение, равно как и стоимость практического вне-

дрения открытия.


В то время как для теоретика умение поддерживать хорошие отно-

шения с людьми отходит на второй план, хотя и не теряет значения,

для практика способность установить контакт (понравиться, произве-

сти хорошее впечатление) с людьми, зачастую сильно отличающимися

от него по своей подготовке, уровню образования, взглядам и т. п.,

выдвигается на первое место. Он должен уметь убеждать, <продавать

свой товар> .В отличие от теоретика практик должен уметь разбирать-

ся в самом себе, своих мотивах, чувствах, поскольку часто они могут

(так же как и у психотерапевта, психолога-клинициста) быть индика-

тором той или иной проблемы в той сети социальных связей, в кото-

рую он включается при решении своих задач. Весьма существенно

различаются социальные роли теоретика и практика. Если для теоре-

тика главное - это знание о социальных институтах, то для практи-

ка - повышение их эффективности. Эти роли, разумеется, не суще-

ствуют в чистой форме, но различие между ними проявляется отчет-

ливо. Практику цель задается извне. За ее реализацию он получает

вознаграждение, обычно более высокое, нежели теоретик за свою

работу. Критерием истинности для него служит эффективность, при-

чем отдаленные, пусть даже необратимые эффекты его не интересуют.
Выполняя различные социальные роли, теоретик и практик часто

вступают в конфликт. Практик называет теоретика непрактичным,

теоретик практика дураком [Op.Cit., р. 267]. К этому пункту М. Дойча

следует добавить, что теоретики смотрят на практика либо как на

паразита, использующего плоды чужой работы, чужих исследований,

либо еще более презрительно, <как на проститутку, продающую себя

тому, кто дороже заплатит> [Maslach, 1975, р. 240].
Скептически теоретики относятся и к популяризации своих знаний

[Op.Cit., р. 241], в то время как практики заинтересованы в пропаган-

де своих достижений.
176________ _____ Опыт США: парадигма объяснения
Наконец, существенно разное место в деятельности теоретика и

практика занимают этические проблемы. Они возникают и в лабора-

торном эксперименте, хотя в них есть возможность после исследова-

ния снять некоторые отрицательные последствия, они неизбежны и

в практической деятельности, где часто от сокрытия истинных целей

проводимого мероприятия зависит его эффективность. Перед практи-

ком остро встают такие вопросы, как участвовать ли в принуждении,

применять ли насилие, лгать или говорить правду, кому во вред и

кому на пользу идет его деятельность и т.п. Не меньшее значение (а

на современном этапе, возможно, даже большее) приобретают для

социального психолога проблемы, неразрывно связанные почти с

каждым из перечисленных М. Дойчем пунктов, поскольку они каса-

ются того, как сам ученый определяет свою позицию в континууме

<теория-практика>. Это зависит уже от его системы ценностей, моти-

вации и многих других факторов, влияющих на принятие принципи-

альных жизненных решений^.
В американской социальной психологии в ситуации оживленного

интереса к социальной релевантности этой науки сложились различ-

ные проекты ее.участия в решении общественных задач.
Делать ли науку более социально-релевантной путем обращения к

актуальным социальным проблемам? Включаться ли социальным пси-

хологам в практическую деятельность по решению конкретных соци-

альных задач и качестве граждан, обладающих особыми знаниями?

Изменять ли социально-экономическую систему, в которой функцио-

нирует социально-психологическая наука, и если изменять, то как?


Спектр ответов на эти вопросы довольно обширен. Вместе с тем

нельзя не отметить преобладание функциональных решений над ра-

дикальными, т. е. решений в рамках самой науки, ее адаптации к

требованиям социальной системы, без постановки в какой-либо форме

вопроса о ее (системы) изменении.
Так поступает, например, Б. Басе, один из крупнейших специали-

стов по психологии управления, в фундаментальной статье, специаль-

но посвященной проблеме преодоления разрыва между прикладной и

теоретической наукой [Bass, 1974].


Он называет уже упоминавшиеся три эпистемологических и четы-

ре методологических причины этого разрыва. К эпистемологическим

относятся: различие социальной науки и социальной технологии в

нормах и целях; различие в отношении к теории (для академической

дисциплины она - самоцель, для прикладной - средство); отрицание

академической социальной психологией различия между социальны-

ми и естественными науками.
Отношения академической и прикладной науки ... 177
Последнее влечет за собой четыре методологических следствия:

поспешность в формулировке проблем и их концептуализации; преж-

девременные попытки теоретизации; чрезмерное стремление к экспе-

риментальной строгости исследований; преждевременные попытки

математического моделирования [Bass, 1974, р. 871].
Подробно разобрав каждую из перечисленных семи причин, кото-

рые, несомненно, реальны (об истоках их возникновения в предыду-

щем изложении было немало сказано), он предлагает свои десять

принципов, руководствуясь которыми, по его мнению, можно суще-

ственно поправить положение.
Для этого надо, как считает Б. Басе: а) предъявлять менее жесткие

требования к точности измерения в исследованиях; б) улучшить обмен

информацией между теоретиками и практиками; в) по мере продви-

жения теории внедрять ее достижения в практику; г) внимательно

относиться к проблемам, возникающим на стыке теории и практики;

д) лучше использовать результаты так называемых вспомогательных

(консультативных, психологических служб; е) учитывать относитель-

ный уровень развития теории и практики; ж) совершенствовать ста-

тистические методы; з) изучать более конкретные переменные в более

конкретных ситуациях; и) применять разнообразные методы исследо-

ваний, изучать явления комплексно; к) учить будущих исследовате-

лей основам как теоретического, так и прикладного исследования

[Op.Cit., 876-884].
Бесспорно, все это очень важные и актуальные предложения, сде-

ланные с учетом реальных особенностей развития социально-психо-

логической науки, и возразить против них трудно. В частности (и это

весьма актуально и для нашей социальной психологии), интерес пред-

ставляют попытки разработать систему подготовки кадров специально

для работы в области прикладной социальной психологии^. Но, повто-

ряем, все эти изменения касаются только самой науки, ее методов,

аппарата, т. е. науки, рассматриваемой как инструмент решения про-

блем, возникающих в иной сфере. Другой вариант усиления социаль-

ной релевантности науки - исследование реальных проблем обще-

ства. В качестве примера такого варианта можно привести исследова-

ние так называемой <помощи очевидца>.


Объект исследования был подсказан двум социальным психологам

(Дарли и Латане) самой жизнью. В одном из районов нью-йоркского

гетто преступник зарезал женщину. Ее крики слышали более 90

жителей близлежащих домов. Никто ему не помешал, никто не позво-

нил в полицию даже тогда, когда через некоторое время бандит вер-

нулся на место преступления и для пущей уверенности нанес жертве

еще несколько ножевых ран.
178 Опыт С III А: парадигма объяснения
Опираясь на этот факт, Дарли и Латане сформулировали гипотезу о

том, что с возрастанием числа очевидцев бедствия падает субъективно

осознаваемая ими доля ответственности [Darley, et а1, 1968]. Тем самым

у потерпевшего меньше шансов получить помощь от толпы, нежели от

одиночки. Вывод: одним из факторов преступности в больших амери-

канских городах является скученность и дробление ответственности.


Поскольку гипотеза оказалась доступной для несложного лабора-

торного эксперимента, она немедленно стала модной, диссертабель-

ной, породив большое количество исследований. Можно ли считать

такой тип исследований социально релевантным? В определенной

степени да, поскольку речь идет о возможной, реальной ситуации, но

что дает оно для ее понимания, в какой степени результаты исследо-

ваний внешне валидны?
По оценке критиков, социальная значимость этих исследований

<помощи очевидца> весьма сомнительна [Gergen, 1973].
Другой пример. Общественное мнение озабочено тем, что одни

люди часто становятся жертвами манипуляции со стороны других

людей. Это явление, порожденное самим типом социальных отноше-

ний в капиталистическом обществе, становится объектом <социаль-

но релевантного> исследования. В результате изобретается шкала

манипуляторства, получившая название <шкалы макиавеллизма>

(сокращенно Мак-шкала). Вывод: некоторые люди по своим личнос-

тным особенностям тяготеют к манипуляторству. Социальная природа

этого несомненно социально обусловленного явления остается в тени

[Geis, et а1,1970].


Как же бороться с этим явлением? Стремление помочь людям нахо-

дит свое выражение в откровенно утопичных и наивных предложени-

ях. Такова, в частности, идея Аргириса. Сознавая, что в большинстве

случаев объектом манипуляции становятся неимущие, он предлагает

обучать бедных... искусству манипуляции [Argyris, 1975, р. 482-484].

Поскольку богатые контролируют и информацию, и средства ее распро-

странения, и, главное, обладают реальными и мощными рычагами

экономического принуждения, не надо особых исследований, чтобы

предсказать наиболее вероятный исход этого <поединка>.
Не удивительно поэтому, что в дискуссиях о роли социальных

психологов в решении социальных проблем и об их морально-этичес-

кой позиции оказывается, по выражению М. Дойча, <больше жара,

чем света> [Deutsch, 1975, р. 266].


Серьезные социальные проблемы: преступность, эксплуатация

человека человеком претерпевают весьма своеобразную метаморфозу,

становясь объектом <социально релевантного> исследования. Они

превращаются в камерные, узкие <проблемки>: преступность - как


Отношения академической и прикладной науки ... 179
следствие анонимности толпы, скученности городской жизни, эксп-

луатация - как результат манипулятивных психологических устрем-

лений индивида и т. п.
Стоит ли говорить о том, что такая метаморфоза, такая <соци-

альная релевантность> не угрожает социальной системе, порождаю-

щей эти проблемы, более того, она их маскирует идеологически. Ха-

рактерно складывается судьба подлинно релевантных исследований.

Одним (если не единственным) исследованием такого типа можно, на

наш взгляд, считать уже упоминавшийся эксперимент Ф. Зимбардо,

в котором изучалась психология отношений надзирателей и заклю-

ченных. Зимбардо убедительно показал, что существующая в США пе-

нитенциарная система жестока, бесчеловечна, психологически кале-

чит как заключенных, так и надзирателей, что само по себе представ-

ляет как бы дополнительное наказание, превращает человека в живот-

ное и т. д. Его выводы подтвердили бывшие заключенные и профес-

сиональные надзиратели. Один из <соледадских братьев>, Дж. Джек-

сон попросил Зимбардо выступить в качестве эксперта для поддерж-

ки тех же обвинений, которые он предъявил обществу^.
Немногие исследования вызывали такой резонанс, как эксперимент

Зимбардо. Около 900 писем от заключенных, надзирателей, студентов,

ученых, политиков, более 200 телефонных звонков, 20-минутное выс-

тупление по национальному телевидению перед 3-миллионной аудито-

рией, статьи, интервью в ведущих газетах и журналах страны, выступ-

ление в сенатской подкомиссии. Результаты? Несколько диссертаций,

экспериментов и... приглашение председателя Сената в штате Луизи-

ана участвовать в качестве консультанта комиссии по подготовке изме-

нений законодательства о несовершеннолетних преступниках и изме-

нения отношения общества к тюремной реформе в целом. Помимо это-

го, несколько приглашений в качестве эксперта по делам осужденных.
В итоге смысл и суть всего действительно релевантного исследова-

ния были утоплены в сенсационной шумихе и не вызвали почти ни-

каких изменений. Такова ситуация, когда социальный психолог вы-

ступает поборником социального изменения.


Необходимо отметить, что эта роль мало типична. Гораздо чаще

социальный психолог выступает как эксперт или соисполнитель

[Hornstein, 1975, р. 222]. В первом случае он просто анализирует про-

блемы заказчика и предлагает варианты решения.


Он <редко влияет на выбор заказчика и предложенных вариантов>

[Op.Cit., р. 220]. Это наиболее типичная форма деятельности социаль-

ного психолога.
Во втором случае социальный психолог выступает как один из

руководителей, реализующих предложенный проект. В качестве од-


180
ного из также немногочисленных примеров можно привести создание

Р. Уолтоном на промышленном предприятии нетрадиционной орга-

низационной и социально-психологической структуры. Эту роль со-

циальный психолог выполняет также относительно редко.


Таково общее видение американскими социальными психологами

своей роли в решении социальных проблем. Оно нуждается в суще-

ственных дополнениях. Как справедливо отмечает европейская кри-

тика, дело не только в увлечении экспериментами, которое якобы

привело к отрыву от действительности, а в выборе проблем и искус-

ственности, <социальном вакууме>, в котором эти эксперименты про-

водятся [Moscovici, 1972, Tajfel, 1972].
Американская социальная психология при попытке принять ак-

тивное участие в реальном общественном процессе не может высту-

пать иначе, как в роли социального технолога. Эта связь интуитивно

угадывается общественным мнением. <Американское общество все

более недовольно или даже враждебно воспринимает психологические

и социальные исследования>, - говорит один из ведущих американ-

ских психологов, директор Национального фонда науки Р. Аткинсон

[Atkinson, 1977, р. 206].


Вряд ли в этой ситуации социальная психология в США сможет

реализовать те гуманистические идеалы, о которых говорят Макдэвид

и Хэрэри [McDavid, et а1, 1974, p. 13].
Она столкнулась с препятствиями, воздвигнутыми ею самой.

Методологический принцип: идти при объяснении от индивида за-

ставляет рассматривать социальное поведение в лучшем случае как

поведение в диаде. Диада - основной блок при исследовании соци-

альных институтов и организаций [Tajfel, 1972, р. 93].
Проблемы всего общества превращаются в камерные проблемы

личности. Соблюдение этого основного методологического принципа

стало главным <правилом игры> для социального психолога в США.
Другое правило - не подвергать сомнению целесообразность суще-

ствующей системы^. Его соблюдение привело к отказу от анализа

таких существенных проблем, как проблемы отношений власти и

подчинения. Этот отказ хорошо вписывался в навязываемое публике

представление об аполитичности социального ученого. Фактически

же социальный психолог, принимая эту позицию, эффективно выпол-

нял функцию социального технолога. Показательно, что требования

социальной релевантности науки возрастают одновременно с ростом

политического и гражданского самосознания социальных психологов,

в результате чего они начинают <задавать опасные вопросы>.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОПЫТ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ:

ПАРАДИГМА ПОНИМАНИЯ
ГЛАВА 8
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПАРАДИГМЫ.

ПРЕДПОСЫЛКИ <АНТИАМЕРИКАНСКОГО БУНТА>


8.1. Общая характеристика.
Методологическую основу этой парадигмы составляют принципы

социологической социальной психологии и/или психологической

социологии. Весьма заметна также ориентация на социальную фило-

софию и этику.


Исторически парадигма является результатом взаимодействия

западноевропейского интеллектуального наследия и парадигмы

объяснения в ее когнитивистском варианте. Принципиальное отличие

от парадигмы объяснения состоит в признании и подчеркивании спе-

цифики человека и общества как объектов познания. В споре между

сторонниками и противниками деления наук на науки о природе и

науки о духе она тяготеет к первым.
Напомним, что метод объяснения предполагает ориентацию на

<жесткие> количественные методы точных наук: физики, математи-

ки и т.п., индуктивное движение от эмпирического исследования к

теоретическому, признание приоритета метода перед теорией. Метод

понимания ориентирован на более <мягкие>, качественные методы

наук о культуре: лингвистику, культурологию, этнографию и т.п. и

отдает приоритет теории перед методом, двигаясь в познании дедук-

тивно - от теории к методу.
182 Опыт Западной Европы: парадигма понимания
Основная модель человека -



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   42




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет