489
попытке сделать схоластическую мысль плодотворной для нашей постановки вопроса, состоит в
том, что христианское понимание слова, которое мы находим у отцов церкви и которое отчасти
опиралось на позднеантичную мысль, отчасти видоизменяло ее, в поздней схоластике, вместе с
восприятием философии Аристотеля, было вновь приближено к понятию логоса в классической
греческой философии. Так, Фома Аквинский систематически опосредовал учением Аристотеля
христианское учение, разработанное на основе Евангелия от Иоанна
25
. Характерно, что у него
почти уже и речи нет о множественности языков, о которой все-таки говорится у Августина, хотя
тот и изгоняет ее во имя «внутреннего слова». Для Фомы Аквинского учение о «внутреннем
слове» служит самоочевидной предпосылкой, исходя из которой он исследует связь между forma и
verbum.
Тем не менее также и у Фомы «логос» и «verbum» полностью друг с другом не совпадают. Хотя
слово и не сводится к акту высказывания, этой уже безвозвратной переадресовке собственного
мышления кому-то другому, тем не менее его бытие носит характер некоего свершения.
Внутреннее слово соотнесено с его возможным высказыванием. Фактическое содержание, как оно
схватывается интеллектом, упорядочивается вместе с тем с прицелом на возможное оглашение:
similitudo rei concepta in intellectu et ordinata ad manifestationem vel ad se vel ad alterum [подобие
вещи, постигнутое в разуме и упорядоченное для того, чтобы показать его либо себе, либо
другому]. Таким образом, внутреннее слово не соотнесено, разумеется, с каким-то определенным
языком и вообще не предстает как бы неясными словами, извлекаемыми из памяти, но является до
конца продуманным состоянием вещи (forma excogitata). Поскольку речь идет о продумывании-до-
конца, постольку за ним также приходится признать процессуальный характер. Оно существует
per modum egredientis (в модусе выхождения). Это не высказывание, это мышление, но в этом
само-говорении (Sichsagen) достигается совершенство мышления. Внутреннее слово, выражая
мышление, как бы отображает конечность нашего дискурсивного рассудка. Поскольку наш
рассудок не охватывает ведомое ему одним мыслящим взором, постольку он должен в каждом
случае сначала вывести из себя самого то, что он мыслит, и словно в некоем внутреннем
самовысказывании поставить перед самим собою. В этом смысле всякое мышление суть само-
говорение. Все это, однако, было уже известно греческому учению
Достарыңызбен бөлісу: |