Только это не будет экономическая статья…

 
Только это не будет экономическая статья…
 
Создав свое первое основополагающее сочинение, сколь ошибочно
и несовершенно оно ни было бы, человек в сущности сразу написал все свои
более поздние, сколь совершенны они бы ни были, сочинения… Счастлив
тот, кому дано самому развить выводы из своих принципов. Но это
не необходимо. Нет!
Л. Фейербах Вопрос о бессмертии с точки зрения антропологии
Рассказчик всю жизнь пишет один большой роман. И оценивают
его потом, когда роман дописан и автор умер.
В. М. Шукшин. Из рабочих записей
Шукшин – внутренний редактор. Вот что должно интересовать нас прежде всего.
И конечно, его м е т о д. Если «система» мироощущения «выстрадана жизнью», то этот метод
мыслительной работы есть с т р а д а н и е. «Страдать надо», – говорил Достоевский. По твер-
дому убеждению Г. Буркова, человека, принявшего последние слова Василия Макаровича,
«Шукшин был рожден духовником». У него, как у н а р о д н ы х п е в ц о в, «через духовное
раскрывалось гражданское, через нравственное – социальное». Через о б ы д е н н о е раскры-
валась философия жизни. Бурков пишет: «…он подбирал исполнителей по духовной и душев-
ной предрасположенности к тому, что хотел делать. У него и писатели снимались, и эта заме-
чательная старушка, которая сыграла мать в „Калине красной“. Причем в этом заключался его
секрет: он понимал, что с непрофессионалами фильм целиком не создашь. Но вот, скажем,
старушка играет не по „системе“ – просто рассказывает свою жизнь, и именно она несет ту
жизненную духовную информацию, о которой Шукшин мечтал. Ни на что не жалуется, она
вот такая, просветленная старушка, мученица, прошла тяжелую жизнь, двух сыновей на войне
схоронила и не сознает, что героиня. Может, я говорю слова деревянные по отношению к ней,
но у этой старушки, в ее рассказе, жизнь входит в иную философию, в народную. И то, что
Шукшин снял ее, он как бы определил направление своего поиска».
«Внутренний редактор» человека – совесть. Есть градация, есть деградация этого нашего
качества. Поэтому все мы р а з н ы е, – и хорошие, и плохие. Разнообразны и способы, и манеры
«саморедактирования». А как у Шукшина? Г. Бурков дальше пишет: «Признак, что ли, совест-
ливого человека – сначала сам посмеялся, потом спохватился – деньги-то его (это о случае,
происшедшем с Василием Макаровичем и послужившем материалом для рассказа „Чудик“),
а вернуться, сказать стыдно. Вот и весь чудик. А какой он чудик, просто совестливый русский
человек, часто в жизни встречающийся. Да Шукшин и сам таким был».
Г. Бурков настаивает, что у В. М. Шукшина «и нравственность, и социальность совер-
шенно особого рода, не буквального склада, а духовного…». Не «со стороны». Именно поэтому
«Шукшин весь в нашем духовном будущем».
В 1967 году получил Василий Макарович задание газеты «Правда» написать статью,
почему молодежь уходит из села. Здесь же в редакции сразу заявил: «Только это не будет эко-
номическая статья…» И что получилось? Размышления о жизни, судьбе, подлинных и мнимых
ценностях, смысле, о человеческих потерях, опасности, смерти, наконец. Вселенские вопросы?
И ответы на них. Хорошо об этом сказал В. Распутин: «Он ведь на многое отвечал, но чита-
тель не всегда понимает это как ответы. Вот тут-то, может, и необходимо собрать его мысли
как ответы и подтолкнуть читателя к более внимательному и правильному чтению Шукшина».
Небольшая и н е з а к о н ч е н н а я работа, а какая глубина и масштабность мысли! Вавилонская
библиотека! Вариации на тему «отрыва от земли». И сколько сказано. И требуется искусство,
которое позволит нам «созерцать различные сочетания из двадцати трех букв» (Роберт Бер-

Е. В. Черносвитов. «Пройти по краю»
16
тон). Объяснить, понять, осмыслить. Возможны различные интерпретации, если вдуматься.
В этой небольшой работе все з а в е т н ы е надежды… и з а в е т н ы е с т р а х и искрен-
него человека. С чего Василий Макарович начал «выполнять задание»? С решения, некоторой
неуверенности совестливого: «Может, не мудрствуя лукаво, взять да и рассказать про себя: так
и так, взял в свое время ноги в руки и пошел искать лучшую долю. И забыл (? – Е. Ч.) „извеч-
ную“ крестьянскую любовь к земле, и великолепно преодолел (? – Е. Ч.) „тягу“ к этой самой
земле… По крайней мере честно будет». «Забыл»? «Великолепно преодолел»? Он сам себе
ставил эти вопросительные знаки. Поэтому и мучился. Нужно глубоко погрузиться в мысли
Шукшина, глубоко постичь его переживания. Для нас есть сейчас одна возможность это сде-
лать: в с п о м и н а т ь. И то, что говорил он о себе, и то, что говорили о себе или по «случаю»
его герои. И то, что сказано о Василии Макаровиче другими.
Смеем утверждать, что Шукшин никогда и ни о чем не высказывался однозначно. Или
«да», или «нет» – это не его метод. Живое противоречие и в суждениях, и в поступках. Выше
мы привели его прямо противоположные высказывания о «герое нашего времени». Вот другой
пример, который касается его личной жизни. Сначала – «не могу жить в деревне. Но бывать
там люблю – сердце обжигает». Затем – «я сам твердо решил: вернусь в Сростки!» Душа, рас-
тревоженная, мечется и тоскует и толкает на подвиг. Полнокровная, г о р я ч а я жизнь. Пол-
нокровное творчество, ж и в о е с л о в о и дело.
Душа, если она есть, имеет свойство п о с т о я н н о обнажаться. Поэтому она и легко
ранима. Вот говорит Шукшин в разбираемой нами работе: «Но… когда мы трусоваты, мы все-
гда найдем нечто спасительное, что убаюкивает нашу совесть и не позволит поступить честно.
Я тут же вывернулся…» Как-то не вяжется слово «вывернулся» с Шукшиным. Но послушаем
дальше. Вслушаемся! «Вечно вы своим несчастным рублем все меряете! В конце концов я
не напрашивался». Это, когда он получал командировочные в бухгалтерии редакции, на вопрос
бухгалтера: «А это ничего, что место рождения Алтайский край и туда же командировка?»
Немного ниже, глядя в иллюминатор самолета и представляя, что под ним 10 километров воз-
духа и он перемещается с огромной скоростью – «и хоть бы что, как так и надо»: «О человек!
Царь он или не царь природы, а дьявол изобретательный». И вдруг вспоминается неудачная
посадка в Свердловске, когда самолет сел на картофельное поле: «Один разок я имел удоволь-
ствие испытать нечто похожее на смертельный испуг». Когда опасность была позади, и пасса-
жиры это уже осознали, «и все вокруг тоже молчали – это поразительно». Смертельная опас-
ность и м о л ч а н и е. Молчаливое понимание. От «опасности» до «обеда» всего несколько
строчек: «…стали разносить обед. Тоже одна особенность: иногда совсем не хочется есть,
а все-таки не отказываешься, ешь. Впрочем, это я о себе говорю, может, другие не так. Навер-
ное, это у меня крестьянское осталось: «Пусть лучше пузо треснет, чем добру пропадать».
Уход молодежи из села. Приводится вроде бы частный пример этому и делается вывод: «Ведь
в сущности распался целый крестьянский род. А почему? А могли бы они снова собраться?»
В последнем, может быть, наивном с точки зрения объективных закономерностей трансфор-
мации деревни вопросе предстает Шукшин, всегда готовый в тупиковой ситуации подумать
о в о л ь н о м, желанном и неожиданном для самой ситуации ее решении. А вот мысль о пред-
ках жестко логична: «…видно землю. Я смотрю вниз и думаю уже о том, как наши предки
шли вот по этим местам. Шли годами, останавливались зимовать, выходили замуж по дороге,
рожали. До чего упорный был народ! Ну вот ведь она, земля, останавливайся, руби избу, паши.
Нет, шли дальше и дальше, пока в океан не уперлись, тогда остановились. А ведь это не кубан-
ские степи и не Крым, это – Сибирь-матушка, она «шуток не понимает». …Как они по два-
три года добирались до мест своих поселений! Впрочем, наверное, это становилось образом
жизни в пути. У меня отец – Макар; я где-то прочитал, что Макар – это путевой». Здесь нельзя
не вспомнить высказывания В. И. Белова о дороге в его «Ладе»: «Образ дороги не менее пол-
нокровен в народной поэзии. А нельзя ли условиться и хотя бы ненадолго представить эмоци-

Е. В. Черносвитов. «Пройти по краю»
17
ональное начало речкой, а рациональное – дорогой? Ведь и впрямь: одна создана самою при-
родой, течет испокон, а другая сотворена людьми для жизни насущной. Человеку все время
необходимо было идти (хотя бы и за грибами), нужно было ехать (например, за сеном), и он
вытаптывал тропу, ладил дорогу. Нередко дорога эта бежала по пути с речною водой… Дорога
стремилась быть короче и легче, да к тому же тот берег почему-то всегда казался красивей
и суше. Не раз и не два ошибалась дорога, удлиняя свой путь, казалось бы, совсем неумест-
ными переправами! Но от этих ошибок нередко душа человеческая выигрывала нечто более
нужное и неожиданное».
А дальше начинается курьезный случай с 50-рублевкой, «этакой зеленой дурочкой».
И появляется Чудик. Вот первые его «провокационные» признания: «Ужасно приятно сде-
лать человеку добро, которое тебе ничего не стоит. Я прямо счастлив, когда мне выпадает
сказать кому-нибудь: „Товарищ, вы обронили“. Человек благодарен, и тебе хорошо. Не круг-
лые же сутки грызть себя, иногда для отдыха – надо и подумать, что ты, вообще-то, не такой
уж плохой человек». «Грызть себя» – угрызения совести без всякой презумпции невиновно-
сти или превентивная мера? О, этот юридический жаргон рядом с делами совести! Если пове-
рить Шукшину в том, что он только что сказал о себе, – значит попасться на крючок мудрому
насмешнику (юродивый всегда смеялся над собой, чтобы высмеять окружающих, показывал
свои язвы, чтобы обнажить скрытые язвы других). Вот, пожалуйста, «хоть глупо, но приятно».
И все же речь идет о деньгах (эквиваленте всех ценностей, как говорят экономисты): «Та зеле-
ная дурочка, если к ней еще добавить другие, могла бы устроить дома лишний праздник». Тут,
действительно, необходимо успокоить себя: «Ну и что. Эка потеря! Люди руки, ноги теряют,
а тут бумажка вшивая». Такой жестокий аргумент для самоуспокоения! Да, это деньги!
И вот наконец: «Ну – дома». Деревенская грязища и московские «штиблетики».
«Хорошо приезжать домой не по тревожной телеграмме, как большинство сейчас делает…»
Но вот главное: «А что, почему это я должен приезжать и уезжать из дома? – как-то не дума-
ется… И невдомек нам, что как же это: и тут дом, и там дом? Человеку положено иметь один
дом». Д о м, к р о в или «СВ» скорого поезда? Ночлежка! Для некоторых «конура», а то,
может быть, «башня из слоновой кости». Это глубоко символично. Отношение к своему дому –
основа нашего мироощущения. На этом все строится. Вот пишет Белов: «Об отцовском доме
сложено и до сих пор слагается неисчислимое множество стихов, песен, легенд. По своей зна-
чимости „родной дом“ находился в ряду таких понятий русского крестьянства, как смерть,
жизнь, добро, зло, бог, совесть, родина, земля, мать, отец. Родимый дом для человека есть
нечто определенное, конкретно образное, как говорят ученые люди. Образ его не абстрактен,
а всегда предметен, точен и… индивидуален даже для членов одной семьи, рожденных одной
матерью и выросших под одной крышей… Разница заключалась и в самой атмосфере семьи,
ее нравственно-эстетическом облике, семейных привычках, традициях и характерах».
Но родной дом в с е г д а п о к и д а ю т. Почему-то становится в нем неуютно, холодно.
Возникают потаенные и недобрые мысли об окружающих. Тогда-то и принимается реше-
ние: «Поеду куда-нибудь». Помыкаешься, помыкаешься и уедешь. Такова, говорят, судьба.
И об этом думает Василий Макарович: «Как нарочно на моих глазах». И – «ничего не сдела-
ешь».
В этой «неэкономической» статье за фасадом повествования находится напряженное раз-
думье о нашем житье-бытье, и о существенном, и о сущем. И здесь г о р е с т и и п е ч а л и ч
е л о в е ч е с к и е, ж и в ы е, т р е п е т н ы е н и т и…
«Внутренний редактор» – это одно из основных измерений духовности, главная сторона
души (мы еще подойдем к этой категории страдания и рассмотрим ее значение в творческом
мышлении Шукшина). Другое такое же измерение духовности – это м о т и в с у д ь б ы.
«Нужда песенку поет». Если вдуматься, то никакое другое слово так точно не определит поня-
тие судьбы, как нужда. «Необходимость» – это объективно. «Нужда» – это всегда с у б ъ е

Е. В. Черносвитов. «Пройти по краю»
18
к т и в н о з н а ч и м о. Без нужды нет человека, как нет его без страдания, без пережива-
ний. И без песни, у которой свой мотив, своя музыкальная тема. Композитор Павел Чекалов
свой рассказ о Василии Макаровиче назвал «Воспоминание о песне». Музыка, песни – выра-
зители души народной. И каждого человека. «И была у Василия Макаровича, – пишет Чека-
лов, – любимая мелодия, вальс из «Калины красной», о котором он говорил мне: «В нем –
моя родина. Судьба». Л. А. Аннинский пишет: «Эмоциональный сюжет, в котором Шукшин
осмыслял социальную картину мира – непрерывное сопоставление города и деревни. Точнее
и уже: драма деревенского жителя, который, неудержимо стремясь в город, попадает там, гля-
дишь, не в сферу великой культуры, а в сферу великого потребительства…» Критик использует
расхожий прием объяснения переживаний и поведения человека конкретными социальными
проблемами. Но при этом всегда незаметно осуществляется подмена одного другим. Так Шук-
шин превращается в социолога, публициста, литературного критика. Л. А. Аннинский пишет:
«Коренной вопрос Шукшина к реальности: как сохранить, защитить, укрепить достоинство
человека?» Это верно. Но смысл этого вопроса резко изменяется, если задают его х у д о ж н
и к, с о ц и о л о г или ф и л о с о ф. Так, с точки зрения социолога, п р о б л е м ы человеческие
имеют одни источники и причины и всегда детерминированы конкретными социально-исто-
рическими условиями. А с точки зрения философа – это суть «проклятые, вопросы». Сила
художественного образа зависит от глубины постижения реальности. Но и здесь существенная
разница – какая реальность постигается творческим воображением: объективная или субъек-
тивная? Все, кто пишет о Шукшине, как нам известно, непременно процитируют следующее
его высказывание: «Лично я старался рассказывать про душу, что ли, а не про внешнюю био-
графию, внешние события. Они что? Они с нами происходят каждый день. А сами с собой мы
остаемся пореже. Но тем не менее надо, наверное, оставаться. Вот». Мы привели полностью это
высказывание Василия Макаровича. Обычно цитируется лишь первое предложение. Здесь же:
«…заботило больше… не повествовательная часть этого дела, а то состояние души, в котором
наш русский человек… ныне пребывает и живет». Так к какой реальности обращался Шук-
шин? К субъективной реальности, то есть душе. И поэтому причислять его, например, к «дере-
венщикам» или считать уникальным социологом или публицистом является ошибкой. Против
чего он и сам возражал, а то давал точные оценки своим «публичным выступлениям»: «Взялся
порассуждать на эту тему (о моде, – Е. Ч.), но дал себе слово, что буду краток и осторожен,
потому что тут легко можно наговорить «сорок бочек» или, еще хуже, очутиться в позе чело-
века, все время показывающего пальцем – поза противная, вовсе не смешная», «мобилизовал
«свой сельсовет» – думаю, как умнее начать», «вякнул что-то…». Его суждения о мещанстве,
хамстве, интеллигенции, проблемах города и деревни, воспитания и образования и т. д. без-
условно интересны, ибо в основе их лежат наблюдения мудрого человека, далеко не равнодуш-
ного ко всему, что его окружает, с чем «сталкивает» судьба. Но не этим «берет» Шукшин.
И его этика – скорее не принципом, а призывом «нравственность есть Правда», – затрагиваю-
щая наши сердца, – явление не уникальное, а традиционное для классической русской литера-
туры. Значит, и не в ней дело. «Совестливость», гипертрофия чувства личной ответственности
з а в с е и в с я, возможно, вообще черта русского характера, болезненно акцентуированная
у больших художников. Так в чем же дело? Наверное, в том, что В. М. Шукшин был одарен
н а р о д н о й мудростью. И обаяние его личности, и сила его характера, и творческая мощь
его, и то г и п н о т и зи р у ю щ е е влияние, какое он оказывал на людей, и многое другое,
чем «берет» Шукшин, – все в этом даре.
Мы пишем не о личности Василия Макаровича. Это особый труд. Приведем лишь два
примера, какое впечатление он оказывал на окружающих. Игорь Золотусский вспоминает: «Я
оценил тогда щедрость Шукшина и его страсть. Я не помню подробностей именно из-за этого
напора, из-за волнения, с каким он мне все объяснял. Он почти, меня за грудки брал, он душу
готов был мою из меня вытряхнуть и поселить на место ее свою. Он меня из меня изгнать

Е. В. Черносвитов. «Пройти по краю»
19
хотел и во мне поселиться». А вот Глеб Панфилов: «Тогда я подумал о нем – какое удивитель-
ное сочетание скифской дикой силы с незащищенностью ребенка. Вот таким он мне и запом-
нился – властный, пронизывающий взгляд и худое слабое тело. Голова бунтаря и тонкая щико-
лотка усталой ноги, которая болталась и неуклюжем ботинке. Он внимательно, как прилежный
ученик, вслушивался в то, что нам говорили, и, казалось, не чувствовал, не понимал, какой
силой обладает…»
Известно отношение Шукшина к Степану Разину: «Разин для меня – вся жизнь». Поня-
тен психологический механизм выбора любимого героя – это по своему образу и подобию, то
есть самоотождествление. Психологам хорошо известно, что для процесса самоотождествле-
ния необходимы временные параметры. «Момент истины» или полного отождествления себя
с кем-то другим возникает в к р и т и ч е с к и е возрастные периоды. Так, первые любимые
герои появляются в период полового созревания и становления личности, поэтому они всегда
инфантильны, как первое чувство. Для мужчины критическим периодом является промежуток
от 35 до 45 лет. Этот «момент истины» для Шукшина – 40 лет. В рассказе «Гена Пройдисвет»
один из героев говорит: «Мужик, он ведь как: достиг возраста – и смяк телом. А башка еще
ясная, какие-нибудь вопросы хочет решать. Вот и начинается: один на вино напирает – башку
туманит, чтоб она ни в какие вопросы не тыркалась, другой… Миколай вон Алфимов – зна-
ешь ведь его? – историю колхоза стал писать. Кто куда, лишь бы голова не пустовала. А Гри-
горий наш, вишь, в бога ударился». Это о «критическом возрасте». А вот о себе в этот период:
«Жизнь, как известно, один раз дается и летит чудовищно скоро – не успеешь оглянуться, уже
сорок… Вернуться бы! Но… Хорошо сказано: близок локоть, да не укусишь. Вернуться нельзя.
Можно не пропустить. Можно, пока есть силы, здоровье, молодая душа и совесть, как-нибудь
включиться в народную жизнь (помимо своих прямых обязанностей по долгу работы, службы).
Приходит на память одно тоже старомодное слово – «подвижничество». Небольшое высказы-
вание о себе, а для психолога информации на целую диссертацию. Есть и для философских
раздумий материал. По выражению Байрона, это момент, когда судьба меняет лошадей. Пере-
оценка ценностей, «выверение» своей жизни. Вопрос над ее быстротечностью и смыслом. Тре-
вожное опасение, что не успеваешь выполнить свой долг на земле. Осознание несоответствия
стремительно возрастающего з а м ы с л а и возможности его осуществления, недовольство
собой. И спонтанное, скорее, ощущение, родственное внутреннему озарению, что жизнь про-
жита все же не зря – обретение м у д р о с т и. Это характеризует Шукшина не столько как л и ч
н о с т ь, сколько как с у б ъ е к т а мировоззрения, для которого «проклятые вопросы» не голые
абстракции, псевдопроблемы, а ценностно-значимые «состояния души», предельно наполнен-
ные переживаниями конкретных жизненных ситуаций (кстати, отсюда внутреннее стремление
к публицистике, социологизированию, поучительству). Он становится философом в момент,
когда решает для себя извечные проблемы человеческого существования. И для этого прежде
всего требуется м у ж е с т в о. Весьма характерно признание Василия Макаровича: «Фило-
софия, которая вот уже скоро сорок лет норма моей жизни, есть философия мужественная».
И особенно следующее предложение, отражающее суть шукшинского самосознания в «кри-
зисный» период: «Так почему я, читатель, зритель, должен отказывать себе в счастье – прямо
смотреть в глаза правде?»
Отождествляя себя со своим любимым героем, все, что мы говорим о нем, говорим
невольно о себе, что знаем о себе, но не осознаем или не хотим осознать. Сначала такой штрих:
многим героям Василия Макаровича 40 лет или около этого. Вот первое знакомство с Его-
ром Прокудиным: «В группе „бом-бом“ мы видим и нашего героя – Егора Прокудина, сорока-
летнего, стриженого». А вот еще один герой, «чудик»: «Звали его Василий Егорович Князев.
Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков
и собак. В детстве мечтал быть шпионом». «Спирьке Расторгуеву – тридцать шестой, а на вид
двадцать пять, не больше» («Сураз»). А вот Максим Яриков («Верую!»): «…он был сорока-

Е. В. Черносвитов. «Пройти по краю»
20
летний легкий мужик, злой и порывистый, никак не мог измотать себя на работе, хоть работал
много…» Глеб Капустин («Срезал») – «толстогубый, белобрысый мужик, сорока лет, начитан-
ный и ехидный».

Е. В. Черносвитов. «Пройти по краю»
21
 
Конец ознакомительного фрагмента.
 
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, 
купив полную легальную версию
 на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета
мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal,
WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам спо-
собом.