Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306
жүктеу/скачать 3.01 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- БЕГСТВО
2 СЕНТЯБРЯКомандующий Первой армией — Главнокомандующему. Официально. Спешно. Секретно. № 420. Первая Армия переходит Марну. Признаки деморализации противника. Наши головные части переправились через Марну в район Ла Фертэ — Шато Тьери. Французы заворачивают фронт на юг, опираясь на свое восточное крыло. Англичане к северу от Куломье. Завтра первая армия продолжит наступление по ту сторону Марны в направлении Ребэ — Монмирай. Клук. (Перехваченная радиограмма Клука от 3 сентября 1914 г.). Солнце взошло над обреченным Парижем. Близилась осень, но казалось, что не сентябрь стоить над Европой, а знойный июль. На окраинах Парижа засыхают спиленные платаны, вершинами своими обращенные на восток, — засеки против приближающейся германской кавалерии. Там, в районах, прилегающих к устаревшим парижским укреплениям с выложенными белым кирпичом глубочайшими рвами, с железными ершами, злобно топорщащимися в сторону грядущего неприятеля, с валами, бастионами, траверсами и казематами, десятки тысяч обливающихся потом рабочих в течение семи суток, не прерывая, копают землю, бросают камни, колют дерево и крошат кирпич. Постороннему наблюдателю, — частному лицу, туристу, — покажется невероятным, что крепость Париж устарела. Рвы ее, — теперь засыпанные и сравненные с землей, — были так глубоки, что у заглядывавших туда, кружилась голова. Стены, толщиной в две-три сажени, казались неприступными для самой тяжелой артиллерии, а волчьи ямы, рогатки и тщательно скрытые фугасы, могли, казалось, остановить даже отчаянную по храбрости конницу Мюрата. А между тем, все это было старо, технически несовершенно... * * *
Поспешно устремились «газетчики» в свои редакции, конторы и на работающие с перегрузкой телеграфные и телефонные станции. Заработали пишущие машины, перья, линотипы, по всем этажам редакций забегали рассыльные, затрещали звонки. Никогда еще в истории не работали так наспех типографии. Никогда не вращались так быстро валы ротационных машин. Через два часа по улицам столицы белым роем разлетелись сотни и новые сотни тысяч экземпляров свежеотпечатанных листов, сообщавших с осторожностью и расчетом на психологию масс, что правительство покинуло Париж, что немцы стоят у ворот города. Правду, наконец, нужно было открыть, но надо было затушевать весь ее ужас. Поэтому правительственное коммюнике, сообщая о поспешном отступлении дерущихся на севере Франции войск, тут же прибавляло, что это является обдуманным стратегическим маневром. Но и эта правда, широким потоком хлынувшая в квартиры города, обдала холодным ужасом население его. Клук у ворот Парижа! Правительство в Бордо! Что будет с нами? Дело обстояло скверно. Большинство населения считалось с тем, что через несколько часов немцы появятся в северо-восточных предместьях Парижа. Клук дошел, — это было ясно для каждого. 1871-ый год? Да, может быть — и, пожалуй, наверно. С часу на час можно ожидать на улицах столицы начала кровавой борьбы. Нейтральные корреспонденты, — американцы, испанцы, итальянцы, аргентинцы, осадили телеграфы, захватили кабели и провода. Условными фразами, через Альпы, Пиренеи и Океан летели страница за страницей известия о полном поражении армии, о деморализации ее, о бегстве правительства и Банка Франции. Журналисты зарабатывали в этот день бешеные деньги, потому что каждая строка содержала в себе сенсацию. А на рекламных столбах расклеивались другие сенсации — скромные маленькие афишки, отпечатанные жирным шрифтом, краткие, но пугающие больше газет, подтверждающие правильность опубликованной информации: «Военное правительство Парижа. Армия Парижа, граждане Парижа! Я получил приказ защищать Париж от врага. Этот приказ я выполню до конца. ГАЛЬЕНИ, военный губернатор Парижа и командующий Парижской армией»
Улицы были еще пусты, только редкие прохожие, не занятые на военных фабриках, спешили по своим делам, и все было уже готово ко времени пробуждения города ... БЕГСТВОСтолица проснулась раньше, чем обыкновенно. Страшные слухи, передаваемые прислугой и прибежавшими с окраин отдельными жителями столицы, с быстротой горящей пороховой нити поползли по Парижу. Призрак войны остановился на пороге жилищ. — Немцы идут! — Клук у ворот города! — Гальени будет защищать столицу до последнего человека! И когда произносились эти фразы, французам вспомнились все ужасы, выдуманные о немцах. Уланы, нанизывающие на пики детей. Офицеры-егеря, жгущие для своего удовольствия замки и поселки. Баварские стрелки, перебрасывающие окровавленных французских девушек из роты в роту. Бельгийские примеры ... Даже самые благоразумные из французов задумывались над тем, что станет с их женами, дочерями, сыновьями и, наконец, с ними самими, когда озверелые уланы Клука ворвутся в город; что произойдет, если французская армия, действительно, начнет защищать Париж. К кому идти? У кого спросить совета? Правительство бежало. Трусы, предатели! А может быть так надо? Все сбиты с толку. Слухи, слухи, слухи. Очевидцы. Уланы в Булони! Уланы в Севре! Уланы в Булонском лесу! Паника.
В лихорадочной поспешности, в диком ужасе, банкиры, торговцы, ремесленники и рабочие достают свои чемоданы, баулы, потрепанные картонки. Без разбора бросают они туда одежду, суют наспех захваченное в чуланах продовольствие. Только бы хватило на первые дни ... Люди выбегают на улицы. Нанять такси, фиакр, фургон, чтобы доехать до ближайшего вокзала, — все равно до какого, — лишь бы вырваться из обреченного города на юг или на восток! Но фиакров нет, шоферов нет. Все в один голос: — Занят. — Нанят.
— В Лион. — В Марсель. — В Ниццу, Вентимигли, Андаи. — Увы, месье, маркиз Виллакоблэ нанял меня до Рима. Рождается новая профессия. Носильщики. — На Западный вокзал, месье? Двадцать франков. — Вы с ума сошли? — До свиданья, месье. — Постойте. Вот вам деньги. — Благодарю, но теперь я хочу двадцать пять. Пять за оскорбление. — Получайте. Люди в блузах, фуфайках, в каскетках и без них, несут неловко увязанные баулы к гар д’Орсэ, де Лион, гар дю Сюд. Несут по два три километра, зарабатывают по 150–200 золотых франков в день. К ним скоро присоединяются более прилично одетые горожане. — Двести франков! Подумай, Жан, — двести франков! Бежать всегда успеем. — Идем! Спекуляция растет, деньги теряют стоимость. Хлеб уже пять франков кило, а его у булочников сколько угодно. Люди бросаются к банкам. В последнюю минуту надо взять все, до единого сантима. Но перед дверьми банка волнующаяся толпа, а на дверях плакат: «Закрыто». «Закрыто» — и только. Не объяснено ни почему, ни когда откроют. Денег получить нельзя. Бегом, назад, нельзя терять времени. Как-нибудь надо обойтись. Не громить же теперь... В Париже с каждой минутой увеличивается поток беглецов. Вот уже полны улицы от тротуара до тротуара, никто не прячется, никто не стыдится несуразных пакетов при изящном костюме, все спешат, лишь бы попасть первыми. На вокзалах нечто ужасное. Горы вещей. Потерянные дети. Тысячные толпы. Увешанные людьми вагоны, раздавленные, убитые, сорвавшиеся, искалеченные. Поезда отходят каждые 15 минут. Вагоны набиты от пола до потолка. Люди стоят тесно, как папиросы в туго набитом кожаном портсигаре. На плечах у них дети. В сердцах ужас .... — Когда же уйдет поезд? — Уйдет ли вообще? Нет, парижане, этот поезд уже не может уйти. Уланы Клука на этот раз, действительно, существуют. Подрывными патронами они уже разворотили рельсы того пути, по которому вы собрались ехать. Спешите на другой вокзал, там, может быть, повезет ... И люди выбираются из вагонов, в которых с таким трудом добились права стоять, спешат, теряя вещи, к другим платформам, к другим вокзалам, машут на все рукой, решаются идти пешком до первой деревни, чтобы нанять там крестьянскую подводу... Час за часом, вплоть до самой ночи, и много дней спустя, на вокзалах одна и та же картина уныния, ожидания, паники. Париж разбегается. Люди напрасно дежурят сутками в бесконечных очередях от входа до платформы, продвигаясь вперед медленными толчками, шаг за шагом, но шагом не больше человеческой ступни. Уже покинули город частные, еще не реквизированные военным министерством, автомобили, за рулями которых сидят сами владельцы. Уехали фургоны, ландо и легкие кабриолеты, заваленные корзинами и чемоданами, как крестьянские двуколки, а по улицам все еще носятся в панике люди, не успевшие бежать. — Алло! Ауто! — Занят.
— Алло! Ауто! — Месье?
— В Бордо. — 5.000 франков. — Безумие! — 3.000 франков задатка и ваш бензин. — Получите. Да. В эти дни парижане платили за разбитое такси 3.000 франков до Нормандии и от 5.000 до 6.000 франков до Лиона, Авиньона или Марсели. Платили, не скупясь, не ворча, зная, что жизнь дороже денег. Те, кто мог платить ... Но если Париж выглядит панически, то дороги, ведущие от него к югу и западу, представляют картину истинного бедствия. Летящие в серой пыли автомобили. Ландо и экипажи на резиновых шинах, ландо, в которых сидят целые семьи, с зонтиками, болонками и клетками с попугаями, ландо, в которых нещадно кричат дети и мечутся растерянные матери. Много таких ландо валяется уже по канавам, потому что колеса их не выдержали и рассыпались, a едущие сзади оттащили поломанные повозки с дороги, освобождая ее для движения. Самую же печальную картину представляют собой те люди, у которых нет ни автомобиля, ни железнодорожного билета. Эти вынуждены шагать пешком, задыхаясь от пыли, изнывая от зноя и жажды, сгибаясь под тяжестью тюков. Целые семьи. Пожилой отец, мать, несколько детей, идут истинными изгнанниками, обливаясь потом, молча, сосредоточенно, подчинившись судьбе, забыв злобу, отчаяние и протест. Многие тащат за собой тележки с вещами, на которых сидят дети. Другие толкают перед собой тачки, с наваленными на них самыми ненужными вещами. Квартиры выползли наружу всей своей интимностью, — вы видите матрацы, засаленные подушки, кастрюли, керосинки, архаические граммофоны с розовыми и голубыми петуниями рупоров, пальмы, убитые электричеством... Поток течет через деревни и городки, ближайшие к Парижу. Растерянно стоят у своих дверей местные жители, когда первые волны человеческого потока достигают их мест. Из дома в дом, из поселка в поселок летят слухи, вести, советы. Разбегающийся Париж заражает собой провинцию. Во всех дворах крики, суета, спешно нагружаемые повозки. — Немцы идут! Человеческий поток растет с быстротой лавины. Мэры теряют головы. Врачи переполненных госпиталей мечутся в поисках новых и новых коек. Священники не успевают переходить от одной свежей могилы к другой. Не только Париж, а вся нация пришла в движение, встала на колеса, покатилась в разные стороны, не зная ни конечной цели пути, ни конца его, теряясь в будущем. Командиры воинских частей рвут и мечут. Сегодня приказы особенно строги. Время надо соблюдать точно, а тут переполненные от края до края дороги, против течения которых нет возможности двигаться. И вот полки идут навстречу потоку беженцев, разминая ногами разбросанный повсюду скарб. Дороги, расходящиеся от Парижа, похожи на пути отступающей армии. Трупы, вещи, обломки, мусор, канавы, полные отсталыми, изможденными штатскими и выбившимися из сил солдатами. ... За дни бегства из одного только Парижа ушло свыше 800 000 человек. В столице Франции встречались дома без единого обитателя. Целые пригороды опустели. Особенно на северо-востоке, откуда ждали немцев. Был, к примеру, и другой город, — Экюэн, — в котором остались только престарелый священник и четыре старухи. Брошенный на произвол судьбы, не кормленный скот жалобно мычал в стойлах, по которым гулял сквозняк.
жүктеу/скачать 3.01 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|