642
цать, что способ, каким произведение искусства вмешивается в свое время и свой мир (у Г. Р.
Яусса
28
он называется «негативностью»), содействует определению его значения, то есть того
способа, которым оно для нас высказано. Это же было вершиной действенно-исторического
сознания — мыслить произведение и действие как единство смысла. То, что я описывал как
размывание горизонта, было формой осуществления такого единства, не позволявшей
интерпретатору говорить о первоначальном смысле произведения, если в его понимание не был
заранее включен собственный ум интерпретатора. Эту основную герменевтическую структуру не
осознают, когда, например, думают, что могут «разорвать» круг понимания с помощью историко-
критического метода (как с недавних пор — Киммерле
29
). То, что таким образом описывает
Киммерле, есть не что иное, как то, что Хайдеггер называл
«правильным способом
входить в
круг», то есть вовсе не анахроническая актуализация и не некритическое выпрямление в
соответствии с собственной предвзятостью. Разработка исторического горизонта текста всегда
уже есть его размывание. Исторический горизонт не может быть предоставленным лишь самому
себе. В новой герменевтике это известно как проблематика пред-понимания.
Однако в эминентном тексте определенную роль играет еще и другое, что требует
герменевтической рефлексии. «Выпадение» непосредственного отношения к действительности,
для которого английские, номиналистически структурированные убеждения относительно мысли
и языка имеют характерное выражение «фикция», есть в действительности не явление выпадения,
не ослабление непосредственности языкового действия, а совсем наоборот — его «эминентное»
осуществление. Точно так же во всей литературе «адресом» всего содержащегося в ней считается
не получатель сообщения, а воспринимающий внезапно. Уже классические трагедии, хотя они и
были созданы для долговечной праздничной сцены и, конечно, вмешивались в общественную
современность, не были определены как театральный реквизит для одноактного применения или
оставались пока на складе до нового применения. То, что они могли быть исполнены опять и
опять вскоре могли быть прочитаны как текст, происходило, конечно же, не из-за исторического
интереса, а потому, что они оставались в языке.
Не было никакого определенного содержательного канона классичности, который побуждал бы
меня выделять
Достарыңызбен бөлісу: |