Порфирий Порфирьевич Полосухин Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста

Так приходит опыт

Из гондолы аэростата

— Нужно сделать пробный прыжок с аэростата, — сказал Сергей Щукин мне и Фомину.

Я с уважением посмотрел на приятеля. Его предложение сулило новые возможности для воздухоплавательного и парашютного спорта.

Очень давно, в начале прошлого века, находились смелые и предприимчивые люди, удивлявшие публику своеобразными парашютными прыжками с воздушных шаров. Прыжки эти выполнялись так. К оболочке шара подвешивался на верёвке примитивный парашют с небольшой корзинкой. Сидевший в ней воздухоплаватель обрезал в воздухе верёвку и, ко всеобщему ликованию, начинал опускаться. Старинные картинки, изображающие подобные прыжки, я видел в книгах по истории воздухоплавания.

Современный ранцевый авиационный парашют свободного действия в период первой мировой войны спас жизнь многим воздухоплавателям, вынужденным прыгать со сбитых привязных аэростатов. А вот из гондолы свободного аэростата с таким парашютом ещё не прыгал никто. И было очень интересно взяться за это дело. Мы с увлечением обсуждали, как осуществить предложение Сергея.

Особенности прыжка с воздушного шара были понятны. Покинув даже самый “тихоходный” самолёт, парашютист по инерции летит с поступательной скоростью, которая вполне достаточна для того, чтобы купол парашюта расправился — наполнился воздухом. Скорость же человека, прыгнувшего из гондолы аэростата, в первое мгновение будет равна нулю. Поэтому при таком прыжке вытяжное кольцо нужно выдергивать не сразу, а приблизительно спустя 3 секунды. Столь небольшая задержка раскрытия парашюта не представляла труда. Нас беспокоило другое. При обычном пилотировании с аэростата одновременно сбрасывается не более 20 килограммов балласта. Человек с парашютом весит примерно в пять раз больше. Мгновенно облегчённый шар начнёт быстро подниматься. Быстрее обычного будет и расширение водорода. В результате оболочка окажется под воздействием большого давления изнутри. Выдержит ли она? За ответом на этот вопрос мы решили обратиться к нашим инженерам Кулинченко и Винокуру.

Мы задумались ещё над одной деталью. Парашютисту, приземляющемуся на аэродроме, в случае необходимости всегда может быть оказана помощь. А нам? Где мы сможем выполнить прыжки, — неизвестно. Воздушный шар уйдёт вверх и будет отнесён далеко. Конечно, к нам мог бы прилететь самолёт. Но вдруг для его посадки поблизости не окажется подходящего места?

— Вот если бы рядом летели два аэростата, то один из них мог бы спуститься неподалёку от парашютиста, — сказал Щукин. — Но аэростаты лететь вместе не заставишь…

— Постойте! — прервал Сергея Фомин. Лукавые морщинки гуще собрались в уголках его глаз. Он положил ладонь на стол и уверенно произнес: — Заставим! Мы возьмём и…

— Свяжем два шара! — уловил я его мысль.

— Ну, конечно! — Саша поднялся и зашагал по комнате. — Соединённые аэростаты… Ребята, это вообще замечательно! Ведь можно связать друг с другом даже несколько шаров…

— И выполнять с них групповые прыжки! — подхватил Щукин.

Мы написали докладную записку командованию и вскоре имели разрешение на подготовку нашего эксперимента. В то время я и Фомин продолжали занятия в воздухоплавательной школе и одновременно работали пилотами-инструкторами учебного отряда. С благодарностью вспоминаю горячую заинтересованность и поддержку, которые мы ощущали при подготовке к задуманным полётам. Нам повседневно помогали комсомольская и осоавиахимовская организации, научно-техническое бюро и преподаватели комбината. За подготовкой следило Главное управление Гражданского воздушного флота. Нашим настоящим другом была редакция “Комсомольской правды”. Она стремилась не только своевременно получить подробную информацию о новом полёте, но и, если это нужно, чем-нибудь помочь. Этому хорошему примеру следовала и редакция выходящей в Дирижаблестроительном учебном комбинате многотиражной газеты “За ленинскую эскадру”.

…Дождливой и ветреной апрельской ночью на стартовой площадке в Угрешах одновременно снаряжались три воздушных шара. На рассвете ветер стих, и в шесть часов утра над московской окраиной поднялся оригинальный воздушный поезд. От гондолы, в которой вместе с Фоминым и инженером Винокуром летел я, шла верёвка длиною метров тридцать. Она соединяла с нами гондолу второго аэростата. Его экипаж составляли воздухоплаватель Модестов, Мошковский и Щукин. Таким же нехитрым способом с нами соединялся третий воздушный шар пилота Лысова. Он летел с начальником нашей санитарной части доктором Дубровиным. Странно выглядел доктор в меховом комбинезоне и шлеме: я привык видеть его в блистающем чистотой кабинете, в белоснежном халате с неизменно торчащим из кармана стетоскопом.

Погода улучшалась. Из-за туч выглянуло солнце. Аэростаты плыли бок о бок, и мы могли совершенно свободно переговариваться. Яков Давидович, принявший активное участие в подготовке наших прыжков и назначенный их руководителем, то и дело восхищался. Первый полёт на аэростате привёл в восторг бывалого лётчика и парашютиста. И это казалось лучшим подтверждением того, что мы занимались действительно интересным, увлекательным делом.

Под нами по полоске Серпуховского шоссе ползла цепочка автомашин. На них ехали корреспонденты газет и наши товарищи из воздухоплавательной школы. Иногда они останавливались, махали фуражками, и мы отвечали на их приветствия. Издалека, быстро приближаясь, донёсся гул моторов. Нас догоняли пять самолётов, поднявшихся с Тушинского аэродрома. На одном из них летел кинооператор, чтобы снять прыжки. Самолёты изящно кружили рядом с нами, как бы хвалясь своей подвижностью.

В стороне извилистым ручейком вилась речка Пахра, виднелся город. Прошли правее Подольска. Впереди чернели недавно освободившиеся от снежного покрова обширные поля — подходящее место для приземления.

Пора начинать! Лысов отцепил свой аэростат и заставил его быстро идти вниз. Фомин перерезал вторую верёвку. Щукин и я сели на борт гондол, свесив ноги наружу. Высота 1400 метров. Мошковский дважды взмахнул красным флажком — сигнал “Пошёл!” Мы одновременно стали падать, отсчитывая секунды. На девятой я догнал аэростат Лысова и пролетел в нескольких метрах от него. Свист, которым сопровождалось моё падение, показался доктору Дубровину зловещим. Он решил, что я падаю прямо на аэростат, и, зажмурив глаза, присел на дно гондолы.

На счёте “двенадцать” я выдернул кольцо. Щукин опускался поблизости. Из деревни к нам бежали колхозники, ребятишки. Через несколько минут после нашего приземления неподалёку совершил посадку пилот Лысов. Его аэростат заменял санитарную машину, которая в любую минуту готова подъехать к опустившемуся на аэродроме парашютисту.

Высоко виднелись покинутые нами воздушные шары. Они выдержали испытание. Первые прыжки со свободных аэростатов прошли успешно.

Вскоре мне довелось прыгнуть с воздушного шара второй раз. На Тушинском аэродроме в честь физкультурного праздника лётчики и планеристы Центрального аэроклуба показывали зрителям высший пилотаж, а парашютисты — разнообразные прыжки. Я демонстрировал затяжной прыжок с аэростата. Сильный ветер усложнял нашу задачу. Пока мы набрали бы заданную высоту, аэростат мог оказаться за пределами аэродрома. Поэтому Фомин велел отвести воздушный шар подальше против ветра.

— Нужно взлететь как можно быстрее, — сказал он.

Ещё на земле я занял исходное положение — сел на борт гондолы ногами наружу. Саша сбросил почти весь балласт, и мы устремились вверх. Расчёт оказался точным. Когда стрелка высотомера приблизилась к отметке “2000”, аэростат находился как раз над центром поля. Я разжал руки, соскользнул с борта и, свободно пролетев 1,5 километра, открыл парашют.