Ослепленный Самсон

Теория

Если люди готовы умереть за свои ценности, их религия может смириться с убийством при условии выполнения заповеди негативной взаимности: не делай другому то, что ненавистно тебе. Принять смерть не ненавистно – следовательно, убивать разрешено¹. Этот подход нравственно легитимизирует множество войн, включая крестовые походы и современные конфликты вроде Фолклендов. Честные и рациональные люди могут возразить: причины войн всегда или глупы, или поверхностны, а вражда сеется между людьми искусственно. Но это уже другой вопрос, а именно, почему солдатам вообще приходится умирать ради каких-то целей. Но почему традиционная интерпретация заповеди «не убивай» не запрещает казнь преступников и убийство врагов на войне? Потому, что обычно люди готовы умирать для спасения своих ближних и страны. Убивать им разрешает упомянутый принцип взаимности.

В Десяти заповедях религиозные заповеди предшествуют запрету убийства, что указывает на их приоритет. Об этом же говорит и прецедентное право Еврейских писаний, и существование в еврейском законе смертной казни.

Во многих войнах и арабы, и израильтяне были готовы умирать за свою родину, причем далеко не только военные. Гражданское население Израиля готово практически ежедневно нести потери от рук террористов-смертников, которые, в свою очередь, сами готовы отдавать жизнь за идею. Когда Усама взрывал американские посольства в Африке и при этом страдали местные жители, население не слишком-то возмущалось. И пусть израильтяне формально осуждают террористов, а арабы – Баруха Гольдштейна², все это пустые слова. В реальной жизни важны факты. А факт в том, что и израильтяне, и мусульмане готовы умирать за религиозные и национальные идеалы. К сожалению, и то, и другое означает войну.

Рассмотрим известный принцип, гласящий: «Не делай другому то, что не хотел бы, чтобы он сделал тебе». В любом конфликте ни одна сторона не хочет уступать другой, неважно, будь это торговля на рынке или сражение на поле боя. Должен ли покупатель безоговорочно платить запрошенную цену? Хочет ли продавец, чтобы ему навязывали цену? Имеет ли он право сам навязывать цену другим? Поскольку ни одна сторона не хочет, чтобы ей навязывали цену, приходится торговаться. В итоге проблема решается. Если стороны договорились о способе разрешения конфликта, они исполнили вышеприведенную заповедь. Когда человек выигрывает в карты или на фондовой бирже, это несколько похоже на воровство, поскольку проигравший остается ни с чем; с другой стороны, он знал, на что идет, и потому считать это полноценной кражей нельзя. Поскольку и арабы, и израильтяне принимают войну как способ разрешения конфликта, война становится оправданной. Махатме Ганди и Нельсону Манделе удалось изменить условия игры, отвергнуть насилие и обратить против него общественное мнение. Мусульмане этого не делают, они сами прибегают к асимметричной борьбе, что оправдывает вооруженный ответ израильтян.

Почему покупатель и продавец на рынке не прибегают к насилию? Потому, что ни одна из сторон не является монополистом. Покупатель может купить товар в другом месте, продавец может подождать другого покупателя: и то, и другое проще, чем сражаться. Но если торгуются монополисты, ситуация совершенно иная: обе стороны должны прийти к соглашению любой ценой, так что в результате может пролиться кровь. Спор о юрисдикции – типичный пример монопольного соглашения. У палестинцев есть то, что нужно израильтянам, – территория.

Если бы израильтяне и палестинцы вдруг решили сесть за стол переговоров и решить свои проблемы исходя из двух противоречащих друг другу систем аксиом, у них бы ничего не вышло. Но есть конфликт аксиом, а есть конфликт интересов. Каждый день мы взаимодействуем с людьми, интересы которых конфликтуют с нашими, но при этом нам удается разрешать конфликты, не прибегая к насилию.

Существует много разных систем аксиом для разрешения конфликтов. Какие-то конфликты Израиль решает дипломатически, коммерчески или через связь с общественностью. Более сложные и рискованные способы выбираются только тогда, когда исчерпаны менее затратные. Есть ли основания для уверенности, что в арабо-израильском конфликте Израиль исчерпал все дипломатические средства? Ответ на этот вопрос лежит в плоскости личных мнений, основанных на соотношении затрат к достигнутым целям, и обе стороны понимают это соотношение по-разному. Израиль силен в военном отношении, и для него вступить в войну не составляет труда. Арабы тоже не большие любители переговоров.

Если обе стороны договорятся о способах разрешения конфликта и выберут средство исходя из осуществимости и целесообразности, тогда они будут исходить из сходных аксиом. Каждая сторона будет поступать с другой так, как обе договорились считать приемлемым и допустимым.

Средства – понятие широкое. Продавец не может запрещать покупателю взять кредит или выбрать другого продавца. Но когда стороны несоразмерны, как например мегакорпорации и их клиенты, меньшая сторона не может требовать уступок. Понятие средств можно определить в терминах правил, приемлемых для обеих сторон. Если стороны обходят заповедь «не убивай» с помощью принципа взаимности, делая убийство приемлемым, нет смысла спорить о конкретном способе убийства. Израиль не может жаловаться на терроризм, а палестинцы – на авиаудары по анклавам террористов в густонаселенных городах.

Иными словами, поскольку арабы между апелляцией к ООН (или британской администрации) и войной выбирают войну, они должны понимать, что евреи будут воевать тоже. Остается открытым вопрос, можно ли воздержаться от военных мер и ограничиться полицейскими, но в любом случае абсолютный мир маловероятен.

Есть и другие способы разрешения конфликтов, например соревнование в смирении. Но в данном случае философская дискуссия бесполезна, поскольку жизнь не состоит из красивых математических формул, будь то смирение или что-то еще. Как замечал еще Мао Дзедун, утверждение может быть верным и неверным одновременно: верным для одного и неверным для другого, в зависимости от оценки своих интересов и интересов другого. Единственным общим знаменателем для всех людей может быть только страх как следствие силы.

Добродетельные люди могут относиться к другим так, как они хотели бы, чтобы относились к ним. Это будет позитивным вариантом заповеди. Теоретически возможен компромисс, основанный не на соотношении затрат к результатам, а на соблюдении интересов и стремлений других людей. Однако политикам это никогда не удавалось. Создание прецедента справедливого разрешения конфликта стало бы даже бóльшим вкладом в развитие человечества, чем восстановление библейского государства. Но проблема в том, что как только израильтяне решат создать такой прецедент, арабы тут же начнут эксплуатировать их слабость – а они считают это именно слабостью. Нельзя надеяться, что обе стороны будут стремиться к объективности, справедливости, состраданию, деликатности.

Общественное мнение склонно прощать определенные убийства, если за ними стоит общепринятая идеология. Это хорошо видно на примере крестовых походов. Обычно людям отвратительны только крайние зверства, такие как в нацистской Германии, Алжире, Руанде и т. д. Запад осуждает разрушение Всемирного торгового центра, считая это непропорциональным ответом, но исламский мир придерживается иного мнения. Для него смерть американцев – расплата за смерть и унижение многочисленных мусульман мира. С другой стороны, Запад сам склонен считать палестинский терроризм приемлемым ответом на агрессию Израиля.

Многие люди готовы убивать и карать за вещи гораздо менее значимые, чем национальное самосознание. Полицейские стреляют в убегающих воров. Судьи отправляют в тюрьму неплательщиков налогов, которые за всю жизнь могли не обидеть и мухи. И в международных отношениях, и в борьбе с преступностью убийство – это в первую очередь угроза, достоверность которой нужно поддерживать за счет редкой реализации. Убивать всех мелких воров и палестинских демонстрантов в высшей степени несправедливо. Однако это не так: погибают из них очень немногие. Минимальная вероятность погибнуть – вполне пропорциональный ответ на насилие, которое также подразумевает минимальную вероятность летального исхода. По сути, приговор состоит из двух компонентов: гарантированный, но умеренный (тюремное заключение) и маловероятный, но жесткий (небольшая вероятность погибнуть). Если крайне жестокое убийство помножить на предельно низкую вероятность реализации, такое наказание можно считать умеренным.

Рациональное, «оправданное» убийство тоже может быть несправедливым, особенно в случае конфликтующих идеологий. Квакер-пацифист считает аморальным и несправедливым любое убийство на любой войне, но история знает множество примеров, когда люди из желания обратить других в свою религию или политическую идеологию совершали массовые убийства. Не должно удивлять, что евреи готовы убивать за клочок земли, чтобы исповедовать на нем свою веру. Удивляет как раз другое – та невероятная строгость и требовательность, с которой их судит мир.

Любое сравнение можно довести до абсурда. Кто-то сравнивает Землю Израиля³ с нацистским лебенсраум. Но вспомним, что делали нацисты: они целенаправленно истребляли евреев и цыган, обращали в рабство славян. Израильские евреи заняли смехотворно малый клочок земли, меньше округа во многих американских штатах. Это земля, пропитанная национальным самосознанием евреев, о которой они молятся уже не одно тысячелетие: «В следующем году – в Иерусалим!»⁴ Почему бы не сравнить борьбу евреев с защитой Москвы, Ленинграда, Сталинграда или Лондона во Второй мировой войне?

Да, сто лет назад большинство жителей Палестины (но не Иерусалима) были арабами. Но демократия как оптимальная система принятия решений большинством не идеальна. Многие философы начиная с Платона серьезно сомневались в достоинствах демократии. Возьмем Калифорнию, где белое население европеоидного типа уже не является большинством. Представим, что в 2050 году другие этнические группы достигают квалифицированного большинства и вносят в конституцию поправки, по которым белые официально становятся гражданами второго сорта, а официальным языком становится, скажем, испанский. Будет ли кто-то оспаривать право белых бороться за свои права? Многие не будут. У этнически, религиозно и идеологически разнородного государства есть лишь два пути: либо превратиться в «плавильный котел», либо распасться. И неважно, кто пришел сюда первым, а кто – вторым. Бóльшая часть Израиля не была заселена еще каких-то пятьдесят лет назад. Любая цельная, значимо отличающаяся от других, компактно проживающая группа имеет право на суверенитет. Такой группе нужно дать суверенитет хотя бы для того, чтобы удержать ее от хронических конфликтов с соседями. Что, кроме антисемитизма, мешает применить эту логику к ближневосточным евреям?