Кипчаки евразии: история, язык и

ПРИРОДА МИГРАЦИИ В СРЕДЕ ЕВРАЗИЙСКИХ
КОЧЕВНИКОВ 
 
 
Оразбаева А.И.
Алматы, Казахстан 
Институт дипломатии
Академии государственного
управления при Президенте РК 
 
Мигрант – это беглец, покидающий местность, когда она исчерпала свои 
ресурсы.  
Кочевник никуда не бежит, не хочет бежать: он срастается с этим 
гладким пространством, где лес редеет, а пустыня или степь 
разрастается.
Жиль Делез. Феликс Гвартари. Трактат о номадологии… 
Несмотря на неоднозначность оценки исторической роли кочевников в 
мировой истории, взаимодействие евразийских кочевников с обществами 
Старого и Нового Света всех исторических эпох: древности, средневековья, 
во-временном, с Западом и Востоком в-пространственном, традиционными и 
современными типами обществ или культурами и цивилизациями, в 
социокультурном измерениях - неоспоримый исторический факт. 
Общеизвестно также, что ранние и поздние кочевники Евразии, рубежом 
между которыми по определению номадологов выступает сер. I тыс. н.э. 
активно вовлекались в миграционные процессы, охватившие территории с 
границ Китая до Западной Европы. Не вдаваясь в детали географии, 
хронологии, причин, одним словом параметров миграций и этнической 
принадлежности кочевых народов Евразии, в качестве примера достаточно 
было бы упомянуть об амплитуде передвижений западных гуннов, 
положившим начало Великому переселению народов и придавшим, тем 
самым, импульс миграционным процессам мирового масштаба.
Характерные для цивилизации кочевников евразийских степей (в 
дальнейшем употреблении сокр. - ЦКЕС) признаки воинственности, 
мобильности, динамизма, импульсивности (и как их последствие – 
специфика 
военно-стратегической 
организации, 
активизировавшая
отдельных “личностных атрибутов” на неоднократные завоевательные 
походы в разные части Старого и Нового Света) привели, в конечном итоге, к 
созданию в лоне чужеродных цивилизаций ее трансплантированного вида. 
Примером тому служат империи гуннов в Восточной Европе и Передней 
Азии, созданные усилиями легендарного Атиллы (Едил), или же – 
государство мамлюков, всемерно насаждавшее на Ближнем Востоке 
культурные традиции Дашт-и Кипчака благодаря деятельности своего 
правителя – султана Бейбарса и других доблестных сыновей степи, 
оказавшихся на чужбине, о которых было сказано, что “Три или четыре 
азиатских кочевника, которые заставили нас распутывать сплетение истории, 
кажутся нам исключительно единственными, кто оставил свой след в 

истории, но это происходит только из-за нашего собственного игнорирования 
их истории” [1, с.6]. 
В данном контексте необходимо учесть, что историческая личность, ее 
роль является результатом, по крайней мере, двух слагаемых: социальных 
условий и общественной потребности, с одной стороны, а с другой – качеств 
конкретной личности. Обретаемая исключительно вследствие синтеза 
социального фактора и харизмы, энергия дает возможность как определенной 
личности, так и целостному социальному организму мощный импульс к 
самореализации. 
Главными фигурантами миграционных процессов, развернувшихся в 
рассматриваемом ареале выступали представители оседлого и кочевого 
миров, население степи и леса, носители традиционных и технотронных 
цивилизаций, 
обитатели 
различных 
антропоэкологических 
систем. 
Соответственно природа обсуждаемого предмета, причины возникновения, а 
также характер миграций имели здесь свои отличия. Приведем лишь один 
азбучный пример: при абсолютно идентичных параметрах населяемой 
площади 
и 
численности 
населения, 
в 
силу 
специфики 
вида 
жизнедеятельности, кочевые общества требовали территорий более 
внушительных размеров, нежели земледельческие; различны здесь также 
политические и экологические мотивации миграций. Следовательно, 
необходимо, прежде всего, выработать универсальный критерий измерения 
миграционных процессов, которые позволяют в одной системе оценок 
рассматривать историко-культурные реалий обозначенных социоприродных 
систем. 
Разбор соотношения понятий «миграция» и «кочевой мир» подтверждает 
взаимообусловленность внутренней природы данных констант. Понятие 
миграция, берущее начало от латинского слова «migratio» [2, 309],
обозначает переселение, перемещение населения., т.е. в тривиальном 
значении речь идет о движении какого-либо населения в определенном 
пространственно-временном отрезке. Однако здесь следует обратить 
внимание на отличие координации движения в традиционном кочевом 
обществе, имеющую собственную биологическую и социокультурную 
особенность и основания. У каждого народа есть свои привычные движения, 
связанные с тем или иным видом хозяйства или образом жизни. Изначальная 
характерность именно для евразийских кочевников – всадничества, 
преобладающая содержание в социогенотипе черт: воинственности, 
мобильности, динамизма, импульсивности объясняет суть ряда рассуждений 
зарубежных исследователей о том, что: “Кочевник, очевидно, движется, но 
движется сидя… Неподвижность и скорость, оцепенение и порывистость, 
“стационарный процесс”, неподвижность как процесс”[3, с.186–187]. 
Так, согласно мнению автора данного высказывания, известного 
французского исследователя Жиль Делеза, по сравнению с земледельцем 
кочевник владеет абсолютным движением или скоростью, поскольку :
- «…жизнь кочевника – это интермеццо. Кочевник не тоже самое, что 
мигрант: мигрант всегда перемещается из одного пункта в другой, даже если 
этот пункт еще ему неизвестен. Кочевник же движется из одного пункта в 

другой только в силу фактической необходимости – в силу смежности этих 
пунктов на трассе, пункты – это связки его пути»; 
- «…хотя маршрут кочевника может проходить по обычным дорогам, это 
не та дорога, которую знают оседлые народы. Та дорога делит пространство, 
предоставляя каждому определенную часть этого пространства и 
обеспечивая связь частей. Маршрут кочевника – полная противоположность 
дороги. Он делит людей в открытом пространстве – неочерченном и 
несвязном». 
Ведь на самом деле, обладающие внутренней целостностью в восприятии 
кочевника, такие понятия, как: земля, путь, пространство, имеют несколько 
иное, нежели привычное в представлении земледельца предназначение и 
замысел. Отношение к Пути, как к собственной жизни, к Земле, как к 
источнику своего жизненного начала, обители своих предков, восприятие 
пространства «на слух и на ощупь» требуют изменение самой формы 
исторического измерения данной социальной действительности. То есть 
современные параметры теории миграции, их классификация не могут и не 
должны прикладываться в буквальном смысле, в виде единственной верной 
схемы к основе изучения своеобразия кочевого общества, поскольку: “Дух 
ландшафта обусловливает различия в пространстве, дух эпохи – различия во 
времени. Если бы не было (расообразующего) духа ландшафта, то люди 
одной и той же эпохи были бы везде одинаковы в своих основополагающих 
духовных качествах. Если бы не было (расоизменяющего) духа времени, то 
люди одной территории были бы в сути своей всегда похожими» [4, с.17]. 
В осмыслении природы миграции в кочевой среде особую значимость 
приобретает также характер связи кочевого организма с территорией. Так, по 
сравнению с фиксированными территориальными границами геосоциальных 
организмов, границы территории демосоциальных организмов обладали 
естественной пространственной структурой. Не затрагивая здесь сложную 
проблему о природной предначертанности контуров естественных 
территориальных границ кочевников Евразии, отметим, что в силу 
подвижности хозяйственной жизнедеятельности, они обладали большей 
степенью независимости от занимаемых ими территорий, нежели, напрямую 
зависевшие от изначально занятых определенных мест в пространстве, 
оседло-земледельческие хозяйства. Выражением такой самостоятельности 
демосоциальных организмов по отношению к территориальному фактору 
следует признать мобильность всего социального образования как единого 
целого. 
Государственность кочевников евразийских степей отличало постоянное 
движение отдельных социальных организмов внутри одной целостности, 
которое 
в 
свою 
очередь 
определялось 
сущностными 
чертами 
цивилизационной структуры и исторически обусловленными внутренними и 
внешними импульсами. Именно по этой причине типичными признаками 
политико-потестарной системы кочевников выступали, выделяемые 
номадологами: эфемерность и временный характер; милитаризированность, 
нестратифицированность, экономическая автаркичность, двойственность 
природы степных империй – централизованных во внешних делах, но 

консультативных и гетерогенных внутренне; отсутствие бюрократического 
аппарата, 
управленческо-редистрибутивной 
деятельности; 
отсутствие 
системы престолонаследия и т. д.
Социальная принадлежность любого уровня у кочевников имеет свойство 
реализации посредством гибкости собственной общественной организации 
через свободу перестройки их социальной структуры. Такая особенность 
трансформации кочевых организмов во временные, единые, гомогенные 
общности при возникновении экстремальных ситуаций обусловила 
концентрацию чиновничьего аппарата номадов в военной и судебной сферах. 
Следовательно, закономерным выглядит то, что управленческие структуры 
кочевых государств, стоявшие над традиционными социальными 
институтами, складывались у кочевников не в результате классообразования, 
а на базе военной и родоплеменной организации, и государственная власть 
здесь исторически возникла через переход военно-демократических форм 
организации в военно-потестарные структуры, в вождества, а от вождеств 
уже в государственную структуру так называемым в государствоведении 
“аристократическим путем”. Такие системы общественных связей лежат как 
в основе военной организации номадов – “народа-воина”, и являются, прежде 
всего, знаком культурной традиции кочевников, так и в основе политической 
организации “народа вольного” (КАЗАХ!), независимого, свободолюбивого, 
выступающего также знаком своей культурной самоидентичности.
Характер территориальной организации кочевых народов евразийской 
степи обнаруживают очевидное присутствие в нем специфических 
особенностей, несводимых к традиционным западному и восточному 
аналогам, поскольку здесь заметную роль сыграл именуемый исследователем 
У. Айонсом географический “фактор своего поля” [5, c.26], в соответствии с 
которым механизмы и способы территориальной организации отличаются 
чрезвычайной мобильностью.
Государственность кочевников евразийских степей отличало постоянное 
движение отдельных социальных организмов внутри одной целостности, 
которое 
в 
свою 
очередь 
определялось 
сущностными 
чертами 
цивилизационной структуры и исторически обусловленными внутренними и 
внешними импульсами. Возможно, именно по этой причине наблюдаемые 
исследователями “перетекание”, “взаимопревращение”, “легкий переход” (по 
Шахматову), “текучесть”, “способность к перестройке” (по Хазанову), одним 
словом трансформация общественной организации номадов, на наш взгляд, 
объясняется все той подвижностью структурно-функциональной конституции 
социальных 
институтов 
ЦКЕС, 
обусловленной 
природой 
кочевой 
жизнедеятельности. Если в хозяйственно-экономическом аспекте такая 
трансформация кочевого социума предполагала приспосабливаемость кочевых 
общин к условиям окружающей среды, то в военно-политическом – 
мобилизацию социальных единиц соотвественно внешнеполитическим 
условиям в военные подразделения по тем же родовым, племенным и жузовым 
признакам. На личностном уровне такая трансформация объясняет феномен 
категории “кочевник-воин-всадник”. 

Или же другой пример, касающийся наблюдаемой на исторической сцене 
евразийских степей волнообразной смены кочевых конфедераций друг с другом: 
саки-гунны-тюрки-монголы-казахи, при которых изменению подвергается лишь 
внешнее их наименование, а неизменным остается “ядро” ЦКЕС, “состоящее из 
культурных смыслов, ценностей и норм или интересов, которые и служат 
причиной, целью и основой организации и функционирования этой социальной 
общности” [6,с.50], сущность самого кочевого образа жизни, органично 
продолжающего процесс совершенствования всех подразделений общества 
эволюционным путем.
Интересно было бы отметить тот факт, что в кочевой среде как таковая 
отсутствует дефиниция “тұрғын”, которая явилась бы эквивалентом 
статичной категории “население” в оседло-земледельческом обществе, тогда 
как более адекватно отражающим правовое соотношение между 
государством и общностью людей здесь служил термин “жұрт”[7, б. 251], 
который, с одной стороны, выступая одновременно синонимом слова “ел”, 
“халық” (государство, народ), отражал их тесную взаимосвязь и 
взаимообусловленность, а с другой – определял более динамичное состояние 
этнической общности данного типа государства.
Проблемы познания природы миграций в кочевой среде касаются также
особенностей социоритмов, т. е. периодических колебаний различных 
показателей социальной среды евразийских кочевников. В социологии 
обозначены присущие для различных этапов жизни социальных систем: 
маятниковые (в период становления), круговые (в период роста), 
спиралевидные (в период расцвета) и волнообразные (в период падения) 
типы циклов [8] их динамики. И если при этом маятник и круг представляют: 
“…два последовательных способа циркулирования элементов и процессов 
социальной системы, ее функционирования и воспроизводства”, то 
“…изменение ее элементов и их развитие” сконцентрированы в циклах по 
спирали и волне, что проливает свет на проблему ощущаемых в развитии 
ЦКЕС “волнообразных” исторических процессов. Скажем, это содействует, в 
частности, 
объяснению 
механизма 
“прилива” 
или 
“отторжения” 
социокультурным организмом кочевников из своей среды необходимых на 
настоящий момент социальных групп (ханов, акынов, жырау, биев, батыров, 
иначе говоря, представителей “интеллигенции” традиционного периода в 
политико-историческом уразумении значения данного понятия), способных 
безболезненно разрешить переживаемое обществом то или иное критическое 
состояние. 
В качестве примера можно было бы привести наблюдаемую на 
исторической сцене евразийских степей волнообразную смену кочевых 
конфедераций друг с другом: саки-гунны-тюрки-монголы-казахи, при которых 
изменению подвергается лишь внешнее их наименование, а неизменным 
остается “ядро” цивилизации кочевников евразийских степей, “состоящее из 
культурных смыслов, ценностей и норм или интересов, которые и служат 
причиной, целью и основой организации и функционирования этой социальной 
общности” [9,с.50], сущность самого кочевого образа жизни, органично 

продолжающего процесс совершенствования всех подразделений общества 
эволюционным путем.
Существующие же мнения о постоянном прерывании культурно-
исторической традиции в Великой степи, представлявшие ее в виде остатков 
культурного ландшафта разновременных цивилизаций, с которыми 
современное население не имеет ничего общего, вызваны, скорее, не 
недопониманием исследователями характера динамики исторических 
процессов ЦКЕС, заключавшихся в ее волнообразном развитии в зависимости 
от природно-климатических условий, что в частности объясняет связывание Л. 
Гумилевым возникновения скотоводческих степных империй с периодами 
увлажнения степи, а эпохой ее упадка с периодами усыхания степи.
Таким образом, выше обозначенные теоретико-методологические замечания 
по изучению природы миграционных процессов указывают на различение их 
специфики в среде кочевников евразийских степей. 

жүктеу/скачать 4.03 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: