Франц Кафка «Превращение»
100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
ухаживали за ним и терпели его, нас, по-моему, нельзя ни в чем упрекнуть.
– Она тысячу раз права, – сказал отец тихо. Мать, которая все еще задыхалась, начала
глухо кашлять в кулак с безумным выражением глаз.
Сестра поспешила к матери и придержала ей голову ладонью. Отец, которого слова
сестры навели, казалось, на какие-то более определенные мысли, выпрямился в кресле; он
играл своей форменной фуражкой, лежавшей на столе среди все еще неубранных после
ужина тарелок, и время от времени поглядывал на притихшего Грегора.
– Мы должны попытаться избавиться от него, – сказала сестра, обращаясь только к
отцу, ибо мать ничего не слышала за своим кашлем, – оно вас обоих погубит, вот увидите.
Если так тяжело трудишься, как мы все, невмоготу еще и дома сносить эту вечную муку. Я
тоже не могу больше.
И она разразилась такими рыданиями, что ее слезы скатались на лицо матери, которое
сестра принялась вытирать машинальным движением рук.
– Дитя мое, – сочувственно и с поразительным пониманием сказал отец, – но что же
нам делать?
Сестра только пожала плечами в знак растерянности, которая – в противоположность
прежней ее решимости – овладела ею, когда она плакала.
– Если бы он понимал нас... – полувопросительно сказал отец.
Сестра, продолжая плакать, резко махнула рукой в знак того, что об этом нечего и
думать.
– Если бы он понимал нас, – повторил отец и закрыл глаза, разделяя убежденность
сестры в невозможности этого, – тогда, может быть, с ним и удалось бы о чем-то
договориться. А так...
– Пусть убирается отсюда! – воскликнула сестра – Это единственный выход, отец. Ты
должен только избавиться от мысли, что это Грегор. В том-то и состоит наше несчастье, что
мы долго верили в это. Но какой же он Грегор? Будь это Грегор, он давно бы понял, что
люди не могут жить вместе с таким животным, и сам ушел бы. Тогда бы у нас не было брата,
но зато мы могли бы по-прежнему жить и чтить его память. А так это животное преследует
нас, прогоняет жильцов, явно хочет занять всю квартиру и выбросить нас на улицу. Гляди,
отец, – закричала она внезапно, – он уже опять принимается за свое!
И в совершенно непонятном Грегору ужасе сестра даже покинула мать, буквально
оттолкнувшись от стула, словно предпочитала пожертвовать матерью, но не оставаться
рядом с Грегором, и поспешила к отцу, который, встревожившись только из-за ее поведения,
тоже встал и протянул навстречу ей руки, как бы желая ее защитить.
Но ведь у Грегора и в мыслях не было пугать кого бы то ни было, а тем более сестру.
Он просто начал поворачиваться, чтобы уползти в свою комнату, а это действительно сразу
же бросилось в глаза, потому что из-за болезненного своего состояния он должен был при
трудных поворотах помогать себе головой, неоднократно поднимая ее и стукаясь ею об пол.
Он остановился и оглянулся. Добрые его намерения, казалось, были распознаны, испуг
прошел. Теперь все смотрели на него молча и грустно. Мать полулежала на стуле, вытянув
ноги, глаза ее были от усталости почти закрыты; отец и сестра сидели рядом, сестра обняла
отца за шею.
«Наверно, мне уже можно повернуться», – подумал Грегор и начал свою работу снова.
Он не мог не пыхтеть от напряжения и вынужден был то и дело отдыхать. Впрочем, его
никто и не торопил, его предоставили самому себе. Закончив поворот, он сразу же пополз
прямо. Он удивился большому расстоянию, отделявшему его от комнаты, и не мог понять,
как он при своей слабости недавно еще умудрился проделать этот же путь почти незаметно.
Заботясь только о том, чтобы поскорей доползти, он не замечал, что никакие слова, никакие
возгласы родных ему уже не мешают. Лишь оказавшись в дверях, он повернул голову, не
полностью, потому что почувствовал, что шея у него деревенеет, но достаточно, чтобы
увидеть, что позади него ничего не изменилось и только сестра встала. Последний его взгляд
|