Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная ее основателем

Приняв  длину  шага  среднего  человека  за  шесть  футов,  разделим  милю
(5280  футов)  на  эту  цифру  и  получим  880  шагов.  Сбросим  по  унции  с
каждого  шага  —  получим  в  точности  55  фунтов.  Легкость,  как  был
убежден  Бауэр,  непосредственно  транслируется  в  меньшую  нагрузку,  что
означает  больше  энергии  и  в  свою  очередь  дает  бо́льшую  скорость.  А
скорость означает победу. Бауэрман не любил проигрывать (это от него ко
мне передалось). Поэтому легкость оставалась его постоянной целью.
Целью  —  это  мягко  сказано.  В  поисках  легкости  он  стремился
использовать  все,  что  угодно.  Материалы  животного,  растительного,
минерального происхождения. Подходил любой минерал, который мог бы
повысить существующее в настоящее время качество стандартной обувной
кожи.  Иногда  это  означало  использование  кожи  кенгуру.  В  другой  раз  —
кожи трески. Вы еще не жили, если не пробовали соревноваться с самыми
быстрыми бегунами в мире, обутыми в кроссовки из кожи.
Нас  было  в  команде  четверо  или  пятеро  —  подопытных  морских
свинок  Бауэрмана,  на  которых  он  проводил  свои  ортопедические
испытания,  но  я  был  его  любимцем.  Что-то  в  моих  ногах  говорило  ему.
Что-то открывалось ему в моей походке. Кроме того, с моей кандидатурой
допускался  широкий  предел  погрешности.  Я  не  был  лучшим  в  команде,
поэтому  он  мог  позволить  себе  ошибаться,  ставя  опыты  на  мне.  С  более
талантливыми членами нашей команды он не смел идти на лишний риск.
Будучи  первокурсником,  второкурсником,  третьекурсником,  я  счет
потерял  тому,  сколько  раз  я  бегал  в  марафонках  или  шиповках,
модифицированных  Бауэрманом.  К  четвертому  курсу  он  изготавливал  все
мои кроссовки с нуля.
Естественно, я полагал, что эти новые, смешные, маленькие кроссовки
«Тайгер»,  которым  потребовалось  больше  года,  чтобы  попасть  ко  мне  из
Японии, заинтригуют моего старого тренера. Конечно, они не были так же
легки, как его трековая обувь из тресковой кожи. Но у них был потенциал:
японцы  обещали  усовершенствовать  их.  Что  еще  лучше  —  они  были
недорогими. Я знал, что это обстоятельство окажется притягательным для
Бауэрмана, учитывая его врожденную бережливость.
Даже сам бренд кроссовок, как я неожиданно осознал, сможет поразить
Бауэрмана. Обычно он называл своих бегунов «орегонскими парнями», но
время от времени  обращался к нам  с призывом быть  «тиграми». И  сейчас
вижу,  как  он  расхаживает  по  раздевалке,  напутствуя  нас  перед  забегом:
«Будьте  там  ТИГРАМИ!»  (если  кто  тиграми  себя  не  проявлял,  таких  он
часто  называл  «гамбургерами»).  Порой,  когда  мы  жаловались  на  скудный
рацион  перед  соревнованиями,  он  рычал  в  ответ:  «Тигр  охотится  лучше,

когда голоден».
Если  повезет,  думал  я,  тренер  закажет  несколько  пар  беговых
«Тайгеров» для своих тигров.
Впрочем,  разместит  он  заказ  или  нет,  достаточно  будет  произвести  на
Бауэрмана  впечатление.  Одно  это  будет  означать  успех  для  моей
неокрепшей компании.
Возможно,  что  все,  чем  я  занимался  в  те  дни,  было  мотивировано
каким-то  глубоким  и  страстным  желанием  произвести  впечатление  на
Бауэрмана, сделать ему приятное. Помимо отца, не было другого человека,
от  которого  я  жаждал  бы  одобрения  с  большей  силой,  и  помимо  отца,  не
было  никого,  кто  давал  бы  одобрение  реже,  чем  он.  Бережливость
пронизывала  все  существо  тренера.  Он  взвешивал  и  берег  слова  похвалы
так, как взвешивают и берегут необработанные алмазы.
После  того  как  вы  выиграли  забег,  если  вам  повезло,  то  Бауэрман  мог
бы  сказать:  «Хороший  был  забег»  (на  самом  деле  именно  это  сказал  он
одному  из  своих  бегунов  на  милю  после  того,  как  тот  стал  одним  из
первых,  кто  в  Соединенных  Штатах  преодолел  мифический  рубеж  и
преодолел дистанцию быстрее, чем за четыре минуты). Но чаще Бауэрман
вообще ничего не говорил. Бывало, встанет перед тобой в своем твидовом
блейзере  и  крысиной  вязаной  жилетке,  в  ковбойском  галстуке,
развевающемся на ветру, и видавшей виды бейсболке, надвинутой на лоб,
и  лишь  кивнет  разок.  А  может,  будет  стоять,  уставившись  на  тебя.  Ох  уж
эти глаза, голубые, как лед, от которых ничего не ускользало и в которых
ничего нельзя было прочитать. Все обсуждали обалденно привлекательный
внешний вид Бауэрмана, его короткую ретрострижку под ежик, то, как он
держал  спину,  будто  аршин  проглотил,  его  подбородок,  будто
вырубленный  топором,  но  что  всегда  поражало  меня  —  это  пристальный
взгляд его ясных глаз фиолетово-голубого цвета.
Он  поразил  меня  в  первый  же  день.  Я  любил  Бауэрмана  с  того  самого
момента, когда я пришел в Орегонский университет в августе 1955 года. И
боялся  его.  И  ни  одно  из  этих  изначальных  чувств  никогда  не  покидало
меня,  они  навсегда  остались  и  продолжали  ощущаться  в  наших
отношениях.  Я  никогда  не  переставал  любить  этого  человека  и  так  и  не
нашел  способа,  чтобы  избавиться  от  старого  страха.  Иногда  страх  был
меньше,  иногда  больше,  иногда  он  пронзал  меня  до  пят,  до  моих
кроссовок, которые он, возможно, латал своими руками. Любовь и страх —
те  же  бинарные  эмоции  управляли  динамикой  моих  отношений  с  отцом.
Иногда я задавался вопросом, случайно ли такое совпадение, что Бауэрман
и  мой  отец  —  оба  загадочные,  с  одинаково  развитыми  лидерскими

качествами,  оба  непроницаемые  —  были  названы  одним  именем  —
Биллом.
И  все  же  эти  два  человека  были  влекомы  различными  демонами.  Мой
отец, сын мясника, всю жизнь стремился к респектабельности, а Бауэрман,
чей  отец  был  губернатором  штата  Орегон,  плевать  хотел  на  нее.  Он  был
также внуком легендарных пионеров, мужчин и женщин, прошедших всю
Орегонскую тропу от начала до конца (путь переселенцев на Дикий Запад
длиной в три тысячи километров. — Прим. пер.). Когда они закончили свой
переход,  то  основали  небольшое  поселение  в  Восточном  Орегоне,  назвав
его  Фоссил  (по-русски  —  «Окаменелость».  —  Прим.  пер.).  Детство
Бауэрман  провел  в  этом  городке  и,  не  устояв  перед  навязчивым
стремлением,  вновь  туда  вернулся.  Часть  его  сознания  всегда  оставалась
в Фоссиле, что было забавно, потому что в Бауэрмане чувствовалось нечто
окаменелое,  как  ископаемое.  Жесткое,  коричневатое,  древнее.  Он  был
носителем  доисторического  штамма  мужественности,  сплав  твердого
характера  и  целостности  личности  и  твердого  как  камень  упрямства,  что
в  Америке  времен  президентства  Линдона  Джонсона  было  редкостью.
Сегодня все это вымерло.
Он был также героем войны. Разумеется. Будучи майором 10-й горной
дивизии,  дислоцированной  высоко  в  Итальянских  Альпах,  Бауэрман
стрелял  в  солдат,  а  те  много  стреляли  в  ответ  (его  аура  была  настолько
пугающей, что я не помню, чтобы кто-нибудь хоть раз осмелился спросить
его,  случалось  ли  ему  убивать).  На  тот  случай,  если  у  кого-то  появится
соблазн  затронуть  тему  о  войне  и  10-й  горной  дивизии,  а  также  о  той
центральной роли, которую и то и другое сыграло в его психике, Бауэрман
всегда  носил  при  себе  потертый  кожаный  портфель  с  выгравированной
золотом римской цифрой «Х».
Самый  знаменитый  тренер  по  бегу  в  Америке,  Бауэрман  никогда  не
считал  себя  тренером  по  бегу.  Он  терпеть  не  мог,  когда  его  называли
тренером.  С  учетом  его  биографии,  склада  характера  он,  естественно,
считал,  что  беговая  дорожка  —  это  средство  для  достижения  цели.  Сам
себя он называл «профессором конкурентоспособного реагирования», а его
работа,  как  он  ее  сам  видел  и  часто  давал  ей  определение,  заключалась  в
том,  чтобы  подготовить  вас  к  предстоящим  сражениям  и  соревнованиям,
ожидающим вас далеко за пределами штата Орегон.
Несмотря  на  такую  высокую  миссию,  а  возможно,  как  раз  поэтому,
условия,  созданные  при  Орегонском  университете,  были  спартанскими.
Насквозь
сырые
деревянные
стены,
личные
шкафы,
которые
десятилетиями  не  красили.  Дверцы  у  них  отсутствовали,  ваши  вещи

отделялись  от  вещей  соседа  фанерными  стенками.  Вещи  мы  вешали  на
гвозди. Ржавые.  Иногда  бегали  без  носков.  Нам  и  в  голову  не  приходило
жаловаться.  Мы  видели  в  своем  тренере  генерала,  которому  готовы  были
быстро  и  слепо  подчиняться.  В  моем  представлении  он  был  Паттоном  с
секундомером.
Я имею в виду, когда он еще не стал богом.
Как  и  все  древние  боги,  Бауэрман  жил  на  горной  вершине.  Там,  в
вышине, раскинулось его величественное ранчо, намного выше того места,
где  был  университетский  городок.  И  когда  он  отдыхал  от  дел  на  своем
частном  Олимпе,  он  мог  быть  таким  же  мстительным,  как  боги.  Одна
история,  рассказанная  мне  моим  товарищем  по  команде,  убедительно
подтвердила этот факт.
По  всей  видимости,  жил  там  водитель  грузовика,  который  часто
осмеливался нарушать покой на горе Бауэрмана. Он слишком на большой
скорости  делал  повороты  и  часто  сбивал  уличный  почтовый  ящик
Бауэрмана.  Бауэрман  ругал  водителя,  угрожал  расквасить  ему  нос  и  тому
подобное, но тому хоть бы что. Продолжал водить так, как ему нравилось,
и  так  продолжалось  день  за  днем.  Тогда  Бауэрман  заложил  в  почтовый
ящик взрывчатку. В следующий раз, когда водила сбил его, — шарахнуло.
После  того  как  дым  рассеялся,  владелец  грузовика  увидел,  что  машину
разорвало  на  куски,  а  покрышки  превратились  в  лоскуты.  Больше  он  ни
разу не задевал почтовый ящик Бауэрмана.
Такой  вот  человек  —  не  хотелось  бы  оказаться  его  противником.
Особенно  если  вы  были  неуклюжим  бегуном  на  средние  дистанции  из
пригорода  Портленда.  Я  всегда  ходил  на  цыпочках  вокруг  Бауэрмана.  И
даже  в  этом  случае  он  часто  терял  со  мной  терпение,  хотя  я  помню  лишь
один случай, когда он действительно обозлился.
Я  был  второкурсником,  изможденным  своим  учебным  расписанием.
Все  утро  проводил  в  классе,  весь  день  —  на  практических  занятиях,  а
ночью  корпел  над  домашними  заданиями.  Однажды,  опасаясь,  что
заболеваю гриппом, я остановился по дороге на учебу в офисе Бауэрмана,
чтобы  сказать,  что  я  не  смогу  прийти  днем  на  тренировку.  «Угу-гу,  —
произнес он. — А кто тренер в этой команде?»
«Вы».
«Ну,  тогда,  как  тренер  этой  команды,  говорю  тебе,  чтобы  ты  сваливал
оттуда, черт побери. И кстати… у тебя сегодня намечен контрольный забег
на время».
Я готов был расплакаться. Но я собрался, сконцентрировал все эмоции
на  забеге  и  показал  лучшее  время  за  год.  Покидая  беговую  дорожку,  я

сердито  взглянул  на  Бауэрмана.  Ну  что,  рад  теперь,  с…  ты  сын?  Он
встретил  мой  взгляд,  проверил  секундомер,  вновь  посмотрел  на  меня  и
кивнул. Он проверил меня. Он сломал меня, а потом заново собрал, прямо
как пару кроссовок. И я выдержал. Потом я стал по-настоящему одним из
его орегонских парней. С тех пор я стал тигром.
ВЫ  СПРАШИВАЕТЕ,  КАКОВА  НАША  ЦЕЛЬ?  ПОБЕДА  —
ПОБЕДА ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ, ПОБЕДА, НЕ СМОТРЯ НА ВСЕ УЖАСЫ…
БЕЗ ПОБЕДЫ МЫ НЕ ВЫЖИВЕМ.
Ответ  от  Бауэрмана  я  услышал  тотчас.  Он  написал,  что  приезжает
в  Портленд  на  следующей  неделе  на  орегонские  соревнования  по  легкой
атлетике  в  закрытом  помещении.  Он  пригласил  меня  на  обед  в  гостинице
«Метрополитен», где разместится команда.
25 января 1964 года. Я ужасно нервничал, когда официантка проводила
нас к столу. Помню, Бауэрман заказал гамбургер, а я хрипло выдавил: «И
мне тоже».
Несколько минут мы потратили на то, чтобы рассказать, что произошло
за  последнее  время.  Я  сообщил  Бауэрману  о  своей  поездке  вокруг  света.
Кобе,  Иордания,  храм  Ники.  Бауэрману  было  особенно  интересно
услышать о том, как я провел время в Италии, которую он, несмотря на то,
что он там был на волосок от смерти, вспоминал с теплым чувством.
Наконец он перешел к делу. «Эти японские кроссовки, — сказал он, —
они  довольно  хороши.  Как  насчет  того,  чтобы  ввести  меня  в  сделку?»  Я
взглянул на него. Ввести? В сделку? Мне потребовалось некоторое время,
чтобы  переварить  и  понять,  о  чем  он  говорил.  Он  не  только  хотел  купить
дюжину  кроссовок  «Тайгер»  для  своей  команды,  он  хотел  стать  моим
партнером?  Даже  если  бы  ветер  донес  до  меня  глас  Божий  и  Господь
воспросил,  может  ли  Он  стать  моим  партнером,  я  бы  так  сильно  не
удивился. Я запнулся, а потом, заикаясь, ответил, что согласен.
Я  протянул  руку.  А  затем  убрал  ее.  «Какое  партнерство  имеете  вы  в
виду?» — спросил я.
Я  дерзко  осмелился  вести  переговоры  с  Богом.  Я  поразился
собственной  выдержке.  Бауэрман  тоже.  Он  выглядел  смущенным.
«Пятьдесят на пятьдесят», — предложил он.
«Ну, тогда вам придется внести половину требуемых денег».
«Разумеется».
«Я полагаю, первый заказ будет на тысячу долларов. Ваша половина —
пятьсот».
«Я готов на это».

Когда  официантка  принесла  нам  чек  за  два  гамбургера,  мы  оплатили
его также пополам. Пятьдесят на пятьдесят.
Помню,  что  произошло  это  на  следующий  день,  а  может,  спустя
несколько  дней  или  недель,  хотя  то,  что  указано  в  документах,
противоречит  моей  памяти.  Письма,  дневники,  ежедневники  с  записью
намечаемых деловых встреч — все это убедительно свидетельствует о том,
что  такая  встреча  состоялась  значительно  позже.  Но  я  помню  то,  что
помню, и должна быть причина тому, почему я помню об этом именно так.
И сейчас вижу, как покидая ресторан, Бауэрман надевает свою бейсболку,
как  подтягивает  свой  ковбойский  галстук,  и  слышу,  как  он  обращается  ко
мне: «Я хочу, чтобы ты встретился с моим юристом, Джоном Джакуа. Он
поможет нам изложить все на бумаге».
Как  бы  там  ни  было  —  днями  позже,  неделями  позже  или  годами,  —
встреча прошла таким вот образом.
Я подъехал к каменной крепости Бауэрмана и в который раз восхитился
окружающей обстановкой. Уединенной. Мало кто смог пойти на то, чтобы
поселиться  там.  Надо  было  проехать  по  Кобург-роуд  до  Маккензи-драйв,
затем найти съезд на грунтовку, извилистую проселочную дорогу, которая
через  пару  миль  углублялась  в  лес.  В  конце  концов  вы  попадали  на
широкую  поляну  с  розанами,  отдельно  стоящими  деревьями  и
симпатичным  усадебным  домом,  небольшим,  с  каменным  фасадом.
Бауэрман  построил  его  своими  голыми  руками.  Ставя  свой  «Валиант»  на
парковочное  место,  я  задавался  вопросом,  каким  образом,  ради  всего
святого, удалось ему выдюжить такой непосильный труд в одиночку. Тот,

жүктеу/скачать 1.74 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: