Пятая. Начало и конец

Мне не хочется даже и говорить за Ленина, потому что он никогда не любил русский народ. Он не был частью его. Мог бы помочь такой, как Фрунзе, всё-таки он учился в гимназии в г. Верном до 1904 года, но что мог видеть гимназист Фрунзе в г. Верном, он видел гимназию и плац, а не межнациональные отношения. Тем более поднятые до уровня контрреволюционной - буржуазно-националистической организации, как Алаш-орда. Как противовес казахскому национализму должен был выступить знающий военное дело, опытный стратег-полководец, защищающий русскоязычное население Семиреченского края.

Ленин участие принял в отношении к Степному краю, что подписал декрет в мае 1918 года о национализации Карагандинского, Экибастузского и Байконурского угольных копей, Риддерских рудников, Эмбинских нефтяных промыслов да Спасского медеплавильного завода. Теперь, считал Ленин, Казахстан мог свободно развивать свою экономику, культуру и строить социализм. Не думал о том, что бросает горящий факел на динамит, декрет о национализации в такой период, это же самоубийство. Степь, раздираема в разные стороны противоборствующими силами, не декрета просила, она требовала крепкой власти. Что греха таить, ни Амангельды Иманов и ни Джангильдин не старались разобраться в условностях кипящего степного котла. Но они были обласканы новой властью, сам Владимир Ильич короновал чрезвычайного комиссара Степного края, набивая золотом ему караваны, кстати, из христианских святынь России. Прошло девяносто лет и с высоты этого срока, оглядываясь назад, почему-то приходишь к умозаключению, что специально делалась затяжка прихода регулярных воинских формирований в Семиречье со стороны всех чрезвычайных, и не очень, комиссаров Степного края. Два года наводили ужас национал-освободители, восставшие против колониального гнёта российской империи, а его сменила формация более высокого уровня – весной 1918 года контрреволюционная буржуазно-националистическая организация Алаш-орда.

Причём опять серьёзные советские издания аппелируют, что Алаш-орда совместно с белогвардейцами вела борьбу… Нонсенс. У них у каждого свои были задачи: у белых – свои, а у националистов – свои, белые были нацелены на русских поддерживающих красных, а националисты против всех русских.

Анненков Борис Владимирович (родился в 1889 году), белогвардейский атаман, казачий офицер, наблюдая за изменяющейся обстановкой на Семиреченском особом фронте, понимая превосходящую силу подходящих передовых частей особой ударной группы войск Красной Армии, принял решение оставить межгорные долины и «прилавки» Джунгарского Алатау и выйти на равнину, на Дол.

Не потому что Борису Владимировичу надоело смотреть на «белки» - нетающие даже летом шапки гор Алатау, а потому что несогласованность действий белого движения привела к тому, что к Сергиополю подошли основные части, а в Учарале находились передовые части особой ударной группы войск Красной Армии. Выйдя на равнину, так называемое урочище Дол, отряд белых взял курс строго на юг и расположился на короткий отдых вблизи посёлка Золотарей. Однако подъехавший атаман Анненков запретил отдых, приказал офицерам поднимать бойцов. Команда «По коням» прозвучала как выстрел в тихом ущелье. Река Жаманта которая вырывалась из цепкого горного плена, прорезала как масло нож, супесчаную почву Дола. И бойцы обосновались на привал на обрыве реки в пятьдесят саженей с одной стороны и горной грядой отвесных, вековых скал с другой, а с третьей стороны была обозреваемая равнинная долина, не лучшее место для привала, кроме того, и воды-то не было. Атаман приказал привал сделать у устья реки Жаманта, которая впадает в озеро Алаколь. Лошади шли ходко, месяц март 1920 года. Атаман обладал хорошим качеством полководца, прежде чем что-то предпринять в ходе боевых действий, он вначале расспрашивал у казаков семиреченских, местных крестьян – переселенцев о тонкостях передвижений, наличии пастбищ, водных источниках, проходимых перевалах, кочевых путей. Можно было двинуться на Дол и раньше с горных равнин, но многие предупреждали его о природной особенности Джунгарских ворот. В долине дуют сильные ветры. В холодное время года здесь свирепствует юго-восточный ветер «Евгей» дующий из Китая, скорость которого в самой узкой части Джунгарских ворот, ураганная. Атаман Анненков уже неоднократно предупреждённый об этом явлении природы, сам испытал силу и коварность «Евгея». Несколько дней потерял отряд из-за невозможности выхода на Дол из ущелья Асусая. Примета одна, к моменту выхода солнца из-за тарбагатайских гор – надо увидеть его. Если солнце в тумане, закрыто облаками или вообще его не видно – можно выходить на Дол, а если солнце красное, ярко-красное, яркое – лучше сидеть в ущелье и не высовываться. Но большой ветер «Евгей» дующий с ураганной силой и остановивший продвижение белогвардейцев отряда Анненкова к Джунгарским воротам, давал ему плюс. А плюс заключался в том, что ураган по равнине сбивал с ног лошадей, а в горах, особенно с южных склонов большой «Евгей» срывал весь накопившийся за зиму снег, открывая подножный корм для лошадей, а также кочевые тропы. Услугами этого ветра испокон веков пользовались кочевники: прошёл большой «Евгей», спокойно можно поднимать скот в горы, будут южные склоны освобождены от снега, а запасов прошлогодней травы в этих, богом забытых местах, хватало.

Борис Владимирович внимательно следил за ситуацией на Семиреченском особом фронте, оставаясь активным участником белого движения, главной своей задачей поставивший себе защиту русского – он за годы командования добровольным карательным отрядом совершил, как положительные, так и отрицательные поступки. Одним ухом он вёл свой белогвардейский отряд, а другим ухом слушал, что же твориться вокруг. Войска Красной Армии под руководством М. В. Фрунзе осенью 1919 года освободили Уральскую и Оренбургскую области, а затем Северный и Восточный Казахстан. На всей территории Казахстана огромную помощь Красной Армии оказывали партизанские отряды, руководимые большевиками. Одним из ярких примеров была Черкасская оборона, центром которой стало село Черкасское расположенное к юго-востоку от города Сарканда.

Село Черкасское, прославившееся в гражданскую войну во время боёв на семиреченском особом фронте с белогвардейцами атамана Анненкова, сейчас в 2010 году представляет собой удручающую картину забвения…

Остановившиеся на кратковременный отдых ополченцы поили лошадей, проверяли состояние подков на копытах боевых коней. Дымили костры, бойцы избавлялись от вшей, прожаривая на кострах рубашки, сушили портянки. Разговаривали друг с другом, рассказывая эпизоды из своей жизни, случаи гражданской войны. Ткачёв Пётр, крестьянин-переселенец из Герасимовки рассказывал своему земляку Белых Трофиму, как Заварзин Митька, молодой парнишка лет пятнадцати, скачет на лошадке своей, на спине болтается винтовка, он отстаёт от красноармейцев, а в село со стороны Колпаковки входят белогвардейцы атамана Анненкова. Заварзин Митька проезжает мимо своего дома, его мать увидела Митьку, да лошадку – выскочила, из-за плетня и кричит ему:

- Митька, ты куда торопишьси, заехал бы да борща похлебал бы, сегодня ишшо наверно не емши?

А Митька одной рукой держит повод, а другой камчой, плетью охаживает лошадку, отвечает матери:

- Некода, совсем некода, маманя, воевать нада.

Чуть погодя пошли белогвардейцы, рослые мужики, на добрых лошадях, ну мать и пошла тогда в хату. А рано утром следующего дня привозят Заварзина Митьку на бычьей бричке, от сабли не успел увернуться, а лошадка бежать уже не могла… До самой поясницы тело паренька развалено саблею рубаки. Ну, пусть острая, ну хоть как острее, но развалить надвое до пупа, я не понимаю как можно? - вопрошал Ткачёв Пётр.

А Трофим Белых ему объяснял:

- Сабли-то у них тяжёлые, тяжелее, чем у нас с тобой. А кроме того, когда он рубит саблей, то рубит не как топором, а с протягом, тогда лезвие и въедается в тело как заноза.

В свою очередь Трофим рассказал Петру о двух бабках:

- Старые уже бабушки, без зубов, уже внуки и правнуки есть. Одна из них Першина Авдотья, а другая Алымова Настя. Когда-то по молодости какой-то парень ходил к одной, а женился на другой. И у них эта злоба до сих пор и тянулась. А тут появилась возможность сквитаться с соперницей. Пришёл батька – атаман Анненков, собрал людей у церкви, ну на взгорье. Атаман хитрый, от церкви всё видать, а, кроме того, на «прилавок » так называемый Кандык, над Барабой который, послал заранее двоих верховых. Ну, если что увидят вокруг, чтоб сигнал подали. Пока верховые там стоят – всё чисто, значит. Ну и атаман, спрашивает у кого какие жалобы, кто, чем или кем недоволен? А все молчат, что говорить, сейчас белые, а через час придут красные, или через день. Вот бабка и не выдержала Першина Авдотья, поджала губы, высохшие свои и говорит: «Вы, Борис Владимирович, вижу действительно за правду, за справедливость. Рассказываете нам, простым людям, крестьянам, что да как? А вот у нас в селе есть Алымова Настя, так она всю свою жизнь прожила не так, как надо. Всю жизню прохитрила, да раззи можна так, да из-за таких, и нам жизни нету. Вот стоить улыбаитьца, а придут красные, она им хлеб - соль вынеся».

Мероприятие получилось бы, если бы на сходке сельской не появилась бы эта Першина Авдотья. Атаман и туда хотел повернуть тему, и в другую сторону, а Авдотья ни в какую, не сдаёт свои позиции. Тогда Алымова Настя подошла к Першиной Авдотье, а точнее приковыляла к ней и просит её, «ну если я виновата в чём-то, ну прости меня, ради всех святых. Прости, дай своей умереть мне смертью. Ну, хочешь – говорит – я тебе в ноги поклонюсь». Упала на колени и протягивается лицом к её сапогам. Авдотья ударила её по лицу сапогом, до крови разбила. Опять атаман Анненков просит Авдотью, «ну простите её, она и так скоро закончит свой жизненный путь, что вы, старые люди, не поделили в жизни? Неужели эта бабушка заслуживает расстрела, помиритесь!»

- Нет ей никакой пощады, змея она подколодная, всю жизнь людям испортила, такой человек, как она не должна жить.

Атаман взмахнул платком, два бойца отвели бабушку Алымиху, бедную Настюху под косогор и всё. Глянул атаман, а над Барабой, на Кандыке уже верховых нет, они спускаются ближе к речке Тентеку, это значит, что со стороны Касёнкового бугра появились верховые.

Атаман отпустил людей, сказал им «спасибо за содействие, что понимают остроту момента военного времени». Команда «По коням», и пошли левым берегом реки в сторону Кандыка, спокойно перешли реку на правый берег, и балкой, за Соптаяком, ушли в горы Тугулы.

Через час подошёл отряд красногвардейцев, сгоняют людей на сходку. Опять же в центр села, опять же рядом с церковью. Вопросы – «кто кем недоволен, жалобы?» Все молчат, а что говорить - ещё конский навоз от лошадей беляков не остыл.

Тогда старший красноармеец достаёт из кармана бумажку мятую – перемятую и спрашивает у толпы:

- А кто будет – Першина Авдотья? Она есть здесь?

- Я Першина Авдотья буду.

- По вашей указке расстреляли Алымову Настю, чем она вам так насолила. Старая, больная женщина, такая же, как вы…

- Простите меня, командир, у меня сегодня так болит голова, я прямо не соображаю, что и говорю. Вы уж меня простите, командир.

- А откуда вам знакомо имя, отчество, атамана? Он, что – ваш родственник? Я воюю против него уже, считай, два года, а имени, отчества не знаю и не хочу знать, как зовут эту тварь, а вы знаете! Отведите её.

Два красноармейца потянули упирающуюся Авдотью Першину за тот же бугорок по косогору, следом за нею тянулся запашистый след испражнений. Послышались хлопки выстрелов за бурьяном бугорка, вышедшие бойцы, услышав команду «По коням» поспешили к своим лошадям.

- Все свободны – прокричал в толпу командир, сидя на лошади – вперёд бойцы!

И кавалькада верховых двинулась через Чумулёвку в обратную сторону от ушедших белогвардейцев. Так вот, я почему и думаю – продолжал Трофим Белых – вот играем в кошки-мышки уже два года подряд, а если по-настоящему мы ещё, не раз не схлестнулись. Ждут красные подмоги, ждём её и мы. К кому скорее придёт – тот и будет в выигрыше.

К сидевшим, Петру Ткачёву и Трофиму Белых, подходил офицер. Оба встали и пошли ему навстречу.

- Я смотрю, смотрю, а вы так мирно беседуете в сторонке.

- Мы же с одного села с ним, – начал Пётр, – рассказывал ему, как женился я, вроде недавно было, а уже дети такие же.

Офицер был не глупым, но, не добившись правдивого ответа на свой вопрос, не стал вникать в суть дела. Обстановка была чрезвычайная, рядом село Коктума, небольшое, рыбацкое. С востока водная гладь озера Алаколь с площадью 2360 кв. км и максимальной глубиной 54 м и солоноватой водой. Озеро Алаколь, начинаясь на уровне села Учарал, тянется почти до границы с Китаем, длина его составляет порядка ста вёрст. Это непреодолимая преграда для лошадей и бойцов. С запада идут отроги Джунгарского Алатау, но по странному совпадению в расходящихся веером ущельях нет ни одного населённого пункта, только летние выпаса, да лесные массивы. Последней точкой будет маленький посёлочек Тохты, справа вблизи границы, но это порядка пятидесяти вёрст от Коктумы, вдоль отрогов Джунгарского Алатау по относительно ровной супесчаной равнине.

- Слышишь, Петро, - тихим голосом начал Трофим, когда они вновь оказались вдвоём, - нам надо быть осторожным, атаман – это голова, а вокруг него, знаешь, сколько стукачей, да жополизов, так переделают наш разговор до нельзя. И получишь пулю в лоб не в бою за идейную власть, а от своих же. Всегда, в любой армии, есть контрразведка, есть разведка, ну знаешь, по-простому сказать, нюхачей хватает. В нашем отряде тоже жуков хватает, наверное. Вот смотри, ждали мы какой-то помощи видимо, а вместо помощи дождались регулярных частей красных, вот уже они в Учарале, а вчера были в Сергиополе, так это же основная сила, передовые отряды уже и в Андреевке, и в Герасимовке, да и в Колпаковке, может быть. Остановились на привал возле посёлка Золотарей, а с одной стороны обрыв, отвесная стена в пятьдесят саженей, а с другой горы, скалы – не пройдешь, а со стороны Дола открытая равнина сколь глаз хватает. Ты видел, как атаман поднял сразу всех – мы находились в ловушке. Нас можно накрыть было запросто, да ущелье Асусай версты три – четыре, а кроме того от Асусая до выхода из гор Жаманты до её щёк, там пять, а может и шесть ущелий проходимых с колпаковской горной равнины. Это через Асусай можно не только верхом проехать, но и свободно идёт обоз, пушки бегут за лошадьми, аж улыбаются – дорога, есть дорога. А эти пять – шесть ущелий они не для обоза, ну для конницы и пеших проходимы все. Я заметил, как засуетился атаман, но виду не подаёт, вот что значит вояка. Ни один мускул не дрогнул на лице. Сейчас советуется, видимо, а нас вывели в хорошее место для привала. Уклон к озеру скрывает нас, есть вода, даже костры не засекаемы ни с Дола, не с гор, нас могут видеть только с противоположной стороны озера, а преграда водная непреодолима. Что же они решат теперь, на совете.

- Да, обстановочка, Трофим, - отвечал ему Пётр Ткачёв, - не из приятных. Как же быть нам теперь? Рассказывал ты мне про этих баб Герасимовских, ну с Барабы которые – Першина Авдотья да Алымиха Настюха, так им действительно придётся лежать в одной яме, одну стрельнули белые, а другую – красные. Не нравится мне Трофим эта курятина, дурная курятина… Я же эти места знаю, мы сюда приезжали за рыбой сколько раз, через Колпаковку, через Асусай и в Коктуму. А рыбаки там всегда живут, их несколько десятков семей, но в любом случае наловят и продадут тебе рыбу сколько надо. Первый раз приехали, а порядка-то не знаем. Накупили рыбы подъехали к Жаманте, давай рыбу чинить ножами, вымываем всё в серединке у рыбы, чёрненькую плёнку ножом скоблим – она, говорят, ядовитая. Не успели мы рыбу всю засолить, едет какой-то мужик мимо: «Вы чё – говорит – делаете? Рыбу надо чинить, но не мыть водой, а сразу солить, протухнет ваша мытая рыба». И точно, ту, что не мыли, а сразу солили – та доехала домой и пошла в пищу, а которую помыли водой – вся протухла, пришлось её с бочек выбрасывать в Глиновке уже. Вот так вот, земеля, век живи – век учись.

- А мы тут со скотом пробовали определяться со своими родычами, - продолжал Трофим Белых – эта земля до самой границы вроде как закреплена за Семиреченской губернией. Посредине озера идёт граница с Восточным краем, а справа Дол и горы и летние выпаса - всё надо использовать. Попробовали мы несколько зим, да и отказались. Надо готовить сено и хорошо готовить. Ветер дует сильный, а снег не срывает и скот начинает дохнуть с голоду. Так и получилось: когда почти половина скота подохла, ветер «Евгей» подул шквалистый, ураганный и за три дня все бугры были открыты от снега, но скота половины уже нет. Каверзная погода в Джунгарских воротах. Где мы зиму стояли со скотом, то место называлось Чулак. Это название осталось от такой же зимы, как я тебе рассказываю, только весь скот выдох от бескормицы, не было резкого ураганного «Евгея», а остался живым только один бесхвостый бык, по-казахски «Чолак», так и осталось название этого урочища от старого бесхвостого быка, оставшегося живым в назидание потомкам. Так что эти места мне известны. В летнее время мы так не ездили, через Колпаковку, Глиновку, через Дол, Коктуму и Тохты. Это как-то в окружную, получается, а мы ездили через Тыкчи, Карамбайкузен, на Бирмоин, Кокмоин, а там уже недалеко. По той дороге вроде горы преодолеваешь, а везде вода, корм под ногами у коня, да и люди же кругом, переселенцев мало, но кочевники все из наших мест. А по Долу, через Коктуму и Тохты бывало, проедешь от места до места и ни кого не встретишь, ни одного человека. Вдобавок вот она тебе граница. Откуда ты знаешь что там «китаёзы» думают, не успеешь и штаны снять, как обделаешься. Так и отказались мы от соблазна разводить скот да зимовать на Чулаке. Лучше силой да потом брать зерновые на пашне, там риск тоже есть, но куда меньший.

- Ну, вставай, пойдём, собирать сейчас будут.

И точно через секунду начали созывать всех, но не голосом, а взмахами рук.

Слово взял какой-то штабист в очках, невысокого росточка, сутулый, с маленькими поросячими глазками да рыжими прокуренными усами. Он говорил о том, где сейчас они находятся, про озеро Алаколь – что оно непреодолимая преграда для нас, что этот посёлок Коктума – предпоследний пункт, будут ещё Тохты за восемь вёрст до границы. Плохо с боеприпасами, патроны и порох беречь, не высовываться без нужды, вести себя как можно незаметнее, мы идем по открытому пространству. Заканчивается кратковременный отдых по команде, а сейчас отдыхайте. Ждут известий от разведки, с минуты на минуту. Пока ждали и отдыхали, подошло время обеда, обед должен быть вовремя.

Только часа в три пополудни появился верховой и сразу проследовал к атаману, после доклада - отобедал и уехал через камыши и непролазные дебри тугайного ландшафта – колючих кустарников с джидой и тополем-турангой.

До наступления темноты отужинали и спокойно, без лишнего шума снялись с места отдыха. Обошли посёлок Коктуму берегом озера Алаколь и взяли курс на юг, строго на юг, не прижимаясь к озеру и не приближаясь к горам. Озеро было непреодолимой преградой, а горы таили в себе опасность эффекта неожиданности.

Шли почти всю ночь. Уже на рассвете равнина супесчаная перешла в булыжную, появились заросли кустарников и послышался шум воды.

Трофим Белых наклонился ближе к Петру Ткачёву и сказал тихим голосом:

- Это речка называется Ргайты, а впадает она в озеро Жаланашколь.

Всадники спешились, поили коней, сами пили воду, вода была отличная. Переход всей ночи от речки Жаманты до речки Ргайты – был безводным. Вот почему так стремился отряд ночным походом преодолеть это расстояние. Хорошо, что отдохнули бойцы, а главное лошади на привале в дельте реки Жаманты. Привычные к походной жизни и опытные бойцы всегда имели запас воды в баклажках. Воду на марше не использовал – вылил, а заполнил свежей. За всё время ночного похода ни Пётр, ни Трофим не перебросились словами даже… Каждый думал о своём, об оставшейся жене, детях, о развалившемся личном хозяйстве за годы гражданской войны, заросших заимках, их сейчас и пахать нечем – весь тягловый скот реквизировали, забрали: то белым надо питаться, то красные с голоду пухнут, то националы отощали. Одним словом – пахать не на чем, а лопатой копать заимку не будешь. Опять же сеять – надо семенное зерно, а где его взять? Если даже товарного нет, жрать нечего людям. Вот доигрались в войнушку… Была одна власть, хорошая или плохая – это как сказать, на любителя. Была у крестьян-переселенцев земля, была земля у семиреченских казаков, была земля и скот у кочевников. Жизнь вошла в колею, не случись первой мировой войны в августе 1914 г, забрали всё мужское, зрелое население, остались старики да старухи, да женщины с детьми. В самый разгар войны царские власти объявили указ о мобилизации местного населения на тыловые работы (июнь 1916г.) С июля 1916г. начинается народно-освободительное восстание казахов против колониального гнёта российского империализма. Приходит время февральской революции 1917г, и до нового 1918 года был ликвидирован старый государственный аппарат, стали создаваться Советы рабочих и солдатских депутатов. Однако весной 1918 года выступила контрреволюция – буржуазно-националистическая организация Алаш-орда с одной стороны националы, а с другой белое движение, организовав борьбу против Советской власти. Летом 1918 года белогвардейцам удалось свергнуть новые органы народной власти на большей части территории Казахстана. С осени 1919 г войска Красной Армии под руководством М.В.Фрунзе освободили Уральскую и Оренбургские области, а затем Северный и Восточный Казахстан. И вот уже март 1920 года, на хвосте у белогвардейцев атамана Анненкова передовые отряды особой ударной группой войск Красной Армии. Кто знает, где она правда, настоящая правда? Начинаешь разговаривать с людьми из разных сёл, у каждого своё видение происходящих событий, даже из одного села, из одной семьи два человека объясняют ситуацию по-разному. Измучила уже эта канительная жизнь, да разве это жизнь? Подъехавшая, уставшая белая гвардия под руководством атамана Анненкова, получила команду на отдых. Выставили постовых на горных склонах, у озера.

- Ты будешь кушать? – спросил Трофим Петра.

- Нет, спасибо, устал, как собака.

Через минуту он уже храпел беспробудным сном. Через пару часов поднимались, разминая свои занемевшие руки и ноги, март месяц в 1920 г. не был тёплым.

– Пошли, посмотреть лошадей надо, - предложил Петро Трофиму,- да поговорим.

Отойдя на значительное расстояние от отдыхавших, они заметили, что за ними кто-то идёт, пригибаясь по кустам джиды и туранги. Пётр дал знак Трофиму, чтобы он был весь во внимании. Подходившим оказался их земляк Сычёв Иван, тоже из села Герасимовка. Втроём, непрячась, они пошли в сторону пасущихся лошадей, одновременно разговаривая.

- До границы осталось с гулькин нос, - сказал Иван Сычёв, - уж я эту местность знаю. Сейчас будет последнее село Тохты, справа, в балочке под горами. А дальше, как он поведёт? Прямой путь на Китай по долине, через Джунгарские ворота. Второй путь – как запасной – может быть через урочище Чулак, по ущелью реки Чиндалки.

То, что все трое понимали обстановку и знали местность, как свои пять пальцев, давало большое преимущество перед другими участниками белого движения.

- Только так, Иван и Трофим, больше мы не собираемся с вами вместе, друг к другу даже не подходить – скомандовал Ткачёв Петр. Сейчас скоро обед, садитесь кушать в разные места, больше слушайте, что говорят другие бойцы. Сами меньше говорите, это вам не надо – исповедоваться. Всё равно должно быть сейчас, как пить дать, объявлено о новых планах отряда. Я это чувствую. Нам не надо других подбирать в свою команду, хватит и нас троих.

Поймав своих лошадей, распутали и подвели их ближе к лагерю отдыха. Весело горели огни под казанами, варилась гречневая каша с салом, бойцы приходили в чувство после ночного марш-броска, да после отдыха на потниках и сёдлах вместо подушек. Обед прошёл штатно, без каких-либо объявлений, как будто бы отряд и не находился в пятнадцати – двадцати верстах от государственной границы с Китаем.

Шумела речка Ргайты, перекатываясь по руслу с камня на камень, вниз по склону долины к неглубокому озеру Жаланашколь. Озёрная, водная гладь была видна невооружённым глазом. Видны были на противоположном берегу даже отдельно стоящие кустарники, заросли полёгшего камыша. Лёгкий ветер создавал на озере мелкие волны, казалось, что озеро Жаланашколь кишит рыбой, которой не хватает воды, рыба блестит на солнце своей чешуёй.