549
герменевтики, которая должна быть поставлена на их место,— дошла, расширившись, до
универсальной перспективы спрашивания. Ведь языковым и потому понятным является
человеческое отношение к миру вообще и в принципе. Поэтому, как мы видели, герменевтика
представляет собой
универсальный аспект философии,
а не просто методологический базис так
называемых наук о духе.
Из среды языка опредмечивающие методы познания природы и понятие в-себе-бытия,
соответствующее намерениям всякого познания, предстали перед нами как результат
определенной абстракции. Выделенная путем рефлексии из исконного отношения к миру —
отношения, данного в языковой устроенности нашего опыта мира,— она стремится обрести
достоверность в сущем путем методической организации познания этого сущего. Вполне после-
довательно она объявляет еретическим любое знание, которое не допускает подобного
удостоверения и потому не может служить возрастанию господства над сущим. Мы же, напротив,
стремились освободить способ бытия искусства и истории, а также тот опыт, который им
соответствует, от онтологического предрассудка, присущего идеалу научной объективности,— что
перед лицом опыта искусства и истории привело нас к некоей универсальной герменевтике,
соответствующей всеобщему отношению человека к миру. Если мы формулировали идею этой
универсальной герменевтики, исходя из понятия языка, то это должно было не только оградить
нас от ложного методологизма, подчинившего себе понятие объективности в науках о духе,— но
мы стремились также избежать идеалистического спиритуализма некоей метафизики
бесконечности в стиле Гегеля. Основной герменевтический опыт раскрылся нам не просто в
напряжении между чуждостью и близостью, недоразумением и пониманием,— напряжении,
определявшем шлейермахеровский проект герменевтики. Скорее мы пришли в итоге к тому, что
сам Шлейермахер, с его учением о дивинаторном совершенстве понимания, принадлежит к кругу
близких Гегелю мыслителей. Исходя из языкового характера понимания, мы, напротив,
подчеркиваем конечность языкового свершения, в котором каждый раз конкретизируется
понимание. Язык, на котором говорят вещи,— какого бы рода ни были эти вещи в каждом
данному случае,— не есть λόγος ουσίας и не завершается в самосозерцании некоего бесконечного
интеллекта, но это есть язык, воспринимаемый нашей конечно-исторической сущностью. Это
относится к языку, на котором говорят тексты предания, и потому перед нами встала задача
подлинно исто-
Достарыңызбен бөлісу: |