Памятники философской

Сочинение Сорана, врача Траяна

Дабы раскрыть или, точнее, поискать хотя бы слабое понятие того, что обычно именуют душой, нужно прежде всего, насколько это возможно, познать наше тело, слывущее оболочкой этой души, коей она управляет. Именно медицине подобает знать человеческое тело, ибо она над ним постоянно работает.

Если бы медицина могла быть такой же точной наукой, как геометрия, она позволила бы нам увидеть все пружины нашего существа; она приоткрыла бы покровы нашего первоначала с той же четкостью, с какой показывает нам место и работу наших внутренних органов.

Но самый искусный анатом, когда он больше ничего не в состоянии различить, вынужден убрать свою руку и остановить свою мысль. Он не может разгадать, где начинается движение в человеческом теле; он прослеживает нерв вплоть до мозжечка, где этот нерв берет начало, однако начало это затеряно в мозжечке — именно в том первоистоке, где скрыты все концы и всё ускользает от нашего взора. Мы проследили творение природы вплоть до последнего пункта, куда дозволено проникать человеку, но мы не сумели разгадать тайну бога.

Ныне в Риме и Афинах не существует врача, который не разбирался бы в анатомии больше, чем Гиппократ; однако нет среди них ни единого, кто смог когда-либо приблизиться к первоначалу, дающему нам жизнь, чувство и мысль.

Если бы мы к нему подошли, мы стали бы богами, а ведь мы — всего лишь слепцы, продвигающиеся вперед на ощупь, дабы затем указать дорогу другим слепцам.

Таким образом, наша наука — не что иное, как наука о вероятностях; именно поэтому среди всех врачей, приглашенных к больному, всегда по справедливости слывет самым ученым в своей области тот, кто дает наиболее достоверный прогноз относительно исхода болезни.

 

К оглавлению

==540

Самой значимой вероятностью, более всего подобной уверенности, является вероятность того, что существует могущественное верховное бытие, незримо для нас управляющее великим механизмом, создавшее человека и все иные существа.

Весьма необходимо, чтобы это неведомое творящее бытие существовало, ибо ни человек, ни другое какое-либо живое существо или растение не может появиться само по себе.

Необходимо, чтобы эта созидательная потенция была единственной, ибо если бы их было две, то они действовали бы либо согласованно, либо противоречиво. Если бы они были между собой согласны, это все равно как если бы существовала лишь одна сила; если же они противостояли бы друг другу, в природе не было бы никакого единообразия; но на самом деле в ней все единообразно. Один и тот же закон движения исполняется в человеке, во всех животных и остальных существах: всюду рычаги действуют согласно правилу, гласящему, что вес поднимаемых тяжестей обратно пропорционален расстоянию от [точки приложения] движущей силы; другое правило, согласно которому действуют эти рычаги, гласит, что выигрыш в силе означает потерю во времени, и наоборот.

Всякое действие имеет свои законы. Свет испускается солнцем и любой неподвижной звездой с одинаковой скоростью и достигает глаз любого живого существа в одних и тех же сочетаниях. Поэтому в высшей степени вероятно, что одно и то же верховное бытие руководит всей природой.

По какому роковому стечению обстоятельств нам ведомы все законы движения, все пути света, предписанные ему в необъятном пространстве великим бытием, все математические истины, подлежащие рассмотрению нашего разума, но до сих пор мы не можем прийти к познанию самих себя? Человек разгадал тяготение еще в век Траяна *: так неужели же невозможно разгадать

 Действительно, говорили, будто у Плутарха можно найти несколько двусмысленных выражений, из которых путем искажений и натянутых объяснений допустимо сделать вывод, будто в его время были известны законы Кеплера и Ньютона; однако это всего лишь фантазии полу-ученых, являющихся притом отъявленными завистниками и наглецами. Подобные люди способны

о душе

==541

II. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ДУША СПОСОБНОСТЬЮ?

Следует начать с признания, что все качества, дарованные великим бытием нам и другим животным, суть качества скрытые.

Каким образом подчиняет каждое животное свои члены своим желаниям?

Как образуются у животного идеи вещей с помощью его чувств?

В чем суть памяти?

Откуда берутся эти удивительные чувства симпатии и антипатии у одного существа к другому? Откуда эти свойства, столь различные у каждого вида?

Какое непобедимое очарование привязывает ласточку или малиновку к ее птенцам, заставляет ее вкладывать им в глотку корм, которым она питается сама? И какое равнодушие, забвение наступает вслед за этой нежнейшей любовью в тот самый миг, как ее дети больше в ней не нуждаются! Все это для нас — скрытое качество. Любое порождение, по крайней мере, до настоящего времени — весьма темная тайна. Мы не стремимся заменить этим словом объяснение; мы ничего не объясняем, мы лишь называем вещи своими именами.

Что же следует делать при этом избытке у нас неведения и любознательности, после того как мы признали, что нам ничего не известно относительно способа, каким управляет нами великое бытие, и что нам не дано видеть ту нить, с помощью которой оно направляет все, что происходит в нас и вне нас? Следует придерживаться вполне достоверного опыта всех людей во все времена. Опыт этот говорит нам: мы передвигаемся при помощи наших ног и ощущаем всем своим телом; мы видим глазами, слышим ушами, а мыслим — головой. Так пожелал вечный Творец всех вещей.

Кто был первым, вообразившим наличие в нас другого существа, содержащегося там втайне и отправляюотыскать изобретение книгопечатания и пороха у Плиния

* и Афинея.— Примеч. Вольтера.

==542

щего все наши функции без того, чтобы мы когда-либо это замечали? Кто был столь отважен и настолько стоял выше толпы, что дерзнул изобрести эту возвышенную систему, согласно которой мы поднимаемся над нашими чувствами, над самими собой?

Вполне вероятно, что эта идея в том виде, в каком ее воспринимают ныне, не пришла поначалу никому в голову сразу. Люди в течение огромного числа веков занимались своими нуждами и несчастьями, раньше чем стать великими метафизиками.

III. БРАХМАНЫ; БЕССМЕРТИЕ ДУШ

Если какой-либо античный народ может претендовать на честь изобретения того, что мы именуем душой, то, надо думать, это была каста брахманов и произошло это на берегах Ганга: именно брахманы выдумали метемпсихоз, а этот последний может осуществляться только душой,, переходящей из тела в тело. Само слово «метемпсихоз», греческое по происхождению, но могущее быть лишь переводом с восточного языка, ясно означает переселение души.

Итак, брахманы с незапамятных времен верили в существование душ.

Климат, в котором они живут, столь мягок, плоды, которыми там питаются, столь изобильны, а заботы, отягощающие в иных местах человека в течение всей его печальной жизни, так незначительны, что все располагает к бездействию,, а бездействие — к созерцательности. И до сих пор так живут все брамины — потомки древних брахманов,—нравы которых совсем не испортились из-за нашествия европейских грабителей, коих алчность заставила переселиться на берега Ганга.

Упомянутые покой и созерцательность, всегда бывшие уделом брахманов, позволили им поначалу познать астрономию. Они — первые, вычислившие для потомства положения зримых планет. Мы обязаны им первыми календарями, они составляют их и в наше время с легкостью и умением, поражающими наших математиков.

В этих вещах не разбирались ни наши купцы, отправлявшиеся в Индию через порт Береники, ни сопровождавшие их некие жрецы Кибелы. Жрецы эти питались плотью и кровью животных; принеся с собой свои

о душе

опьяняющие напитки и став из-за этого ненавистными для браминов, люди эти, не зная языка браминов и не имея никакой возможности толком его изучить, не будучи в состоянии беседовать с ними, оказались не более сведущими в науке браминов и древних брахманов, чем юнги с их кораблей. Поэтому они ограничились тем, что возвестили Европе, будто брамины поклоняются фуриям.

То было совсем непохоже на путешествия в Индию первых мудрецов — будь то Зороастр или Пифагор. Пифагор вывез оттуда учение о душе и миф о ее переселениях. Другие философы заимствовали там более тайные учения, а некоторые купцы выучились даже немного геометрии, что предполагало, конечно, длительное пребывание в Индии.

Не станем здесь вдаваться в сложное обсуждение первых книг древних брахманов, написанных на их священном языке. Знанием этих книг мы обязаны двум ученым 2, в течение тридцати лет жившим на берегах Ганга и изучавшим этот язык, носивший имя санскрита. Они оставили нам переводы самых оригинальных, возвышенных и интересных разделов древней теологии брахманов, написанных почти четыре тысячи лет тому назад. Книга эта, озаглавленная Шаста, древнее Веды на пятнадцать веков. Вот поразительное начало этой Шасты: «Вечный... погруженный в созерцание своей сущности, порешил сообщить некие отблески своего величия и блаженства существам, способным чувствовать и наслаждаться... Таких существ еще не было; бог пожелал, и они стали».

Очень странно, что столь древний и почтенный памятник нам едва знаком, что его откопали так поздно и так мало придали ему значения.

Итак, бог создал субстанции, одаренные чувством; именно это мы сегодня именуем душами. Он создал их по своему произволению, не пуская в ход и не заимствуя Слово. Эти чувствующие, мыслящие и действующие субстанции, эти возлюбленные души бога — не что иное, как дебты, которых персы, соседи Индии, создали по образу своих джинов, своих пери, или фери. Эти джины, фери или души, эти небесные субстанции, восстают потом против своего Создателя. Дабы их покарать, бог низвергает их в Ондеру, некий род преисполни, на миллионы

==544 вольтер

В ходе веков бог даровал прощение упомянутым дебтам: он превратил их в коров и людей нашей планеты.

Потому-то, утверждают брахманы, коровы священны в Индии.

Итак, мы видим, что вся древняя теология, принимающая различные личины в Азии и Европе, неоспоримо пришла к нам от брахманов. Мы можем подтвердить это другими примерами; однако не следует удаляться от нашей темы. Достаточно того, что мы проникли вплоть до истоков идеи, принятой всеми цивилизованными народами и гласящей: все живые существа имеют в своих телах неосязаемую субстанцию, неведомую нам, отличную от тел, которая управляет всеми их действиями и вожделениями. Система эта в соединении с теорией дебтов явно стала нашей системой. Истоки нашей религии таятся в глубинах Индии, и мы приняли эту религию только теперь. Кто бы подумал, что падение человека и полубогов ~ индийская аллегория?

IV, ТЕЛЕСНАЯ ДУША

Самый древний автор, известный в нашей Европе,— Гомер. По-видимому, в его время вера в бессмертную душу была повсеместно распространена. Душа эта считалась небольшим воздушным образованием, легким, неосязаемым, совершенно подобным телу, которое она приводит в движение. В момент гибели тела она из него выходит. В те времена ее называли именами, соответствующими именам «тени», «маны», «дух» или «веяние», «фантом», «привидение», а также имени «чувственная душа» — психе*. Вот. почему душа Тиресия, явившаяся Улиссу на берегу Киммерийского озера, пьет кровь

 Ф"Х1) (.греч.),—Примеч. переводчика.

о душе

умерщвленных Улиссом жертв*. Душа Агамемнона также пьет кровь. Мать Улисса, поведав ему об образе жизни Пенелопы на Итаке, ускользает из его объятий. Когда Улисс спрашивает ее, почему она не хочет его обнять, мать отвечает, что душа ее—всего лишь тонкое и легкое тело, не обладающее плотностью и улетучивающееся, как сон.

Эти души-тени были настолько реально телесны, что Улисс, прибыв в царство Плутона, узрел там все муки знаменитых преступников—Тантала, Тития, Сизифа.

После того как Улисс убивает всех поклонников Пенелопы, Меркурий провожает к Плутону их души, подобные летучим мышам.

Такова была философия Гомера, ибо это была философия греков, а ведь поэты всегда бывают эхом своего времени.

Вскоре после Гомера люди, называющие себя мыслителями и учителями, решили, что человеческая душа— не просто дуновение воздуха, воздушная форма, способствующая движению, которую они именовали пневмой **, но что она, кроме того, формирует вожделения, желания, телесные страсти, и они дали ей имя психе; наконец, было решено, что она рассуждает и выдвигает аргументы, и они наименовали это нус ***, ум. Таким образом, душа, все еще считавшаяся телесной, получила три части: дыхание, творящее жизнь, назвали растительной душой; психе**** стала душой чувственной, а нус— разумной. Вот каким образом от глубокого невежества, в коем коснели так долго люди, они постепенно пришли к беспредельно пустой изощренности, в которой сами запутались.

 Никто не догадался прибегнуть к богу и ему сказать: «Ты единый нас породил, лишь ты даешь нам жизнь в течение малого срока; ты один даешь нам способность усматривать, мыслить, вспоминать и комбинировать представления; один ты вершишь все, и мы, люди, в руце твоей».

В то время как все философы рассуждали о душе, явились эпикурейцы и изрекли: душа—не что иное,

 Одиссея, XXIV.— Примеч.. Вольтера.

* v,vsuy.a (греч.).—Примеч. переводчика.

** vo5; (греч.).—Примеч. переводчика.

*** ^v^ (греч.),—Примеч. переводчика.

18 Вольтер

==546

Порядочные люди Римской империи поделили свои симпатии между двумя греческими сектами — эпикурейской, рассматривавшей душу всего лишь как легкую и подверженную гибели материю, и стоической, считавшей душу частью божества, вновь погружающейся после смерти [человека] в великое Всё, истечением коего она явилась.

Эпикурейская школа преобладала среди римлян до того самого момента, когда Цицерон в своей речи в защиту Клуэнция произнес перед лицом римского народа эти выразительные и ужасные слова: «Quid tandem illi mali mors attulit? Nisi forte ineptiis ac fabulis ducimur, ut existimemus ilium apud inferos impiorum supplicia perferre... Quae si falsa sunt, id quod omnes intelligunt, quid ei tandem aliud mors eripuit praeter sensum doloris?» («Какое зло принесла ему смерть? По крайней мере, если мы не настолько глупы, чтобы верить нелепым басням и считать, что он осужден на казнь нечестивцев... Но если все это, как убежден весь свет,—чистые химеры, чего иного. лишила его смерть, кроме чувства страдания?»).

О том же самом говорил Цезарь перед лицом всего сената во время процесса Катилины. Наконец, в римском театре, в трагедии «Троянка» *, хор пел: Post mortem nihil est, ipsaque mors nihil. (После смерти ничего нет, смерть сама — ничто). И продолжал в том же духе: Spem ponant avidi, solliciti metum. Quaeris quo iaceas post obitum loco? Quo non nata jacent **.

Оставь и страхи и надежду, Твой рок пусть тебя не смущает. Чем станешь ты, закрывши вежды? Да тем, с чего все начинают.

 Правильное название трагедии Сенеки-младшего — «Троянкй», по хору, участвующему в этой драме.— Примеч. переводчика. ** Букв.: Люди алчут надежды, подвигнутые страхом, Ты вопрошаешь, где будет твое место после заката? Да там же, где находятся еще не родившиеся на свет. {лат.)—Перевод наш—С, Ш.-Т.

о душе

==547

Мы потратили бы все наше время на цитирование, если бы пожелали привести все свидетельства тех, кто верил, следуя античным представлениям, что все живые существа—и люди, и звери—обладают душой, причем душой непременно телесной.

Греки додумались до того, что разделили эту душу на три части — растительную, чувственную и разумную. Но в конце концов душа — загадка, для которой после Пифагора каждый подыскивал имя.

Поскольку все философы искали решение этой загадки, будем искать и мы. В поле зарыто сокровище; сотня алчных скупцов обшарили это поле; но остается еще не тронутым маленький уголок, и, быть может, именно там мы что-нибудь и отыщем.

Я не собираюсь исследовать, каким образом и когда душа входит в наше тело, проста она или сложна, воздушна или огненна, обитает она в брюшной полости, или в сердце, или даже в мозгу: я исследую лишь, есть ли у нас душа.

Когда восточные священнослужители — а по их примеру и греческие—вообразили каждую планету божеством или, по крайней мере, что в каждой из них божество присутствует, эта блестящая религиозная идея внушила людскому роду почтение. Но еще более величественная и божественная идея начинает в наше время разрушать пресловутую идею богов — движущих начал мира планет. Истинные мудрецы не допускают иного божества, кроме некой верховной природы, разумной и могущественной, великого бытия, созидателя всех сфер, руководящего их движениями в соответствии с вечными законами математики,—словом, их вселенской души.

Но если великое бытие — их душа, почему не может оно быть и нашей душой?

Оно дало материи все ее свойства; оно дало магниту свойство притяжения к железу, планетам — кругообразное движение с запада на восток, причем ни причины, ни средства, осуществляющего это движение, мы никогда не умели вскрыть. Так не даровало ли оно также и нам чувство и мысль?

18*

 

==548

V. ВОЗДЕЙСТВИЕ БОГА НА ЧЕЛОВЕКА

Люди, создававшие теории относительно связи бога с человеком, изрекли, что бог воздействует на человека непосредственно, физически, разумеется в определенных случаях, когда бог жалует ему некие особенные дары; они наименовали этот акт физическим преддвижением. Диокл и Герофил—оба эти великие энтузиаста— поддерживают такое мнение и имеют сторонников.

Мы признаем бога точно так же, как эти люди, ибо не можем постичь, будто какое бы то ни было из окружающих нас существ могло произойти на свет само по себе; из одного того, что нечто существует, должно следовать: необходимое бытие существует извечно; необходимое вечное бытие необходимо является причиной всего. Мы допускаем вместе с этими мыслителями возможность того, что бог дарует некоторым своим любимцам способность его постигать; но мы идем дальше: мы верим, что он дает постигать себя всем людям независимо от времени и места, ибо он всем нам дал жизнь, движение, пищеварение, мысль и инстинкт.

 Содержится ли в живых существах — от самой ничтожной зверюшки до самого возвышенного философа — некое существо, именуемое волей, движением, пищеварением, желанием, любовью, инстинктом, мыслью? Нет: это мы хотим, действуем, любим, обладаем инстинктом; нам свойственна, например, неодолимая склонность к некоторым объектам, невыносимое отвращение — к другим, готовность выполнять движения, необходимые для нашего самосохранения, — сосать грудь своей кормилицы, плыть, если достает для этого сил и если мы — обладатели достаточно широкой грудной клетки, жевать свой хлеб, пить, нагибаться, чтобы избежать удара движущегося тела, сообщать себе отталкивание, чтобы перескочить ров, и совершать тысячи подобных же акций, не думая о них, хотя все они основаны на глубоких математических законах. Итак, мы чувствуем и мыслим, не ведая, каким образом это происходит,            г, Скажем честно: разве богу труднее выполнять в нас все это при помощи средств, нам неведомых, чем нам совершать иногда внутренние движения под действенным покровительством Юпитера, о коем эти господа без устали твердят?

о душе

Что это за человек, вникающий в собственную сущность и не чувствующий при этом, что он — всего лишь игрушка провидения? Я мыслю, но могу ли я сообщить себе мысль? Увы! Если бы я мыслил сам по себе, я бы знал, какая идея в какой именно момент придет мне в голову. Но никто этого не знает.

Я приобретаю знание, но я не мог его сам себе дать. Мой разум не мог быть его причиной, ибо причина должна производить следствие. Но первое приобретенное знание не обреталось изначально в моем разуме, т. е. во мне; так как оно было первым, оно должно было быть мне дано тем, кто меня создал и кто дает всё, каким бы он ни был.

Я падаю духом, когда мне наглядно показывают, что мое первое знание не может само по себе дать мне последующего: ведь для этого нужно было бы, чтобы оно его в себе содержало.

Доказательством того, что мы сами не даем себе никаких представлений, является восприятие нами образов во время сновидений; разумеется, ни наша воля,ни наше внимание не участвуют в нашем мышлении в тиши сна. Есть поэты, сочиняющие во сне стихи, геометры, измеряющие во сне треугольники. Все доказывает нам существование силы, действующей в нас без нашего ведома.

Разве все наши ощущения не являются непроизвольными? Слух, вкус, зрение сами по себе — ничто. Мы чувствуем вопреки себе; мы ничего не делаем, ничего собой не представляем без верховной силы, творящей всё.

Самые суеверные люди согласны с этими истинами, но они применяют их лишь к своим сторонникам. Они утверждают, будто бог воздействует реально, физически на определенные привилегированные личности. Мы религиознее, чем они: мы верим, что великое бытие воздействует на все живое, равно как и на всю материю. Неужели же ему труднее приводить в движение всех людей, чем некоторых из них? Что же, бог будет богом лишь для одной вашей маленькой секты? Но он — бог для меня, хоть я и не принадлежу к вашим.

Один новый философ4 зашел на этом пути еще дальше вас: ему почудилось, будто, кроме бога, ничего не существует. Он утверждает, будто мы всё усматриваем

 

К оглавлению

==550 вольтер

в боге; мы же говорим, что именно бог видит и действует во всем, что живо.

Jupiter est quodcumque vides, quocumque moveris. (Luc., Phars., liv. IX, v. 580) *

Пойдем дальше. Ваше «физическое преддвижение» выводит на сцену бога, который в вас действует. Зачем вам нужна в таком случае душа? Для чего это небольшое существо, неведомое и непостижимое? Придаете ли вы душу Солнцу, оживляющему столько планет? И если это великое, удивительное и столь необходимое светило не имеет души, почему должен ее иметь человек? Не достаточно ли нам бога, который нас создал? И что сталось с этой великой аксиомой: «Не надо добиваться с помощью множества того, чего мы можем добиться с помощью одного»?

Душа эта, кою вы вообразили субстанцией, на самом деле есть не что иное, как способность, дарованная нам великим бытием; она вовсе не личность. Это—свойство, данное нашим органам, а совсем не субстанция. Мог ли человек, еще не испорченный метафизикой своего разума, вообразить, будто он двойствен, будто он — сочетание двух существ, одно из коих зримо, ощутимо и смертно, а другое — незримо, неосязаемо и бессмертно? И не понадобились ли века словопрений для того, чтобы наконец прийти к этой крайности, к объединению меж собой двух столь различных субстанций — осязаемой и неосязаемой, простой и сложной, неуязвимой и ранимой, вечной и преходящей?

Люди предположили душу в силу той же самой ошибки, что заставила их предполагать в нас присутст.вие существа по имени Память**, кое они затем обожествили. Из этой Мнемосины они сделали матерь Муз. Различные дарования человеческой природы они возвели в ранг соответствующих богинь — дочерей Мнемосины. С тем же успехом можно было бы сделать бога из тайной силы, с помощью которой природа образует кровь в живых существах, и назвать этого бога «Кроветворителем», И в самом деле, римляне имели подобных

 «Юпитер — всё, что ты видишь, и всё, что тобою движет». (лат.; Лукан. Фарсалия, кн. IX, ст. 580).— Перевод наш—С. Ш.-Т. ** «Память» (греч.—богиня Мнемосина).—Примеч. переводчика.

о душе

==551

Субстанцию эту и поныне допускают во всех школах; при этом в порядке уступки великому бытию, вечному Творцу, богу ему дается позволение присоединить свое содействие к усилиям души. Так, предполагается, что для волеизъявления и действия требуются и наша душа, и бог.

.Однако содействие предполагает помощь, соучастие, а следовательно, бог при нас—всего лишь заместитель. Это означает уничижать его, заставлять его плестись у нас в хвосте, играть самую что ни на есть последнюю роль. Так не лишайте же его его сана и превосходства, не делайте из владыки природы лакея людского рода.

Два вида мыслителей, весьма уважаемых в мире, — атеисты и теологи — могут восстать против наших сомнений.

Атеисты скажут, что, допуская разум у человека и инстинкт у животных, совершенно бесполезно вводить в эту систему бога; бог, заметят они, еще более непостижим, чем душа: недостойно мудрого человека верить в то, чего он не постигает. Они выпустят против нас все аргументы Стратона и Лукреция. Но мы ответим им одной лишь фразой: вы существуете, значит, есть бог. Теологи причинят нам больше хлопот; прежде всего они нам скажут: мы согласны с вами, что бог — первопричина всего, но он — не единственная причина. Один из великих жрецов Минервы ясно говорит: «Второй агент действует под воздействием первого; этот первый приводит в движение второй, второй благодаря этому — третий; все они действуют под влиянием бога, и он — причина всех действенных акций».

Мы ответим со всем уважением, каким мы обязаны этому великому жрецу: существует и может существовать лишь одна истинная причина; все прочие, являясь второстепенными, суть лишь орудия. У меня в руках рычаг, я использовал его для создания механизма. Я сделал

==552 ВОЛЬТЕР

Великий жрец мне на это возразит: вы отнимаете у людей свободу. Но я скажу: нет; свобода состоит в способности желать и в способности выполнить желаемое, когда ничто этому не препятствует. Бог создал человека в подобных рамках, и этим надо удовлетвориться.

Однако мой жрец будет настаивать; он скажет, что мы делаем бога творцом греха. Тогда мы ему ответим: я этим весьма раздосадован; однако бог оказывается творцом греха согласно всем системам, за исключением атеизма. Ибо если он содействует поступкам бесчестных людей так же, как поступкам людей справедливых, ясно, что содействовать им — то же самое, что их совершать, коль скоро помощник — Творец всего.

Если только бог допускает грех, значит, он сам его совершает, ибо для абсолютного владыки Всего разрешить — значит то же самое, что совершить. Если он предвидел, что люди станут вершить зло, он не должен был создавать людей. Силу этих древних аргументов никто не сумел ослабить и никогда не сумеет. Тот, кто создал Всё, несомненно, создал добро и зло. Теории абсолютного предопределения и соучастия [бога] одинаково запирают нас в лабиринт, из коего нет никакого выхода.

Мы можем только сказать, что зло является злом в отношении нас, но не в отношении бога. Нерон убил своего наставника и свою мать; другой убивает своих родичей и соседей; великий священнослужитель отравляет, удушает, убивает двадцать римских вельмож, сойдя с ложа своей собственной дочери. Это не более касается вселенского бытия, мировой души, чем пожирание волками или нами самими овец либо пауками — мух. Для верховного бытия не существует зла; для него,существует лишь игра великого механизма, находящегося в непрерывном движении под воздействием вечных законов. Если порочные люди оказываются (в течение своей жизни или в иное время) более несчастными, нежели те, кто был принесен в жертву их страстям, если они страдают так, как заставляли страдать других — ауо также неизбежное следствие незыблемых законов, с помощью коих в силу необходимости действует великое бытие. Нам известна лишь малая доля этих законов, и

==553

Люди, как утверждают все философы античности, создали себе богов по своему образу и подобию. Вот почему древний Анаксагор — столь же древний, как Орфей, — так изъясняется в стихах: «Если бы птицы создали себе бога, он имел бы крылья; бог лошадей был бы четвероногим»5.

Чернь представляет себе бога как короля, творящего правосудие в своих чертогах. Мягкие сердца воображают его себе отцом, пекущимся о своих детях. Мудрец не приписывает ему никаких человеческих чувств. Он признаёт необходимую потенцию, вечную, одушевляющую всю природу, и смиренно склоняется перед ней.

==554