Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

ГЕНЕРАЛ КЛУК ПОВЕРНУЛ

Генерал Гальени, единственный носитель власти в Париже, спал после отъезда правительства республики каких-нибудь два или три часа. На рассвете он снова на ногах, и поспешно выходит из Дома Инвалидов.

Его ждет дежурный автомобиль. Приказ шоферу:

— Поезжайте в Экюэн. Как можно, скорее.

Гальени садится в машину, которая быстро трогается.

Едва только центр города остается позади, как Гальени приказывает снова:

— Скорее!

Шофер прибавляет ходу, но вскоре должен уменьшить его, потому что по дороге бредут многочисленные военные отряды и тянутся обозы. Когда Гальени опять требует ускорить ход, шофер, полуобернувшись, отвечает:

— Невозможно, мон женераль. Дорога забита людьми. Я могу задавить ...

Генерал, резко:

— Сегодня во Франции человеческая жизнь ничего не стоит. Я приказываю вам ехать со всей возможной скоростью.

И автомобиль мчится, как машина спасательной команды. Непрерывно звучит его стрекочущий, как гигантский кузнечик, сигнал, бешено трепещет флажок на вибрирующем стальном пруте. Мимо него непрерывной цепью проносятся спящие в канавах солдаты, разбросанная домашняя утварь беженцев, устало бредущие роты, батальоны и полки.

Экюэн.

Гальени выскакивает из автомобиля и сразу направляется на линию укреплений. В наскоро вырытых окопах опять совершенно измученные солдаты. Рапортуют не менее истощенные офицеры. Сопутствуемый несколькими офицерами штаба, генерал быстро проходит часть боевого участка и спускается в блиндаж. Там он выслушивает рапорт начальника участка.

Гальени со своей стороны сообщает:

— Юг, юго-запад и юго-восток Парижа защищаются территориальными войсками. Эти войска несут, главным образом, охранную службу внутри крепости, на улицах и железных дорогах. Боевая сила их ничтожна. С этим вы, как начальник участка, должны считаться — и полагаться вы должны исключительно на свои два корпуса.

Выделяйте из них сколько хотите резервов, но не ждите таковых от меня.

— Мон женераль, — отвечает начальник участка, — часть моих войск была сначала послана в Амьен и, не успев там отдохнуть, переброшена на эти позиции. Солдаты очень истощены. Другая часть переведена с фронта, она хорошо обстреляна, но, как и первая, утомлена продолжительными походами. Обозы и колонны со снаряжением отстали, настроение подавленное. Я обращаю ваше внимание на это обстоятельство, мон женераль.

Начинается доклад о положении неприятеля. Этот доклад носит такой характер, что генерал Гальени впадает в настроение, которое граничило бы с отчаянием, не будь он поистине отважным офицером. Не нужно быть пессимистом, чтобы отчетливо видеть приближение несчастья.

Тем временем первая германская армия под командой фон Клука все ближе и ближе подходила к Парижу. Ее крайний правый фланг занял уже Шантйи, кавалерия же стояла, перед Люзаршем.

А Люзарш находится всего на всего в 10 километрах от периферии французской столицы! Десять километров от пояса укреплений! Десять километров впереди Экюэпа, будущего поля брани защитников столицы!

Два часа походным порядком.

Десять минут езды на автомобиле.

Час хода конницы на рысях.

Вот где стояли германские кавалеристы в солнечное утро третьего сентября!

За этими кавалеристами, справа от них, выливаясь из Шантйи, шла германская пехота и артиллерия. Оттуда линия фронта армии Клука бежала через Санлис, через Эрменонвильский лес, к Нантэй. Все наступающие войска шли фронтом на северо-восточный сектор Парижа, выдвинутые кавалерийские заставы армии Монури уже вели перестрелку с авангардами пехоты Клука.

На помощь прочих армий он не мог рассчитывать. Гальени знал, что каждая из них вела бои с наседающим неприятелем, непрерывно отступая к Сене. Надо было признать: Клук надвигался с превосходными силами, с войсками, которые верили в победу и находились под умелым командованием. Выставленная же против него французская армия была в подавленном настроении, сидела в плохих и наспех вырытых окопах.

Таково было положение, тем не менее, генерал Гальени и не думал отступать. Он был умным человеком и знал, что сражения выиграть не может, но был готовым лучше умереть, чем сдать столицу без сопротивления.

Весь под впечатлением виденного, Гальени прощается, не посвящая никого в свои мысли. Он садится в автомобиль, и шофер, помня приказ, мчит его обратно в Париж, с отчаянной храбростью срезая повороты.

Навстречу идет батальон. Он рассыпается в стороны перед несущимся автомобилем, но один солдат не успевает во время отступить. Автомобиль крылом подбрасывает его в воздух, и через мгновение на краю шоссе лежит первый распластавшийся труп солдата армии Монури. Шофер машинально хватается за тормо2а, автомобиль начинает бросать, но:

— Дальше! — кричит Гальени, — не задерживайтесь!

И в голове шофера звучат слова: «Сегодня во Франции человеческая жизнь ничего не стоит».

Газу...
* * *

Из американского посольства Гальени едет в свой штаб, устроившийся в гимназии Виктор Дюрюи. Городская комендатура осталась в Доме Инвалидов.

Здесь его ожидают скверные известия. Через посредство офицера связи генерал Жоффр прислал ему копию приказов, отданных в этот день армиям фронта. Из этих приказов ген. Гальени узнает, что фронт откатывается до линии Сена — Об. Положение, однако, таково, что является сомнительным, можно ли будет оторваться от неприятеля и укрепиться на новых позициях. Далее, из приказов выясняется, что Гальени и его армия рассматриваются, как уже погибшие, и Гальени не остается ничего другого, как подготовить последний акт защиты Парижа, во время которого ему придется своей смертью покрыть честь французов.

Нет даже проблеска надежды ...

Едва Гальени покончил с чтением приказов Жоффра, как из Экюэна стали поступать сведения, собранные от идущих по направлению к столице беженцев. Из них выяснялось, что колонны Клука уже находятся в стадии концентричного наступления.

Вечером идущие развернутым строем батальоны встанут перед защитниками Парижа. Вечером первые немецкие тяжелые гранаты обрушатся на беззащитную столицу. Вечером, в лучшем случае, завтра, армия Монури будет опрокинута.

Будь, что будет, но вечером Гальени даст бой, — последний, несомненной жертвой которого будет он сам.

Генерал опускает голову на руки. Невероятная тяжесть пригибает его. Ему кажется, что приняв на себя ответственность за судьбу Парижа, он взвалил на свои плечи всю Францию. Много было тяжелых моментов в его жизни, но такого...

В продолжение всего послеобеденного времени Гальени по-прежнему сидит в своей комнате в гимназии Виктор Дюрюи и с беспокойством ждет известия о том, что враг подошел вплотную к линиям защитников. Но вместо этого непрерывно поступают бумаги второстепенного значения, такие ненужные в этот решительный момент. Время бежит, несмотря на напряженную работу, исключительно медленно. Бьет три часа, четыре, пять, а из Экюэна по-прежнему нет роковых новостей.

Гальени кажется, что его нервы не выдержат. Он встает и начинает шагать из угла в угол, то засовывая руки глубоко в карманы галифэ, то нервно потирая их. Окурок за окурком заполняют пепельницу.

Шесть часов. Стрелки подходят к 6,15. Половина седьмого.

Стук в дверь.

— Войдите.

Адъютант. Нерешительно, вздрагивающей рукой, протягивает он листок.

— Что у вас там такое?

Адъютант отдает листок, недоумевающе пожимая плечами.

Гальени берет бумагу двумя пальцами. Необыкновенно долго смотрит на строки. Машинально поправляет пенсне.

Внезапно, не выпуская бумаги из рук, он с силой ударяет по столу кулаком и восклицает:

— Но это же невозможно, капитан!

Адъютант разводит руками.

— Лейтенант авиации Ватто, — читает вслух Гальени, — сообщает начальнику, что, по его наблюдениям, правое крыло германской армии, наступавшее до сих пор на Париж, изменило направление и в настоящее время идет походным порядком по эрменонвильской дороге на Mo. Таким образом, армия Клука удаляется от Парижа.

Почти бегом Гальени достигает двери, рывком отворяет ее и, еще на ходу, кричит своему начальнику штаба:

— Соедините меня немедленно с аэродромом. Потребуйте самого лейтенанта Ватто к аппарату. Что за фантазии рассказывает он!

Вызов по прямому проводу. Ватто, — удача, — тут же, рядом с командиром эскадрильи. Он утверждает, что его сведения правильны. В доказательство ссылается на двух своих товарищей, которые летели рядом. Те видели то же самое: длинные, бесконечные колонны пехоты, артиллерии и обозов уходящих от Парижа немцев...

— Я, мон женераль, сам не хотел верить глазам, — рассказывает Ватто. — Снизился до самоубийственной высоты. Буквально пробрил эрменонвильскую дорогу, летал над Mo вдоль и поперек, — сомнений нет. Клук уходит.

— Передайте трубку вашему командиру, — приказывает Гальени.

В мембране квакает густой бас:

— Ватто? Один из лучших летчиков. Кадровый офицер. Разведчик с первых дней войны. Ошибиться не может.

Гальени медленно опускает трубку, затем берет за плечи своего начальника штаба и спрашивает:

— Вы верите в чудеса, генерал?

Не менее потрясенный начальник штаба отвечает:

— Война полна случайностей, мон женераль, но в данном случае мы действительно переживаем чудо!

— Звоните в Бар сюр Об. Требуйте самого главнокомандующего!

Прямые провода действуют без отказа. Чрез одну-две минуты в мембране недоверчивый, радостный и, словно смущенный, голос Жоффра.

— Говорю я, Гальени: в войне таких случаев не бывает! Вы слышите, — не бывает!