Поэтические воззрения славян на природу

падшими ангелами. Часть светлых эльфов из числа тех, которые были низвергну­ты с неба, не попала в ад и осуждена пребывать на земле, населяя горы, леса, воды и жилища людей и разделяясь на разные классы: holden, gütchen, nixen, kobolde, hausgeister и др. То же самое рассказывается на Руси о происхождении домовых, во­дяных и лесных духов. Из указанной способности карликов скрываться от взоров и менять свои образы возникли представления о их наклонности к обману, обольще­нию или обморочиванию смертных¹; сверх того, как олицетворениям молнии, ко­торая падает ломаною, искривленною стрелою, древнейший язык присвоил им эпитет лукавых, первоначально означавший только эту внешнюю, видимую глазом кривизну (см. гл. XXII). Позднее, вместе с одухотворением материальных выраже­ний древнего языка, с возведением их на степень нравственных понятий, — карли­ки, удерживая за собой прежние эпитеты лукавых, скрытных, изменчивых, получи­ли в народном сознании характер духов необыкновенно хитрых, изворотливых, всегда готовых на обман и измену. Слово zwerg = dvetgr Кун сближает с санскр. dhvaras — кривой, несправедливый. Злой характер карликов особенно проявляется весною, в мае месяце, когда начинаются грозы. В противоположность им, велика­ны-тучи, с которыми малютки-молнии живут в постоянной вражде, представляют­ся простоватыми, недогадливыми и даже глупыми; с теми же типическими черта­ми изображается в народных преданиях и самый черт — там, где он заступает мес­то великана. Эта тупость ума, признанная за великанами, также объясняется вли­янием языка, который придал им постоянный эпитет диких (см. выше, стр. 313), т. е. в позднейшем значении этого слова: грубых, невежественных, не знакомых ни с какими удобствами, живущих вне общественного порядка и законов; именно такими и представляет их Гомер в своей Одиссее. Наоборот, эльфы живут большими обществами и нередко под властию особого владыки. При громадном росте великаны обладают и громадною силою; в сравнении с ними карлики казались ничтожными червями, но эти черви постоянно одоле­вают своих исполинских противников, и такая победа приписана была их хит­рому уму насчет слабоумия последних. Таким образом, арийское племя силе ума давало перевес над силою физическою.

вступление его в воздушное общество, или в подземный мир теней, тождественный с облачными подземельями цвергов. Отсюда возникло поверье, будто эльфы похи­щают детей, т. е. собственно увлекают души. Их дыхание, прикосновение и удары бросаемых ими стрел причиняют людям тяжкие болезни и смерть. Как существа, родственные громовнику, основателю домашнего очага, как души предков, эльфы поступают в разряд домовых гениев (кобольдов), поселяются в избах своих роди­чей и разделяют с ними все хозяйственные заботы (см. стр. 42—44). В этом смысле их называют добрыми соседями, тихим, кротким народом — stille volk, the good people, die guten nachbarn, die friedlichen leute (сравни наше покойники). Таким об­разом, в характере эльфов замечается смесь добра и зла, справедливости и коварст­ва: они то защищают угнетенных и щедро платят за всякую оказанную им услугу, то бывают раздражительны, скупы, наклонны к воровству, своенравны и мститель­ны. Поселяясь в домах людей и не будучи тревожимы в своих укромных пристани­щах, они приносят семье мир и счастие, охотно помогают хозяевам и домочадцам в их обычных работах, уделяют им часть от своих маленьких хлебов и пирогов; скрываясь днем, они деятельны и бодры ночью. С своей стороны, карлики нужда­ются иногда в помощи людей: так, они просят разделить им сокровище и тем пре­кратить их споры; просят залу, чтобы отпраздновать в ней свадьбу; приглашают повивальных бабок к своим родильницам и всегда награждают за эти услуги драго­ценными подарками.

Эльфам соответствуют сербские вилы и русские русалки, подробные сведения о которых представлены нами ниже (см. гл. XXIII—XXIV). Заметим вообще, что пре­дания о карлах, сохранившиеся у славян, близко сходны с преданиями немецкими. У лужичан карлики называются ludki (уменьшительная форма от слова люд — на­род, т. е. маленькие люди = то же, что нем. das stille volk): это подземные духи, оби­тающие в горах, холмах и темных пещерах; многие возвышенности в нижних Лу­жицах носят название: ludkowa gόra. Людки — искусные музыканты, любят танцы и являются на сельские празднества; за оказанные им услуги дают подарки, а когда бывают раздражены — отплачивают злыми шутками; подобно эльфам, они не мо­гут переносить колокольного звона, и существует даже поверье, что с тех пор, как завелись колокола, людки исчезли². У словаков известен pikuljk (pikul, pikolo от слова печь — пеку; от того же корня: pik — гневный пыл, ярость и пекло — подзем­ное царство, преисподняя, ад) — мужичок ростом с палец, но весьма сильный; он поселяется на людских дворах — в какой-нибудь норе, ходит в красной одежде³, приносит своему хозяину золото, деньги, хлеб, и дарует его лошадям здоровье и сы­тость⁴. Словинцы и кабатки называют карлов dremnî или drebnî, т. е. дробные (ма­ленькие), а кашубы — krosniata, . krâsniaki, от санскр. karç — худеть, krça — худой, тщедушный; чешск. krsati — худеть, умаляться, krsek — карлик; отсюда же наши:

крошить, кроха и крошка — ребенок. Кроснята и drěbnî живут в подпольях избы, хлева или сарая; между ними есть старички с длинными бородами, молодые люди, женщины и дети; они носят на головах красные шапочки, празднуют свои свадьбы с музыкой и плясками; бывают довольны, если ставят для них в ореховой скорлупе молоко; любят перебирать свое золото, и в случае оказанной им услуги дарят чело­веку мешок с деньгами; такой же дар можно получить от них, если удастся сорвать с одного из карликов его красную шапочку: они непременно придут выкупать ее, т. е. вслед за тем, как бывает сбита шапка-невидимка, на весь дольний мир рассыпа­ется золото солнечных лучей. По литовскому поверью, клады блуждают по миру в виде мальчиков красных, белых и смуглых: красный цвет означает золото, белый — серебро, смуглый — медь; при встрече с путником они просят дать им пощечину, и от этого удара (= метафора грома) рассыпаются блестящими деньгами. Кроснята подменивают по ночам некрещеных младенцев, и потому если есть в семье карло, то обыкновенно думают, что кроснята похитили у родителей их настоящего ребен­ка, а взамен положили в люльку своего¹. На представление бурного вихря в образе карлика указывает следующий эпизод из сказки об Еруслане: встречается этому богатырю мал-стар человек, напоминающий нам карлика немецких сказок — ein kleines graues männlein; стоит он на дороге и не дает проезду. Богатырь хочет разда­вить его конем, а мал-стар человек насмехается: «за что ты меня старого-малого убить хочешь? с меня нечего снять!» Еще пуще разгневался Ереслан, поднял меч-кладенец и кинулся на карлика; но тот приклонился и дунул на богатыря, да таково сильно, что он на коне не усидел — пал на сырую землю что овсяный сноп. Тогда мал-стар человек сжалился над витязем и пропустил его домой². Белорусское пре­дание утверждает, что Перуну подвластны духи гарцуки (от гарцевать — играть, бе­гать взапуски), которые живут в горах (= тучах) и с виду похожи на маленьких де­тей; когда они, играя, устремляются взапуски, то от быстрого их бега подымается вихрь и начинает крутить песок, а когда несутся по воздуху, то полет их производит бурю и непогоду³. Сербы объясняют вихри полетом ведогоней, в которых олицет­воряют они души. Что касается водной стихии, то русский народ населяет ее русал­ками; а чехи представляют водяного маленьким человечком в красном камзоле и красной шапке⁴.

Яркие лучи восходящего солнца древние поэты уподобляли золотым рукам и розовым пальцам, простираемым богинею Зорею из темных недр ночи; та же ме­тафора служила и для обозначения молнии, исходящей из мрака ночеподобных туч (I, 102). Представляя громовую тучу великаном или драконом, созерцая в грозе торжественное явление Перуна, фантазия рисовала молнию пальцем на руке громовника или враждебного ему демона. От того «громовые стрелки» (donnerhämmer) называются в Германии teufelsfinger⁵, а на Руси — чертовы пальцы. Выше (стр. 345) мы провели могилевское сказание о черте, который поднимал целую гору (= тучу) на мизинце. И по немецким, и по русским преданиям — на скалах и камнях, броса­емых великанами и чертями, отпечатываются следы их пальцев⁶. В одной из на-
¹ Этн. Сб., V, 68, 136, 140; Иллюстр. 1848, № 28.

² Н. Р. Ск., 1-Й, стр. 409-410.

³ Приб. к Ж. М. Н. П. 1841, 87—88.

⁴ Громанн, 12.

⁵ D. Myth., 164.

⁶ Idid., 412-3, 974.

ших сказок¹ змей наделен огненным пальцем, сила которого делает его непобеди­мым: срубленные богатырем головы чудовища вновь прирастают к его туловищу, змей подхватывает их на лету и только черкнет огненным пальцем — как они появ­ляются на прежних местах; таким образом змеиный палец действует так же целеб­но, как Перунова лоза, удары которой даруют здравие и самую жизнь. Наконец, бо­гатырь догадывается и отсекает змею огненный палец и затем уже поражает его на­смерть. Это напоминает греческое сказание о битве Геркулеса с лернейскою гид­рою. Гидра была огромная змея о девяти головах, и когда герой сбивал с нее одну голову — на место утраченной сейчас вырастали две новые. В такой опасности по­мог ему Иоалай: по мере того, как Геркулес сбивал головы гидры, он прижигал ей шею горячим поленом, и голов более уже не вырастало. Огненный палец русской сказки соответствует горячему полену греческого предания; но в последнем орудие это отдано во власть богатыря-громовника и согласно с этим не приживляет голо­вы гидры, а напротив, помогает сбивать их окончательно. Наши знахари придают безымянному пальцу особенную чародейную и целебную силу: обводя им болячку, они приговаривают, чтобы нарыв или веред иссох на теле, как сохнет сломленный древесный сук; иногда, вместо пальца, обводят больное место сухим отростком де­рева (I, 132—3). Зная, что с молнией равно соединялись и живительная, и мертвя­щая сила, что Гермесов жезл (= Перунова лоза) не только пробуждал мертвых, но и погружал в непробудный сон (т. е. предавал их смерти), мы должны допустить то же двоякое значение и относительно пальца, как метафоры молнии. В числе обви­нений, какие возводились на ведьм в Германии, памятники упоминают, будто бы они, вырывая трупы маленьких детей и выкидышей, отрезали у них пальцы и потом в случае надобности жгли эти пальцы и тем самым усыпляли всех живущих в доме. То же чарующее действие приписывается и большому пальцу (daumen), от­резанному от руки повешенного вора². По чешскому поверью, воры стараются до­быть палец мертворожденного ребенка, высушивают его и, приступая к краже, за­жигают словно свечку; пламя, даваемое этим пальцем, наводит на жильцов дома крепкий сон, а самих воров делает невидимками³. На Руси воры обводят сонных хозяев «мертвою рукою» (т. е. рукою, отрезанною у мертвеца), или зажигают свечу, сделанную из жира покойника: та и другая чара избавляют их от опасности быть захваченными, потому что пока продолжается обаяние «мертвой руки» или пока го­рит свеча — в доме никто не проснется⁴. В этих поверьях воры заступают место об­лачных демонов, жадных похитителей небесного золота; а мертвецы, пальцам ко­торых придана такая чудесная сила, означают собственно эльфов, обитателей под­земного, загробного мира.

Оба указанные уподобления молнии карлику и пальцу были соединены фанта­зией в один мифический образ: малый рост карлика стали сравнивать с пальцем на руке, и вот явился мальчик-с-пальчик⁵ или Мизинчик. По свидетельству русской сказки, он нарождается на свете от случайно отрубленного пальца его матери, т. е. под ударом Перунова меча облачная жена теряет свой палец, или, прямее — ту па­дучую молнию, которою она была чревата и которая, как мы видели, признавалась за ее детище. В преданиях лужицком и хорутанском Palčik (Palček) — нежное, пре-
¹ Н. Р. Ск., VII, 3.

² D. Myth., 1027; Neues Lausitz. Magazin 1843, III-IV, 340.

³ Громанн, 106, 205.

⁴ Иллюстр. 1846, 345; то же рассказывают и в Литве. — Рус. Сл. 1860, V, 27.

⁵ Мальчик — уменьшит, форма от мал, малый.

красное существо; если он и подвергается разным опасностям ради своей ничтож­ной величины, то вследствие той же особенности, а также вследствие своей догад­ливости и лукавства, всегда ловко выпутывается из беды¹. Это сказочное лицо встречается у всех индоевропейских народов и, следовательно, принадлежит к кругу тех мифических представлений, за которыми следует признать глубочайшую древ­ность происхождения. У пруссов и литовцев карлик этот называется parstuk (perstuk — от лит. pirsztas, cл. перст), у немцев — daumesdick, daumerling, т. е. челове­чек величиною с тот «большой» палец, которому на Руси присвояется имя корочуна (сравни: коротыш — малорослый, карло²; греческий пигмей ( πυγμαίος от πυγμή — кулак) — буквально то же, что в русских сказках: мужичок-с-кулачок; в санскрите bâlakhilja^3—гений, одаренный высочайшею мудростью, ростом с боль­шой палец; индусы верили, что малютки эти, в числе шестидесяти тысяч, про­изошли из волос Брамы (волоса — метафора тучи)⁴. В народных сказках⁵ мальчик-с-пальчик изображается таким крошкою, что легко может скрыться в хвосте или гриве коня, в его ноздре, ухе или под копытом; это — баснословный конь-туча, из ушей и ноздрей которого исходит грозовое пламя и который ударом своего копыта выбивает живые источники дождя. Мальчик-с-пальчик удобно помещается под грибом, словно под крышею; мышиная норка и раковина улитки — для него целый дом; по своему чрезвычайно малому росту он сравнивается с прыгающим по траве кузнечиком. В некоторых местах Германии эльфические существа (души усоп­ших), сопровождающие Берту, называются heimchen — сверчки⁶. Отсюда объясня­ются русские приметы: если стрекочет сверчок — он выживает кого-нибудь из до­му = зовет его на тот свет; если по ночам кует в стене кузнечик (червячок, который заводится в деревянных постройках и производит шум, похожий на стук часов) — это предвещает скорую смерть одного из членов семьи⁷. Самое название кузнечик, очевидно присвоенное насекомым ради производимого ими стрекотанья и сту­ка, стоит в связи с представлением карликов — кузнецами. Кроме червей, сверчков и кузнечиков, карлики были уподобляемы и другим мелким насеко­мым: что в древнейших сказаниях приписывалось эльфам и цвергам, то тепе­решние сказки относят к трудолюбивым пчелам и муравьям, которые пред­ставляются маленькими, разумными народами, живущими под властию своих царей и цариц⁸. Пчела принималась за воплощение молнии, сосущей из обла­ков небесный мед; как эльфы зародились первоначально в трупе великана, так подобное же происхождение из сгнившего мяса соединяют предания и с пче­лами (I, 194—5). Ниже (в гл. XXIV) мы увидим, что карлики-души олицетво­рялись бабочками, которые из ползучих червей (личинок) преобразуются в