Об этом исключительном по выдержке марше рассказывает германский обер-лейтенант Лориш, выдержки из воспоминаний которого мы уже приводили:
«Ровно в 9½ асов вечера капитан рапортовал командиру батальона о прибытии роты, которая в этот момент стояла, построившись вдоль края дороги. Полная луна освещает заспанные угрюмые лица солдат, мало обрадованных тем, что их потревожили среди сна.
Начинается ночной поход, подобного которому мы еще не переживали.
Солдаты маршируют молчаливо, в полусне. Каждый вспоминает только что оставленное сухое соломенное ложе.
Куда ведет путь?
Никто не ломает над этим головы. Люди привыкли, чтобы их бросали то туда, то сюда.
И вот, все дальше удаляемся мы от бивака. К нашей колонне непрестанно прибавляются новые отряды, которые выходят из селений, лежащих по пути.
Колонна шагает, как автомат. Все составные части ее работают безукоризненно, но отсутствует главное качество, присущее всякому живому существу, — сознание. Единственно, что замечают солдаты — путь проходит по знакомой местности. Вот покрытые лесом горы, вот извилины реки, а вот, несомненно, Пти Морэн!..
Но как ночь изменила местность! Луна словно таинственным покрывалом облекла очертания предметов. Вьющаяся внизу река стала морем, леса словно кутаются в саван.
Меня охватывает торжественное настроение. Вспоминаются слова Маттиаса Клаудиуса:
Луна взошла, и звезды блещут
На небе темном и прозрачном.
Как темен лес! В нем не трепещет
Ни лист, ни жизнь. В трущобе мрачной
Не видно шелковых полян —
Их скрыл расплывшийся туман ...
Передо мною едет капитан. Он наклонился немного вперед, взор устремлен на шею лошади. Я делаю замечание относительно красоты ночи. Капитан кивает и бурчит:
— Увы, я слишком устал и поэтому не впечатлителен.
Он выражает мысль большинства. Вскоре и из меня испаряется всякое поэтическое чувство.
Все дальше и дальше шагаем мы. Все механичнее работают ноги. Едва только раздается свисток и объявляется роздых, мушкетеры, как снопы, валятся в канаву, сохраняя построение, и крепко прижимая к себе винтовку.
Новый свисток. Уснувшие на десять минуть люди подымаются и бредут дальше.
Изредка попадаются селения, темные, уснувшие в этой дивной, теплой осенней ночи. Двери и ставни заперты. Выбеленные стены яркими пятнами выделяются на фоне темной листвы. Как видения, тянутся мимо нас подобные картины, уплывая назад, чтобы смениться новыми. То, что мы проходим через маленький городок, ступаем через мост, который переходит в поднимающуюся дорогу, ускользает от нашего внимания.
А между тем это был мост через Марну.
Все дальше и дальше двигаемся мы. Капитан внезапно оборачивается и говорит:
— Узнаете имение? Это ведь Дюизи, где мы отдыхали нисколько дней тому назад ...
— Точно так, господин капитан, мы идем как раз по тому пути, по которому шли накануне.
Кроме нас, никто не обращаете внимания на дорогу. В голове только одна мысль: долго так продолжаться не может; несколько часов сна нам все-таки дадут ....
Полузакрытые глаза солдата начинают блестеть. Приближается рассвет. И вдруг раздается долгожданный возглас:
— Час роздыха! Получай кофе!
Колонна валится в канаву. Большинство немедленно засыпает, но вокруг походных кухонь все же собирается большое число людей.
Глоток горячего кофе, и сон подкашивает ноги. Закатывающаяся луна смотрит на бивак. Ряды неподвижных тел. Линии ружейных пирамид. Ранцы под головами. Редкий подбросил под себя охапку нарванной травы, — большинство спит на сырой, холодной земле. Только тяжелый храп рокочет над спящей массой тысяч людей.
Снова слова команды. По неподвижной массе проходит толчок.
Редкие ругательства.
— Встать!..
— В ружье!
Несколько пинков, короткая суматоха и новые, отрывистые слова:
— На плечо! Шагом марш! Вольно...
И мы снова идем все дальше, дальше, дальше ...
После роздыха всем ясно: обо сне лучше не думать. Все равно не дадут. Эта мысль и наступившее утро подбадривают людей. Солдаты подтягиваются, и, если ноги и волочатся едва-едва, то дух в порядке, глаза яснее — и будущее заставляет задуматься.
Мы слышим уже отдаленное ворчание орудий. Селения, по которым приходится проходить, теперь кишат войсками. Белые флаги с красными крестами колышутся на домах, в которых устроены полевые лазареты. Мы сворачиваем с шоссе на проселочную дорогу. Орудийный гул прямо перед нами.
Справа и слева на поле лежат цели прибывших раньше частей. Там перевязывают раненых. Мы чувствуем: цель достигнута и скоро придет наш черед.
Сейчас около десяти часов утра, а покрыто 45 километров!..»
ГАЛЛЮЦИНАЦИИ
Утро седьмого сентября поднимается из тумана, речных долин, низин и лугов... Солнце пробивает молочную пелену и начинает припекать — выдастся жаркий день! Палящий зной разольется по местности, где должна решиться судьба сражения...
План Жоффра на этот день:
Середина французского фронта и его правое крыло должны сохранить свои позиции. Все свободные силы концентрируются против Клука, находящегося на крайнем левом крыле французов, и правого фланга второй немецкой армии, которая примыкает к армии Клука. Англичане поведут наступление на стык второй германской армии и армии Клука.
Здесь, как установила разведка, самое уязвимое место немцев, защищенное лишь слабыми кавалерийскими частями фон дер Марвица. Англичане, пробившись между двумя немецкими армиями, должны повернуть к северо-востоку, с тем, чтобы охватить левый фланг Клука. Армия Монури атакует Клука в лоб, и, в завершение операции, бросит в обход его правого фланга кавалерию Сордэ и доставленную на автомобилях 7 пехотную дивизию.
А вечером...
К вечеру победа должна быть во французских руках!
Весь день шел тяжелый бой. Гремели орудия, сотнями падали раненые и убитые. Весь день Клук метался в тисках, отчаянно защищая каждую пядь земли. Энергичному генералу, видевшему уже в бинокль предместья Парижа, ни за что не хотелось отступить. Весь свой гений, всю энергию, всю выносливость своих солдат поставил он на карту и, надо отдать справедливость, сражался с редким упорством и умением.
К вечеру бой не дал еще решительных результатов, но равновесие было уже нарушено. Успех склонялся на сторону французов. Если бы действия англичан были более энергичны, может быть, в тот же вечер участь правого крыла немецкого фронта была бы решена. Но Френч вел себя исключительно осторожно и, продвигаясь вперед, избегал возможности оторваться флангами от французов, хотя более решительными действиями он мог бы превратить положение Клука из опасного в критическое.
В штабе Монури царит оживленная деятельность. Обходный маневр успешно развивается, и Гальени, прибывший в штаб и сидящий вместе с подчиненным ему командующим армией, с нетерпением ожидает известий.
Время от времени в их комнату входят ординарцы и приносят последние известия с разных участков фронта.
Ничего особенного. Бой развивается нормально, немцы поддаются и тут и там, но окончательно выбить их с занятых позиций пока не удается.
Гальени читает донесения с большим хладнокровием. Он знает, что в обход, кроме Сордэ, пошла седьмая дивизия — крупное соединение всех родов оружия, — близок момент, когда в тылу Клука загрохочут французские пушки.
Гальени смотрит на часы. Сордэ должен уже иметь стычки с фланговыми охранениями противника. Может быть, Сордэ удастся даже захватить самого Клука, устроившего свою ставку в Ла Фертэ-Милон, цели рейда кавалерийской дивизии...
Жаль, что донесения Сордэ не могут поступить теперь! Вряд ли ординарцы прискачут раньше ночи, а вся телефонная и телеграфная связь разрушена противником.
Гмм... Сордэ, пожалуй, приступит к атаке главных сил Клука часа через четыре. Можно вообразить, что за паника поднимется у немцев, когда на их обозы и колонны с продовольствием и амуницией обрушатся французские кавалеристы! Это будет концом первой армии кайзера. Весь германский фронт должен будет отойти от Марны, на юге освободятся французские полки, которые немедленно будут переброшены на север, — поезда под парами и только ждут этого момента!
Коротко говоря: от генерала Сордэ зависит участь гигантской битвы.
* * *
В свете догорающего дня, через лесистые холмы долины Урка, прямо на Ла Фертэ-Милон идут эскадроны корпуса Сордэ. Вслед за ними, отстав на значительное расстояние, движется мощная колонна пехоты. Конница избегает шоссе Нантей — Бец — Марэ, чтобы не всполошить преждевременно противника, направляясь по пыльным проселочным дорогам, изредка наталкиваясь на слабые дозоры и заставы, которые немедленно сметаются и уничтожаются решительной атакой холодным оружием. Такие стычки длятся всего нисколько минут, и конница продолжает свой молчаливый рейд...
Идут переменным аллюром. То рысью, то шагом, не торопясь.
Так можно пройти сотни километров и остаться свежим до конца.
И вот конница идет, — идете так, как, можете быть, в будущих войнах не придется больше ходить: стройными эскадронами, по лесам, полям, лесным тропам, долинам и холмам, среди замечательно красивой местности, еще не тронутой дыханием войны. Генерал Сордэ едет вместе с авангардом. Он, как маршал времен Наполеона, окружен лихо сидящими на конях офицерами штаба. Генерал невероятно устал, но сидит выпрямившись, и ни одно движение мускулов лица не выдает того, что в продолжение последних дней он пережил сильную трепку нервов. Заметно только, что он молчалив и смотрит все время перед собой.
Как у немцев фон дер Марвиц, Сордэ считается у французов одним из самых выдающихся генералов-кавалеристов. Действия его всегда решительны, раздумывать Сордэ не любит, предпочитая лучше нести ответственность за ошибку, чем упустить шанс. Именно из-за этих качеств его назначили начальником столь ответственной экспедиции, в которой его корпус может или погибнуть, или дать Франции блестящую победу.
Наступают сумерки, а конница Сордэ все еще продолжает свой обходный маневр. Теперь уже можно с точностью вычислить, когда голова колонны достигнет Ла Фертэ. Сордэ по-прежнему молчит, но офицеры его штаба уже перешептываются, поднимают полевые сумки, чаще и чаще справляются по карте о расстояниях, направлениях, названиях поселков, номерах эскадронов и полков.
— Интересно, — говорите один капитан, — знаете ли Клук, что мы идем и не удрал ли он уже?
— О, какой это был бы огромный моральный эффект — замечает едущий рядом с ним командир головного эскадрона, — взять в плен человека, который навел ужас на Париж, — что я говорю, — на всю Францию!
— Англию и Россию!— подхватывает молоденький лейтенант. — Как далеко мы от Фертэ, мон капитэн?
— Сейчас половина восьмого, — отвечает капитан, — и, если мы не напоремся на сильный заслон, то через три часа ворвемся в Ла Фертэ.
— Ух, удалось бы! — радостно восклицает лейтенант. — Вот-то переполох будет! Воображаю, как побегут эти немецкие штабные крысы со своим бульдогом — Клуком во главе!
— Ну, ну, молодой человек, — осаживает капитан. — Не забывайте, что я тоже штабная крыса!
— Простите, — извиняется, покраснев, лейтенант, но даже краска смущения не в силах нарушить его радостное настроение.
Разговор перебрасывается на другую тему. Общее внимание привлекает пожилой полковник, начальник разведки.
— Послушайте, господа, я несколько раз обращался к генералу, — говорит он, — и каждый раз не получал ни слова в ответ!
— Генерал, наверно, не расслышал.
— Что вы! Вы же знаете мой голос! В жизни я не был в таком затруднении, как сейчас, когда вынужден объясняться с вами шепотом!
Полковник притрагивается шпорой к гнедому боку своей кобылы, и, увеличив рысь, равняется с генералом Сордэ. Офицеры видят, как полковник что-то говорит, прикладывает руку к козырьку, говорит снова и опять козыряет. Затем, недоуменно пожав плечами, он в последний раз отдает честь и возвращается к группе своих спутников.
— Ничего не понимаю! Вы же видели, что я три раза спрашивал у Сордэ который час, как я объяснял, что у меня часы остановились.
— Ну, и?
— Генерал не ответил!
Сигнал шашкой «внимание» прерывает разговор. Несколько офицеров галопом возвращаются на свои места.
Колонна начинает уменьшаться. На каждом перекрестке какой-нибудь эскадрон сворачивает то вправо, то влево. Корпус Сордэ превращается в распахнутый веер, который все ближе и ближе, волной, сеющей гибель, надвигается на Лa Фертэ.
Становится темно. Сордэ внезапно останавливает своего коня, спрыгивает на луг и начинает ходить по траве взад и вперед, жадно куря сигарету. Эскадроны идут мимо него, но Сордэ не обращает на них внимания, продолжая беспокойно ходить вдоль дороги.
Вдруг, вдали, так далеко, что нельзя даже указать направления, раздается ружейный выстрел. Генерал прислушивается, — звучит второй. Затем наступает тишина. Старый полковник подъезжает к генералу и говорит:
— Генерал, не угодно ли вам будете сесть в седло? Ла Фертэ уже близко, а наше место в голове авангарда. Могут потребоваться распоряжения...
— Распоряжения?
— Да, да, конечно!
Сордэ поспешно садится на коня и скачет к голове колонны. Офицеры, мимо которых он проезжает, замечают, что лицо генерала необыкновенно бледное, осунувшееся, как у повойника.
Что случилось с Сордэ? Еще сегодня утром он был в прекрасном настроении, товарищески шутил со своими офицерами, поздравлял с рейдом, желал им захватить Клука в плен, а теперь...
Вот тебе раз! Происходит, действительно, нечто странное. Посереди густого леса, где, казалось бы, не могло быть ни одной души, резко хлопает новый винтовочный выстрел. Сордэ дает своему коню шпоры и выносится один на опушку. Только на лугу догоняют его начальник оперативного отдела и полковник разведки. Они видят, что генерал смотрит на противолежащий холм, который еле-еле различается на фоне темного, еще но озаренного луной, неба.
Снова выстрел. С севера.
Кто стреляет с севера?
Выстрел. С юга. Поднимается зарево.
Генерал Сордэ сидит на коне, как статуя. Прислушивается. Проходят минуты, — вокруг генерала собрался уже весь его штаб, — но Сордэ по-прежнему неподвижно смотрит на одну точку горизонта.
Начальник оперативного отдела делает попытку указать, что остановка в данном месте недопустима, предлагает выслать дополнительные разъезды, но все эти слова остаются без ответа.
Внезапно Сордэ говорит:
— Мы должны вернуться.
— Вернуться?
— Да, — приказывает генерал. — Я приказываю повернуть корпус назад.
— Но, мон женераль...
— Молчать! — гневно кричит Сордэ. — Я говорю, назад! Разве вы не видите, что мы стремимся к гибели? С севера стреляют, с юга стреляют, — это пехотные винтовки! Разве вы не разбираете их по звуку? Это пехотные винтовки, говорю я вам, и мы, следовательно, окружены! Скорей назад, пока не поздно!
Генерал резко поворачивает коня и хочет скакать, но начальник оперативного отдела преграждает ему путь корпусом своей лошади.
— Мон женераль! — кричит он, — вы не имеете права отдавать такое приказание! От нашего рейда зависит участь всего наступления! Мы обязаны принять бой!
Кричит и Сордэ.
— Дайте мне дорогу, полковник! Корпус отступает. Ординарцы, вперед! Примите приказание: приказ по корпусу: все дивизии немедленно поворачивают и идут в обратном направлении.
И с этими словами заслуженный и доблестный генерал Сордэ, кавалер многих орденов за храбрость, толкнув лошадь начальника оперативного отдела, пускается галопом назад, по той дороге, по которой он привел свою конницу к Ла Фертэ...
Достарыңызбен бөлісу: |