Практический смысл

Обычное и необычное

Если допустить, что одна из главных функций брака состоит в воспроизводстве социальных отношений, чьим продуктом он и является, то легко понять, что различные типы брака, которые можно выделить, выбрав в качестве критерия как объективные характеристики соединившихся групп (их положение в социальной иерархии, их разнесен­ность в пространстве и т. п.), так и характеристики самой свадебной церемонии и, в частности, степень ее торжествен­ности, тесным образом соответствуют самим характерис­тикам социальных связей, благодаря которым эти браки стали возможными и их же воспроизводят. Официальное родство, коллективно назначаемое и социально признан­ное, есть то, что делает возможными и необходимыми офи­циальные браки, которые дают ему единственную возмож­ность практической мобилизации в качестве группы и тем самым подтверждения своего единства, столь же торже­ственного и одновременно искусственного, как и поводы для его празднования. Именно в практическом родстве, т. е. в поле связей, беспрерывно используемых и таким образом обновляемых для нового использования, замышляются обычные браки, обреченные, по причине их частоты, на заурядность ничем не примечательного и на банальность обыденного. Общий закон обменов предполагает, что часть своей работы по воспроизводству группа посвящает вос­производству официальных связей, тем более значитель­ную, чем выше группа расположена в социальной иерар­хии, а следовательно, чем она богаче связями такого сорта. Из этого следует, что бедные, у которых нет ничего, что можно было бы потратить на торжества, стараются ограни­читься обычными браками, которые обеспечивают им прак­тическое родство, в то время как богатые, т. е. имеющие более всего родни, требуют большего и жертвуют большим ради всякого рода более или менее институционализирован­ных стратегий, направленных на поддержание социального капитала, в котором самым важным, безусловно, является чрезвычайного типа брак с высокопрестижными «чужими».

Среди искажений, присущих спонтанной этнологии местных информаторов, самое коварное состоит, несомнен-

348

но, в том, что они уделяют несоразмерно большое место таким необычным бракам, которые отличаются от обыч­ных позитивным или негативным образом. Помимо всяко­го рода curiosa (о которых этнографу часто сообщают доб­ровольные информаторы), как, например, брак типа обме­на (abdal, когда двое мужчин «обмениваются» между со­бой своими сестрами), брак по типу «присоединения» (thirni, когда два брата женятся на двух сестрах, при этом вторая сестра «присоединяется» к первой, или когда сын женится на сестре или даже дочери второй жены своего отца) либо особый тип брака — «брак по репарции», женитьба на вдо­ве умершего брата (thiririth, от err — отдавать, возвращать), местные информаторы предпочитают экстремальные слу­чаи: либо наиболее полноценный в мифологическом отно­шении брак между кузеном и кузиной по параллельной ли­нии, либо наиболее полноценный в политическом отноше­нии брак, объединяющий старейшин двух племен или двух разных кланов.

Таким образом, сказка — этот полуритуали­зированный дискурс, наделенный дидактической функцией, простой парафраз в иносказательной форме поговорки или пословицы, выполняющих роль морали — отбирает исключительно браки, так или иначе отмеченные и отмечающие. Преж­де всего различные типы женитьбы на кузине по параллельной линии, чья цель в сохранении по­литического наследства или предотвращении вымирания рода (в случае единственной дочери). Затем наиболее явные мезальянсы, как, например, брак между филином и дочерью орла, этот наи­более очевидный случай брака «по восходящей» (как в социальном, так и в мифологическом смыс­ле: верх противопоставляется низу, как день, свет, счастье, чистота, честь противопоставляется ночи, темноте, несчастью, грязи и бесчестью) меж­ду мужчиной, находящимся на низшей ступени социальной лестницы, awrich, и женщиной из се­мьи с более высоким социальным положением. В таком браке традиционная поддержка оказы­вается вывернутой наизнанку по причине несо-

349

ответствия положений супругов в социальной иерархии и иерархии по полу. В данном случае дающий и занимающий более высокую позицию должен прийти на помощь тому, кто берет и сто­ит на низшей ступени: орел вынужден посадить себе на спину зятя-филина, чтобы тот позорно не проиграл в соревновании с орлятами, — скан­дальная ситуация, выражающаяся в поговорке «отдал ему свою дочь, да еще пшеницы дал в при­дачу».

Вопреки подобным официальным представлениям, на­блюдения и статистика показывают, что во всех исследо­ванных группах «дальние» браки — это чаще всего просто обычные браки, затеваемые, как правило, женщинами для поддержания родства или практических связей, благодаря которым они становятся возможными и чьему усилению способствуют.

Так, например, в большой семье деревни Агбала в Малой Кабилии из 218 браков мужчин (первого для каждого из них) 34% были заклю­чены с семьями, не входящими в состав племени; и лишь 8% браков, заключенных с самыми уда­ленными как пространственно, так и социально группами, обладают всеми чертами престижных браков: они касаются только одной семьи, кото­рая стремится дистанцироваться от других ро­дов с помощью оригинальных матримониаль­ных практик; оставшиеся 26% далеких браков лишь возобновляют ранее установленные отно­шения (связи «через женщин» или «через дядьев по материнской линии» постоянно поддержи­ваются по случаю свадеб, отъездов и возвраще­ний из путешествий, похорон и иногда даже в связи со строительными работами). Две трети браков (66%) заключаются внутри племени (со­стоящего из девяти деревень): если исключить со­юзы с оппозиционным кланом, которые состав­ляют всего 4% и всегда имеют политическое зна­чение (особенно для старших поколений) по при­чине традиционного антагонизма, противо­поставляющего обе группы, остальные браки

входят в разряд обычных. В то время как на­считывается 17% случаев, где браки связаны с вы­бором в других родах, и 39% — с выбором в об­ласти практических связей, только 6% союзов за­ключено внутри рода, из которых 4% с кузиной по параллельной линии и 2% с кузиной другого типа (две трети рассматриваемых семей к тому же на­рушили неделимость состояния)²².

Об обычных браках между семьями, связанными меж­ду собой частыми и давними обменами, ничего особенного не говорят, кроме того, что так было всегда, и всегда было одинаково, и что их единственной функцией, помимо био­логического воспроизводства, является воспроизводство социальных отношений, которые и делают их возможны­ми²³. Необычные (экстраординарные) браки, заключаемые по инициативе мужчин из различных деревень или племен, одним словом, за рамками обычного родственного окру­жения, и, как правило, празднуемые с большой помпой, соотносятся с обычными (ординарными) браками, заклю­чение которых обычно не сопровождается особыми торже­ствами, так же как обмены в обычной жизни с необычными обменами, представляющими чрезвычайные возможности, выпадающие на долю представительской родни.

Все необычные браки похожи друг на друга тем, что исключают участие женщин. Но в отличие от брака между кузеном и кузиной по параллельной линии, сговор о кото-

ром происходит между братьями или другими мужчинами рода с благословения старейшины (этим только необыч­ные браки и отличаются²⁴ от обычных, немыслимых без вмешательства женщин), брак, заключаемый вдали от от­чего дома, официально предстает как политический. Та­кой брак заключается вне поля обычных семейных связей, сопровождается пышной свадебной церемонией, вовлека­ет большие группы людей, и единственным его оправдани­ем является обоснование политического характера: напри­мер, скрепить мир или установить союз между «главами» двух племен²⁵. Обычно решение о таком браке принимает­ся на базаре, в каком-либо нейтральном месте, куда не до­пускаются женщины и где роды, кланы и племена встреча­ются между собой, оставаясь всегда начеку. Весть о свадь­бе разносится специальным глашатаем — «крикуном», в отличие от другого типа свадеб, куда собираются лишь родственники и нет торжественных приглашений. В таком браке женщина предстает лишь как политический инстру­мент, своего рода залог или разменная монета, могущая

принести символические барыши. Такой брак — возмож­ность публично и официально, т. е. совершенно легитимно, выставить напоказ символический капитал семьи, органи­зовать, так сказать, представление своей родни и тем са­мым приумножить этот капитал ценой очень больших за­трат. Этот брак подчиняется логике накопления символи­ческого капитала: так, если брак с чужеземцем, оторван­ным от своей группы и нашедшим убежище в другой дерев­не, не вызывает никакого уважения, то брак с чужеземцем, живущим вдалеке, престижен, поскольку свидетельствует о широко распространившейся известности рода. Точно так же, в отличие от обычных браков, которые идут давно «проторенными путями», политические браки не повторя­ются и не могут повторяться, иначе союз был бы обесценен, стал бы обычным. В этом также проявляется сугубо муж­ской характер политического брака, он часто противо­поставляет отца невесты ее матери, менее заинтересован­ной в символической выгоде, которую может принести этот брак, но более чувствительной к трудностям такого брака для дочери, обреченной жить на чужбине (thagbhribth — ссыльная, заброшенная на восток)²⁶. В той мере, в какой, через посредничество непосредственно заинтересованных семей и родов, политический брак устанавливает связи между широкими группами, он становится целиком и пол­ностью официальным, а потому нет ничего в его церемо­нии, что не было бы строго ритуализировано и чудесным образом стереотипизировано: несомненно, потому, что став­ка в таких браках очень велика, а опасности разрыва столь многочисленны и разнообразны, что нельзя целиком пола­гаться на отрегулированную импровизацию согласованных габитусов.

Интенсивность и торжественность ритуаль­ных акций возрастает по мере того, как мы пере­ходим от браков, заключенных в единой семье или в кругу практической родни, к необычным бракам, где можно наблюдать во всей полноте церемониал, который при обычном браке сво­дится к самой упрощенной форме. Браки, заклю­ченные в привилегированном секторе рынка (сек­торе akham), который властью старейшины и со­лидарностью агнатов образует свободную зону, где по определению исключены пустые обещания и какая-либо конкуренция, отличаются значи­тельно более низкой ценой, чем необычные бра­ки. Часто союз устанавливается сам собой, либо для его установления бывает достаточно незамет­ного посредничества женщин этой семьи. При­готовления к свадьбе ограничиваются самым не­обходимым. В первую очередь сводятся до ми­нимума расходы (thaqufats) на свадебный кор­теж семьи невесты; на церемонии imensi, где за­ключается брачный контракт, собираются лишь самые почетные представители двух семей (по­рядка 20 мужчин). Приданое невесты (ladjaz) со­ставляет не более трех платьев, двух платков и нескольких обычных принадлежностей (пара обуви, hank); «вдовье наследство» — сумма, по­лучаемая в случае смерти супруга, обговарива­ется заранее, в зависимости от того, какое прида­ное должны купить на базаре родители невесты (матрас, подушку, сундук, к которым прилага­ются также одеяла — предметы семейного руко­делия, передающиеся от матери к дочери) — все вручается без особой торжественности, никого не обманывают и ничего не скрывают. Что каса­ется расходов на свадьбу, то их также стремятся свести к минимуму, стараясь, чтобы она совпала с праздником Аид. Тогда барашек, традиционно приносимый в жертву по случаю праздника Аид, служит угощением к свадебному столу, а многие приглашенные присылают извинения, что не мо­гут быть по причине все того же праздника. Та­ким обычным бракам, восхваляемым традици-

онной крестьянской моралью (по контрасту с «замужеством вдовьих дочерей», которые нару­шают границы социально допустимого для каж­дой семьи), необычные браки противостоят во всех отношениях. Для того чтобы пробудилось амбициозное желание искать невесту в чужом краю, нужно иметь особую предрасположен­ность в виде привычки поддерживать неординар­ные контакты, т. е. обладать необходимыми для этого способностями, в частности лингвисти­ческими. Нужно иметь большой капитал исклю­чительно дорогостоящих связей в отдаленных краях, которые одни только и могут предоста­вить точную информацию, а также посредников, необходимых для заключения соглашения. Одним словом, чтобы суметь мобилизовать этот капи­тал в нужный момент, надо долго и помногу вкла­дывать. Приведем один пример, когда глав сооб­щества марабутов попросили послужить посред­никами, за их работу им оплатили множеством способов: «талеб» деревни, самое высокопостав­ленное духовное лицо, состоящее в кортеже (iqafafen), обут и одет с иголочки «хозяином свадьбы», а дары, которые ему традиционно пре­подносятся в виде денег — во время религиозных праздников, и натурой — во время сбора уро­жая, некоторым образом соответствуют величи­не оказанной услуги: барашек на праздник Аид — лишь один из видов компенсации за то униже­ние, которое он испытал, ходатайствуя перед мирянином (который, сколь бы ни был могуще­ствен, не несет учение Корана «в своем сердце»), и за то, что он благословил свадьбу с высоты своей веры и своего учения. После того как согла­шение достигнуто, церемония «обязательства» (asarus, внесения залога, thimristh), выполняющая функцию обряда присвоения (aâayam — назна­чение, или, иначе, avlak — указание, сходная с це­ремонией первой распаханной борозды; или, еще точнее, amlak — освоение, в том же смысле, что и освоение земли), сама по себе есть уже как бы свадьба. На эту церемонию приходят с подарка-

ми не только для невесты (которая получает пред­назначенный для нее «залог» в виде драгоценно­стей и денег от всех мужчин, которых она встре­чает в этот день, — thizri), но и для всей женской части семьи: с продуктами (крупа, мед, масло и т. д.), с домашним скотом, который будет прире­зан и съеден гостями или передан невесте. На це­ремонию приходит много людей, мужчины демонстрируют свою силу, стреляя из ружей, как в день свадьбы. На всех торжествах, сопровож­дающих весь этот период вплоть до свадьбы, не­веста (thislith) будет получать свою «долю»: боль­шие семьи, живущие далеко друг от друга, не могут ограничиться обменом несколькими блю­дами кускуса — подарки делаются соразмерно объединяющимся группам. Девушка, о которой уже сговорились, которая уже «отдана», «при­своена» и «должна сохранить память» с помо­щью множества подарков, тем не менее еще не приобретена. Ее семье предоставляется почетное право ждать и заставлять ждать других столько времени, сколько она пожелает. Конечно, свадь­ба представляет собой кульминацию символи­ческого столкновения двух групп, а также мо­мент самых больших расходов. В семью невесты thaqufats посылается два центнера крупы, как минимум, полцентнера муки, в изобилии мяса (в живом виде), которое, как все понимают, не будет съедено полностью, 20 литров меда, 10 лит­ров масла. Рассказывают, что на одной свадьбе в семью невесты пригнали бычка, пять баранов и послали в придачу тушу еще одного барана (ameslukh). Правда, делегация iqafafen состояла из 40 мужчин с ружьями, к ним еще следует доба­вить всех родственников и почетных лиц, воз­раст которых освобождает их от необходимос­ти стрелять — т. е. всего 50 человек. Приданое невесты, которое в таком случае может насчиты­вать до 30 предметов, дублируется подарками другим женщинам из семьи невесты. И если час­то можно слышать, что между большими людь­ми нет chrut (т. е. условий, выполнения которых

требует отец дочери прежде, чем дать свое согла­сие), то это потому, что статус семей сам по себе выступает гарантией выполнения с лихвой зара­нее оговоренных явным образом «условий». Обряд передачи «вдовьего наследства» (douaire), представляет собой случай полного столкнове­ния двух групп, в котором экономическая ставка является также показателем символического ка­питала, а потому может стать предлогом столк­новения. Требовать для своей дочери больших «вдовьих» или назначать выплату большого douaire, чтобы женить сына, — значит в обоих случаях утвердить или же обрести высокий пре­стиж. Обе группы стремятся доказать, чего они «стоят»: одна — показывая, какую цену люди че­сти, знающие цену всему, назначают за союз с собой; другая — с блеском демонстрируя, на­сколько они ценят себя, выказывая готовность дорого заплатить за то, чтобы иметь дело с парт­нерами, достойными их самих. В результате сво­его рода торга «наоборот», скрывающегося под видимостью обычного торга, обе группы неза­метно сходятся на том, чтобы поднять ценность «вдовьего наследства», понимая, что оно являет­ся безусловным показателем символической цен­ности их продукции на рынке матримониальных обменов. И нет похвальнее поступка, чем посту­пок отца невесты, который, завершая ожесточен­ный торг, торжественно возвращает значитель­ную часть полученной суммы. Чем более суще­ственна возвращенная сумма, тем больше почета она приносит, как если бы завершение сделки та­ким щедрым жестом должно было конвертиро­вать в честь весь этот торг, который не был бы столь откровенно жестким, если бы за поиском максимизации материальной выгоды не прята­лись поединок чести и попытка увеличить сим­волическую прибыль²⁷.

Что касается брака с кузиной по параллельной линии, то своей исключительной позицией в местном и, как след­ствие, в этнографическом дискурсе этот брак обязан тому, что наилучшим образом соответствует мифоритуальному представлению о разделении труда по половому признаку и, в частности, о тех функциях, которые предписываются мужчине и женщине во взаимоотношениях между группа­ми. Прежде всего он содержит самую радикальную форму­лировку отказа от признания отношения родства как тако­вого, а следовательно, оно представляется как простое удвоение отношений преемственности: «женщина ни объе­диняет, ни разъединяет» (известна свобода, которая теоре­тически предоставлена мужу разводиться с женой, и прак­тически неведома ситуация, когда такой же свободой рас­полагала бы пришлая жена, по крайней мере до тех пор, пока она не родит наследника мужского пола, а то и доль­ше, а также амбивалентность отношения между племянни-

ком и дядей по материнской линии). Часто брак между параллельными кузеном и кузиной восхваляют за то, что дети от такого брака («чье происхождение без примесей, чья кровь чиста») могут относиться к одному и тому же роду, по отцовской или по материнской линии («Он взял себе дядьев по материнской линии там, откуда идут его корни», — ichathel, ikhawel; или по-арабски: «своего дядю по матери и своего дядю по отцу» — khalu âammu). Кроме того, исходя из того, что женщина несет в себе угрозу не­чистоты и бесчестия для всего рода («позор, — как гово­рится, — это молодая девушка», а зятя иногда называют «покрывало позора»²⁸), утверждается, что лучшая или наи­менее плохая женщина происходит из агнатов: это кузина по параллельной отцовской линии, самая мужская из жен­щин, крайним выражением которой является самый невоз­можный продукт патриархального воображения — Афина, рожденная из головы Зевса. «Женись на дочери твоего âamm: даже если она и будет тебя грызть, то уж не прогло­тит». Параллельная кузина по отцовской линии, эта куль­турная и вышколенная жена, противопоставляется кузине по параллельной материнской линии, как женщине простой, сгорбленной, приносящей несчастье и нечистоту, как жен­ское-мужское противопоставляется женскому-женскому, т. е. в соответствии со структурой (типа а/b : : b₁/b₂), в соот­ветствии с которой организуется также мифическое про­странство дома или сельскохозяйственного календаря²⁹.

Понятно, что женитьбу на дочери брата отца благословят все и что она способна принести благословение всей груп­пе. Такой женитьбе сообщалась роль ритуала, открываю­щего брачный сезон, который, подобно тому как аналогич­ный ритуал открытия пахотных работ позволяет отвести угрозу, возникающую при соприкосновении мужского и женского, огня и воды, неба и земли, лемеха и борозды, т. е. позволяет отвратить неотвратимое осквернение³⁰.

Нет ни одного информатора, ни одного эт­нолога, который не считал бы, что у арабов и берберов каждый мальчик имеет «право» на свою кузину по параллельной линии: «Если мальчик хочет дочь брата своего отца, он имеет на нее право. Но если он ее не хочет — его не спраши­вают. Это как земля». Несмотря на то, что эти слова информатора гораздо ближе к реальности практик, чем к этнографическому юридизму, ко­торый даже не подозревает, что существует го­мология между отношением к женщинам рода и отношением к земле, тем не менее они скрывают бесконечно более сложную реальную связь, ко­торая объединяет индивида с его кузиной по па­раллельной линии. Ведь пресловутое право на дочь брата отца может оказаться долгом, подчи­няющимся тем же принципам, что и обязанность отомстить за родственника или выкупить семей­ные земли, на которые позарились чужие, и

³⁰ Косвенным подтверждением того значения, которое сообща­ется браку между кузеном и кузиной по параллельной линии, может служить тот факт, что лицо, которому поручалось торжественное открытие пахоты — акция, аналогическая торжественному началу свадьбы, — не играет никакой политической роли и что его функция имеет исключительно почетный, или, если угодно, символический характер, т. е. он одновременно незначителен и уважаем. Этот пер­сонаж зовется amezwar (первый), aneflus (доверенное лицо), а также aqdhim (старец), amghar (старик), amasaud (счастливчик), или, еще точнее — aneflus, amghar nat-yuga (первый, доверенное лицо, ста­рик, держащий пару волов или плуг). Самым показательным пред­ставляется последнее название, поскольку оно открыто указывает на гомологию между пахотой и свадьбой — bulâaras, человек свадь­бы (см. Laoust E. Mots et choses berbères. Notes de linguistique et d'ethnographie. — Paris: Challamel, 1920).

360

возлагающимся со всей своей полнотой лишь в исключительных обстоятельствах. Тот факт, что право преимущественной покупки (achfaâ) земель сформулировано и закреплено законом в ученой юридической традиции (обладающей институ­ционализированной властью и гарантированной судами), а также подкреплено «обычаем» (qanun), ни в коей мере не подразумевает, что формаль­ное или обычное право может стать основами практик, реально существующих в отношении оборота земель. Продажа унаследованной зем­ли — это прежде всего внутреннее дело рода, а обращение к власти, которая превращает долг чести в правовое обязательство (будь то собра­ние клана или деревни), является исключением; за обращением к праву или обычаю chafaâ ('или achafaâ) чаще всего кроются основания, ничего общего с правовыми не имеющие (например, на­мерение объявить о недоверии покупателю и потребовать отмены продажи земли как незакон­ной), но движущие большинством практик куп­ли-продажи земель. Обязательство взять в жены женщину, положение которой можно сравнить с положением невозделанной земли, покинутой ее хозяином (athbur — девушка; bur — целина), — это такое же обязательство, что и выкупить зем­лю, выставленную на продажу одним из членов группы, или перекупить землю, попавшую к чу­жим людям, которые ее плохо защищают и воз­делывают, но только навязывается оно с мень­шей настойчивостью и с неизмеримо меньшей си­лой, чем требование мести за убийство члена груп­пы. Во всех этих случаях императивность долга является производной от позиции агентов на ге­неалогическом древе и, конечно же, от их диспо­зиций. Так, если речь идет о мести, долг чести мо­жет выглядеть в глазах одних почетным правом (случается, что за одно и то же убийство мстят дважды), другие же всячески стараются уклонить­ся и подчиняются выполнению долга лишь под давлением. В случае с землей материальный инте­рес выкупа земли очевиден, поэтому иерархия

почетного права и обязанности совершить по­купку проявляется здесь более явно, и одновре­менно она чаще нарушается, что влечет за собой конфликты и очень сложные сделки между теми членами семьи, которые чувствуют, что обязаны купить, но не могут, и теми, кто наделен меньши­ми правами и обязанностями, но располагает достаточными средствами, чтобы это сделать.

Вопреки всей этнологической традиции, которая лишь воспроизводит официальную (отвечающую мужским инте­ресам) теорию, в соответствии с которой всякий мужчина обладает своего рода преимущественным правом на кузи­ну по параллельной линии (согласно официальному пред­ставлению, приписывающему мужчине превосходство, а следовательно, инициативу во всех отношениях между по­лами), следует напомнить, что женитьба на кузине по па­раллельной линии в некоторых случаях выступает как не­обходимость, продиктованная отнюдь не генеалогическим правилом.

Действительно, на практике этот идеальный брак вы­ступает часто как вынужденный выбор, который иногда стараются представить как выбор идеала, делая, таким образом, из нужды добродетель, что встречается в самых бедных родах либо самых бедных ветвях доминирующих родов (клиенты). В любом случае такой брак характерен для групп, которые отличаются ярко выраженным стрем­лением утвердить свое отличие, ибо его объективным ре­зультатом всегда является усиление интеграции минималь­ной структурной единицы и, соответственно, ее отличия от других структурных единиц. Такой союз, предназначенный, благодаря своей амбивалентности, играть роль удачного брака для бедных, представляет собой элегантный выход для тех, кто, наподобие разоренного аристократа, способ­ного защищать свою честь лишь в пространстве симво­лического, стремится найти в напускном ригоризме сред­ство подкрепить свое отличие; как та ветвь, что отдели­лась от группы, из которой она происходит, и озабочена поддержанием своей оригинальности; как семья, что ста-

рается подтвердить благородные черты, отличающие ее род, прибегает к чрезмерной строгости (этим особенно отлича­ются семьи в сообществах марабутов); как клан, подчер­кивающий свое отличие от оппозиционного клана посред­ством более строгого следования традициям (таков случай Аит Мадхи и Аит Нихем) и т. д. Именно потому, что брак с кузиной по параллельной линии может быть представлен как высшее благо и, при некоторых обстоятельствах, как самый «благородный», он являет собой форму необычного брака, который можно себе позволить с наименьшими рас­ходами, не тратя средств на свадебную церемонию, минуя опасные переговоры и избегая выплаты слишком больших «вдовьих». Как не заметить, что такой брак является наи­более удачным способом превратить нужду в добродетель и соблюсти все нормы приличия.

Но каков бы ни был брак, он обретает свой смысл лишь относительно всей совокупности других возможных бра­ков (говоря точнее, относительно поля возможных партне­ров). Иными словами, любой брак помещен в континуум, на одном полюсе которого находится брак кузена с кузи­ной по параллельной линии, а на другом — брак между представителями различных племен. Оба эти брака обо­значают точки наивысшей концентрации двух ценностей, которые всякий брак стремится максимизировать: с одной стороны, интеграция слабых структурных единиц и без­опасность; с другой стороны — альянс и престиж, т. е. от­крытие во внешний мир, к чужим. Перед каждым браком возникает проблема выбора между слиянием и расщепле­нием, между внешним и внутренним, между безопасностью и риском. Если брак с кузиной по параллельной линии и обеспечивает максимум интеграции слабой группы, то он лишь дублирует родственные связи союзными, понапрасну растрачивая в этой избыточности возможности создавать новые альянсы, представляемые браком. Дальний брак, наоборот, может обеспечить престижные альянсы лишь це­ной отказа от интеграции рода и братских отношений, этой основы агнатической структуры. Именно об этом постоян­но твердит местный дискурс. Центростремительная сила,

363

т. е. фетишизация внутреннего, безопасности, автаркии, чистоты крови, агнатической солидарности, всегда вызы­вает — хотя бы для того, чтобы себя противопоставить — центробежное движение, восхваление престижных союзов. Под видимостью категорического императива всегда скры­вается расчет максимума и минимума, поиск максимума альянса, совместимого с сохранением или усилением ин­теграции между братьями. На это указывает синтаксис дис­курса, который всегда является синтаксисом предпочти­тельности: «Лучше скрыть свое достоинство, nif, чем вы­пячивать его перед другими»; «Я род (adhrrum) на лепешки (aghrum) не меняю», «Внутри лучше, чем снаружи», «Пер­вое безумие — отдавать дочь âamm чужим мужчинам; вто­рое безумие — идти на рынок без денег; третье безумие — вступать в схватку со львами на горной вершине». Эта последняя поговорка наиболее показательна, поскольку она, внешне полностью осуждая дальний брак, безусловно признает его логику, а именно логику подвига, героизма, престижа. Нужно обладать сумасшедшим авторитетом и наглостью, чтобы осмелиться прийти на рынок без денег, намереваясь что-то купить, точно так же как нужна безум­ная отвага, чтобы вступить в борьбу со львами, этими сме­лыми чужеземцами, у которых, как гласят многие народ­ные легенды, основатели города должны были отбить свою женщину.