Поэмах «Илиада» и«Одиссея» ив поэмах Гесиода «Труды и дни» и

В приписываемом Аристотелю сочинении «Об истолковании» (IX, 18 а 27) говорится, что законы противоречия и исключенно­го третьего не имеют силы в суждениях о будущем: если кто-нибудь утверждает, что что-либо случится в будущем, а другой отрицает это, то здесь нет логического противоречия, потому что, пока факт не совершился, возможно как то, так и другое, по­скольку будущее не является необходимо детерминированным, оно зависит от случайностей, зависит и от воли людей, и от их поведения. По Аристотелю, в суждениях о будущем речь идет о возможном, которое может быть и не быть и потому оба приве­денных выше суждения равносильны.

Ошибка Аристотеля в том, что у него не принимается здесь во внимание, что осуществится лишь одна из этих возможностей: из двух суждений, в одном из которых утверждается, а в другом отрицается, что нечто случится, лишь одно будет оправдано на практике; следовательно, по закону исключенного третьего, одно суждение окажется истинным, а другое ложным

Аристотель (или, может быть, перипатетик III в до н. э, ко­торый мог быть автором сочинения «Об истолковании») пришел к такому взгляду на суждения о будущем, исходя из взгляда на истину как на соответствие действительности, считая, что это со­ответствие можно установить для настоящего и прошлого, но не для будущего, которое нельзя назвать действительностью, по­скольку его еще нет.

Для правильного понимания учения Аристотеля о законах ло­гики необходимо иметь в виду, что Аристотель в решении основ­ного вопроса философии колеблется между материализмом и идеализмом, точнее, между материализмом и объективным идеа­лизмом. Поскольку он выступает как объективный идеалист, то для него, как и для Платона и Гегеля, принципы бытия и мыш­ления совпадают (таково у Аристотеля понятие о боге - бог есть «мышление мышления»), и онтологическая формулировка законов логики тождественна с чисто логической формулировкой зако­нов мышления. Но, поскольку Аристотель, с другой стороны, выступает как материалист, для него логические законы мышле­ния не совпадают с законами самого бытия, а соответствуют им, имеют сходство с ними.

УЧЕНИЕ О СУЖДЕНИИ

Суждение как психическое явление Аристотель рассматривает в своем сочинении «О душе», а как логическую форму — в «Ме­тафизике» и в своих логических трактатах (специально суждению посвящено сочинение «Об истолковании»)

В учении Аристотеля о суждении прежде всего следует от­метить, что суждение он понимает диалектически, как неразрыв­ное единство анализа и синтеза.

Всякое суждение, по Аристотелю, может пониматься как уста­новление связи, как синтез и в случае отрицательного суждения различные элементы суждения связываются, образуют единство.

Слово «синтез» употребляется Аристотелем в двух различных значениях. Синтез, который имеет место как в утвердительных, так и в отрицательных суждениях, имеет другой характер, чем синтез, который имеет место только в утвердительных суждениях и является отображением реальных связей

Если утвердительное суждение трактуется как соединение ра­нее разделенного, то этим только описывается психологический генезис суждения. И синтез, с которым мы здесь имеем дело, есть не что иное, как исключительно субъективный акт мышления, психический процесс, которому не соответствует ничего реального. Если в душе должен возникнуть тот синтез, который является верным отображением реальной связи, то должен иметь место синтез другого рода, который, однако, имеет своей предпосылкой разделение, а именно — должен быть разделен мыслительный материал на восприятие, представление или понятие. Ибо не только понятие, которое постигается непосредственным интуитив­ным мышлением как нечто совершенно простое, но и восприятие дано нам сперва как нечто единое, которое следует разложить на его элементы. После анализа происходит синтез, и разделенные элементы соединяются в единое целое. Таким образом, возникает утвердительное суждение.

Аналогично протекает синтетическая деятельность, ведущая к отрицательному суждению. И здесь мысленное разделение, кото­рое отображает реальное разделение и логически представляется как отрицание, предполагает синтез, который ставит во взаим­ное отношение друг к другу разъединенные элементы. Но этому синтезу должен предшествовать анализ, причем анализируемым целым может быть и представление фантазии, и образ воспоми­нания, смешанный с чуждыми чертами, и неточное восприятие, и проникнутое чуждыми элементами понятие или какое-нибудь со­единение нескольких мыслей.

Таким образом, по Аристотелю, при образовании суждения синтезу предшествует анализ (субъективное разделение эле­ментов).

Согласно Аристотелю, суждение есть синтез представлений. Этот синтез есть субъективная деятельность мышления, которая на основе предшествующего анализа ставит разъединенные эле­менты суждения в положительное или отрицательное отношения, соответственно их природе и отображаемой действительности.

Такой же субъективной деятельностью мышления является и диайрезис, т.е. умственный анализ, разложение. И в утвердитель­ном суждении единая мысль разлагается на свои элементы. В от­ношении понятий разложение совершается посредством деления.

Диайрезис и синтез суть два момента, которые постоянно должны взаимодействовать, и их взаимодействие делает возмож­ным тот психический процесс, заключительным результатом ко­торого является логическое утверждение или отрицание.

Синтез и диайрезис как таковые суть процессы чисто субъек­тивного порядка, в то время как отношения между элементами суждения должны быть объективными, т.е. соответствующими действительности. Последние суть всегда отношения совмест­ного или раздельного бытия, т.е. с ними соотносятся объектив­ный синтез и объективный диайрезис.

Посредством субъективной синтетически-аналитической дея­тельности фактически возникает логическое суждение (объективный синтез) и вместе с ним возникает психологическое одеяние, в которое логическое суждение должно облекаться. Хотя психо­логическому процессу как таковому не соответствует внешний реальный процесс, но субъективная форма всегда заключает в се­бе логическое отношение, которое должно быть отображением реального. Последнее может стать духовным достоянием, только если оно связано с субъективно-психическим синтезом и диайрезисом.

Ввиду этого можно было бы ожидать, что критерий истины бу­дет находиться внутри самого мышления: как истинный можно бы обозначить тот синтез, который всецело руководствуется вос­приятием или интуицией разума. Однако Аристотель решает во­прос по-иному. Критерий, который он прилагает к субъективному синтезу, вполне соответствует его материалистическому понятию истины: истинен синтез тогда, когда представленное им отноше­ние адекватно реальности.

Теперь рассмотрим онтологическое содержание суждения. Субъективное мышление (психологическая сторона суждения) есть единственный источник заблуждений и ложности суждений. Реальной же основой истинности является прежде всего само объективное бытие и лишь во вторую очередь субъективное мыш­ление. Восприятие и интуиция разума никогда не впадают в обман. Ложь возникает на стадии аналитическо-синтетической деятельности, которая перерабатывает мыслительный материал в суждение.

Согласно Аристотелю, истина и ложь субъективны уже по­стольку, поскольку они суть свойства психических процессов. Но, с другой стороны, понятие истины у Аристотеля объективно и реалистично. Оно субъективно не в том смысле, что критерий истины лежит в самом мышлении и может быть извлечен оттуда без обращения к реальному бытию. Непосредственная очевид­ность и необходимость мышления (невозможность мыслить ина­че), которые в более поздней логике выставляются как признаки истины, и в аристотелевской логике являются существенными моментами суждения, но не они определяют саму истинность. Равным образом критерий истины выводится не из субъективного отношения аналитическо-синтетической деятельности мышления к его материалу, доставляемому чувственными восприятиями или понятиями. Суждение, по учению Аристотеля, истинно лишь тог­да, когда отношения совместного или раздельного бытия двух со­держаний мысли, установленные в субъективном движении мыш­ления, суть адекватные отображения реальных отношений.

Следует различить психологический генезис суждения и субъективную сторону его, с одной стороны, и логическое содер­жание— с другой. Только к последнему относится требование соответствия действительности.

Истинно то утвердительное суждение, которое соответствует реальному совмещению, и истинно то отрицательное суждение, ко­торое соответствует реальной раздельности. И если отрицатель­ное суждение иногда трактуется как отрицание ложного утвер­дительного, то и это отрицание покоится на реальном базисе, на действительной раздельности в самом реальном бытии.

Остается еще один вопрос: как может быть доступен нам тот оригинал, который следует привлечь для сравнения (т.е. сама объективная действительность)? На это Аристотель отвечает, что в ощущениях и в интуиции разума нам дана действительность так, как она есть на самом деле. Суждение, которое лежит в об­ласти дискурсивного мышления, истинно, если оно оказывается в согласии с данными чувственного восприятия и интуиции ра­зума. Критерия практики теория познания и логика Аристотеля не знают.

Таким образом, получается, что истина первоначально при­надлежит единичным представлениям, доставляемым ощущения­ми и отдельным объектам интуиции разума, постигающей сущ­ность вещей (и то и другое, по учению Аристотеля, не допускает ошибок), тогда как в области дискурсивного мышления, в кото­рой имеют место и истина и ложь, истина является вторичной, производной. Таким образам, здесь у Аристотеля получается рас­хождение с его учением, что истина первоначально связана с суждением.

Суждение Аристотель обозначает термином «апофансис», который происходит от глагола, что зна­чит «обнаруживаю», «открываю», «выражаю». Согласно опреде­лению суждения, данному в сочинении «Об истолковании» (4—5, 17 а 2—24), суждение есть высказывание о присущности или не­присущности чего-либо чему-либо и является особым видом речи, а именно такой речью, в которой находит свое выражение исти­на или ложь.

Аристотель говорит, что не всякая речь является суждением. Так, например, мольба не есть суждение, так как это такой вид речи, который не является ни истинным, ни ложным. Не являются суждениями и такие виды речи, как побуждение или вопрос. Но Аристотель идет еще дальше. По его мнению, строго говоря, не относятся к апофантической речи и так называемые гипотетиче­ские, т.е. условные, и разделительные суждения, поскольку в них определенно не высказывается присущность или неприсущность чего-либо чему-либо. Дело в том, что Аристотель понимал услов­ные суждения как высказывания ex concessione, т.е. как услов­ные допущения, в которых еще не выявлена точка зрения самого высказывающего их субъекта, как условное согласие ведуще­го спор со своим противником типа «допустим, что это так». Равным образом в разделительных суждениях нет вполне определенного отнесения к бытию, и потому для Аристотеля и они не принадлежат к апофантической речи. Значит, по Аристотелю, только категорические суждения являются суждениями в собст­венном смысле слова, только к ним применим термин «апофансис».

Поскольку в таких суждениях о будущем, как, например, утверждение, что будет война, по Аристотелю, нет отнесения к бытию, так как будущее не есть еще действительность, то и та­кие высказывания о будущем являются лишь догадками, а не до­стоверными утверждениями, т.е. не являются апофантическими.

Это не значит, что Аристотель вообще отрицает всякую воз­можность истинных суждений, относящихся к будущему. Так как наряду с изменчивыми истинами, относящимися к определенно­му времени, Аристотель признавал и вечные абсолютные истины, то с его точки зрения могут быть и безусловно истинные сужде­ния, имеющие силу и в отношении будущего. Так, в духе Аристо­теля можно сказать, что дважды два всегда будет равно четырем, отношение диаметра к окружности всегда будет одним и тем же.

Что касается структуры суждения, то Аристотель в этом во­просе следует данному впервые Демокритом учению, что сужде­ние состоит из «имени» и «глагола». Как и у Демокрита, под име­нем здесь понимается та часть суждения, которая относится к предмету, о котором идет речь, а термином «глагол» обозначается все то, что высказывается об этом предмете. Таким образом, Аристотель принимает демокритовское учение о субъектно-предикатной форме суждения; связка не выделяется им в качестве осо­бой части суждения, а включается в предикат (в глагол).

В онтологическом аспекте подлежащее суждения мыслится Аристотелем как самый предмет реального мира, о котором что-либо высказывается, а сказуемое суждения — как выражение реальной присущности или неприсущности этому предмету тех или иных признаков.

В структурном отношении Аристотель проводит различие между двухчленными суждениями, в которых говорится о суще­ствовании или несуществовании того или иного предмета, и трех­членными суждениями, в которых предмету приписываются ка­кие-либо признаки.

Аристотель подчеркивает, что, несмотря на сложный состав, всякое суждение представляет собой единую мысль.

По указанным выше причинам классификация суждений в ло­гике Аристотеля охватывает только категорические суждения. Он делит их по трем основаниям: по качеству, количеству и модаль­ности.

По качеству Аристотель делит суждения на утвердительные и отрицательные. Аристотель учит, что всякому утверждению про­тивостоит соответствующее ему отрицание, отношение между ни­ми называется противоречием. Условием наличия противоречия является адекватность утверждения и отрицания, т.е. такое усло­вие, что в обоих суждениях — утвердительном и отрицательном — должно говорится совершенно об одном и том же, в одно и то же время и в одном и том же отношении.

Применяя к суждениям закон противоречия и закон исключен­ного третьего, Аристотель устанавливает те положения, которые позже получили название логического квадрата, а именно: обще­утвердительное и общеотрицательное суждения находятся в отно­шении противной (контрарной) противоположности, а отношение между общеутвердительным и частноотрицательным, равно как отношение между общеотрицательным и частноутвердительным суждениями есть отношение противоречащей (контрадиктор­ной) противоположности. Различие между отношениями контрар­ности и контрадикторности впервые в истории логики установил Аристотель.

Что касается классификации суждений по количеству, то в «Первой Аналитике» Аристотель делит суждения на общие, част­ные и неопределенные, тогда как в сочинении «Об истолковании» дается иное деление: суждения делятся там на общие, частные и единичные, причем частные суждения понимаются в более широ­ком смысле, чем в «Первой Аналитике», так как они охватывают собой и частные и неопределенные суждения «Первой Аналити­ки». В «Первой Аналитике» под частными суждениями понима­ются суждения с кванторным словом «некоторые» в отличие от неопределенных суждений, не содержащих обозначения ни для общности, ни для частности. В сочинении же «Об истолковании» под частными суждениями понимаются все суждения, которые не являются ни общими, ни единичными.

В этой классификации Аристотеля существует неясность. Если частные суждения понимать в смысле «некоторые, а может быть и все S суть Р», то нет никакого различия между ними и неопреде­ленными суждениями, так как в тех и других остается невыяснен­ным, идет ли речь только о некоторых, или, может быть, о всех S. Если же, исходя из определения частного суждения в «Первой Аналитике» как присущности или неприсущности того, что сказы­вается, некоторому или не всякому предмету, являющемуся под­лежащим суждения, понимать частные суждения Аристотеля в смысле «только некоторые S суть Р», то получается еще большее затруднение. В таком случае, как отмечает Н. А. Васильев, ока­жутся неверными установленные Аристотелем частные модусы категорического силлогизма.

Суждения типа «только некоторые S суть Р» получили на­звание выделяющих суждений. Аристотелевская теория силлогиз­ма безупречна лишь в том случае, если под частными суждениями «Первой Аналитики» понимать суждения типа «некоторые, а может быть и все S суть Р». Особенности аристотелевского деле­ния суждений по количеству, как правильно отмечает А. С. Ахманов, заключаются в том, что, по Аристотелю, общность и част­ность суждений есть элемент сказуемого, а не количества подле­жащего 9. Строго говоря, то, что называется различием суждений по количеству, Аристотель понимает как различие в том, выска­зывается ли сказуемое о подлежащем общим или необщим обра­зом, обо всем или не обо всем объеме подлежащего.

В основе этого деления лежит градуирование самого бытия. По Аристотелю, есть бытие возможное (то, что может быть и мо­жет не быть, но существование чего не является невозможным), действительное (существование отдельных вещей, область есте­ственно происходящего, в котором имеет место сочетание необ­ходимого и случайного) и необходимое (сущность вещей, нахо­дящая свое выражение в понятиях).

Таким образом, модальность суждений в логике Аристотеля не означает субъективной степени уверенности: возможность не тождественна вероятности, а необходимость не есть психологи­ческая невозможность мыслить иначе. Но наряду с онтологиче­ской возможностью Аристотель применяет и понятие логической возможности (в смысле допустимости чего-либо). В последней части сочинения «Об истолковании» выясняется вопрос об отно­шениях противоречивости и противности между модальными суж­дениями. Результаты исследования он резюмирует в таблице, со­стоящей из восьми положительных и восьми отрицательных мо­дальностей. Аристотель считает, что в модальных суждениях утверждение и отрицание относятся не к глаголу суждения, а к виду модальности (т.е. утверждается или отрицается возмож­ность или невозможность, допустимость или недопустимость, не­обходимость или не-необходимость).

Оценивая учение Аристотеля о суждении, необходимо отме­тить, что и в этом учении сказывается то колебание между ма­териализмом и идеализмом, диалектикой и метафизикой, кото­рое характерно для всей его философии. В понимании сущности суждения положительным у Аристотеля является отнесение со­держания суждения к самой действительность Это в основном материалистическое понимание сущности суждения, хотя сама концепция действительности у Аристотеля не свободна от идеа­листических наслоений, особенно в том, что касается понимания отношения формы и содержания. Положительным является в тео­рии суждения Аристотеля и то, что он понимает суждение как диалектическое единство анализа и синтеза. В вопросе об истин­ности суждений Аристотель, как было уже указано выше, впадает в противоречие, утверждая, что истина — только в суждении. Аристотель не только ошибается, но и противоречит самому себе, поскольку сам он признает истинность ощущений.

Истинность ощущений, являющихся более или менее точной копией действительности, есть одно из основных положений ма­териализма. Для нас нет сомнения и в том, что не только сужде­ния, но и понятия могут быть истинными или ложными в зависи­мости от того, верно или искаженно они отражают действитель­ность. Метафизическое понимание отнесения к действительности, имеющего место в суждении, приводит Аристотеля к тому, что он ограничивает круг достоверных суждений одними лишь категори­ческими суждениями, отвергая познавательное значение других видов суждений и игнорируя все богатство и разнообразие.

УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ

Присущее Аристотелю колебание между материализмом и объективным идеализмом, между диалектикой и метафизикой особенно сильно сказывается на его учении о понятии. Пробле­ма понятия есть прежде всего проблема общего в его отношении к отдельному, а именно в решении этой проблемы Аристотель безнадежно запутался.

С одной стороны, Аристотель дает блестящую уничтожаю­щую критику теории идей Платона и доказывает всю несостоя­тельность превращения общих понятий в самостоятельную сущ­ность, существующую независимо от чувственного мира. В этой критике теории идей Платона Аристотель выступает как мате­риалист, борющийся против идеализма.

Но Аристотель остановился на полпути. Отвергая учение Платона о самостоятельном существовании общих понятий в ка­честве субстанций, независимых от единичных вещей, чувствен­ного мира, он все же признает их «вторичными субстанциями», являющимися сущностью всего реально существующего. Хотя Аристотель и не отрывает общее от единичного, считая общее существующим лишь в единичных вещах, однако вместе с тем он приписывает общему высшее совершенное бытие, которое яв­ляется первичным по сравнению с бытием единичных вещей. Общее как сущность всего существующего, по учению Аристоте­ля, является необходимым, вечным и неизменным, тогда как единичные вещи случайны, преходящи и изменчивы.

Таким образом, колебание Аристотеля между материализ­мом и идеализмом приводит его к самопротиворечию: с одной стороны, единичные вещи являются первыми субстанциями, с другой, высшее вечное совершенное бытие приписывается об­щим родовым понятиям. Общее существует только в единичных субстанциях, но оно действительно в более высоком смысле, чем последние, будучи сущностью всех единичных субстанций.

В философской системе Аристотеля царит иерархия понятий и всего сущего. Разделяя это учение Платона, Аристотель дает ему новое истолкование. Ход его мысли противоположен плато­новскому. Тогда как для Платона чем выше понятие, тем оно совершеннее, тем больше полнота его бытия, в то время как единичные вещи чувственного мира, являясь слабыми копиями идей, стоят на (последнем месте по степени бытия, Аристотель, напротив, полноту бытия приписывает единичным субстанциям, и у него градуирование бытия находится в обратном отношении к общности понятия. Чем выше занимает понятие место на лестнице понятий и, следовательно, чем оно более общее, чем дальше оно отстоит от первой субстанции, тем беднее его содержание, тем меньше в нем бытия. Ближайшие виды более богаты содержанием, чем роды, а роды богаче содержанием, чем наивысшие общие понятия. Поднимаясь по лестнице понятий и удаляясь от единичных чувственно воспринимаемых вещей, мы приходим к понятиям, в которых все меньше и меньше бытия. С другой стороны, в противоположность этому, мысль Аристо­теля идет и в обратном направлении. Он говорит, что общее есть и первое по природе и что именно оно является основанием бы­тия единичных вещей (это звучит уже совершенно по-платонов­ски).

Аристотель непоследователен, когда он, с одной стороны, признает только единичное субстанциональным, а общее суще­ствующим в нем, а с другой стороны, учит, что понятийное поз­нание имеет своим предметом общее и что определение понятия дает знание сущности; так что с первой точки зрения единичное есть собственный предмет познания, тогда как со второй — не единичное как таковое, а, скорее, общее есть предмет науки.

Это противоречие Аристотель пытается разрешить путем раз­личения двух значений категории субстанции: первой субстан­ции (единичные вещи) и второй субстанции (общей сущности).

Единичные вещи, по Аристотелю, представляют собой един­ство формы и материи, но в этом единстве примат принадлежит форме.

Форма есть сущность единичных вещей, их понятие, точнее, онтологический аспект понятия. В философской системе Ари­стотеля понятия являются «первыми по природе», а чувственное восприятие — «первым для нас». Познать сущность мы можем лишь на основе чувственного опыта, путем обобщения его дан­ных.

Мысль Аристотеля тщетно бьется над проблемой понятия, ударяясь то в сторону материализма, то в сторону объективного идеализма, становясь то на путь эмпиризма, то на путь умозре­ния, то возвышаясь до диалектических догадок, то впадая в ме­тафизику.