Сергея довлатова

Баевский В.С. История русской литературы ХХ века: Компендиум. – М., 
2003. – С. 357. 

185
Кто-то начал роптать. Оборванец пояснил недовольным: 
– Царь стоял, я видел. А этот пидор с фонарем – его дружок. 
Так что все законно!» (с. 152). 
Для создания комического и сатирического эффекта Довла-
тов прибегает и к языковым средствам и приемам. В ономастике 
произведения это, например, сочетание иностранного имени героя 
и простой русской фамилии – Фред Колесников («Креповые фин-
ские носки»). Одним из ярких языковых средств создания комиче-
ского эффекта в цикле «Чемодан» Довлатова становится пароно-
масия. Смешение сходно звучащих слов «хохлома» и «пахлава» 
обнаруживает низкий культурный уровень заведующего отделом 
пропаганды Безуглова, более того, «журналист» уверен, что пах-
лава – это растение: 
«– Тебе повезло, – кричит, – нашли узбека. Мищук его на-
шел… Где? Да на Кузнечном рынке. Торговал этой… как ее… 
хохломой. 
– Наверное, пахлавой? 
– Ну, пахлавой, какая разница… <…> 
Я спросил: 
– Ты уверен, что пахлава растет в огороде? 
– Я не знаю, где растет пахлава. И знать не хочу. Но я хоро-
шо знаю последние инструкции горкома…» (с. 49). 
Другим языковым средством создания комического эффекта 
становится разноречие, сополагающее несопоставимые понятия: 
«У Черкасова была дача, машина и слава. У моего отца была толь-
ко астма» (с. 82); «Всю сознательную жизнь меня инстинктивно 
тянуло к ущербным людям – беднякам, хулиганам, начинающим 
поэтам» (с. 87–88) («Куртка Фернана Леже»). 
К стилистическим приемам создания комического эффекта в 
цикле «Чемодан» следует отнести парцелляцию и градацию. Пар-
целляция у Довлатова не всегда используется в юмористических и 
сатирических целях, но встречается очень часто и создает иллю-
зию непосредственной, неподготовленной речи. Градация, а осо-
бенно в сочетании с парцелляцией, гиперболизирует бытовые
явления: «Я был самым здоровым в редакции. Самым крупным.
То есть, как уверяло меня начальство, – самым представительным. 
Или, по выражению ответственного секретаря Минца, “наиболее 
репрезентативным”» (c. 45) («Приличный двубортный костюм»). 
Прием градации в новелле «Номенклатурные ботинки» подчерки-
вает абсурдность краж социалистической собственности, извест-
ных рассказчику, который в своих собственных глазах выглядит 

186 
практичным вором: «Другой мой приятель взломал агитпункт. 
Вынес избирательную урну. Притащил ее домой и успокоился. 
Третий мой знакомый украл огнетушитель. Четвертый унес из 
кабинета своего начальника бюст Поля Робсона. Пятый – афиш-
ную тумбу с улицы Шкапина. Шестой – пюпитр из клуба самодея-
тельности» (с. 28). 
И лингвистические, и экстралингвистические приемы коми-
ческого в результате обнажают несовершенство мира, в котором 
живут персонажи цикла. Автобиографический герой пребывает не 
столько в тоталитарном государстве, сколько в экзистенциальном 
вакууме, не находя поддержки у самых близких людей. Вещест-
венным итогом его жизни в СССР оказывается нелепый чемодан 
со случайным набором вещей и столь же нелепым набором жиз-
ненных ситуаций, связанных с этими вещами: от великого (памят-
ник Ломоносову) до смешного («шпион» в поисках редакционного 
туалета). Выхваченные из реальности жизненные неурядицы и 
недоразумения, трагикомические похождения героя, круг его зна-
комств в совокупности и создают гротескный образ покинутой 
героем родины, к которой рассказчик относится так, как относился 
бы к собственному любимому, но неудачливому ребенку: и с жа-
лостью, и с сожалением, и с легкой иронией.