Глава 6 Четвертое правило: графики являются самореализующимися

Никогда не следуйте за толпой.

...дело в том, что быть частью толпы довольно удобно.

Правда или нет, но история повествует о том, как Джон Мен­дельсон, технический аналитик из брокерской фирмы Dean Witter Reynolds, США, пришел к выводу, что фондовый рынок упадет, когда рыбачил со своим сыном.

Независимо от того, как он пришел к такому выводу, факт, что на совещании, где рассматривалась стратегия компании, прохо­дившем на следующее утро, в понедельник, он уверил 60 трейде­ров компании в том, что рынок достиг своего пика. После сове­щания все ринулись к телефонам. До конца дня информация бы­ла распространена среди 600 институциональных инвесторов, и Индекс Доу-Джонса в результате упал на 62 пункта. Таким обра­зом, один человек спровоцировал образование одной из этих ужасных "воздушных ям", которые случаются на рынке. Это бы­ло 7 июля 1986 года.
Через месяц, находясь в спокойном состоянии, рынок акций начал снова подниматься. Этот подъем продолжался до уровня вблизи предыдущей вершины, после чего цены укрепились на нем. Никто тогда не знал, что новый и значительно больший шок уже в пути.

Во время торговли Европы в четверг, И сентября 1986 года, шли разговоры о растущей инфляции в США. Фьючерсные кон­тракты на американские государственные облигации упали, но этот спад не был слишком сильным по сравнению с предыдущи­ми семью днями. Тем не менее на фондовом рынке барометр по­вернулся в сторону шторма.

Когда рынки США открылись, начались значительные про­дажи фьючерсных контрактов на Индекс Standard & Poor's 500, быстро приведя их к состоянию, когда они торговались от двух до четырех пунктов ниже величины индекса, оценивающего 500 акций, лежащих в его основе. Это падение привело в действие все используемые компьютерные торговые системы, которые практически автоматически посылали ордера на продажу. Одна­ко давление со стороны продавцов на акции, лежащие в основе индекса, приводило к еще большему падению цен фьючерсов, и самоусиливающийся тренд продолжался до тех пор, пока про­мышленный индекс не упал на 87 пунктов к моменту закрытия торговли. Через день после этого "Черного четверга" индекс упал еще на 34 пункта, и только потом сумел найти поддержку на уровне предыдущих впадин.

На графике рисунка 6 нетрудно определить "Черный поне­дельник" и "Черный четверг".

Поводы для покуки и продажи

Вскоре после "Черного четверга" американский экономист Ро­берт Д. Шиллер (Robert J.Shiller).(1986) разослал опросные листы 175 институци­ональным инвесторам и 125 крупным частным инвесторам по всей стране, выбранным наугад. Он задал вопрос: "Какие поводы для покупки или продажи у вас были на протяжении этого пе­риода?".

Шиллер (1987) столкнулся с теми же результатами и во время глобального краха в октябре 1987 года. В период с 19 по 23 ок­тября 1987 года он разослал 2000 вопросников частным фондо­вым инвесторам и 1000 вопросников институциональным инвесторам. Ответили 605 и 284 соответственно. В этом масштабном исследовании Шиллер повторил свой вопрос, какие новости оказались самыми важными для принятия решений во время па­дения цен. Снова выяснилось, что экономические и политиче­ские новости не произвели такого огромного эффекта, как сами ценовые движения. Предшествующие падения цен на бонды и акции значительно сильнее повлияли на инвесторов, чем отдель­ные новости, появлявшиеся в печати.

Один из интереснейших аспектов исследования Шиллера заключался в выявлении точки зрения инвесторов на "истин­ную стоимость". Сначала он спросил, были ли они только по­купателями или продавцами (или оставались нейтральными) с 12 сентября по 12 октября, то есть до краха. Затем задал воп­рос, был ли рынок в тот же самый период, по их мнению, пере­оценен, если рассматривать его с точки зрения фундаменталь­ных данных. После получения ответов проявилась следующая картина: не менее 68,1% частных инвесторов и 93,1% институ­циональных инвесторов покупали до краха, даже полагая, что рынок был переоценен в этот период. Так вот и меняется "ис­тинная стоимость". Также интересно, что более 10% констати­ровали, что в период, предшествующий краху, они следовали политике использования стоп-лоссов, размещаемых опреде­ленным образом (как правило, продавали, если цены падали ниже определенного уровня). Часто личный мотив для этой по­литики состоял в том, что инвестор не мог себе позволить поне­сти убыток из-за снижения цен. Поэтому при падении цены ниже критической инициировались ордера на продажу для за­крытия длинных позиций.

Шиллер также спрашивал, ориентировались ли инвесторы сами на 200-дневную скользящую среднюю или на иные анало­гичные "долгосрочные линии тренда" во время рыночного паде­ния и до краха. На это 37.3% частных инвесторов и 33.3% про­фессиональных инвесторов ответили положительно, что снова показало, как ценовые движения сами по себе могут провоциро­вать людей на покупку или продажу.

Этот контур обратной положительной связи, в котором каждый со­средотачивает свое внимание на предположениях, что остальные собираются делать, лучше всего описана Кейнсом в его знаменитой "Метафоре конкурса красоты"². Он сравнивает фондовый рынок с конкурсами в газетах, проводимых в Соединенных Штатах, в кото­рых участники пытаются выбрать по фотографии одну женщину из 100, которая, как они полагают, самая красивая (Кейнс, 1936):

Дело не в выборе тех, кто, по чьему-то определению, самые краси­вые, и не в выборе тех, кто, по среднестатистическому мнению, са­мые красивые. Мы достигли третьего уровня, на котором исследуем свою рассудительность, определяя, каким должно быть среднеста­тистическое мнение, основываясь на предположениях среднестати­стического мнения об этом. И есть те, кто, как я думаю, практику­ют и на четвертом, и на пятом, и на более высоких уровнях.

Мы еще не добрались до них, но нет никаких сомнений, что многие из сегодняшних самых спекулятивных рыночных моде­лей (фигур) могут быть объяснены тем фактом, что тысячи ры­ночных инвесторов заостряют свое внимание на одних и тех же линиях, рассматривая одни и те же графики, вставляя при этом одни и те же дискеты в свои компьютеры. Некоторые из трейде­ров анализируют модели (фигуры) для формулирования какой-либо гипотезы. Другие ничего не понимают, но все-таки их рас­сматривают. Но даже если модель совершенно случайная, она может начать генерировать действительные сигналы, если ее ис­пользует достаточное количество трейдеров.

Средства массовой информации пытаются объяснять цено­вые движения, сообразуя их с различными политическими и экономическими событиями, тогда как мотивы трейдеров быва­ют очень разными. "Мы торгуем в канале", — говорят они или примерно так: "Мы проверяем линию сопротивления", — или — "Мы только что пересекли 20-дневную скользящую среднюю, но завтра мы выйдем отсюда, потому что скорость изменения цены превысила значение 90". (Эти выражения будут объяснены поз­же). Рисунки 7 и 8 показывают, как выглядят такие явления.

² Beauty Contest Metaphor.



U7 124 Ч 18 «15 "22"29 15 "12 >19 16 JAN 1987

Рисунок 7 Фьючерсные контракты на кофе. Рисунок показывает тренд фьючерсной цены кофе в период 1986—87 гг. Как видно, рынок движет­ся в пределах четко определяемого параллелограмма, или "канала". Ко­гда люди обнаруживают этот феномен на своих графиках, он становит­ся самореализующимся. Обратите внимание, с самого начала канал раз­граничен только рыночными ценами закрытия.



Рисунок 8 Доллар/немецкая марка. На рынках иностранной валюты са­мореализующиеся конфигурации так же распространены, как и на фью­черсных рынках. Рисунок показывает, как доллар по отношению к не­мецкой марке движется в четко определенном канале на протяжении семи дней в ноябре 1986 года, когда основание тестировалось 13 раз.
Следовательно, доля правды, скрывающаяся в широком при­менении графического анализа, в том, что читать мысли рынка — это не только технический прием. Иногда именно сами анализы и создают психологию. Необходимо запомнить, хотя существуют и коды для расшифровки поведения рынка, основывающиеся на правилах. Однако если (почти) все провели одинаковый анализ, то система больше не будет самоусиливающейся, наоборот, она станет самоуничтожающейся.

самоуничтожающиеся графические сигналы

Представьте себе, что на рынке господствуют 1000 хорошо подго­товленных инвесторов, 900 из них чартисты, думающие синхрон­но. Остальные 100 фундаменталисты. Все они предрасположены быть быками, поэтому покупают и рынок устойчиво растет. Но на уровне определенной цены, например, на старой вершине, все 900 чартистов намереваются выходить из рынка, то есть прода­вать. По мере того, как приближается эта точка на графике, все больше и больше чартистов перестают покупать, и только 100 бед­ных фундаменталистов продолжают покупать. Когда определен­ная точка на графике, наконец, достигнута, 900 ордеров на прода­жу подаются в одно и то же время. Естественно, цена начинает падать камнем. Из-за дефицита покупателей многие ордера на продажу исполняются на менее низкой точке, относительно же­лаемой.

В следующий раз, когда рынок начнет подниматься, 100 фун­даменталистов уже извлекут уроки из предыдущего опыта и решат выйти из рынка, если старая вершина достигнута. Все 1000 инве­сторов теперь чартисты и начинают ориентироваться на одну и ту же точку. Но изменились две вещи: во-первых, никто уже не хочет покупать на последнем этапе, предшествующем некоторой точке; во-вторых, многие предпочитают выходить раньше, что­бы их ордер на продажу был исполнен по заранее обусловленной цене. Таким образом, данная точка просто не достигается, а гра­фический сигнал уничтожает сам себя.

На практике чартисты обычно работают по многочисленным индивидуальным методам, приоритетам и часто составляют только ограниченную часть тех, кто вовлечен в рынок. Аноним­ные братства чартистов, никогда не встречавшиеся лично, могут, тем не менее, догадаться о мыслях друг друга; тогда они способ­ны все вместе сдерживать рынок внутри прекрасных моделей (фигур) и конфигураций. И каждый раз эта игра будет продол­жаться только лишь до той точки, в которой для каждого все ста­новится ясно и модели (фигуры) соответственно сами себя унич­тожают. А пока новые братства начнут исследовать вновь разви­вающиеся ценовые фигуры и...

Не удивительно, что многие постигающие природу рынка, в конце концов, могут согласиться с восклицанием Сэра Роберта Фалькона Скотта, когда он наконец-то достиг Южного Полюса: "Великий Бог! Это место — кошмар!".

ЧАСТЬ III

Древо знаний

Нам сейчас нужны немного сумасшедшие. Посмотрите, как эти здравомыслящие приземлили всех нас.

Если бы мозг был таким простым, что мы могли бы его пони­мать, мы были бы такими же простыми, какими не можем быть.

древние времена

Эта книга о "психологии финансов", поэтому, возможно, наста­ло время оставить рынки в стороне и заняться психологией.

Психология — довольно интересный предмет, и вряд ли ко­го-то удивит, что ее обсуждают и анализируют вот уже тысячи лет. Самым древним письменным документом, в определенной степени относящимся к этой теме, считается работа Аристотеля "О памяти и воспоминании " (On Memory and Reminiscence), опуб­ликованная в 350 году до нашей эры.

Психология имеет дело с нашими мыслями и чувствами, ко­нечно же, с мозгом, где все это зарождается. Клаудиус Галено проявил интерес к этому вопросу, когда описывал анатомию мозга в 170 году. Авиценна предпринял еще один шаг вперед, ко­гда в 1020 году предположил, что головной мозг имеет различные зоны, выполняющие пять различных функций. Это разум, вооб­ражение, размышление, суждение и память.

В 1524 году Макро Марулик опубликовал первую серьезную книгу о психологии "Психология человеческих мыслей" (The Psychology of Human Thought). После нее появилось множество дру­гих книг и рукописей, авторами которых были Глоцениус, Кас-смэн, Неухаус, Декарт, Томасиус, Вульф, Райд, Галл и Кувьер¹. К середине XIX века уже имелось достаточно фактов, подтверждаю­щих правильность нескольких основных теорий, например, пред­положение, что разные части мозга отвечают за различные умст­венные функции. Французский невролог Жан-Батист Буйярд стал знаменитым в 1848 году, предложив 500 франков любому, кто по­кажет ему мозг человека, страдающего ухудшением речи, который не имел бы каких-либо нарушений в левой передней доле.

Однако несмотря на все предыдущие исследования и публикации (и знаменитое пари Жан-Батиста), именно Вильгельм Максими­лиан Ванд, немецкий ученый, живший с 1832 по 1920 годы, пер­вым стал определять психологию как науку. Что это значит?

Прежде всего он создал первую в мире психологическую лабо­раторию (она функционировала продолжительный период време­ни). Он изучал вполне определенные проблемы, например, ско­рость рефлекса, заторможенность нервных реакций и так далее, которые требовали проведения научных экспериментов. В 1873 го­ду он опубликовал некоторые из полученных результатов в своем классическом труде "Принципы физиологической психологии" (Principles of Physiological Psychology).

Ванд рассматривал психологию как науку, которая должна исследовать "факты сознания". Он изучал, каким образом эмо­ции сопровождаются чувствами, и утверждал, что комбинации психических проявлений не просто суммы их элементов.

Ванд позже стал известен как отец психологической школы мыш­ления, называемой "структурализмом". Эта школа следовала об­щему научному принципу: сокращение проблем до их мельчайших субкомпонентов, которые можно было бы анализировать по от-дельности. Экспериментальный подход Ванда состоял в доверии человеку, который имел опыт осознания, чтобы рассказать о нем. Этот экспериментальный метод назывался "самоанализом".

В действительности не сам Ванд дал такое имя "школе струк­турализма". Большинство исследовательских открытий Ванда переведено одним из его студентов, Эдвардом Брадфордом Титч-нером² (1867—1927). Именно Титчнер решил назвать "структура­лизмом" то, что он описывал (и что приписывал Ванду). Титчнер писал не только о Ванде. Он написал свою собственную работу и опубликовал между 1901 и 1905 годами четыре тома своей книги "Руководство по экспериментальной психологии" (Manual of Experimental Psychology), которая стала существенным вкладом в практические лабораторные работы по психологии.

"животные настроения" рене декарта

Какие существует связи и различия между умом и телом? История этого воп­роса уходит своими корнями в далекое прошлое, к древним грекам, но имен­но Рене Декарт, французский математик, философ и физиолог, живший с 1596 по 1650 годы, произвел первый систематичный расчет этих соотношений.

Декарт родился в Торэйне и с восьми лет обучался в колледже иезуитов. Еще маленьким мальчиком он поражался резким контрастам между точно­стью математики и противоречивой сутью философии. Он заключил, что, по всей вероятности, возможно развивать философию в том направлении, чтобы она стала более точной наукой, как математика.

Он уехал из Франции в 1612 году и обосновался в Голландии (до 1628 го­да), где написал работы, приковавшие к себе внимание всех последующих поколений студентов, отдававших его идеям свои умы и сердца. Первая из этих работ, De ffomine, закончена в 1633 году, но Декарт не решился публи­ковать ее, так как боялся инквизиции. Однако когда уже после его смерти она была наконец опубликована, то оказала весьма существенное влияние. Она описывала, как внешние мотивы воздействовали на нервные клетки и как "животные настроения" могли бы определить направление воздействия их на подходящие нервы. Декарт утверждал в этой и последующих работах, что разумная душа, в бытие способная отделяться от тела и контактировать с ним в шишковидной железе, может или не может узнавать о потоке "жи­вотных настроений", идущих от нервов. Однако, когда эта осведомленность наступает, результатом является сознательное восприятие — тело повлияло на ум. Однако душа способна сама по себе инициировать различные потоки животных настроений. Другими словами, и ум может влиять на тело. Но они разделены.

^! Edward Bradford Titchener.

Школа Ванда в последующие годы приобретала своих последова­телей, среди которых были Херманн Эббингаус (1850—1909), Ге­орг Элиас Мюллер (1850—1934), Франц Бретано (1838—1917), Карл Стампф (1848-1936) и Освальд Кюлпе³ (1862-1915). В ча­стности, Эббингаус внес свой вклад в виде важных исследований функций памяти, Мюллер проник в секреты зрения, обучения и памяти, Бретано продвинулся в исследовании восприятия, вни­мания, изложения, оценивания и желания, а Карл Стампф (поз­же он стал основным соперником Ванда) пытался разбить эмо­ции на малейшие элементы, определив их как чувства. Освальд Кюльпе учился с Вандом и позже обосновал свою собственную психологическую лабораторию в Вирзбурге. В результате прове­денных исследований он предположил, что некоторые мысли не связаны с определенными словами, символами или знаками, что означает непостоянную работу самоанализа.

Первые психологи не соглашались друг с другом по довольно многим вопросам, и эти разногласия приводили к образованию групп внутри школы, а также отдельных новых школ. Среди школ, чей подход к психологии отличался от немецкой школы структурализма, была американская школа функционализма.

ШКОЛА ФУНКЦИОНАЛИЗМА: ПОТОКИ МЫСЛЕЙ

Функционализм, в основном, разработан Вильямом Джеймсом⁴ (1842—1910). Джеймс в возрасте 27 лет получил докторскую сте­пень в Гарварде. Но уже в то время испытывал серьезные пробле­мы со здоровьем, из-за чего часто впадал в глубокую депрессию. Он изучал немецкую психологию, утверждавшую, что происхо­дящее с разумом в действительности не поддается контролю. Эта мысль ввергала его в еще большую депрессию. Однажды Джеймс прочел очерк Чарльза Ренувье о свободе волеизъявления, и это изменило его жизнь. Он решил, что свобода воли не иллюзия, и сделал следующий вывод:

Моим первым свободным действием будет верование в свободу воли.

³ Hermann Ebbinghaus, Georg Elias Muller, Franz Bretano, Carl Stumpf,
Oswald Kulpe.

⁴ William James.

Джеймс начал свою карьеру химика, но вскоре бросил ее, так как работу в лаборатории считал слишком обременительной. Затем стал интересоваться, может ли психология (он называл ее "отвратительной крохотной наукой" и "уточнением очевидно­го") развиться в более серьезную науку. С 1872 года он начал пре­подавать психологию в Гарварде, и спустя три года стал первым аме­риканским учителем экспериментальной психологии. В 1890 году Джеймс опубликовал свою первую книгу о психологии "Принципы психологии "(Principles of Psychology). В ней он сделал особый акцент на следующие вопросы:

• 
  Неразумные аспекты человеческой природы
  
• 
  Как влияют на эмоции
  
• 
  Как человеческие желания и потребности воздействуют на форми­
  рование концепций и здравомыслие
  
• 
  Как интеллект влияет на тело
  

Движение мысли настолько стремительно, что почти всегда при­водит нас к какому-либо заключению еще до того, как мы успе­ваем затормозить мысль. Или если мы оказались достаточно про­ворными и приостановили ее, она тотчас прекращает быть сама собой... Мы видим, что разум на любой сцене — театр одновре­менного представления различных возможностей. Работа созна­ния заключается в сравнении их друг с другом, выборе некоторых и подавлении остальных путем концентрации внимания на из­бранном и сдерживании прочих факторов.

...Сознание, в свою очередь, не выглядит разделанным на ку­сочки... Оно также и не представляет собой какую-либо однород­ность: оно течет. "Река" или поток — как раз те метафоры, кото­рые самым естественным образом его определяют.

Его нападки на Ванда становились все более агрессивными, по­ка не стали вообще оскорбительными:

На протяжении нескольких лет в Германии развивалось то, что можно назвать микроскопической психологией, которая вына­шивалась посредством экспериментальных методов, изучала ка­ждую мелочь, почерпнутую из самоанализа, и при этом пренеб­регала неопределенностями при оперировании в крупном мас­штабе, используя статистические средства. Этот метод испыты­вает терпение до самого его предела, и едва ли он мог развиться в стране, чьим гражданам все быстро надоедает.

Будучи достаточно потешной, критика в действительности не была полностью справедливой. Структурализм доказал свою применимость в качестве подхода к решению многих психологи­ческих проблем.

Но личный подход Джеймса — функционализм — также имел свои достоинства, и эта школа стала стремительно развиваться. Функционалисты рассматривали процессы мышления с очень сложного ракурса, поэтому исследования не определялись узким диапазоном методов. Каждый исследовательский подход, нацелен­ный, как казалось, на решение определенной проблемы, в принци­пе, стоил того, чтобы его использовали функционалисты. Они были прагматиками. Этот подход позволял им экспериментировать с животными с целью познания человеческого разума, помогал об­следовать людей с психическими расстройствами, особенно если они не могли предоставить достоверную информацию, основан­ную на самоанализе. Основная цель этих исследований — понима­ние не отдельных эмоций или самих мыслей, а понимание функций мыслей, рассматриваемых как постоянный поток разума, кото­рый, как кажется, ведет нас по направлению к желаемым целям и помогает приспосабливаться к окружающей нас обстановке.

развитие привычек

Привычка образуется как функция мыслей, и Вильям Джеймс про­являл особый интерес, как эти привычки развиваются. Он наблю­дал за живыми существами, рассматривая их как совокупность привычек, позволявших установить сущность нервной системы. Когда нам приходится часто что-либо делать, со временем нам да­ется это все легче и требует все меньше или вообще никакого вни­мания и, следовательно, легко становится привычкой:

Вы постоянно ощущаете небольшие трещины, проходящие через характер, некие трюки мыслей, возникновение предубеждений, навязываемых вам, словно это "магазин". Словом, у человека вскоре не будет выхода, кроме как принять новую привычку, что сродни то­му, каким образом рукав пиджака внезапно получает новые склад­ки. В целом, лучше человеку и не скрываться. Вполне нормально, что большинство из нас к тридцати годам имеет сложившийся хара­ктер, подобно штукатурке, которая уже никогда не размягчится.

В то время как Вильям Джеймс изыскивал способы исследова­ния, возможно, именно Эдвард Брэдфорд Титчнер (человек, с которым мы встречались несколько страниц назад и который также участвовал в формализации школы структурализма) сде­лал первое официальное описание функционализма. И сделал он это противопоставлением двух систем взглядов в своей книге "Постулаты структуральной психологии" (The Postulates of a Structural Psychology) в 1898 году.

Функционализм стал широко популярным в Америке и внес свой вклад, чтобы развитие науки шло стремительными темпами по всей стране, включая и ее практические приложения. Функ­ционализм продолжал развиваться благодаря важным вкладам Джона Девея (1859—1952), Джеймса Роуланда Ангелла (1869— 1949) и Харвея Карра⁵ (1873—1954). По мере развития науки уве­личивалось и количество лабораторий в Америке. Еще в 1880 году не было ни одной лаборатории, а в 1900 их стало уже 42. К1903 го­ду популярность психологии достигла такого уровня, что в Аме­рике стало больше докторов психологических, чем других наук, за исключением химии, зоологии и физики. Благодаря функци­онализму центр сосредоточения научных сил стал перемещаться из Германии в Америку. Если в 1920 году 50% научных статей по психологии написаны на немецком языке и только 30% — на ан­глийском, то к 1933 году соотношение изменилось: на немецком языке вышло 14% статей, а на английском — 52%.

Но структурализм и функционализм были только галькой среди груды камней. Оба они, достигнув своего пика только в на­чале XX века, скоро будут вытеснены новыми школами. Первая из них несла в себе довольно радикальные убеждения. Она утвер­ждала, что психологам не следует изучать мысли и чувства. Од­ним из новаторов, прокладывавшим путь для этой школы, был русский ученый Иван Павлов.

⁵ John Dewey, James Rowland Angell, Harvey Carr.
Вильямс джеймс о том, как Люди приспосабливаются к Новым мнениям

I Вильям Джеймс описывал в своем "Прагматизме "(Pragmatism) в 1907 году, как человек приспосабливается к новым мнениям:

"Процесс всегда идет одним и тем же путем. У человека уже есть набор ста­рых убеждений. Человек встречается с новым опытом, который приводит некоторые из этих убеждений в напряжение".

• 
  Кто-то противоречит им
  
• 
  В момент обдумывания человек вдруг обнаруживает, что они сами себе
  противоречат :
  
• 
  Человек видит факты, с которыми они не совместимы
  
• 
  В человеке возникают желания, которые прежние убеждения уже не удов­
  летворяют
  

• 
  Новое убеждение посредничает между существовавшим ранее набором
  убеждений и новым опытом
  
• 
  Новое убеждение ведет прежний набор в другое состояние, являющееся
  самым подходящим и соответствующим новому опыту
  

• 
  Новое убеждение оберегает старый набор истин, ограничивая их миниму­
  мом модификаций, позволяя им проявляться настолько, насколько они
  способны принимать новшества, но в то же время полагая, что именно та­
  ким образом старые убеждения войдут в новые привычки
  
• 
  Необычное объяснение, нарушающее все наши предубеждения, никогда
  не пройдет как новшество, имеющее верную оценку
  

Вопрос, который я сейчас вам рекомендую детально исследовать, часть игры, ведущейся старыми истинами.