Цукидзи, крупнейший в мире рыбный рынок. Вновь я оказался на Тошо,
только вместо акций там были креветки. Я наблюдал, как рыбаки, чей вид,
похоже, не изменился с древних времен, раскладывали свой улов на
деревянных тележках и торговались с оптовиками, лица которых были
будто обшиты кожей. Тем же вечером я отправился в район озер, что в
северных горах Хаконэ, в ту область, которая вдохновила множество
великих дзен-поэтов. «Вы не можете идти по пути, пока сами не стали
Путем», — говорил Будда, и я стоял в благоговении перед тропой, которая,
извиваясь, бежала от гладких как стекло озер к
окутанной облаками горе
Фудзи, идеальному треугольнику, укрытому снегом, что показалось мне
точной копией горного пика Худ у нас дома. Японцы верят, что при
восхождении на Фудзи приобретается мистический опыт, что это не просто
подъем, а ритуальный акт торжества, и меня переполнило желание тут же
подняться на гору. Я хотел подняться в облака, однако решил подождать.
Вернусь, когда у меня будет что отпраздновать.
Я вернулся в Токио и явился в редакцию «
Импортера». Двое
отставников — владельцев журнала, оба с толстыми шеями, мускулистые,
страшно занятые, как мне показалось, готовы были по-армейски устроить
мне разнос за вторжение и пустую трату их времени. Но спустя несколько
минут их грубоватое обличье растаяло без следа,
и они уже тепло и
дружелюбно приветствовали меня, говоря, что им приятно встретить кого-
то из родных краев. В основном наш разговор шел о спорте. Можете ли вы
поверить, что «Янки» снова выиграли Кубок? А что вы скажете о Вилли
Мейсе? Лучше его никого нет. Так точно, сэр, никого лучше.
Потом они рассказали мне свою историю. Они оказались первыми
американцами из всех, кого я знал, кто любил Японию. Расквартированные
здесь во время оккупации, они попали под чары культуры, кулинарии,
женщин, и когда срок их службы подошел к концу, они просто не нашли в
себе сил уехать. Поэтому они основали журнал, освещавший вопросы
импортной торговли, когда никто и нигде не был заинтересован в том,
чтобы импортировать что-то японское, и
каким-то образом сумели
остаться на плаву в течение последующих семнадцати лет.
Я поделился с ними своей Безумной идеей, и они выслушали ее с
интересом, заварили кофе и пригласили меня присесть с ними.
Намеревался ли я импортировать японскую обувь какой-то определенной
модели? Я им ответил, что мне нравятся кроссовки «Тайгер», симпатичный
бренд фирмы «Оницука» в Кобе, крупнейшем городе на юге Японии.
«Да-да, мы их видели», — сказали они.
Я сообщил, что думаю отправиться туда, чтобы встретиться с
представителями «Оницуки» лицом к лицу.
«В таком случае, — сказали бывшие вояки, — тебе стоит узнать кое-что
о том, как заниматься бизнесом с японцами.
Ключевой момент здесь, — сказали они, — не быть назойливым. Не
наседай, как типичный американский придурок, типичный
гайдзин —
грубый, громогласный, агрессивный, не допускающий отказа на свой
вопрос.
Японцы плохо реагируют, когда им пытаются что-то навязать.
Переговоры здесь, как правило, ведутся в мягкой, выразительной форме.
Вспомни, сколько времени потребовалось американцам и русским, чтобы
уговорить Хирохито сдаться. И даже когда он наконец сдался, когда его
страна лежала в руинах, покрытых пеплом, что он сказал своему народу?
Военная ситуация не сложилась в пользу Японии. Это культура
уклончивости и опосредованности. Никто тебе здесь наотрез не откажет.
Никто никогда не скажет прямо в лоб «нет». Но они и «да» не говорят. Они
говорят так, будто кругами ходят, в их фразах не услышишь упоминания
четкого предмета или объекта. Не отчаивайся, но и не задирайся. Ты
можешь, покидая местный офис, подумать, что завалил сделку, когда на
самом деле тот, с кем ты вел переговоры, готов на нее. Ты
также можешь
думать, уходя, что сделка заключена, тогда как на самом деле она была
отвергнута. Никогда не знаешь».
Я нахмурился. Даже при самых благоприятных обстоятельствах я не
был хорошим переговорщиком. Теперь же мне предстояло вести
переговоры в каком-то балагане с кривыми зеркалами? Где нормальные
правила не действуют?
После того как я провел час, выслушивая эти обескураживающие
поучения, я пожал руки бывшим воякам и попрощался с ними.
Неожиданно почувствовав, что больше ждать не могу, что я должен как
можно быстрее начать действовать, пока их слова еще оставались свежи в
моей памяти, я поспешил в гостиницу, упаковал все свои вещи в чемодан и
рюкзак и позвонил в «Оницуку» с просьбой назначить мне встречу. В
конце того же дня я сел в поезд, отправлявшийся в южном направлении.
Япония славится своим безупречным порядком и чрезвычайной
чистотой. Японская литература, философия, одежда, домашняя жизнь —
все это на удивление целомудренно и скромно.
Все подчинено принципу
минимализма.
Ничего не ожидай, ничего не ищи, ничего не осмысливай —
бессмертные японские поэты написали строки, которые, казалось,
шлифовались и шлифовались до тех пор, пока не засверкали, как острие
самурайского меча или камни в горном ручье. Стали безупречными.
Так почему же, с удивлением спрашивал я себя, этот идущий в Кобе
поезд такой грязный? Полы в нем были завалены газетами и усеяны
окурками. На сиденьях полно апельсиновой кожуры и выброшенных газет.
Хуже того, все вагоны были битком набиты людьми, и едва можно было
найти место, чтобы хотя бы стоять.
Я нашел болтавшийся у окна ремень-держак и, ухватившись, провисел
на
нем семь часов, пока поезд, раскачиваясь, медленно проползал мимо
отдаленных деревушек и ферм размером не больше обычного заднего
двора в Портленде. Поездка была долгой, но ни мои ноги, ни терпение
сдаваться не думали. Я был слишком занят, вновь и вновь перебирая в
памяти уроки, извлеченные из общения с бывшими вояками.
Прибыв на место, я снял небольшую комнату в дешевой
рёкан. Встреча
в «Оницуке» была назначена мне на раннее утро следующего дня, так что я
сразу же улегся на татами, но был слишком взволнован, чтобы уснуть. Я
проворочался на циновке большую часть ночи и на рассвете встал
обессиленным, уставившись на свое тощее и тусклое отражение в зеркале.
Побрившись, надел свой зеленый костюм от Брукс Бразерс и подбодрил
сам себя напутственной речью.
Достарыңызбен бөлісу: