Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

КОНЕЦ?

Утром девятого сентября положение армии Монури, отказавшейся от попытки обойти армию Клука, было очень тяжелым. Монури отступал.

Затем стало еще хуже. Армия поддалась панике и побежала.

Две бригады ландвера, освободившиеся от осады сдавшегося Мобежа, и, как лавина, скатившиеся с лесистых высот северо-запада, стали причиной паники французов.

Гальени уже с рассвета был на ногах. Его автомобиль несся по направлению к парижским укреплениям — последнему оплоту отступавшей армии Монури. Стены и рвы Столицы Мира должны были спасти ее от окончательная уничтожения.

В это утро Гальени можно было видеть то тут, то там. Он расхаживал среди лихорадочно работающих рабочих, размахивал стэком и взвешивал мельчайшие возможности обороны такой устаревшей крепости. Часто генерал останавливался и прислушивался. Канонада становилась все слышнее, все отчетливее.

Сомнения быть не могло; Клук, не задерживаясь, во второй раз быстро надвигался на Париж.

Что делать? Оставить Париж на произвол судьбы? Оттянуть армию Монури или заставить ее погибнуть перед воротами Парижа?

Гальени звонит в Бар сюр Об. Обсуждает с Жоффром общее положение фронта.

Оказывается, что вообще оно вовсе не так катастрофично, как на парижском секторе. Армии, стоящие против второй и третьей германских, констатируют успех за успехом. Мало того: брешь между второй и первой германскими армиями увеличилась, и англичане, как клин, вгоняемый мощным молотом, неудержимо углубляются в тыл Клука и Бюлова, увлекая за собой вливающиеся в брешь полки французов. Около полудня эта операция союзников должна быть закончена, фланг Клука будет обойден, его армия окончательно отделена от Бюлова, — и германский фронт будет прорван!

Генерал Гальени с облегчением вздыхает. Париж может быть спасен, немцы разбиты на голову, — надо, следовательно, держаться во что бы то ни стало.

Часы проходят. Между тем сведения с фронта армии Монури становятся все плачевнее. Некоторые полки уже бегут, — не оттянуть ли все-таки всю армию?

Нет, нет! Надо держаться!

До каких же пор?

Может быть день, может быть несколько часов, может быть несколько минут...

Надо держаться!

И батареи Монури, истекая кровью, меняя чуть ли не каждый час позиции, все бьют и бьют по солдатами Клука, являя дрогнувшей пехоте французов пример исключительного мужества.

Армия Монури смята, поколеблена, но отчаянными усилиями воли ее командира цепляется за каждый холм, за каждую кромку земли.

Монури у телефона:

— Мон женераль! — дрожащим голосом, но стараясь быть спокойным, говорит он. — Я несу необыкновенные потери. Меня преследует мысль, не лучше ли все-таки пожалеть наших солдат и отойти на линию фортификаций?..

Гальени глухо:

— Дорогой Монури: та же мысль мучает и меня, но нам надо держаться, — держаться во что бы то ни стало. Англичане и д’Эсперэ каждую минуту должны принести облегчение.

Монури со вздохом:

— Я сделаю все возможное...

— Знаю, и уже теперь благодарю вас и ваших солдат, генерал ...

— Нет ли у вас все-таки каких либо войск в Париже, Гальени? Моя армия совершенно истекла кровью.

Теперь вздыхает Гальени:

— Увы, Монури, я послал вам все, что имел. В Париже нет ни одного солдата, который не находился бы на пути к фронту.

— Нельзя ли добиться подкреплений от Жоффра? Хоть полк, хоть батальон, хоть батарею артиллерии!

— Невозможно! Единственно, что я моту вам предложить, это — парижская полиция.

— Полиция! — восклицает Монури с негодованием, но затем прибавляем, с сомнением. — Кто знает, мон женераль, может быть в последнюю минуту нам придется воспользоваться и полицией, но попытаюсь еще раз, постараюсь подбодрить солдат, играя на их самолюбии. Может быть, полки, которые в настоящее время совершенно растрепаны и неспособны к бою, постыдятся отступать, зная, что полицейские могут драться не хуже их.

— Держитесь, Монури, заклинаю вас, держитесь до последнего! Мы должны выдержать этот бой!

Часы бегут... Гальени нервно ходить по садику, разбитому перед школой, где работает его штаб, и бесконечное число раз подходит к распахнутому окну. Отдавать приказания теперь невозможно, нужно только выждать, во что выльются уже отданные.

— Нет ли новых донесений? — в сотый раз опрашиваешь он и каждый раз слышишь ответ:

— Одну минуту, мон женераль. Как раз поступает новая телеграмма.

А телеграммы сыпятся дождем. Просто удивительно, как успевает справляться телеграф с депешами от Жоффра, Френча, от Франше д’Эсперэ, Монури, от его дивизий, полков, батальонов и даже отдельных рот!

Гальени у телефона. Его требует Жоффр.

— Англичане идут во всю, — сообщает он, — но Клук все время в движении, и очень может быть, что обойти его фланг засветло не удастся. Два корпуса англичан, правда, перешли уже Марну, но третий корпус, от удара которого зависит все, постоянно задерживается мелкими боями.

Тут нервы Гальени не выдерживают. Он тяжело опускается на грубо сколоченную садовую скамейку, упирается локтями в колени и, спрятав лицо в руки, побелевшими пальцами стискивая скулы, издает глухой стон...

ЧУДО НА МАРНЕ

Конец... Если при этом положении что-нибудь может помочь, то только лишь зажженный факел, брошенный в самую гущу германской армии. Он должен пролететь сквозь брешь между Клуком и Бюловым, посеять панику, заставить их штабы потерять голову...

К вечеру Гальени ясно: на улицах Парижа разыграется решительный бой, и пылающие дома будут освещать схватку двух народов. И один, защищающий свою родину на развалинах столицы, будет жертвой.

Гальени теряет власть над своими нервами. Он вызывает по телефону Монури, Жоффра, опять Монури, читает донесения, немедленно пишешь ответы, как загнанный зверь носится то по садику, то по комнате, склоняется над картами, пишет, перечеркивает, рвет бумагу.

Донесения с парижского фронта поступают с необыкновенной быстротой, в ужасном сумбуре и в таком количестве, что разобраться в них нет больше никакой возможности. В душу Гальени закрадывается чувство необъяснимой пустоты, и он невольно вспоминает русского генерала Самсонова, который долгие часы бродил по полю проигранной битвы прежде, чем покончить с собой выстрелом из револьвера.

Все было напрасно ... и планы Жоффра, и жертвы русских, и наступление Френча, поведшего, наконец, вперед свою растрепанную армию, все...

Конец ...

И вдруг, в поток донесений, как свежая струя воздуха после грозы, врывается радиограмма. За ней телеграмма. Телефонограмма. Ординарец на мотоциклете. Всадник. Один. Другой. Третий.

Со всех сторон, перегоняя одно другое, летят донесения:

— Немцы исчезли с поля битвы!

С генералом Монури, вдруг, теряется связь. Он где-то там, впереди, при своих войсках. В штабе Гальени останавливается всякая работа. Ликование сменяет уныние. Глаза блестят, уста готовы кричать «ура!».

Битва на Марне выиграна! Немцы отступают!

Может ли это быть? Не ошибка ли? Не новый ли маневр отважного Клука?

Гальени добивается соединения с одним из высших артиллерийских офицеров армии Монури.

— Да, мон женераль! — радостно подтверждает тот. — Я вынужден был отдать своей артиллерии приказ прекратить огонь, потому, что нигде нельзя было обнаружить неприятеля!

Гальени с той же радостью, но все еще с опасливым недоверием, буквально кричит в трубку:

— Но, генерал! Это ведь противоречит всякому смыслу! Не провалились же немцы сквозь землю! Как можно исчезнуть с поля битвы, когда мы, понимаете, мы разбиты! Ведь Клук может уничтожить нас каждый момент!

— Да, нас, мон женераль, но не наш фронт! — слышится ответ.

В три часа дня генерал Монури торжественно доносит Гальени, что на участке его армии неприятеля больше нет.

Гальени, бледный, как смерть, медленно и осторожно кладет телефонную трубку и тихо произносит:

— Это — чудо на Марне.

И в то же мгновение по всей Франции начинает работать телеграф, трещат, гудят и звонят телефоны.

— Немцы ушли!

Жоффр вытирает внезапно выступивший пот. Украдкой, полу отвернувшись, словно стыдясь за свою слабость, присутствующих офицеров, он осеняет себя широким крестом.

Донесения разведчиков. Летчиков. Справки от местных жителей. Десятки, сотни, — нет, — тысячи свидетельств, подтверждают радостную весть.

Сомнения нет. Враг отступил.

И вот, в полдень, девятого сентября 1914 года, Франция облегченно вздыхает. Битва, несколько дней бушевавшая на протяжении 300 километров кончилась, и войска с ликованием устремляются вслед откатывающемуся врагу ...