Обольщения для достижения

Жарко-холодная Кокетка

Молодого Наполеона Бонапарта (тогда ему было двадцать шесть) подобные развлечения не привлекали. Он уже приобрел известность как яркий полководец, храбрый до безрассудства, который способствовал подавлению мятежей в провинции. Но сам он не считал это пределом своих возможностей; напротив, его честолюбие звало его к новым вершинам, желание одерживать новые победы жгло ему сердце. Так вот, когда в октябре 1795 года известная в Париже Жозефина де Богарне, вдова тридцати двух лет, посетила его, он против воли смутился. Жозефина, женщина необычная, привлекла внимание Бонапарта томной изнеженностью экзотического цветка. (Она была родом с острова Мартиники и всячески подчеркивала свою инородность.) С другой стороны, поговаривали, что она была приверженкой вольных отношений, а Наполеон верил в священные узы брака. Тем не менее, когда Жозефина пригласила его на один из своих еженедельных званых вечеров, он неожиданно для самого себя принял приглашение.

На вечере он чувствовал себя крайне неуютно, словно очутился в чужеродной среде. Здесь были известнейшие писатели и все лучшие умы города, а также несколько представителей аристократии — те, кому удалось выжить. Сама Жозефина была обладательницей титула графини, но каким-то чудом избежала гильотины. Женщины были ослепительны, некоторые красотой превосходили хозяйку, но все же мужчины собрались вокруг Жозефины. Их привлекали ее изящество и обходительность в сочетании с полными достоинства царственными манерами. Несколько раз Жозефина, оставив общество окруживших ее гостей, подходила к Наполеону; ничто не могло бы польстить ему больше, не было ничего более целительного для его уязвленного самолюбия, чем подобные знаки внимания.

Он начал наносить ей визиты. Случалось, что она не принимала его, и тогда ему оставалось лишь вернуться домой в состоянии, близком к бешенству. Но на другой день от Жозефины приходило страстное послание, и он вновь спешил на встречу с ней, забыв обиду. Теперь он все больше времени проводил в ее обществе. Внезапные приступы грусти, которым она была подвержена, взрывы гнева или слез только усиливали его привязанность. В марте 1796-го Наполеон и Жозефина обвенчались.

Через два дня после свадьбы Наполеон отправился в северную Италию — шла война с Австрией. «Вы — постоянный предмет моих мыслей,— писал он супруге из-за границы.— Воображение мое иссякает, когда я теряюсь в догадках, пытаясь угадать, чем Вы сейчас занимаетесь». Генералы замечали, что он опасно рассеян, уходит с заседаний штаба, не дожидаясь окончания, подолгу пишет письма и часами сидит, уставив взгляд на миниатюрный портрет Жозефины, который он носил на шее. До такого состояния его доводило не только непреодолимое расстояние, разделяющее его и Жозефину, но и ее необъяснимая холодность, которую он ясно чувствовал: писала новоиспеченная супруга редко, в письмах не было и намека на страсть, а приехать к нему в Италию она наотрез отказалась. Оставалось лишь приложить все усилия, чтобы поскорее закончить кампанию и вернуться к супруге. Ввязываясь в бои с неприятелем с необычной для него горячностью и неосмотрительностью, Наполеон начал допускать ошибки. «Жить ради Жозефины! — писал он ей.— Я тружусь, чтобы оказаться рядом с тобой, я не пожалею жизни, чтобы поскорее оказаться рядом с тобой». Его письма становились все более необузданно страстными и эротичными, подруга Жозефины, которая их читала, пишет: «Совершенно неразборчивый почерк, ошибки, странный, сбивчивый слог... Хорошенькое положение для женщины — оказаться движущей силой победного марша армии неприятеля».

Шли месяцы. Наполеон молил Жозефину приехать в Италию, она находила бесконечные отговорки. Наконец она поддалась на уговоры и отправилась из Парижа в Брешию, где разместился его штаб. Однако обстановка там оказалась слишком опасной, неприятель подошел очень близко, так что она, не застав мужа и решив его не дожидаться, сразу же отправилась в Милан. Наполеон в это время находился на поле битвы; возвратившись и обнаружив ее отсутствие, он обвинил во всем своего противника, австрийского генерала Вюрмсера, и поклялся отомстить. Жизнь его в последние месяцы превратилась, казалось, в сумасшедшую погоню за двумя объектами: Вюрмсером и Жозефиной. Его супруги никогда не оказывалось там, где он предполагал ее найти. «Я добираюсь до Милана, стремлюсь к Вашему дому, забыв обо всем, с единственной надеждой поскорee заключить Вас в свои объятия. Вас там нет!» Наполеон злился, ревновал, но, когда он в конце концов настигал Жозефину, достаточно было малейшего проявления ее благосклонности, чтобы растопить его сердце. Они подолгу катались вдвоем в экипаже, а тем временем его генералы кипели от злости: заседания срывались, отдавались необдуманные приказы, военные операции проводились без тщательной проработки. «Никогда еще,— писал он ей позднее,— женщина не обладала столь полной властью над сердцем мужчины». Но время, проверенное вместе, очень быстро подошло к концу. За время кампании, которая длилась почти год, новобрачные в общей сложности провели вместе не более двух недель.

Впоследствии до Наполеона дошли слухи о том, что, пока он сражался в Италии, у Жозефины был любовник. Его пылкие чувства к ней несколько поостыли, пошла бесконечная череда сменявших друг друга фавориток. Но Жозефину никогда всерьез не пугала перспектива утратить власть над супругом: достаточно было нескольких слезинок, мелодраматической сцены, малейших признаков охлаждения с ее стороны — и он падал к ее ногам, как покорный раб. На смертном одре последним словом умирающего Наполеона было «Жозефина».
Во время Французской революции Жозефина едва не потеряла голову под ножом гильотины, чудом избежав казни. Страшное переживание разрушило все иллюзии, и у молодой, достаточно циничной женщины остались две цели: прожить жизнь, полную удовольствий и наслаждений, и найти мужа, способного обеспечить ей такую жизнь. Наполеон сразу привлек ее внимание: он был молод, перед ним открывались блестящие перспективы. Под его напускным спокойствием Жозефина угадывала агрессивность и крайнюю неуравновешенность, но это ее не пугало — это свидетельствовало всего-навсего о неуверенности в себе и слабости. Подчинить его себе оказалось совсем не трудно. Вначале Жозефина подлаживалась к его настроениям, очаровывала своей женственностью и изяществом, добиваясь того, чтобы разбудить в нем желание обладать ею. А с того момента, как эта цель была достигнута, секрет ее власти заключался в том, чтобы тянуть с удовлетворением его желаний, откладывать, заставлять ждать, разочаровывать. На самом-то деле пытка, которой подвергался Наполеон, доставляла ему некое мазохистское удовольствие. Он стремился подчинить себе ее независимую натуру, как если бы она была неприятелем в битве.

Люди по природе своей испорчены. Легкая победа в их глазах менее ценна, чем та, что достается с усилием: нас по-настоящему восхищает только то, что нам не дано, чем мы не можем обладать в полной мере. Величайшая власть в обольщении заключается в умении отказывать, заставить окружающих добиваться себя, оттягивая удовлетворение их желаний. В такой ситуации люди часто просчитываются и сдаются слишком скоро: они либо боятся, что партнер, встретив сопротивление, вообще потеряет к ним интерес, либо рассчитывают, что, уступив объекту и дав то, чего он (она) добивается, заслужат благодарность и упрочат свои позиции. Истина заключается в обратном: стоит нам удовлетворить чье-то желание, как мы теряем инициативу и возникает риск, что он (или она) потеряет к нам интерес и бросит нас при первом удобном случае. Помните: в любви крайне важную роль играет уверенность в себе. Пусть ваш объект боится, что вы можете передумать, что вы не так уж и заинтересованы в нем. Тем самым вы всколыхнете в нем врожденную неуверенность, опасение, что, узнав его лучше и ближе, вы сочтете его недостаточно интересным. Подобные сомнения губительны. Теперь, когда вы добились, что у него нет уверенности ни в себе, ни в вас, дайте ему надежду, чтобы он снова почувствовал себя окрыленным. Жар и холод, холод и жар — такое кокетство способно приносить своеобразное удовольствие, поддерживать неослабевающий интерес. Кроме того, оно помогает удерживать инициативу в своих руках. Никогда не поддавайтесь эмоциям партнера — это явный признак того, что вы у него в кабале.

Холодная Кокетка

Прошло десять лет. У Энди Уорхола, перспективного, быстро набирающего обороты художника, открылась первая персональная выставка в галерее на Манхэттене. На стенах висели серии картин, изображающих консервные банки с супом фирмы «Кэмпбелл» и бутылки кока-колы. На вернисаже Уорхол стоял в сторонке с отсутствующим выражением, разговаривал он мало. Своим видом и манерами он являл разительный контраст с художниками старшего поколения, абстракционистами по большей части, запойными пьяницами и бабниками, любителями распустить хвост, хвастливыми и агрессивными — именно такой тип доминировал в художественной среде в предыдущие пятнадцать лет. И ничего общего не было в нынешнем Уорхоле с тем юношей, который одолевал письмами Трумэна Капоте, и не только его, но также торговцев картинами и меценатов. Критики были одновременно сбиты с толку и заинтригованы отстраненностью произведений Уорхола — по ним невозможно было понять, как художник относится к объектам, которые изображает. В чем состоит его позиция? Что он пытается сказать? Когда ему задавали эти вопросы, он отвечал коротко: «Я просто рисую это, потому что мне нравится» или «Я люблю суп». Критики изощрялись в попытках интерпретировать и объяснить его творчество. «Такое искусство, как у Уорхола, неизбежно паразитирует на мифах своего времени»,— писал один из них. «Решение ничего не решать — это парадокс, равноценный идее, которая не выражает ничего, то есть выражает ничто, но затем придает ему объемность»,— вторил другой. Выставка имела шумный успех, закрепив за Уорхолом место лидера в новом направлении — поп-арте.

В 1963 году Уорхол снял просторное помещение на Манхэттене и назвал его Фабрикой. Очень скоро Фабрика превратилась в излюбленное место для художественной и артистической богемы и светских бездельников. Здесь можно было видеть Уорхола, особенно по ночам. Он мог просто стоять, прислонившись где-нибудь к стенке, или слоняться из угла в угол. Люди собирались вокруг него, старались завладеть его вниманием, забрасывали вопросами — он отвечал в свойственной ему уклончивой манере. Но никому не удавалось сблизиться с ним по-настоящему, будь то физически или ментально,— он этого не допускал. В то же время, если, проходя мимо, он не бросал своего обычного «О, привет!», вы чувствовали себя обездоленным. Он не заметил вас — уж не означает ли это, что вы перестали быть интересной личностью?

Уорхол все больше интересовался кинематографией и приглашал друзей сниматься в своих фильмах. В сущности, он предлагал им известность своеобразную, очень кратковременную («пятнадцать минут славы», по выражению самого Уорхола). Вскоре люди начали сражаться, стремясь заполучить эти роли. Он готовил их, особенно женщин-актрис, к положению звезд: Эди Седгвик, Виву, Нико. Оказаться рядом с ним, в тени его славы изначально означало прославиться заодно с ним. Фабрика превращалась в престижное место, где старались «засветиться». На тамошних вечеринках стали появляться такие звезды, как Джуди Гарланд и Теннесси Уильямс, которые держались здесь на равных с Седгвик, Вивой и прочими представителями богемы не первого разбора, с которыми водил дружбу Уорхол. За Уорхолом теперь присылали лимузины, приглашая его к себе, одного его присутствия было достаточно, чтобы превратить рядовую вечеринку в событие культурного значения, даже если он просто подпирал стенку, не вступая ни с кем в разговоры, и рано уходил.

В 1967 году к Уорхолу стали обращаться различные колледжи с просьбами читать лекции студентам. Он терпеть не мог говорить, особенно о собственном искусстве. «Чем меньше слов нужно, чтобы объяснить произведение,— утверждал он,— тем оно совершеннее». Но за лекции предлагали хорошие деньги, от которых трудно было отказываться. Уорхол нашел простое решение: попросил актера Аллена Миджетта сыграть его. Темноволосый, загорелый Миджетт, в чьих жилах текла кровь индейца чероки, совершенно не походил на Уорхола. Но Уорхол с друзьями загримировал актера: густо напудрил светлой пудрой лицо, темные волосы забрызгал серебристым лаком, надел на него темные очки и облачил в свою одежду. Поскольку Миджетт вообще ничего не понимал в изобразительном искусстве, его ответы на вопросы студентов были краткими и такими же загадочными, как у самого Уорхола. Розыгрыш удался на славу. Уорхол, если вдуматься, представлял для большинства отвлеченный образ, скорее, символ, чем живого человека. По сути дела, он никому не был близко известен и в довершение часто носил темные очки, скрывавшие лицо. Слушатели лекций были слишком далеки от того, чтобы заподозрить такой подвох, и ни один в аудитории не знал его настолько близко, чтобы заметить подмену. Он так и остался неузнанным и загадочным.
* * *
С раннего возраста Энди Уорхола раздирали противоречивые чувства: он отчаянно стремился к славе, но при этом был от природы бездеятельным и вялым. «Во мне всегда имел место внутренний конфликт,— скажет он позднее,— я застенчив, а в то же время мне хочется занимать большое личное пространство. Мама всегда говорила: «Не нужно быть бесцеремонным, просто постарайся добиться, чтобы все вокруг заметили твое присутствие». Вначале Уорхол пытался переделать себя, стать поэнергичнее, заставлял себя льстить и угождать. Это не сработало. Через десять лет иллюзорной жизни он оставил безрезультатные попытки и уступил собственной пассивности только для того, чтобы открыть источник власти.

Уорхол начал свое восхождение к вершинам, занявшись изобразительным искусством, которое в начале шестидесятых коренным образом менялось. Его картины, изображающие банки консервированного супа, дешевые почтовые марки и другие широко известные и привычные образы, не перегружали сознание зрителя своим смыслом, точнее, найти в них смысл было почти невозможно, но это только делало их еще более достойными восхищения. Они притягивали своей непосредственностью, открытостью, наглядностью и в то же время холодностью и отстраненностью. Оттачивая свое искусство, отрабатывая и меняя стиль, Уорхол изменился и сам: как и в его картинах, в нем теперь была доступна только внешняя сторона. Он стал сдержаннее, научился держаться в тени, почти перестал разговаривать.

Мир полон людьми, которые бесцеремонно лезут вперед, пробивают дорогу. Такие люди могут одерживать победы, но ненадолго, часто это заканчивается тем, что со временем они вызывают у окружающих отторжение. Рядом с ними трудно находиться, так как они не оставляют рядом с собой свободного пространства, а где нет пространства, там нет места обаянию. Холодные Кокетки создают это пространство, они ускользают, возбуждая желание броситься вдогонку. Их холодность рождает соблазнительное, граничащее с уверенностью ощущение, что рядом с ними очень хорошо, даже если на самом деле это не так, молчаливость вызывает желание их разговорить. Их самодостаточность, равнодушный вид — как будто они не нуждаются в обществе других людей только усиливают в нас желание угождать им в надежде получить хоть малейший знак признательности, хоть крупицу их внимания. Холодные Кокетки мост доводить до бешенства тех, кто имеет с ними дело,— они не уступают, но и не говорят «нет», не подпускают близко, но, как правило, мы не можем их бросить. И даже если мы уходим, вспылив, то все равно возвращаемся, словно излучаемый ими холод держит нас в плену. Помните: для успеха обольщения необходимо заманить свой объект, добиться того, чтобы за вами захотели идти и заполучить вас. Наденьте маску отстраненной холодности — и окружающие будут изо всех сил стараться обратить на себя ваше внимание, удостоиться вашей благосклонности. Не только природа не терпит вакуума — то же самое можно сказать и о людях, так что эмоциональная холодность и молчание вынуждают их пытаться заполнить пустое пространство своими собственными словами и теплом. Отойдите в сторонку, подобно Уорхолу, и позвольте им добиваться вашего расположения.
Женщины [нарциссистки] удостаиваются величайшего восхищения мужчин. ...Очарование ребенка в огромной степени коренится в его самолюбовании, самодостаточности и недоступности, точно так же, как очарование некоторых животных, игнорирующих нас, скажем, кошек. ...Мы будто завидуем их способности оставаться в блаженно-счастливом умонастроении — недосягаемая либидо-позиция, которой сами мы лишены со времен грехопадения.

Зигмунд Фрейд

Ключи к портрету

Чтобы разобраться в природе странной власти Кокетки, необходимо прежде понять одно важнейшее качество, присущее любви и желанию: чем более открыто вы преследуете кого-то, тем выше вероятность того, что вы отпугнете его, заставите убегать. Чрезмерное внимание может заинтересовать, польстить, но это ощущение нравится недолго, очень быстро наступает пресыщение, а в конечном итоге оно может вызвать испуг и даже отвращение. За вниманием начинают угадываться слабость и униженность — несоблазнительное сочетание. Как часто мы совершаем одну и ту же ошибку, полагая, что лучше все время держаться рядом, что постоянная близость служит своего рода страховкой. Что же касается Кокеток, то они от природы наделены пониманием всех тонкостей динамики человеческих взаимоотношений. Они виртуозно определяют момент, когда лучше исчезнуть, разыгрывают холодность, удаляются на время, дабы вывести жертву из равновесия, ошеломить ее, запутать. Такие исчезновения придают им таинственность, и мы достраиваем их образ в воображении. (Более близкое знакомство, с другой стороны, разрушает эти фантазии без остатка.) Добрая порция разлуки влияет и на наши чувства: вместо того, чтобы почувствовать гнев, мы ощущаем неуверенность и незащищенность. А вдруг мы ей совсем не нравимся, а что, если она потеряла к нам интерес? И как только на кону оказывается наше тщеславие, мы бросаемся вдогонку за Кокеткой, чтобы только убедиться, что она нас не бросила, что мы по-прежнему ей хоть сколько-нибудь нужны. Помните: сущность Кокетки не в насмешках и искушениях, но в умении отступить, сделать шаг назад. Это их ключ к порабощению жертвы.

Чтобы овладеть мастерством Кокетки, вы должны узнать и еще об одном присущем ей качестве: самолюбовании. Зигмунд Фрейд охарактеризовал женщин-нарциссисток как тип, который оказывает сильнейшее воздействие на мужчин. В детстве, поясняет Фрейд, мы все проходим фазу нарциссизма, и это очень приятное время. Мы счастливы, самодостаточны и заняты собой, наша душевная потребность в других людях минимальна. Затем мало-помалу происходит социализация, и мы учимся обращать внимание на окружающих, считаться с ними, но втайне — порой даже от самого себя — каждый из нас тоскует по тем безмятежным дням раннего детства. Полная самолюбования женщина напоминает мужчине о том времени, пробуждая в нем зависть. Возможно, общение с ней помогает ему восстановить это чувство цельности.

Независимость женщины-Кокетки бросает мужчине вызов — он хочет подчинить ее себе, нарушить ее невозмутимое спокойствие. Скорее, однако, он-то и окажется у нее в кабале, постоянно думая о ней, стараясь добиться ее любви — и терпя неудачу. Ведь женщина такого плана эмоционально не заинтересована ни в ком, она самодостаточна. И это делает ее поразительно притягательной. Способность высоко ценить себя крайне важна в обольщении. (Ваше отношение к себе прочитывается партнером на подсознательном уровне по тонким, на первый взгляд незаметным признакам.) Низкая самооценка отпугивает, уверенность в себе притягивает. Чем меньше интереса к окружающим вы демонстрируете, тем сильнее у них тяга к вам. Осознайте, насколько это важно, и руководствуйтесь этим правилом во всех случаях жизни — так вам будет проще справляться со своей собственной неуверенностью. Только не путайте зацикленность на себе с обольстительным самолюбованием. Человек, который бесконечно разглагольствует лишь о себе, категорически не обаятелен, его поведение выдает не самодостаточность, а все ту же неуверенность.

Людям Кокетка традиционно видится женщиной, и действительно, на протяжении столетий кокетство было одним из немногих средств на вооружении у женщины, с помощью которого она могла покорить мужчину. Одна из уловок Кокетки — оттягивать удовлетворение сексуального желания, и можно назвать множество женщин, прибегавших к этой хитрости. Знаменитая французская куртизанка семнадцатого века Нинон де Ланкло была предметом вожделения многих, если не всех выдающихся мужчин во Франции. Однако истинного могущества, настоящей власти над ними она добилась лишь тогда, когда объявила, что отныне будет делить ложе с мужчиной только в том случае, если сама того пожелает. Ее обожатели пришли в уныние, и она умело усугубляла это состояние, одаривая мужчину своей благосклонностью, но лишь временами; она допускала его к своему ложу в течение нескольких месяцев, а затем небрежно отбрасывала его в стан неудовлетворенных. Королева Англии Елизавета I довела в себе качества Кокетки почти до абсурда: она сознательно пробуждала вожделение у своих придворных, но никогда не спала ни с кем из них.

Долгое время кокетство было инструментом социальной власти исключительно женщин, но постепенно его стали приспосабливать для своих нужд и мужчины. Особенно виртуозно овладели им соблазнители семнадцатого и восемнадцатого веков, которым не давало покоя могущество таких женщин. Один из них, герцог Лозаннский, немало преуспел в этом искусстве, очаровывая женщин, а затем пугая внезапной холодностью. Дамы были от него без ума. В наши дни кокетство не имеет половой принадлежности. Ирония, холодность или показное равнодушие в мире, где не поощряются открытые конфликты, являют собой форму скрытой власти, которой прекрасно удается скрыть собственную агрессию.

Кокетка должна прежде всего уметь вызвать радостный восторг у своего объекта, проявив к нему благосклонное внимание. Магнитом могут послужить сексуальность, известность, да все что угодно. В то же время Кокетка посылает и противоположные сигналы, что вызывает у жертвы противоречивые реакции, заставляя ее беспокоиться и путаться. Истинной Кокеткой была Марианна, героиня одноименного романа Пьера Мариво, французского писателя восемнадцатого века. Отправляясь в церковь, она тщательно и со вкусом одевалась, допуская лишь некоторую небрежность в прическе. Во время службы она делала вид, будто только что обнаружила этот недосмотр в туалете, и начинала поправлять прическу, при этом открывая обнаженные руки. В церкви в восемнадцатом веке подобное не полагалось, неудивительно, что на нее мгновенно устремлялись взоры всех мужчин. Напряжение было гораздо более сильным, чем если бы она принялась делать то же самое на улице или если бы была вызывающе одета. Помните: открытый флирт слишком явно свидетельствует о ваших намерениях. Лучше напустите туману, ведите себя противоречиво, разочаровывая и одновременно подавая надежду.

Известный духовный учитель Кришнамурти, признанный в среде теософов как «Учитель мира», был Кокеткой — разумеется, неосознанно. Наличествовали у него также и черты Денди. Он любил элегантно одеваться, отличался необыкновенной красотой. В то же время он принял безбрачие и приходил в ужас, если до него дотрагивались. В 1929 году он поверг теософов всего мира в изумление и шок, объявив, что никогда не был ни богом, ни даже гуру и не желает иметь учеников и последователей. Это признание лишь прибавило ему популярности: сотни женщин страдали от любви к нему, а преданность ему только возросла. Физически и психологически Кришнамурти подавал взаимоисключающие сигналы. Проповедуя любовь и согласие, в личной жизни он отталкивал от себя людей. Его красота и внимание к своей внешности хотя и вызывали к нему интерес, но сами по себе не были способны вызвать повальную влюбленность среди женщин, его уроки целомудрия и духовных добродетелей могли привлечь учеников, но не могли привести к зарождению физической любви. Комбинация этих черт одновременно привлекала и отталкивала людей, это и создавало эмоциональное и физическое притяжение. Его уход от мира возымел непредсказуемое воздействие на его последователей, которые не отступились, а только укрепились в своей преданности ему.

Успех кокетства зависит от того, удастся ли нащупать ту схему, по которой вы будете воздействовать на объект, выводя его из равновесия. Стратегия Кокетки действует безотказно. Раз испытав удовольствие, мы стремимся повторить его. Кокетка же доставляет нам удовольствие, а потом лишает его. Чередование жара и холода — это наиболее традиционная схема, имеющая множество разновидностей. Китайская Кокетка восьмого века Ян Гуй-фэй полностью подчинила своей воле императора Сюань Цзуна, чередуя нежность со сварливостью: очаровав его своей любезностью, она вдруг оборачивалась злобной ведьмой, бранила его за малейшую ошибку. Не в состоянии обходиться без тех наслаждений, которые она дарила ему, император, когда она гневалась или печалилась, готов был перевернуть весь свой двор с ног на голову ради удовлетворения ее капризов. Ее слезы оказывали на него сходное воздействие: что он сделал, чем огорчил ее? Дело кончилось тем, что император погубил и себя, и свое царство, стараясь угодить свей возлюбленной. Слезы, гнев, умение вызвать чувство вины — все это инструменты Кокетки. Сходная динамика проявляется в ссоре влюбленных: когда двое сначала нападают друг на друга, а потом мирятся, то радость примирения еще более укрепляет их взаимную привязанность. Грусть во всех ее проявлениях также притягательна, особенно в тех случаях, когда выглядит не жалкой, а возвышенной и благородной.

Кокетки никогда не страдают от ревности — это не вписывалось бы в образ абсолютной самодостаточности. Однако они в совершенстве владеют искусством возбуждать ревность: уделяя внимание третьей стороне, создавая любовный треугольник, они показывают своей жертве, что, возможно, утратили к ней интерес. Сама схема треугольника весьма важна для обольщения как в социальном, так и в эротическом контексте. Фрейд, которого интересовали женщины, склонные к самолюбованию, и сам не чужд был нарциссизма, и его надменность доводила до безумия его учеников. (Они даже придумали для этого название — его «комплекс божества».) Подавая себя как своего рода мессию, слишком величественного для мелочных чувств, Фрейд всегда сохранял дистанцию между собой и своими учениками, он почти никого из них не приглашал, скажем, вместе отобедать и свою личную жизнь держал в строгом секрете. Но все же время от времени он чувствовал потребность приблизить к себе одного из учеников, которому мог бы довериться, среди них были Карл Юнг, Отто Ранк, Лу Андреас-Саломе. Это приводило к тому то, что ученики впадали в неистовство, стремясь заслужить его благоволение, стать одним из избранных. Их ревность к тем, кого учитель вдруг выделял среди прочих, только усиливала его власть над ними. Естественные комплексы людей усиливаются в коллективе: высокомерная отчужденность Кокетки подталкивает окружающих к тому, чтобы начать борьбу за право завоевать ее расположение. Если мы согласимся, что способность использовать третье лицо с целью вызвать ревность является важнейшим для соблазнителя, то это доказывает, что Фрейд, несомненно, был истинной Кокеткой.

Политические лидеры широко применяют в погоне за любовью народа все хитрости и приемы из арсенала Кокетки. Воодушевляя народные массы, эти лидеры сохраняют внутреннюю отстраненность, что и позволяет им оставаться на сильных позициях. Политолог Роберто Михелс называл подобных политиков холодными Кокетками. Наполеон вел себя как Кокетка по отношению к французам: после того, как грандиозный успех итальянской кампании превратил его в любимца масс, народного героя, он оставил Францию и отправился в поход на Египет. Он просчитал, что в его отсутствие правительство падет, люди будут с нетерпением ожидать его возвращения и их любовь послужит ему прекрасным трамплином для захвата власти. Сходным образом и Мао Цзэдун, вызвав воодушевление народа своей зажигательной речью, исчезал из виду на длительное время, таким образом творя из самого себя объект поклонения. Но никто не может сравниться в этом качестве с югославским лидером Иосипом Броз Тито, который то удалялся от своего народа, то эмоционально отождествлял себя с ним. Все эти политические лидеры были закоренелыми самовлюбленными нарциссистами. В трудные моменты, когда люди ощущают неуверенность и страх, подобное политическое кокетство может оказывать даже еще более сильное воздействие. Следует осознавать, насколько сильно такое кокетство действует на группы людей, вызывая массовую ревность, любовь и преданность. Играя подобную роль перед людьми, не забывайте, что необходимо сохранять дистанцию как эмоционально, так и физически. Это позволит вам смеяться и плакать по команде, набраться уверенности в себе и равнодушия к окружающим, а научившись этому, вы сможете свободно играть на чувствах людей, как на пианино.
Символ: Тень. Ее невозможно ухватить. Вы гонитесь за своей тенью, а она ускользает; повернитесь к ней спиной — и она тут же последует за вами. Это еще и темная сторона личности, то, что делает ее загадочной. После того, как нам дарят наслаждение, тень разлуки заставляет нас тосковать и жаждать ее возвращения, подобно тому, как тучи заставляют нас ждать появления солнца.

Возможные опасности

Холодная Кокетка может вызвать глубочайшую ненависть к себе. Валери Соланас — так звали молодую женщину, которая подпала под обаяние Энди Уорхола. Она написала пьесу, которая ему понравилась, Уорхол дал понять, что собирается снять на ее основе фильм. Она уже представляла себе, что прославится. Кроме того, девушка принимала участие в движении феминисток, так что когда в июне 1968 года она осознала, что Уорхол просто играет с ней, то направила на него всю свою ненависть к мужскому роду и, трижды выстрелив в него, едва не убила. Холодные Кокетки чаще возбуждают чувства не столько эротические, сколь интеллектуальные, не страсть, а скорее восхищение. Ненависть, которую они способны вызвать, тем более глубока и опасна, что ее не уравновешивает по-настоящему глубокая любовь. Они должны четко отдавать себе отчет в том, до каких пределов можно доходить в этой игре и насколько сильно может она вывести из равновесия не вполне уравновешенных людей.