263
не стал бы вести речь просто о «сценах свободы». Ибо свобода — это основной пульс
исторической жизни, и он бьется не только в исключительных случаях. Великие исторические
личности являются лишь моментом в движении нравственного мира, который как целое и в
каждой своей части есть мир свободы.
Вместе с Ранке Он выдвигает против исторического априоризма тот довод, что мы можем познать
не цель, но лишь направление движения. Историческое познание не может составить
представления о цели целей, с которой соотнесена беспрерывная работа исторического челове-
чества. Такая цель — лишь предмет наших предвосхищений и веры [§ 80—86].
Этому образу истории соответствует позиция исторического познания. Нельзя понимать
последнее таким образом, как понимал его Ранке: как эстетическое самозабвение и
самоустранение в стиле великой эпической поэзии. Присущая взглядам Ранке пантеистическая
тенденция позволяла ему претендовать на универсальную и одновременно непосредственную
сопричастность, на некое сознание универсума. Дройзен, напротив, мыслит те опосредования, в
которых движется понимание. Нравственные силы суть не только подлинная действительность
истории, к которой индивид восходит в деятельности; одновременно они суть то, благодаря чему
также исторически вопрошающий и исследующий поднимаются над собственной
обособленностью. Историк определен и ограничен своей принадлежностью к определенным
нравственным сферам, своему отечеству, своими политическими и религиозными убеждениями.
Но именно на этой неустранимой односторонности основывается его сопричастность. В
конкретных условиях его собственного исторического существования — а не в воспарении над
вещами — справедливость предстает перед ним как его задача. «Его справедливость состоит в
том, что он пытается понять» [§ 9.1].
Дройзеновская формула исторического познания поэтому гласит: «Исследуя, понимать» [§ 8]. В
ней заключено как бесконечное опосредование, так и конечная непосредственность. Понятие
исследования, которое Дройзен здесь столь значимым образом связывает с категорией понимания,
должно отмечать бесконечность задачи, в силу которой историку в принципе так же не дано
достичь завершенности художественного творения, как не дано ему достичь совершенного
созвучия, симпатии и любви между «Я» и «Ты». Лишь путем «беспрерывного» исследования
преда-
Достарыңызбен бөлісу: |