Поэтические воззрения славян на природу
жүктеу/скачать 4.25 Mb.
|
|
Не бери jeи, брате! та дивчина без доли росла, Без доли росла, в несчастью вродилася, Она тоби, брате, дружиною не судилася5. Несомненно, что и славяне, подобно другим индоевропейским племенам, признавали судьбу таинственным, всемогущим существом, с царственною над всем миром властию и с божественным характером. Они называли ее Судом божиим. 1 Рыбник., I, 40—1; см. варианты в Записках о южн. Руси, I, 308—9, и в Пермск. Сб., II, 166. 2 Торопец, соч. Семевского, 3. 3 Лужичане называют ведьм — kuzłarničje (Volkslieder der Wenden, II, 233); у чехов кузельник — колдун, чародей (Срезнев., 60); у нас козленица — кузница, кузлó — ковка (Обл. Сл., 95; Доп. обл. сл., 95) и кузнечный молот (Тверск. губ. ). 4 Срп. припов., 31. 5 Ч. О. И. и Д. 1863, IV, 298. Самое слово бог первоначально означало τυχη , fatum. В санскрите ему соответствует bhagas (от bhag — делить) — часть, доля, отломок, а потом счастие и высочайшее существо, имущее в своих руках всякие дары и разделяющее их между смертными; сравни часть, участь и счастие: «сидень сидит, а часть (fortuna) его растет»; обл. щаска означает и счастие, и участок; серб. честит — счастливый (с-чАстьн), обладающий частью, злочест — malus = тот, кому досталась злая часть. От глагола делить (нем. theilen, гот. dailjan) образовалось слово доля, означающее не только pars (отдел), но и судьбу (= то, что выпало человеку на часть, на долю, что досталось ему в у-дел; нем. theil, an-theil и ur-theil). По свидетельству пословиц: «Бог дасть долю и в чистим поли», «лежень лежить, а Бог для него долю держить»1, «счастливому талан от Бога дан», серб. «Бог и срёћа дала». От него исходят и все блага, и все лишения, как это очевидно из производных: богатый (снкр. bhagavat, сравни: deus, divus и dives), богатырь (слово, доселе употребляемое в некоторых областях в смысле богача) и у-богий (бедный, одержимый болезнею, слепой, калека), малор. не-бога (бедняк, сирота, лит. nabagas), не-божчик (покойник, луж. nabogi), т. е. обделенный судьбою, лишенный даров счастия: довольства, здравия и долголетия; с-божие аналогично с словом с-чАстие: в разных славянских наречиях оно означает или вообще — имущество, достояние, богатство, или в частности — хлеб, главное богатство земледельца, а верхне-луж. zbozo — счастие2. «Господь, говорят малорусы, николи не спить: у того щасте одбирае, а тому дае»3. Как для всех других представлений язычества источником служило обожание природы, так и мысль о судьбе в глубочайшей древности должна была связываться с естественными, стихийными явлениями. Отвлеченные понятия предполагают долгое развитие; по своей бестелесности, отрешенности от тех самых предметов, свойствами и признаками которых определилось их значение, понятия эти не могли быть доступны грубым, младенческим племенам. Ученые исследования показали, что вещие девы = судицы принадлежали к существам облачным, дожденосным. Судьба, следовательно, была не более как олицетворение всемогущих, то благотворных, то разрушительных, но всегда неотвратимых сил природы. Слова, служившие для обозначения этого понятия, были вначале эпитетами или прозваниями верховного божества неба, бурных гроз, дождевых ливней и земного плодородия. В скандинавской мифологии это — Один, шествующий в облаках и бурях, бог, которому служили валькирии и от воли которого зависели торжество и смерть сражающихся героев. Его всевидящее око = солнце, вещие вороны Huginn и Myninn, напиток мудрости из колодца Мимира суть выражения его всеведения; он знает и былое, и настоящее, и будущее, он наделяет людей высочайшими дарами духа и плоти, он — владыка желаний и потому называется Oski = Wunsch4, т. е. в руках его все счастие, какого только может пожелать смертный. Поэты XIII столетия изображали Wunsch, как живое, могучее и творческое существо; валькирии назывались óskameyjar = wunschmädchen, то же что славянские желкине, жельне жене; души блаженных героев, увлекаемые валькириями в жилище Одина, — óskasynir = wunschsöhne. Чудесному жезлу, с помощию которого Гермес мог усыплять живых и пробуждать мертвых, соответствуют wünschelruthe и schlafdorn германских преданий: это жезл, возжигающий пламя жизни в новорож- 1 Вар. Лежухови Бог долю дае. 2 О влиян. христ. на сл. яз., 122; Мат. сравн. слов., II, 547, 559; Дифенбах, II, 610; Обл. Сл., 126, 236; Номис, 25. По указанию г. Потебни часть (от снкр. чh'ид, чhинатти — scindere) и доля (от снкр. далати — колоться) означают нечто отрезанное, отколотое, кусок. — Труды моcк, Археолог. общ., в. II, 154. 3 Кулиш, I, 148. 4 Ockabyrr = óskis wind, wunschwind. денном младенце и погашающий его в минуту смерти. Когда Один вонзил в Брунигильду schlafdorn, она тотчас же впала в непробудный сон; подобное же действие, по свидетельству сказки, производит веретено вещей пряхи (= норны). Наконец, wünschhütlein и wunschmantel (= hut и mantel des Wunsches, Wuotans) напоминают «счастливую сорочку», которая приготовляется девами судьбы1. Один — творец и владыка мировой жизни; вместе с своими братьями Vili (der wollende) и Vé (weiher, heiliger) он вывел из предвечного хаоса небо и землю, даровал вселенной законы и устроил в ней физический и нравственный порядок; он создал первую чету людей — мужа и жену и вдунул в них живые души; он — царь, управляющий и смертными и богами, Allvater и Mjötudhr = измеритель, взвешиватель всего сущего, определитель судеб2. Выше указано, что длиною нити, выпряденной парками, определялась долгота человеческой жизни, что веревкою норн измерялось пространство владений, на которые должна распространиться власть новорожденного героя, и что девам судьбы присвоялось название mëten (стр. 171—2). По выражению русской пословицы, «Бог не гуляет, а добро перемеряет»3 = одному дает, у другого отымает. Gautrekssaga повествует, что Один и Тор, подобно норнам, феям и рожаницам, творили грядущие судьбы. В полночь разбудил Один своего приемыша Старкадра (Starkadhr) и на лодке переправился с ним на остров, где в тенистом лесу заседало одиннадцать судей; двенадцатый стул был свободен, его занял Один — и предложил судьям изречь свои приговоры. Тогда начал гневный Top: «ich schaffe ihm (Старкадру), dass er weder sohn noch tochter haben und seinen stamm enden soil». Один продолжал: «ich schaffe ihm, dass er drei mannesalter leben soil». Top: «in jedem alter soil er ein nîdhîngsverk'4 thun». Один: «ich schaffe ihm — er soil die besten waffen und kleider haben». Top: «er soil weder land noch grund haben». Один: «ich gebe ihm, dass er viel geld und gut habe». Top: «ich lege ihm — in jedem kampf soil er schwere wunden empfangen». Один: «ich gebeihm die gabe der dichtkunst». Top: «was er dichtet, soil er nicht behalten können». Один: «das shaff ich ihm, dass er den edelsten und besten männern werth erscheine». Top: «dem volk soil er verhasst sein». Top играет в этой саге роль враждебной норны; каждый благой дар он старается умалить злым пожеланием5. Греки сочетали идею судьбы с громоносным Зевсом, в руках которого были весы, определяющие участь не только отдельных героев, но и целых народов: Зевс распростер, промыслитель, весы золотые; на них он Бросил два жребия смерти, в сон погружающей долгий: Жребий один Ахиллеса, другой Приамова сына. Взял по средине и поднял: поникнул Гектора жребий, Тяжкий к Аиду упал...
склоняются долу, а праведного подбрасывают вверх — на светлое небо (см. выше стр. 139). После водворения христианства народная фантазия дала эти весы архангелу Михаилу, вождю небесного воинства и победителю демонов; на Страшном суде он будет взвешивать добрые и злые дела каждого человека, и смотря по тому, что перетянет, назначит ему или вечное блаженство, или адские муки1. В связи с этими «весами правосудия» должно поставить и псковское предание о горе Судоме (в Порховск. уезде). Над этою горою висела некогда спущенная с неба цепь; в случае спора или бездоказательных обвинений соперники приходили сюда, и каждый поочередно должен был достать цепь рукою; но цепь позволяла до себя дотронуться только праведной руке. Однажды сосед у соседа украл деньги и положил их в толстую, выдолбленную внутри палку. Оба пошли на Судому; сперва взялся за цепь обвинитель, а затем вор, когда настала его очередь, попросил своего противника подержать палку и, доставая цепь, сказал: «деньги у тебя!» Цепь и ему далась, но после того неизвестно как и куда исчезла2. Для предков наших суд и законы имели священное значение; по общему, глубоко укорененному убеждению они исходили от богов и составляли неотъемлемую принадлежность религии. Древнейший чешский памятник «Суд Любуши» говорит: «у нас правда по закону святу, ю же принесеху отци наши», «по закону векожизненных богов»3. Греки верили, что законы им посланы Аполлоном и Зевсом, а по сказанию римлян, Нума записал их со слов богини Эгерии. В течение долгого времени они даже не были закреплены письмом, и в кратких ритмических изречениях (carmina, νόμοι )4 передавались устно от отца к сыну, вместе с верованием и молитвами; как эти последние должны были произноситься в совершенной точности, не Допускали ни малейшего изменения, так и юридические формулы только тогда имели обязательную силу, когда произносились с подобающим уважением к их заветным, нерушимым словам. Вступая в гражданские отношения, человек обязывался священною формулой. Впоследствии, занесенные в «служебники», промеж обрядовых постановлений, заклятий и молитв, законы хранились в храмах, под надзором жрецов5. О славянах известно, что они собирались на сходки и обсуждали свои общественные дела при штетинском храме6. В наших памятниках можно указать на позднейшие следы этого древнего обычая; так, в «Псковской судной грамоте» читаем: «а который позовник пойдет исца звати на суд, и той позванный не пойдет на погост к церкви позывницы чести... ино позывница прочести на погосте пред попом»; «а против той рядницы не будет во святой церкви в лари в те ж речи другой.... »7 Вера в таинственную, всем управляющую волю Судьбы с особенною наглядностию заявляет себя: а) в суде божием (ордалиях), самое название которого тождественно с именем Судьбы (см. II, 101—102); b) в обычае метать в сомнительных случаях жребий и его указание принимать за приговор всеведущего божества и с) в гаданиях о будущем. Решение частных тяжб и общественных вопросов жребием было употребительно у всех индоевропейских народов. Дело, в котором боролись противоположные интересы, через это возвышалось над произволом и страстями людей
и восходило на тот верховный, непреложный суд, перед которым умолкали все личные расчеты; ибо избегнуть определений рока не дано ни единому смертному. Лат. sors и нем. loos означают и жребий, и счастие, долю, участь; точно так же и рус. жребий употребляется в двояком значении метать жеребьи — бросать нарочно нарезанные и помеченные палочки или прутики, чтобы по их расположению разрешить спорный вопрос; знать, таков мой жребий! вместо: таково мое счастье! Одна из трех дев судьбы бросала жребии для определения грядущих событий (см. выше стр. 173—4, 174). И греки, и римляне вопрошали свои прорицалища посредством жребиев. Для этого они метали кости или из урны, наполненной водою, доставали дощечки, на которых начертаны были различные знаки, а жрецы поясняли их сокровенный смысл. Выборы в общественные должности долгое время совершались по жребию, т. е. отдавались на божью волю. У германцев жребий был решителем споров и провозвестником будущего. По свидетельству Тацита, отломленную от дерева ветвь они разрезывали на части и на каждой клали особую метку; жрец или старейший в роде бросал эти прутики и, смотря по тому, как они выпадали, делал свои заключения. Отсюда очевидна связь жребия с рунами и гаданиями1. Тот же обычай существовал и между другими племенами; скифы по расположению жеребьевых прутиков или стрел угадывали будущее и давали ответ на всякое возникшее недоумение2. Саксон-грамматик говорит, что на острове Ране славяне кидали три дощечки — с одной стороны белые, а с другой черные, и замечали: какой именно стороной упадут они кверху; белая предвещала успех, а черная — неудачу. К этому гаданию прибегали и штетинцы, чтобы определить исход морской битвы3. В числе запретных книг и суеверных обрядов старинный памятник называет: Метание или Розгомечец. Какая жертва угодна богам? — это исстари решалось жребием; так, при св. Владимире киевляне метали жребий на отрока и девицу: «на него же падеть, того зарежем богом» (II, 135). По словам Константина Порфирородного, русы метали жребий и, следуя его указанию, одних птиц заколали в жертву, а других пускали на волю. Стих о Елизавете Прекрасной рассказывает: когда при царе Агее покинул народ веру христианскую, то Господь прогневался и напустил на царство змея лютого, поедучего; тогда-то князья и бояре собирались на соймище. И жеребьи закладывали: Кому наперед зверю достануться На съедение, на смертное потребление?4
В торговом договоре Новгорода с немцами и готландцами (XIII столетия) постановлено, чтобы тяжбы между русскими и ганзейскими гостями, при недостатке судебных доказательств и противоречии свидетелей, решались жребием6. В Судебник Ивана Грозного занесено следующее узаконение, подтвержденное потом и в Уложении (XIV, 4): если между русским и чужеземцем возникнет дело, котороене иначе может быть решено, как разве присягою, то целовать крест предоставляется 1 D. Myth., 1064; Germ. Mythen, 599; Куланж, 241-2. 2 Лет. рус. лит., кн. 1, 140. 3 Срезнев., 81. 4 Ч. О. И. и Д., год 3, IX, 155; см. также Поэт. Воз., II, 199—200. 5 Рус. Дост., III, 186. 6 Городское или сред, состояние рус. нар., соч. Плошинского, 59. той стороне, чей вынется жребий. Англичанин Лэн описал нам самый обряд вынимания жребия: два восковых шарика с именами спорящих клались в шапку и кто-нибудь из посторонних доставал один шарик голою правою рукою; чье имя вынималось, тот давал клятву и выигрывал дело. Из уставной грамоты шуянам 1606 года видно, что и в том случае, когда оба противника были люди русские, право целовать крест определялось жребием. Тем же способом решали в XVI столетии вопрос: кому из тяжущихся о поземельном владении должно предоставить право идти с образом на голове и указывать межу1. По Уложению (XIV, 10) иск не свыше рубля решался жребием, а больше рубля — присягою. Выбор духовного владыки совершался в старину по жребию: имена кандидатов писались на отдельных листках, и запечатанные полагались — в Новгороде на престоле у св. Софии, а в Москве — перед иконою Владимирской Богоматери в Успенском соборе; после молебствия выносили один сверток, распечатывали и объявляли народу избранного. Наказывать десятого по жребию, в случае каких-либо общественных смут, долго удерживалось наряду с другими судебно-административными мерами2. Но еще долговечнее жребий в обычаях поселян, которые выражаются о нем пословицами: «жеребий — божий суд», «жеребий — святое дело», «жеребий сыщет», «от жеребья не уйдешь!»3 Доныне в деревнях и селах большая часть спорных дел и очередных обязанностей решается жребием. При дележе имущества и выборе рекрута крестьяне всего охотнее полагаются на этот бесстрастный, независимый от человеческого произвола суд. В Нижегородской губ. при развёрстке поземельных участков бросают жеребьи; в Ярославской и других губ., когда умрет отец и не оставит после себя никакого распоряжения, два сына его (что называется «ровный бой») берут каждый свою часть по жребию4. Метанье жеребьевых знаков в некоторых местностях заменяется обыкновением конаться, и слово это в Рязанской губ. употребляется в смысле: бросать жребий. Следуя завету старины, русский человек — когда наступят Рождественские Святки — силится разгадать: что присудила ему на будущий год могучая Судьба? С этою целью совершается обряд гадания, описанный нами во II томе, стр. 100—101. У болгар, накануне Нового года, девицы выносят на площадь котел, наполненный водою, опускают в него кольца, браслеты, ожерелья и все это отдают на сохранение так называемой царице солнца. Царицею назначается обыкновенно девушка не старше шестнадцати лет, с русою косою и голубыми глазами. На другой день сельская молодёжь отправляется к ее дому, с музыкой и песнями; царица подымает котел и выходит навстречу, красуясь длинными, распущенными по плечам волосами; подруги убирают ее цветами, надевают ей на голову венец и красное покрывало и затем все вместе идут на площадь. Там приступают к гаданию; хор поет предвещания, а царица вынимает из котла одну за другою погруженные в него вещи. Чья вещь будет вынута, тому и вещает провозглашенная песня его грядущую судьбу5: «кому вынется, тому сбудется — не минуется!» Царица солнца представляет в этом обряде деву-судицу (сравни I, 44—45), а кольца, браслеты и ожерелья заменяют собою жребии гадающих. Литовский Прамжинас (= божие предопределение, судьба) почитался высочай- 1 Макуш., 104; История Росс. Соловьева, VII, 158, 334, 414; Карамз. И. Г. Р., IX, примеч. 788; Описание гор. Шуи, 226. 2 Рус. в св. посл., III, 215—8. 3 Послов. Даля, 50; Толков, слов., I, 477. 4 Эти. Сб., I, 13, 21; Вест. Р. Г. О. 1853, II, 108. 5 Москов. Газета 1866, стат. Каравелова: «Святки у болгар»; см. также Гласник. срп. учен, друштва, кн. V (1867), 127. шим из богов; его судом содержится вселенная; от его ударов дрожит мать-земля, как от небесных громов Перкуна; он посылает всемирный потоп (= весенние разливы) и потом создает на земле новую жизнь и новое поколение людей, заставляя спасенную им чету прыгать через камни. Тот же миф о происхождении людского племени греки связывали с Гермесом, а славяне, как свидетельствует старинный памятник1, — с Родом: сидя на воздуси, Род мечет на землю груды — и в том рождаются дети (II, 241). Из этих сближений позволительно заключать, что первоначально под именем Рода разумелось божество, заправляющее весенними грозами, оплодотворяющее землю семенем дождя и созидающее мировую жизнь. Белый свет, по выражению стиха о Голубиной книге, зачался от суда божия. Выше мы видели, что бог-громовник, как мифический кузнец, кует людям брачные узы и назначает, кому на ком жениться (стр. 185—6); как повелитель волков («волчий пастырь»), он определяет, какие именно люди должны умереть от зубов этого хищного зверя, и приговоры его так же неотвратимы, как и приговоры рожаниц; волки следуют за ним — подобно тому, как следуют они за Одином и валькириями (I, 364). В древних рукописях рай и ад (= те загробные области, где обитают души предков) обозначаются словами по-рода и родьство: «а уже убогых не миловати, и родьство обештано е(сть) и огнь негашжштии и с бесы мучение»2. Это наводит нас на мысль, что с Родом могло соединяться представление о владыке усопших предков (сравни выше, стр. 142, предание о ведаическом Ариаме); что, царствуя в воздушных сферах, он — с одной стороны — посылал на землю младенческие души (= порождал детей), а с другой, наравне с скандинавским Одином и греческим Гермесом, препровождал души усопших в страну бессмертия. В паремейнике 1271 года слово Род употреблено при переводе еврейского гад (fortuna, τύχη , бог счастия): «готовяще Родоу трапез »3. В древлеславянском переводе хроник Малалы и Амартола греч. είμαρμένη , означающее судьбу, объясняется словом рождение: «Имармению же сделавший прелесть некоую, глаголемую рождение, ее же разве ничесож пострадати, ли творити могоуще комоу-любо, знаменословять, и в таковоую прелесть и нечестие впадають; мнев бо некыи, яко разве рождения — кроме Имармении никто ж ни створити, ни пострадати власть имать». Заметим, что и греки с словом γένεσις ; соединяли понятие судьбы: так, у Иоанна Златоуста, чаще других возражавшего против фатализма, читаем: « έι θεός , ΰ γένεσις » = в старинном переводе: «аще Бог есть, несть рождения»; « έι γένεσις , ΰ’νόμος , έι δέ νομος , ΰ γένεσις » = «аще рождение — то не закон, аще закон — то не рождение». Тот же смысл средневековые латинские и немецкие памятники придают речениям: genesis, genitura, nascentia, gaburt, giburt, gaburdia4. В одном из поучительных сочинений VII века записано: «nullus sibi proponat fatum vel fortunam aut genesin, quod vulgo nascentia dicitur ut dicat: qualem nascentia attulit, taliter еrit»5. Хотя в старинных переводах слово «рождение» и есть, по-видимому, не более как буквальная передача греческого «γένεσις »; но это еще не доказывает, чтобы переводчики употребляли его машинально, бессознательно и чтобы само по себе оно не имело никакой связи с понятием о всесильном роке. Наоборот, надо думать, что и переводчики, и их современники очень хорошо понимали: против какого «рождения» были направлены протесты проповедников; можно ли сомневаться в этом, если девы судьбы называ- 1 Архив ист.-юрид. свед., II, предисл. стр. XXIII. 2 Матер, для истор. письмен, 9 (Святославов Изборник 1073 года). 3 Архив ист.-юрид. свед., II, ст. Срезнев., 109. 4 Изв. Ак. Н., IV, 171—6. 5 D. Myth., 818; Germ. Myth., 631. лись у славян рожаницами, если и доныне народ русский выражается пословицей: «от роду (= от судьбы) не в воду!»1 Во всех памятниках, свидетельствующих о поклонении Роду и рожаницам, имя первого постоянно встречается в единственном числе. Очевидно, что рожаницы и Род стоят в таком же отношении друг к другу, как парки и Fatum, мойры и Άνάγχη или Είμαρμένη , норны и Örlög, 2 тогда как рожаницы заведовали участью отдельных людей (каждому, при его появлении на свет божий, давалась своя рожаница), Род олицетворял собою общее понятие о судьбе, как о божественной силе, все производящей и всем правящей в мире. Но творческая деятельность природы возбуждается не одним дожденосным Перуном; она не менее зависит и от ясных, согревающих лучей солнца. Для наших предков солнце было божество рождающее = дарующее земле урожаи и наделяющее смертных изобилием, богатством, а следовательно, и счастием. Снскр. bhaga употреблялось, как одно из названий этого светила; у славян «солнце» — синоним счастия, на что указывают следующие выражения: «взойдет солнышко и на наш двор!», «померкло мне солнце!», «закатилось мое счастие!» (I, 35). Как всевидящее око, озирающее небо и землю, — Солнце знает все явное и сокровенное, что только совершается в мире. От его взоров ничто не может утаиться! Свет и зрение — обычные метафоры знания, мудрости, а мрак и слепота — невежества, отсутствия всяких сведений3. В гимнах Ригведы Солнце называется всеведущим4. Оно — представитель высочайшей правды, всегда открытой и «ясной, как божий свет», противник и каратель «темной» лжи, и тот, кто обманывает (морочит) других, грешит именно против этого всеведущего божества. В силу этих воззрений с ним необходимо сочеталась идея праведного суда божия. В любопытной чешской сказке юный герой отправляется за разрешением загадочных вопросов к Солнцу, тогда как, по сербскому преданию, он с тою же целию идет к Судьбе. Солнце названо в этой сказке златовласым дедом-Всеведом, а в матери ему дана пряха-судица, которая вечером принимает его на западе и успокаивает на своих коленах; поутру Солнце пробуждается от сна, прощается с матерью и вылетает восточным окном на. дневное странствование. О значении Солнцевой матери сказано было выше: это, во-первых, — облачная, дожденосная жена, из темных недр которой нарождается Солнце весною, и, во-вторых, богиня Зоря, которая каждое утро выводит его из мрака ночи, или, выражаясь поэтически: каждое утро рождает светозарного сына и расстилает для него по небесному своду золотисто-розовую пелену (1, 47; II, 66—67). Зоря также представлялась пряхою, как и девы судьбы (см. гл. V); по указанию немецких причитаний, одна из этих дев отпирает небо и выводит из-за темных затворов ясное солнце (см. стр. 176—7). На Руси уцелела старинная поговорка: «дожидайся Солнцевой матери божья суда!»5 Солнцева мать упоминается во многих сказках, и везде о ней говорится как о вещей пряхе: она дает странствующим героям мудрые советы и на золотой прялке прядет золотую кудель6. жүктеу/скачать 4.25 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|